Плацдарм

Глава 48. РАЗГОВОР ВОЖДЕЙ

Троцкий специально не обучался ораторскому искусству, но всю свою политическую жизнь внимательно подмечал характерные приемы, которыми умелые трибуны завоевывают слушателей. Он собрал целую коллекцию впечатлений от выступлений знаменитых ораторов — прежде всего, соратников и соперников по партии. Троцкий внимательно изучал то, как выступает Ленин, подмечая все — жесты, мимику, построение фраз. Заочный спор с оппонентом вождь революции начинал с цитаты из противника, и уже самим тоном, которым эта цитата произносилась, он давал понять — возражение не имеет под собой никаких оснований, оно насквозь фальшиво. Но этого мало — интеллектуального оппонента надо уничтожить, размазать перед лицом толпы. Для этого хороши все приемы — доведение утверждения оппонента до абсурда и затем осмеяние его, выдергивание мысли из контекста, искажение смысла. Да, потом, на холодную голову желающие прочесть выступление все это увидят, но это будет потом, а сейчас все средства хороши, чтобы получить власть над теми, кто слушает.

Сейчас, стоя на трибуне перед делегатами съезда, приветствующими его, Троцкий собирался сказать то, что еще совсем недавно — месяц назад! — считал немыслимым. Что ж, времена меняются, и очень быстро. Если политик хочет удержать власть, он должен это учитывать, и без колебаний отбрасывать личные пристрастия, когда они мешают делу.

Речь Троцкий продумывал уже давно — с тех самых пор, когда задумал совершить политический кульбит, приведший его на трибуну съезда. Он начал с краткой истории советского государства — от момента основания до событий войны, поставивших под вопрос само его существование. Троцкий напомнил, сколько жертв пришлось принести, чтобы сохранить страну и дать надежду на ее возрождение. Он рассказал о борьбе с врагом — на фронте, в тылу и на временно оккупированных территориях. И вот в этот момент, когда страна напрягала все силы в борьбе, случилось удивительное — помощь пришла, откуда не ждали. Братская страна победившего социализма, разгромившая врага у себя, теперь готова помочь и нам.

— … Столица нашей родины, четыре года жившая под пятой врага, наконец-то свободна! Есть ли слова, способные выразить безмерную благодарность народу, пришедшему на помощь? Думаю, каждый из нас сможет найти их в своем сердце, каждый может сказать что-то свое, особенное. И теперь, когда сделан первый, самый важный шаг, когда одержана важнейшая за последние годы победа над врагом, настало время важных решений. Именно для этого, товарищи, мы и собрались здесь.

Сказав это, Троцкий представил дело так, как будто бы он был организатором съезда. Жданов, сидевший в президиуме на сцене, все еще не оправился от шока и совершенно не представлял, что делать, как вернуть выскользнувшую из рук инициативу.

— Андрей Александрович, — услышал он тихий, но решительный голос. Это был Абакумов, сидевший рядом, — надо действовать.

— Как? — с раздражением спросил Жданов. — Арестовать его прямо здесь?

— Нет, конечно, — ответил тот, — выждем удобный момент. Но начинать надо прямо сейчас.

— Что конкретно вы предлагаете?

Абакумов рассказал. Жданов, выслушав его, после минутных размышлений под зажигательную речь Троцкого согласно кивнул.

— Действуйте, — сказал он.

Абакумов, поднявшись со своего места, спустился со сцены и покинул зал. Саркисов внимательно проследил за ним, и, как только Абакумов вышел из дверей, обернулся и сделал знак одному из своих людей, сидевшему на галерке и старательно хлопавшему Троцкому. Тот тут же поднялся и тоже покинул зал.

Между тем, пока в президиуме происходили все эти малозаметные постороннему наблюдателю, но имеющие далеко идущие последствия телодвижения, Троцкий на трибуне постепенно подводил выступление к кульминации. Повернувшись к президиуму, он выразил глубокую благодарность «нашим старшим товарищам, которые сочли возможным в это нелегкое время посетить наш съезд». Товарищи кисло улыбались — под видом любезности и даже почитания пассаж Троцкого свел их до положения гостей, пусть и почетных. Повернувшись к залу, он провозгласил:

— Товарищи! Организационный комитет съезда подготовил проект резолюции, он есть у все вас. О чем говорит этот проект? Нам предлагают объединить две наши партии. Мы знаем, товарищи, что каждая из партий прошла свой путь революционной борьбы, путь, увенчавшийся успехом. Вы знаете, что у нас есть много общего, но есть и различия — дорога к победе коммунизма не может быть простой и гладкой, и многое здесь зависит от конкретных условий, от местной специфики. Можно ли сказать, что предложение объединиться верно, и что оно своевременно? Или лучший путь — братское сотрудничество двух партий, всегда готовых подставить плечо друг другу, готовых поделиться опытом революционной борьбы и социалистического строительства? Вот тот важнейший вопрос, который мы с вами должны обсудить и решить.

Зал стих. Делегаты в большинстве своем понимали, что съезд вышел на развилку — либо Троцкий согласится с подготовленным без него решением, либо, как это бывало раньше, опрокинет доску и попытается навязать свои правила.

— Товарищи! Я могу высказать свое личное мнение. Вы знаете, что у меня нет должностей ни в правительстве, ни в партии…

Тут Троцкий лукавил — титул Председателя партии, хотя и неофициальный, всеми за ним признавался.

— …так что прошу считать мою позицию как одну из возможных.

Он сделал паузу и почувствовал напряжение и в зале, и у себя за спиной — в президиуме.

— Товарищи! Я считаю предложение об объединений партий и правильным, и своевременным! У наших государств один путь — к коммунизму! Я не сомневаюсь в коллективной мудрости съезда и выбранного им руководства партии!..

Послышались аплодисменты, с каждым словом становившиеся все громче.

… Я не сомневаюсь, — продолжил Троцкий, — что наша страна изучит и творчески воспримет опыт Советского Союза, построенного под руководством братской коммунистической партии и лично товарища Сталина. Впереди — долгие годы общей борьбы и совместного труда, и это путь мы пройдем вместе. Слава великой партии Ленина-Сталина! Слава великому Сталину — вдохновителю и организатору наших побед!

Последние слова потонули в громе оваций. Все встали. Жданов и весь президиум после секундного колебания тоже поднялся. На лицах отражалась внутренняя борьба — хлопать или нет? С одной стороны — как можно аплодировать предателю Троцкому? А с другой — нельзя не хлопать, когда произнесли имя Сталина! Наконец, один за другим, члены президиума присоединились к овации — чтобы не выделяться из всех: когда не знаешь, что делать, это самое верное…

— Черт возьми, что он задумал?

Жданов ходил туда-сюда по кабинету, Вознесенский и Кузнецов сидели за столом.

— И что теперь делать нам? Мы должны его арестовать, не так ли?

— Товарищ Абакумов сейчас решает эту проблему, — вставил Вознесенский.

— Решает проблему, — передразнил его Жданов. — Как вообще Троцкий оказался здесь, как такое стало возможным?

— Андрей Александрович, мы все знаем, как это стало возможным, — спокойно сказал Кузнецов, — Саркисов тут появился не просто так.

— Да, ты прав, Саркисов, — Жданов провел рукой по лицу и добавил после короткой паузы: — Я мог бы догадаться раньше, что этот… в пенсне затеет свою игру. Да, я подозревал, но, чтобы он решился на такое… Он же знает отношение Сталина к Троцкому! Зачем Берия притащил его сюда, на съезд? Он думает, запоздалое славословие поможет Троцкому?

Никто не ответил. Ясно было только одно — появление Троцкого спутало все карты. По сценарию, завтра должно было состояться голосование по объединению партий и по кандидатам в ЦК Восточного Социалистического Союза — такое название для СССР из параллельного мира в официальных документах. Разумеется, Жданов, Вознесенский, Кузнецов и их кандидаты должны были получить в формирующемся ЦК абсолютно большинство. Но теперь… теперь никто не сомневался, что Троцкий завтра выставит свой список.

— Если завтра будет голосование, Троцкий пройдет в ЦК, как пить дать, — сказал Жданов.

— Если только он сможет прибыть на съезд, — уточнил Вознесенский, — а это зависит от расторопности товарища Абакумова.

— И что, нам просто сидеть и ждать от него вестей? — язвительно спросил Жданов.

— Предлагаю пройтись по спискам кандидатов в ЦК, — сказал Кузнецов, — надо бы их еще раз просмотреть с учетом новых обстоятельств. Надо прикинуть, кто из делегатов может войти в списки Троцкого, и поработать сними.

— Согласен, — сказал Вознесенский.

Жданов кивнул — предложение Кузнецова показалось ему разумным. Он поднял трубку черного телефона, стоящего на столе под портретом вождя.

— Соедините меня с секретариатом ЦК… да, срочно! Прямо сейчас!

Охрана санатория нервничала.

Саша заметил это, когда после завтрака они с женой вышли прогуляться на свежем воздухе. Возле проходной дежурил усиленный патруль с овчарками, еще два дополнительных пустили по охраняемому периметру. Громов, когда Саша обратил его внимание на это, посоветовал оставаться в номере и не попадаться на глаза вооруженным людям.

— Но что все это значит? — спросил Саша.

Громов, чуть помедлив, ответил:

— Борьба за власть. Сейчас она идет такими средствами, что мы с тобой ничего сделать не можем. Так что держись подальше от этого. Сам и жене посоветуй.

Слухи о выступлении Троцкого на съезде распространились молниеносно — столовая на обеде гудела: были те, кто слышал его от начала и до конца. Что это значит, гадали гости санатория — Троцкий полностью реабилитирован? Разве может быть иначе, если ему позволили выступить на съезде ВКП(б)? Помнив сказанное профессором, Саша не вступал в обсуждения, а когда кто-то из знакомых спрашивал его мнение, отделывался общими славами вроде — поживем, увидим. После обеда по распорядку дня полагался тихий час, но, естественно, никто не спал. Ближе к трем часам дня на проходной обозначилось движение: к главным воротам подъехали черный «виллис» и два грузовика с автоматчиками. В мгновение ока они высыпали из машин и заняли позиции вокруг проходной.

— Что случилось? — спросила Маша.

— Ничего хорошего, — ответил Саша и добавил: — давай-ка пройдем в корпус.

Сидя в номере, они напряженно прислушивались к тому, что происходит снаружи. Примерно через полчаса с улицы послышался тяжелый топот бегущих людей. Саша удержался от того, чтобы выглянуть в окно, но он и так понял: автоматчиков пустили внутрь санатория.

Его догадка была верной. К проходной санатория явился Абакумов собственной персоной. Охрана санатория сопротивлялась, сколько могла, но против такого тяжеловеса козырей у нее не оказалось. Повинуясь руководителю МГБ, начальник охраны выдал номера комнат, где разместилась делегация из параллельного мира, возглавляемая Троцким. Сделал он это только после того, как многочисленные попытки связаться с Берией не увенчались спехом — нарком почему-то упорно не брал трубку.

Отделение автоматчиков, протопав по лестнице, поднялось на второй этаж. Вооруженные люди действовали вежливо, но твердо, потребовав от обитателей указанных комнат немедленно выйти в коридор. Когда все собрались в холле второго этажа, появился Абакумов.

— Где Троцкий? — спросил он, оглядев присутствующих.

Они молчали.

— Ну? — грубо повторил Абакумов.

— У него встреча, — сказал Литвинов.

— С кем?

— С товарищем Сталиным.

Абакумов, имея большой опыт допросов, сразу понял, что это правда. Выругавшись, он скатился вниз — надо было срочно позвонить Жданову.

Троцкого на ближнюю дачу привез Саркисов.

Выйдя из машины, Председатель партии критическим взглядом осмотрел неказистое двухэтажное здание, выкрашенное зеленым, и усмехнулся — вкусы у Кобы так и остались провинциальными.

— Лев Давидович, прошу, — вежливо, но с металлом в голосе сказал Саркисов, указывая дорогу. В дверях уже стоял Николай Власик, начальник личной охраны Сталина — дорогого гостя передали из рук в руки. Обошлось без обыска — видимо, по личному указанию вождя, иначе вряд ли начальник охраны отступился бы от протокола. Власик проводил Троцкого до дверей кабинета Сталина на первом этаже, и открыл дверь.

Сталин читал, сидя в кресле за столом. Увидев Троцкого, поднял взгляд.

— Здравствуй, Коба, — Председатель партии поздоровался первым.

— Садитесь, товарищ Троцкий, — Сталин вел себя подчеркнуто официально, нарочито не выделяя визитера из прочих, бывавших в этом кабинете, — располагайтесь, как вам удобно.

Не спеша осмотрев кабинет, Троцкий выбрал место за Т-образным столом и сел.

— В этой стране ты победил, — сказал он, — а потом убил меня. А я тебя всего лишь сослал в Сибирь, в знакомые места.

Сталин усмехнулся.

— Пришлось. Он никак не мог признать поражение и заткнуться.

Вождь остро взглянул на собеседника.

— Я признаю твое главенство, — сказал Троцкий, — ты был прав. Мировая революция провалилась. Надо было строить социализм в отдельно взятой стране.

— Чего вы хотите, товарищ Троцкий?

— Я публично признаю твое главенство, осужу то, что делал Троцкий здесь, в вашем мире, а ты оставишь меня во главе Восточного Социалистического Союза.

Сталин встал с кресла, раскурил трубку и прошелся вдоль стола. Ковер заглушал его шаги.

— Зачем нам это? — наконец, произнес он. — У нас есть проверенные товарищи — Жданов, Кузнецов. Они вполне смогут достойно проводить политику партии на новых территориях. Зачем нам Троцкий?

Председатель партии усмехнулся.

— Проверенные товарищи… Коба, я видел их. Каждый из них — лишь бледная тень тебя. В СССР не осталось личностей твоего масштаба, Коба — ты всех выжег.

— Личностей твоего масштаба… — повторил Сталин, — ваш, так сказать, здешний двойник думал по-другому.

— Я в курсе.

Сталин прошелся вдоль стола.

— Откуда мне знать, товарищ Троцкий, что вы не метите на мое место?

Тот усмехнулся.

— Во-первых, ты, наверное, уже слышал мое выступление на съезде. А во-вторых — кто сказал, что я не мечу?

Сталин остановился и в упор посмотрел на него.

— Потрудитесь объяснить свои слова, товарищ председатель партии.

Троцкий сохранял полное хладнокровие.

— Коба, ты создал страну, которая целиком зависит от тебя. Что с ней будет, когда ты умрешь? Кто возглавит ее, кто сможет ответить на новые вызовы? Жданов или Кузнецов? Или, быть может, Берия? Кто из них?

Сталин молчал. Троцкий, выдержав паузу, продолжил:

— Моя страна демократичнее твоей, Коба. У нас не было тридцать седьмого года, я не выжигал беспощадно всех, кто был со мной не согласен. Если ты умрешь раньше меня, и я еще сохраню силы, то да — я буду метить на твое место, потому что среди твоих соратников равных мне нет. Я устрою культ твоего имени, как ты устроил культ Ленина, и, прикрываясь цитатами из него и тебя, реформирую партию, чтобы могли появиться новые лидеры.

Вождь, пыхнув трубкой и выдержав паузу, произнес:

— У вас амбициозные планы, товарищ Троцкий, и вы не боитесь открыто их излагать. Вы хотите, чтобы я вам помог?

Троцкий усмехнулся.

— Достаточно, чтобы ты мне не мешал, Коба. С такими, как Жданов, я справлюсь сам.

Председатель партии поднялся.

— Вот то, что я хотел предложить тебе, Коба. Ну, а если я умру раньше тебя… — он усмехнулся, — что ж, тогда, похоже, моя страна превратится в филиал твоей.

Сталин подошел к Троцкому и тяжело посмотрел на него.

— Почему я должен тебе верить? — спросил он, наконец, отбросив политес.

— Потому что революция — это вся моя жизнь. Я не хочу, чтобы дело, которое мы начали, погибло. Надеюсь, ты тоже, Коба.

Сталин направился к своему креслу, уселся и указал на дверь.

— Идите, товарищ Троцкий. Я подумаю над вашим предложением.