Плацдарм

Глава 83. ПОЖАР РАЗГОРАЕТСЯ

Общая картина стала ясна Моделю еще до рассвета. Генерал Кребс, начальник его штаба, ошибся с анализом — это не просто демонстративная акция партизан, это нечто большее.

Это восстание, заранее подготовленное и хорошо продуманное — судя по первым успехам повстанцев.

Фельдмаршал знал — восстание должно быть подавлено в зародыше, иначе оно начнет распространяться, как зараза, охватывая все новые области. И опасность эта еще усиливалась брожением среди населения — у Моделя, долгое время служившего в Польше и Белоруссии, был на это настоящий нюх. А тот несчастный случай с застреленной женщиной и ее ребенком может подлить бензина в огонь…

Фельдмаршал понимал, как надо действовать. Он перевернет ситуацию с ног на голову, перехватит инициативу у подпольщиков с партизанами и заставит их плясать под свою дудку.

Для этого у него есть специально обученные люди.

Модель поднял трубку.

— Гаупткомиссар Шольц уже на месте? — спросил он. Выслушав утвердительный ответ, фельдмаршал приказал:

— Пусть немедленно зайдет ко мне вместе с начальником полиции. И вызовите командира специальной команды, срочно. Я жду.

Всю ночь в Ярославле слышались автоматные и пулеметные очереди, перемежаемые редкими выстрелами танковых орудий и противотанковых пушек, а с рассветом жители города увидели невероятное — красный флаг над зданием бывшего обкома на Центральной площади. А потом они услышали радиообращение Орловского. Командир обладал даром спокойного, веского слова, что во многом предопределяло его авторитет среди бойцов. Теперь этот дар Орловский использовал, чтобы поднять город на борьбу с врагом.

«Товарищи! Братья и сестры!

Четыре года назад беспощадный враг коварно напал на нашу землю.

Четыре года назад мирная жизнь закончилась для нас и для наших детей.

Мы хорошо знаем, что значит жить под оккупантами. Фашисты не считают нас за людей. Они говорят с нами только языком силы, и обращаются хуже, чем со своими собаками. Они считают себя высшей расой, а нас — отбросами, достойными лишь обслуживать их.

Настало время показать фашистам и их приспешникам, кто настоящей хозяин этой земли. Теперь наша очередь говорить с оккупантами на языке силы.

Товарищи! Этой ночью народ при поддержке армии начал вооруженную борьбу за освобождение города. Впервые за эти годы над Ярославлем поднято красное знамя! Враг понес серьезные потери, но он все еще силен. Тем, кто ведет борьбу, нужна помощь каждого ярославца, каждого патриота своей земли! В каждом районе города организованы сборные пункты… «

Дальше Орловский перечислил адреса, знакомые каждому жителю Ярославля. Он прекрасно понимал, что его обращение слушают и немцы, и адреса сборных пунктов тут же будут им известны. В каждом из них Орловский организовал охрану — небольшие отряды, способные справится с патрулями и вооруженными группами численностью до десятка человек. Разумеется, следовало учитывать, что немцы направят по адресам и более крупные силы, однако Орловский заранее разместил разведчиков на возможных путях следования немецких и румынских войск из казарм и наметил места для засад.

Закончив обращение, Орловский положил трубку радиостанции. Печатные экземпляры ночью расклеивали по всему городу. Сегодня же будет ясно, дадут ли они эффект.

Орловский поднялся и подошел к окну. «Маус» с открытым люком стоял в центре площади, в нем уже обосновались партизаны, изучая захваченную технику. Инструктором у них был заряжающий — ему повезло, при взрыве гранаты, заброшенной через люк, он получил небольшое осколочное ранение, и теперь пел как канарейка, рассказывая о чудо-танке. Казалось, заряжающий восхищается немецким оружием вне зависимости, в чьих оно руках. Четыре «Льва» из группы полковника Ковалева заняли позиции по углам площади, откуда можно было простреливать близлежащие улицы. Немцы пока не шли на штурм потерянного здания, но сомневаться в том, что они его предпримут, не приходилось. Что ж, их готовы тут встретить.

Раздался громкий орудийный выстрел, и сквозь задрожавшее стекло Орловский увидел, как из дула захваченного «Мауса» показался дым. Отлично, партизаны уже освоили стрельбу из трофейного оружия. Насчет точности у Орловского были сомнения, но факт того, что самый грозный немецкий танк будет вести огонь в сторону противника, воодушевлял.

— Товарищ командир, вас к телефону! — позвал его связист.

— Кто?

— Донесение с мест.

Орловский взял трубку. Он слушал как обычно, с непроницаемым лицом — никто никогда не мог догадаться, какие известия достигли уха старого партизана, пока он сам не сочтет нужным сообщить о них. Так было и в этот раз. Закончив разговор, Орловский с минуту помолчал, а затем распорядился немедленно созвать штаб. Когда все собрались, Орловский сказал:

— Немцы взяли заложников.

Лица присутствующих сделались каменными. Да, в Белоруссии практика уничтожения целых деревень за одно подозрение в помощи партизанам была обычным делом, но здесь… здесь пока что до такого не доходило.

— Мы знали, что это возможно, — продолжил Орловский. — Модель известен своей жестокостью к местным. Главное сейчас — выяснить в точности, что именно происходит, и на основе этого разработать план.

— Какие требования? — спросил начштаба отряда.

— Сегодня к двенадцати часам все восставшие должны сложить оружие. Иначе они будут расстреливать каждый час по пятьдесят человек.

— Значит, у нас есть пять часов.

Ордовский кивнул.

— Да. Пять часов или даже меньше — нет полной уверенности, что немцы будут соблюдать свои же условия.

Партизан сделал короткую паузу.

— Разумеется, о прекращении борьбы не может быть и речи. Если мы сложим оружие, погибнет еще больше людей. Прошу, какие есть предложения по организации операции по спасению заложников.

— А что с общим планом? — спросил Олег Гордеев, командир отряда, захватившего бывшее здание обкома и организовавшего его оборону. — Он остается прежним?

Орловский недолго помолчал.

— План меняется, — ответил он. — Мы с самого начала знали, что наша борьба имеет шансы на успех только в том случае, если нас поддержат люди. Модель хочет нанести удар в самое сердце этой поддержки. Мы должны показать, что жизнь людей для нас — самое важное. Освободив заложников, мы поднимем авторитет восстания. Я скажу больше — возможно, сейчас наступает решающий момент во всей операции.

— А если они погибнут? — спросил Олег. — Мы не можем гарантировать успех. Даже при самых умелых наших действиях у немцев может быть достаточно времени чтобы всех расстрелять.

Орловский кивнул.

— Обсудим, как это предотвратить.

Глеб Егоров служи в полиции последние два года.

Он старался быть незаметным, форму снимал сразу, аак приходил домой — хранил ее в прихожей, там и переодевался, чтобы к родным выходить уже в гражданской одежде. Никогда никому ничего не рассказывал, и на расспросы не реагировал.

Как он вляпался в это? На этот вопрос Глеб часто пытался ответить самому себе, особенно в первые недели после того, как надел белую повязку с надписью «Polizei». Где была совершена роковая ошибка? Парень не знал, а разговаривать об этом ни с кем не хотел — слишком тяжело.

Отец Глеба, Иван Иванович Егоров, служил главным инженером на теплоэлектростанции, дающей электричество большей части города. Когда стало ясно, что город не удержат, было принято решение об эвакуации оборудования и работников. Да только выполнить решение не получилось — эшелон, выделенный для эвакуации, разбомбили на подступах к городу, так что демонтированные агрегаты так и остались в цехах. Тот день, когда главный инженер решал, что ему делать — отправиться со всеми в эвакуацию, или остаться в Ярославле, где он родился, вырос и работал, заполнился ему надолго. Впрочем, потом Иван Иванович понял — на самом деле решение давно уже было принято, задолго до того, как он вошел в разоренный машинный зал. Главный инженер бессознательно медлил, пока всякая возможность эвакуации окончательно не исчезла. Так он остался здесь, со своими машинами, механизмами, трансформаторами, которые знал и любил еще с юности. В конце концов, сказал он себе, когда оккупационная администрация назначила его директором электростанции, кто-то должен заботиться о людях, ведь так? Власть приходит и уходит, а тепло и свет нужны всем и всегда.

Иван Иванович набрал новых сотрудников взамен эвакуированных, и обучил их. Многих он спас от голода, особенно в первую военную зиму, когда из-за боевых действий урожай собрали бедный, и большую часть его изъяли немцы для своих нужд. Те, кто официально работал, получал пайки — двести граммов ржаного хлеба пополам с трухой, кашу по утрам и на обед суп. Этим кормились целые семьи.

Его сын, Глеб, окончивший школу в военный год, работал с отцом. Однажды днем на электростанцию приехал эсэсовец в черной форме в сопровождении полицаев и приказал собрать в конторе всех молодых людей. Когда его распоряжение исполнили, офицер сказал краткую речь, в которой агитировал парней вступать в полицию — чтобы исполнить свой долг перед новой родиной. Закончив выступление, он выжидательно посмотрел на строй молодых людей: кто первый? Желающих не оказалось. «Ладно, сделаем по-другому» — сказал офицер и потребовал найти ему помещение, где он может поговорить с каждым с глазу на глаз. Дошла очередь и до Глеба. Офицер с двумя полицейскими сидели за столом — эсэсовец в центре, а те по бокам. Сесть молодому человеку не предложили. По сторонам стола лежали папки с личными делами — такую заводили на каждого работника электростанции. Офицер, открыв папку Глеба, пару минут листал ее, а затем поднял тяжелый взгляд на молодого человека. «Значит, твой отец здесь главный, да?» — спросил он. Глеб подтвердил. Эсэсовец, закрыв папку, неторопливо и с нажимом произнес: «Твой отец исполняет свой долг перед рейхом. Ты разве не хочешь последовать его примеру?» Глеб начал говорить, что помогает отцу и хочет работать вместе с ним здесь, на электростанции, но офицер жестом прервал молодого человека, сказав: «Рейху нужны те, кто будет поддерживать порядок в городе. Эта задача сейчас самая важная. Ты готов откликнутся на призыв новой родины?» Слова застряли у Глеба в горле. Потом он часто думал — ведь эсэсовец понимал, что тот не хочет идти в полицаи, зачем он тащит туда парня чуть ли не силой? Спустя полгода Глеб получил ответ: один из сослуживцев, близкий к начальству, проговорился — дела на фронте шли не очень хорошо, и там потребовались даже охранные дивизии, вот рейхскомиссариат и получил приказ срочно набрать в полицию местных на замену этим дивизиям.

Глеб не смог противостоять психологическому напору, тем более он был один против трех. «Да» молодой человек так и не сказал, но кивнул — этого оказалось достаточно.

Он старался служить тихо, не высовываться, и долгое время это удавалось. В удачные дни, когда дежурство сводилось к работе с пресловутой «бытовухой», Глебу удавалось убеждать себя в том, что его работа сродни милицейской — ведь должен кто-то поддерживать порядок, и не так уж и важно, какие слова украшают нарукавную повязку. Но в последние дни все изменилось — особенно после того случая с гибелью жены и дочки Сергея, которого Глеб знал с детства: учились в одном классе. И Машу он тоже знал. В ночь после этого убийства Глеб не спал, чувствуя каким-то образом и свою вину за него.

А потом началось восстание, все силовые подразделения подняли по тревоге, полицаям даже выдали оружие — винтовки, из которых их учили стрелять на полигоне. Оружие выдавали нечасто, только когда проводили облавы. Патрулю из трех полицаев, в котором служил Глеб, дали приказ охранять пустой деревянный ангар недалеко от железнодорожной станции — эти кварталы города оставались под контролем немцев.

— И что мы здесь делаем? — хмуро спросил Захар, попавший в полицаи в тот же набор, что и Глеб.

Никто ему не ответил. Впрочем, скоро все выяснилось. Издалека послышался женский плач и крики, перемежаемые грубыми окриками на немецком и русском. Вскоре из-за поворота показалась толпа женщин — некоторые из них прижимали к себе детей, — стариков и старух. Их гнали полицаи из специальной команды, в которую набирали только «идейных». Эти «идейные» были на особом счету у начальства, жалование у них было выше, а паек больше, и на остальных, «простых» полицаев они глядели свысока — как шлюха из офицерского борделя смотрит на ту, что трудится в солдатском.

Заложники, пронзило Глеба. «Идейные» затолкали всех в ангар и отправились за следующей партией. Командир «идейных» велел патрулю Глеба стеречь запертых. Сквозь дверь доносились голоса, умоляющие отпустить. Через час пригнали новую партию. Глеб старался не смотреть на беспомощную толпу, которую гнали на расправу, но один из «идейных» окликнул его, чтобы тот смотрел лучше. «Головой отвечаешь, понял?» Глеб кивнул. Когда дверь уже закрывали, ему показалось, что он увидел Машу, жену Сергея. Парень заглянул в ангар — и навстречу ему устремились множество взглядов, выражавших надежду, мольбу, отчаяние.

Глеб захлопнул дверь. Подождав, пока «идейные» удалятся, Глеб огляделся. Ангар стоял на отшибе, в самом конце комплекса железнодорожных зданий. К ангару примыкал склад, а за ним начинался неряшливый, заброшенный палисадник, переходящий в густой мусорный лес, подходивший к полотну железной дороги. Там они могут скрыться, подумал Глеб.

— Мы их выпустим, — сказал Глеб.

— Что? — Захар схватился за винтовку, — ты с ума сошел? Нас всех убьют! Я буду стрелять!

Третий полицай, Семен, стоял, как вкопанный.

— Не смей! — Захар нацелился на Глеба. Тот, не обращая внимания, возился с замком: руки дрожали, все никак не удавалось с ним справиться. «Ну, давай, голубчик», — пробормотал он, не обращая внимания на Захара, сыпавшего угрозами. Раздался выстрел, оглушивший Глеба. Пуля отскочила от проушины, поцарапав ему руку. И как раз в этот момент замок подался, Глеб распахнул дверь.

— Выходите! — хрипло крикнул он. Женщины, испуганные стрельбой, смотрели на него со страхом.

— Выходите, иначе умрете, — повторил Глеб. Он все ждал выстрела в спину, но Захар почему-то медлил.

Первой решилась молодая женщина — та, что он принял за Машу. Глеб показал, куда идти, и она, оглядываясь, побежала в ту сторону. Понемногу осмелев, заложники стали выходить. Захар и Семен стояли, опустив винтовки. Наконец, вышли все — осталась только она старушка: от пережитого ей стало плохо, идти сама она не могла.

Глеб посмотрел на часы — скоро должны появиться «идейные» с новой партией. Надо их встретить как следует.

— Захар, Семен! — позвал парень и показал на старушку. — Помогите ей уйти.

— А ты? — спросил Захар. Он чувствовал себя виноватым из-за выстрела, хотя в последний момент все же отвел ствол.

— Я останусь, — ответил Глеб, выглядывая место, откуда просматривается дорога и удобно стрелять.

Парни поняли. Переглянувшись, он подхватили старушку под руки и двинулись с ней в том же направлении, куда ушли остальные. Выбрав позицию, Глеб залег, направив ствол на дорогу. Сколько раз ему удастся выстрелить, прежде чем его убьют? В прошлый раз «идейных» было четверо.

Безнадежно.

Но, если не попробовать отбить последнюю партию заложников, жить он больше не сможет.

Приняв решение, парень совершенно успокоился и принялся ждать неизбежного. Глеб не отрывал взгляда от дороги, и потому не заметил, как из палисадника показались трое партизан, вооруженных автоматами. Один из них незаметно подошел сзади к Глебу и лег рядом прежде, чем тот успел что-то сообразить.

— Подмога пришла, — усмехнулся партизан, глядя на парня, вытаращившего глаза. — Ты, главное, не дергайся…