Моя необработанная форма

41. БИОС-НЕКРОС

Годжаев готовил меня к каким-то новым испытаниям. Теперь речь шла о путешествии в «Город Ид». Так он называл погружение в бессознательное, которое я должен был предпринять под его руководством. Цель этого путешествия мне до конца не была понятна, но Годжаева, судя по всему, интересовал чисто исследовательский аспект. Мы с ним стали партнерами в этой игре, которая и для меня начинала становиться увлекательной.

– Если ты хочешь, я могу сделать так, что путешествие будет проходить в компании с очаровательной девушкой, но ты должен понимать, что это всего лишь уступка твоей слабости, рядом никого нет, и ты просто расщеплен на два элемента. Так будет легче?

Предложение показалось мне заманчивым. Всегда лучше, когда ты не один, это вам подтвердит любой шизофреник.

– Конечно, – согласился я, – не хочу быть один. Пусть будет девушка. Только не кикимора.

– Прекрасно! Теперь в путь! – Годжаев радостно потер потные ручонки. Его сумасшедший азарт был весьма заразителен.

– Но могут ли человек и его сновидение одновременно увидеть друг друга во сне? – все это становилось похоже на черную магию. Годжаев не переставал меня удивлять. Его авторитет в моих глазах продолжал расти, мой же собственный стремительно падал.

– А почему нет? Кто способен отказать нашим грезам в разуме, ведь это часть нас самих! – тон Годжаева становился все более и более менторским, в голосе улавливались нотки высокомерия, чего раньше никогда не было. Теперь он видел, что я раздавлен и уже не в состоянии сопротивляться его давлению. Прекрасный момент, чтобы добить меня окончательно, что он, по всей видимости, и делал своими иезуитскими методами: – Я хочу, чтобы ты не просто увидел Лейбу (Голема) Гервица во сне, но чтобы вы встретились в реальности! Понимаешь разницу или нет?

– Но как мы можем с ним встретиться в реальности, если это литературный персонаж и находится он в моей голове? – меня пробил озноб, не знаю, от холода или от нервного напряжения, но я затрясся, как от болотной лихорадки. Глотнул из чашки, чтобы немного согреться, но чай оказался остывшим, и стало только хуже. Выплюнуть было некуда, пришлось давиться.

– Когда-то ты и обо мне так говорил! Думал, что я – ненастоящий, что я – фантом! И что же? Теперь я вполне реален и пользую тебя как доктор! – Годжаев медленно, как удав, проглотивший кролика, стягивал вокруг меня свои кольца.

– Ты не доктор, ты – болезнь!

– Перестань! Роль Ивана Карамазова тебе не к лицу, да и я никакой не черт, и если хочешь, могу доказать тебе, что у меня нет копыт. – Годжаев игриво засучил штанину и стянул ботинок с левой ноги. Я посмотрел на его ступню, и внутри меня что-то оборвалось от отвращения – пальцы были вывернуты наружу, в левую сторону, мизинец и большой палец поменялись местами. Тошнота подступила к горлу, и я едва сдержался, чтобы не опорожниться прямо Годжаеву в ботинок.

– Вот видишь, нет никаких копыт. – Годжаев засмеялся и снова надел ботинок. – А то, что ступня вывернута наизнанку, так это родовая аномалия. Люди и с шестью пальцами живут, и ничего. Не будь таким щепетильным. В конце концов, физическое уродство намного предпочтительнее нравственного. Ты так не считаешь?

– В твоем случае имеют место и то и другое. – Я подошел к окну, раздвинул занавески и увидел, что за окном идет снег.

На черной ветке, втянув голову и опустив клюв, сидел черный ворон. Ветер трепал его перья, раскачивая ветку из стороны в сторону. По занесенной снегом дороге, сгорбившись, шел человек. За его спиной тянулась кривая полоса следов. Человек курил, не вынимая рук из карманов, и сигаретный дым вместе с паром медленно выходил из его тонкого рта. Вероятно, незнакомец был пьян, он что-то угрюмо мурлыкал себе под нос, вереница следов за его спиной была неровной. Неожиданно ворон сорвался с ветки, налетел на прохожего и тупо клюнул его в голову. Человек вскрикнул, выронил изо рта сигарету, схватился за голову и упал в снег. К нему сразу подбежали дети, игравшие неподалеку в мяч. Дети попинали несчастного, чтобы убедиться, что он без чувств, и начали рыться у него в карманах. Один из них подобрал окурок, стал жадно его раскуривать, после чего окурок пошел по рукам озорников. Вскоре послышался вой полицейской машины, и дети с криками пустились врассыпную. Красный мяч остался лежать на снегу. Ворон сел человеку на голову, походил кривыми лапками по его лицу и вдруг резко ударил клювом в глаз. Мне надоело наблюдать за этой безумной сценой, и я отошел от окна.

– Но как я могу с ним встретиться? Ведь он едет на разборки в «Свинюшник», а я здесь, с тобой. Как мне быть? – спросил я Годжаева, не глядя в его сторону. Мне было противно на него смотреть. В эту минуту я сожалел, что это не ему ворон за окном выклевывает глаза. При случае я это сделаю сам.

– Придумай что-нибудь! Писатель ты или кто? – Годжаев впервые повысил на меня голос и даже стукнул кулаком по столу. Теперь он со мною не миндальничал. Маски были сброшены.

Что же хочет от меня доктор Годжаев? Непонятно. Пока что он просто сыплет фразами, красуется, подавляя меня эрудицией и транквилизаторами, но в чем его резон, что ему нужно? Это все неспроста. Тут должен быть какой-то прагматичный умысел. Годжаев превращает меня в куклу, в своего Голема! Тоже мне, еще один Бен Бецалель нашелся! Каббалист вшивый! И еще, издевки ради, свою компьютерную программу назвал «ГОЛЕМ 0.1». Эта программа, как бульдозер, слой за слоем разгребает залежи моего мрачного бессознательного. Но ради чего? Что ищет он в недрах моей памяти? По-прежнему непонятно! Психиатрическая археология ради науки? Не верю! В нынешнем постапокалиптическом обществе наукой никто больше не занимается, все озабочены одним – выживанием! Но если, как мы выяснили, раса людей уничтожена и миром правят антропоморфные машины, тогда вообще непонятно, к чему весь этот цирк. Не проще ли меня уничтожить?

– Нельзя уничтожить то, чего никогда не было. – Годжаев снова продемонстрировал свои телепатические способности. – Ведь ты тоже не в состоянии от меня избавиться, хоть я никогда и не существовал! Скоро ты и сам все поймешь! «Биос-Некрос», мертвая жизнь! Вроде бы антиномия, бессмыслица, но ведь именно этой бессмыслицей и спаяна наша жизнь! Что было бы со всеми нами, если бы реальность потребовала от нас соблюдения высшего смысла?

– Мир перестанет быть театром, а люди в нем – актерами, – пошутил я, вспоминая известное выражение Шекспира. Наверное, тут впервые между мной и доктором Годжаевым наметились какие-то точки взаимопонимания – или это мне только почудилось?

Годжаев не без одолжения улыбнулся, покривив и без того асимметричное лицо, и отшутился еще более мрачно:

– Лучше будет сказать, что мир перестанет быть анатомическим театром, а люди в нем… – закончить фразу Годжаев не успел (дверь в палату отворилась, и медбрат вкатил на тележке мой завтрак), но окончание мысли и так было вполне понятно. Годжаев откланялся и вышел из камеры, прихватив с подноса предназначавшуюся мне булочку с повидлом.