Моя необработанная форма

36. ПЕРВЫЙ ТРЕНЕР

Утром я долго сидел на кровати и пытался вспомнить все образы и мысли, приходившие в мою голову ночью.

Ничего не вспомнил. Не мог вспомнить даже того, как оказался вчера вечером дома и что происходило со мною днем. Долго лежал в ванне, ни о чем не думая, просто греясь в теплой воде. Мне очень нравится чувствовать теплую воду кожей, слушать гулкий шум воды; тут, как в материнском лоне, ты погружаешься в гармонию, сливаешься с миром. Но гармония эта сразу же исчезает, стоит только обтереться полотенцем. Я часто подолгу лежу в ванне, пытаясь пробудить в себе перинатальные воспоминания. И никогда ничего не могу вспомнить. Иногда, чтобы усилить иллюзию, будто я объят материнской утробой, я дрочу. Но после короткого блаженства снова наступает горечь и пустота. Сегодня произошло то же самое – вспышка животной радости, потом горечь и пустота. Почти всегда после мастурбации мне хочется вспороть себе вены и выпустить кровь. Наверное, только это может вернуть забытое чувство внутриутробного блаженства и покоя.

Зазвонил телефон. Я вышел в комнату голым, оставляя на полу капли воды. Это, должно быть, журналисты снова звонят, или мой агент хочет поинтересоваться, чем я, черт побери, занимаюсь накануне чемпионского боя. Больше мне звонить некому. Близких людей в моей жизни нет, только гнусные трутни и спиногрызы, зарабатывающие на моем поте и крови.

– Да. Слушаю. Кто это? (Почему-то я не узнал свой голос.)

В трубке никто не ответил. Мне стало страшно. Почему-то вспомнился мой воспитанник, которого похоронили вместе с телефоном. Неужели тот дохлый молокосос звонит из-под земли, из гнилого чрева могилы? Но потом послышался мат, и я узнал хриплый голос своего первого тренера. Несколько лет я его не видел, с тех пор как стал звездой мирового бокса. Вначале моего триумфального восхождения старик был в моей команде, я его держал скорее как ненужный сувенир, как талисман, приносящий удачу. Но потом, когда речь стала идти об очень больших деньгах, предприимчивые акулы бизнеса избавились от старика, и я, тогда еще не очень опытный в вопросах менеджмента, ничего не смог сделать, чтобы ему помочь. Это совпало с тем, что и мне старик начинал уже досаждать своим брюзжанием и беспрерывным пьянством. Короче, я не очень хорошо тогда поступил с ним, если честно, и вот теперь очень обрадовался, услышав его пропитой голос.

– Засранец, ты готовишься к бою или опять дрочишь в ванной? – было первое, что я услышал в трубке, и лицо мое растянулось в идиотской улыбке, я узнал манеру разговора старого пердуна. От него слова доброго нельзя было услышать, вечно он ругался и ворчал, но если на ринге шла крутая рубка, старик преображался, как портовая шлюха, услышавшая гудок подплывающего судна. Его ничто в жизни так не радовало, как грамотная драка на ринге.

– Рад тебя слышать! – ответил я, обматываясь полотенцем.

– Не рассчитывай на свою силу, этот парень очень верток, настоящий спойлер! Тебе с ним придется несладко!

Из разговора с тренером я всегда узнавал что-то очень ценное обо всех моих противниках. И, надо сказать, в моих боях после его ухода не было уже никакой стратегии. Я просто шел биться, как гладиатор, обреченный на смерть, я шел убивать и умирать, и мои соперники не выдерживали именно этой одержимости, а не физической силы. С годами сил не становится больше. Мало кто выходит на ринг, чтобы умереть, особенно в современном боксе. Боксеры в наши дни мало чем отличаются от подиумных поблядушек. А я шел именно умирать и убивать, и мои соперники это прекрасно понимали. Никто из них не был готов последовать за мной до конца в сторону смерти. А именно туда я их и загонял. В какой-то момент каждый из моих соперников ломался именно на страхе смерти. Но когда рядом был тренер, мне не нужно было заходить так далеко, тогда я был еще спортсменом, а не машиной для убийств.

– Мне надо с тобой поговорить! – сказал тренер. – Ты можешь приехать?

– Конечно. Куда? – меня даже обрадовала возможность снова увидеть старика. В прежние годы я не пропускал ни одного боя, чтобы не заехать к нему перед поединком, это был своего рода ритуал, добавлявший мне спокойствия, уверенности в предстоящем сражении. Но последние бои я провел без ритуальных визитов к тренеру. Бои я выигрывал, но удовлетворения от побед, признаюсь, не получал. Все-таки это очень важно, когда есть хотя бы один человек, кто искренне переживает за тебя и для кого ценен не только результат боя, но и его качество.

– В зал. Дорогу не забыл, надеюсь?

У меня перехватило горло, когда я услышал это: старик все еще проводит большую часть своей жизни в том самом зале, где и я начинал, где проходили мои первые тренировки и где я впервые одержал победу над страхом, победив гопника, унижавшего меня на улице. Неужели в его жизни ничего так и не изменилось? В это трудно было поверить, от моей ведь прежней жизни не осталось и следа. Подростка, влюбленного в бокс, больше не было, была лишь потенциальная мумия для Музея мадам Тюссо. Гора мышц, без сомнений, без сердца, легенда профессионального бокса. Голем.

Мне нравилось, как начался день: по крайней мере, теперь в нем появляется смысл, и мне есть чем занять себя на ближайшие несколько часов. Прекрасно. Через двадцать минут я уже вырулил на трассу и включил музыку. Джаз, ничего, кроме джаза. Мой любимый Майлз Дэвис.

На одном из светофоров я заметил, что меня преследует какая-то машина. Чтобы проверить это, я сделал несколько лишних кругов по городу. Машина не отставала. В ней сидели два человека, несложно было догадаться, в какой «фирме» они работают. Это были полицейские. Да, именно копы, а не журналисты или какие-нибудь мои фанаты, запашок от них чувствовался за версту. Неужели полиция так быстро вышла на мой след? Мне казалось, что никаких улик на месте преступления я не оставил. Хотя что можно понять, когда ты находишься в состоянии исступления и тебя вытеснило из реальности, сменило в ней постороннее существо? Ведь это не я выбираю жертв, а они меня, и если бы не что-то дурное, что исходит от них и пробуждает во мне зверя, всех этих убийств я бы не совершил. Пусть умники в университетах наконец поймут, что это сама жертва насилует убийцу, убивает его душу, превращая нормального человека в монстра. За что им там только докторские степени дают, этим медикам, педикам? Давно уже изобрели бы такую вакцину: вколол ее себе шприцем – и становишься защищен от агрессивного воздействия потенциальных жертв. А они лечебницы изобретают и уколы всякие, превращающие тонко чувствующих людей в растения. Гипнозы всякие практикуют. Нет, себя превратить в овощ я не позволю. Лучше сдохнуть от пули фараона, чем от иглы патентованных убийц в белых халатах. Или от их нашептываний и серебряных шариков. Верно говорят, что у каждого врача есть свое персональное кладбище. Ловцы душ человеческих, мать их!

В бардачке у меня всегда лежит пистолет. Сейчас я о нем вспомнил. Если дело дойдет до ареста, в кулачный бой с этими парнями вступать я не намерен. В полиции, если уж они решили кого-то задержать, сил на это они не пожалеют, и кулаками от них не отобьешься. Даже мне, при всей моей ярости, не одолеть бешеных псов государства. Буду стрелять в любом случае: ни на скамье подсудимых, ни тем более в психушке оказаться я не намерен. Меня одно только расстраивает – что все это накануне титульного боя. Если меня арестуют, все мои пояса достанутся сосунку Эфе Ибеабучи, который и пальцем не пошевелил, чтобы их у меня отобрать. Вот где несправедливость. И они, эти моралисты, еще будут говорить мне о законе, который якобы нельзя нарушать, но который все почему-то нарушают, о справедливости, о морали! Всем этим дерьмом я сыт по горло, пусть оставят свою пропаганду для домохозяек, не представляющих жизни без телевизора и всей той муры, которая из телевизоров на них льется. Меня на эту туфту не купишь! Человек, решившийся жить по своим собственным законам, уже не может вернуться в социальное стойло и вместе со всеми жевать овес. На меня накатила такая волна ярости, что я готов был выскочить из машины и открыть пальбу по преследовавшей меня машине, не дожидаясь выяснения, копы это или нет или, может быть, это моя мнительность толкает меня на очередное безумство. Наверное, только то, что я вдруг вырулил как раз на ту улицу, на какую и ехал, остановило меня от нападения на незнакомцев. Их машина остановилась метрах в пятидесяти от моей, но из салона они пока не выходили. Ладно, пусть сидят в своей убогой колымаге, курят опилки и жрут гамбургеры, а я пока проведаю старичка-тренера: что у него за проблемы? Его характер мне хорошо был знаком, без весомых причин звонить мне он бы не стал, гордый, чертяга. Я припарковался около обветшалого здания, в котором располагался мой первый боксерский зал, и, положив пистолет в карман пиджака, вошел, готовый уже к любому, даже самому крутому, ходу событий.