Плацдарм

Глава 60. НАСТУПЛЕНИЕ И ПОЛЕТ

Рано утром 5 августа войска под командованием генерала Говорова перешли в наступление на северо-восточном участке фронта.

Генерал основную ставку сделал на внезапность удара. Передислокация танковых частей с западного участка была произведена за одну ночь — благо дистанция переброски в тридцать-сорок километров по хорошим дорогам позволяло сделать это. Теоретически такую масштабную передислокацию могли заметить воздушные разведчики, но штаб группировки приказал соблюдать драконовские меры светомаскировки, так что обнаружить движущиеся войска с воздуха было весьма проблематично. Разведка штаба не сомневалась, что при отходе из Москвы в городе остались шпионы, однако вряд ли они могли передать информацию настолько оперативно, чтобы Вальтер Модель успел принять меры.

Первый удар наносился по румынской пехотной дивизии, занимавшей позиции за рекой Яуза и Верхнеяузскими болотами. По плану, разработанному штабом, части Кантемировской дивизии должны были сбить румынские позиции на Ярославском шоссе по направлению к городу Калининград Московской области и с ходу захватить станцию железнодорожную станцию Мытищи.

Наступление началось без артиллерийской подготовки, чтобы еще больше усилить эффект внезапности. Майор Крутов наблюдал, как быстрые тридцатьчетверки с пехотой на броне одна за другой рванули вперед, мгновенно окутавшись пылью и дымом от дизельных двигателей, и скрылись за поворотом шоссе. Вскоре раздались звуки выстрелов из танковых орудий, иногда перемежаемые глухими ответным огнем противотанковых пушек.

Тридцатьчетверки прошли; настало время тяжелых танков. Обе роты под командованием Крутова развернулись в предбоевой порядок и двинулись по Ярославскому шоссе. К середине сорок пятого все танки уже были радиофицированы, так что Крутов получал информацию напрямую от передовых наступающих частей. Пока наступление развивалось по плану и поддержка тяжелых ИС-2 и ИС-3 не требовалась. Впрочем, ситуация могла измениться в любой момент — два батальона немецких Т-4, пусть и неполных, могли оказать сопротивление в умелых руках.

— Две 88-мм пушки, справа по шоссе, метрах в пятистах после церкви, — услышал Крутов, — обходим.

— Принято, займусь, — ответил он.

Первая работа для нас, подумал он. Немецкая зенитка пробивала броню Т-34 с расстояния более, чем в километр, неудивительно, что командир атакующего эшелона принял решения обойти их. Другое дело — ИСы. Их лобовая броня была гораздо мощнее и позволяла атаковать позиции артиллеристов в лоб, не боясь потерять танк.

Впереди блеснул золотом купол церкви — вот и ориентир. Колонна проехала мимо горевшего грузовика, рядом лежали несколько убитых румынских солдат. Первые пленные сидели на обочине под охраной и ошарашенно глядели на проносившиеся с ревом тяжелые советские танки, особенно на ИС-3 — такого они еще не видели. Справа, из леса раздался выстрел — столб земли взметнулся перед передовым танком. Пристрелялись неплохо, подумал Крутов. Позиции зенитчиков располагались метрах в трехстах от дороги, и были защищены бетонными блоками. На дороге дымилась подбитая тридцатьчетверка — оставалось надеяться, что экипаж выжил.

— Первый взвод — в боевой порядок, огонь по орудиям по готовности, — скомандовал Крутов. Атаковать больше, чем один взводом он не мог — развернуться было негде. Четыре ИС-3 устремились в атаку. На позиции зенитчиков один за другим посыпались выстрелы из мощных 122-миллиметровых орудий, крошащих бетон в пыль. Зенитчики пока еще отвечали — Крутов увидел прямое попадание в головной ИС: снаряд ударил в приземистую башню, но танк без видимых повреждений продолжил движение вперед. Наконец, через пару минут интенсивного боя на позициях зенитчиков взметнулся фейерверк — сдетонировал боезапас. Вражеские орудия замолчали.

Из четырех ИСов, атаковавших зенитчиков, только один получил незначительные повреждения — были разбиты передние фары и поврежден перископический смотровой прибор. Крутов приказал вывести танки на шоссе — двигаться дальше, подчищая то, что им оставили тридцатьчетверки. Немецкие Т-4 пока не появлялись: то ли еще не очухались, то ли собирались дать бой дальше по шоссе. Что ж, Крутов считал, что его танкисты готовы к любому из этих вариантов.

Спустя четыре часа наступления румынские войска полностью выбили с железнодорожной станции Мытищи и прилегающих кварталов — только возле штаба пехотной дивизии еще оставался очаг сопротивления. Появилась проблема, о которой не подумали — множество пленных, которых надо было охранять. Первый танковый бой произошел у Калининграда: взвод Т-4 устроил засаду на шоссе. Эффект внезапности сработал — немцам удалось в упор подбить тридцатьчетверку, но на этом их успехи закончились: слабая броня немецких танков прошивалась снарядами насквозь.

Примерно в это же время проявила активность авиация: звено «Юнкерсов» атаковало передовую колонну тридцатьчетверок. В отсутствии советских истребителей немецкие бомбардировщики чувствовали себя вольготно, пикируя на танки и сбрасывая бомбы с малых высот. Только ИСы, имевшие крупнокалиберные зенитные пулеметы, могли огрызаться — правда, довольно слабо, потому что боекомплект пулеметов был весьма ограничен. После появления самолетов боевое построение атакующих колонн несколько изменились, добавив к тридцатьчетверкам ИСы. Это замедлило темпы продвижения, но зато повысилась защищенность наступающих.

К вечеру в штабе Говорова подводили итоги первого дня наступления. Советские войска продвинулись по Ярославскому шоссе на расстояние до пятидесяти километров, подойдя вплотную к Загорску. Как и ожидалось, сопротивление румынских частей в общем и целом оказалось слабым, за исключением отдельных артиллерийских подразделений. Наибольшую опасность представляла авиация, особенно в условиях недостатка средств противовоздушной обороны в атакующих порядках.

— Что с погодой? — спросил Говоров, выслушав доклад начальника штаба.

— Завтра будет ясно, но потом обещают облачность с дождями, — ответил тот.

Говоров усмехнулся.

— Их бы устами да мед пить. Ладно, посмотрим…Что с потерями?

— Десять тридцатьчетверок и четыре тяжелых танка. Все ИСы можно отремонтировать, но четыре тридцатьчетверки потеряны безвозвратно.

— Причины?

— Артиллерийские засады, в основном зенитки.

Говоров мысленно вздохнул — в условиях высоких темпов наступления и отсутствия воздушной разведки с этим ничего нельзя поделать. Четырнадцать танков за один день, а пройдена только четверть расстояния до Ярославля. И это первый день, пока немцы с румынами еще не очухались как следует, и не начали принимать серьезные меры.

— Василий Евгеньевич, темпы продвижения неплохие, но потери у нас большие, — задумчиво сказал Говоров.

— И это еще не все, — ответил тот, — из-за действий авиация многие танки получили повреждения: фары, баки с горючим, перископы, пулеметы.

Генерал молча подошел к окну: он привык обдумывать проблему, глядя вдаль.

— А что с партизанами? — спросил он.

— Установили связь, организовываем взаимодействие. В Мытищах и Пушкино они взяли на себя зачистку от остатков румынских войск и охрану пленных. Там уже формируются органы местного самоуправления.

— Хорошая новость, — ответил Говоров. — Вот что, Василий Евгеньевич. Значит, наша главная проблема — это авиация и артиллерия, так?

— Верно, — согласился тот, — и еще добавьте два-три десятка Т-4.

— Согласен. Значит, вы говорите, с местными взаимодействие налажено, так?

— Да, и весьма неплохо.

— Тогда почему бы нам не использовать это на полную катушку?

Говоров вернулся к карте.

— Что вы имеете в виду, товарищ генерал?

— Наступление в темное время суток. Авиация немцам не поможет, да и эффективность засад резко упадет.

— А не заплутаем мы в темноте-то? — возразил начштаба.

Говоров улыбнулся.

— Василий Евгеньевич, я ведь не зря спросил вас о взаимодействии с местными. Нам нужны провожатые — те, кто знает местность и кому мы можем доверять. Есть такие?

— Наверняка найдутся, — задумчиво ответил тот, — но нужно время для подготовки…

— Так давайте начнем действовать прямо сейчас, — предложил Говоров, _ подготовьте приказ с указанием ответственных.

— Есть! — сказал начальник штаба и подумал: никогда не знаешь, чем закончится разговор с командующим. Но идея толковая, надо попробовать…

Над бесконечным лесами северо-востока России летел кукурузник.

Вылетел он из Москвы, с Тушинского аэродрома — базы московской школы Осоавиахима. В годы оккупации на нем базировалось звено «Юнкерсов», которое было выведено при отступлении немцев из столицы. В одном из многочисленных ангаров аэродрома с довоенных времен сохранился экземпляр У-2, использовавшегося в учебных целях. Немцев он, естественно, не заинтересовал, а при отступлении о нем просто забыли.

Однако те, кто работал в школе до войны, прекрасно помнили самолет. Получилось так, что в отсутствии полноценной авиационной группы старенький У-2 оказался единственным самолетом в распоряжении Говорова.

Генерал знал, как его использовать.

Это была опасная миссия — путь самолета лежал над оккупированными территориями, от северо-восточных окраин Москвы до Кирова, частично освобожденного войсками Восточного Союза: почти семьсот пятьдесят километров, предельная дальность полета с дополнительным баком. Стоит ли говорить, что при обнаружении уцелеть у тихоходного самолета шансов практически не было?

Пилотировал самолет лейтенант Карцев — воспитанник Осоавиахима, только в другом, параллельном мире. Карцев должен был доставить сообщение руководителю Восточного Союза товарищу Троцкому о плане советского наступления на северо-восток. Никто не знал, насколько велики шансы долететь до Кирова, потому что точных сведений о дисклокации немецких подразделений от Москвы до Волги и дальше на восток в штабе Говорова не было. Решили лететь по прямой — тем более, что длина маршрута оказалась практически предельной.

Самый опасный участок — над Волгой, потому что именно там немцы возводили оборонительный вал, преодолеть который, согласно немецкой пропаганде, войска Восточного Союза не смогут никогда. По этой причине вылет спланировали так, что в самое темное время У-2 пролетел как раз над рекой. Сначала лейтенант колебался, на какой высоте ему лететь — ниже или выше. У каждого варианта были преимущества: если лететь выше, звук двигателя на земле слышен меньше, но зато самолет заметить легче — особенно зенитчикам. Если ниже — звук громче, но заметен он меньше. В конце концов Карцев полетел низко — решил, что тарахтение кукурузника сильно отличается от гула самолетного двигателя и немцы могут элементарно спутать его с чем-то.

Волгу он пересек в два часа ночи — слава богу, молодой месяц почти не давал света, так что Карцев сообразил, что он над рекой, только когда почувствовал дуновение прохлады, поднимавшейся от водной глади. На противоположном берегу горели редкие огни. Он отвернул от них подальше, стараясь проскочить в темном промежутке. На мгновение ему послышались звуки гортанной немецкой речи, донесшиеся с кромки воды, но обошлось — Карцев продолжи полет без препятствий.

Ближе к концу маршрута встала еще одна проблема — как пересечь линию фронта? Опасность здесь угрожала с двух сторон — как с немецкой, так и советской. Разумеется, был еще вариант сесть в тылу у немцев и перейти фронт пешком, но это означало серьезную задержку по времени, не говоря уже о риске попасть в руки противника. Все эти обстоятельства обсуждались при планировании полета, но в конце концов все решения были отданы на откуп пилоту — а что еще сделаешь, если нет информации?

Карцев решил рискнуть, и пролететь над линией фронта. Ориентиром ему служила река Вятка с ее извилистым руслом: левый берег занимали немцы, правый — войска Восточного Союза.

Лейтенант поднял самолет на высоту трех километров, чтобы сориентироваться. Справа он заметил редкую россыпь огней — это был Киров. Большую часть города, расположенную на левом берегу, занимали немцы.

Топлива оставалось в обрез. Карцев решил пересечь Вятку подальше от города, рассчитывая, что плотность войск там будет меньше. Он начал снижать высоту, одновременно высматривая подходящее место для посадки. Небо на востоке посветлело, и Карцев подумал, что его самолет уже выделяется на фоне неба. Он отбросил эти мысли — решение принято, теперь будь что будет. Самолет уже летел над серединой реки, как вдруг лейтенант сквозь стрекот мотора услышал звуки разрывов — прямо по курсу появились серые облачка от разрывов зенитных снарядов. Карцев начал резкое снижение, одновременно бросая самолет вправо-влево. Кромка леса на противоположном берегу и поле за ней были совсем близко, и Карцеву показалось, что он уйдет от обстрела, но внезапно совсем рядом справа раздался оглушающий грохот, и лейтенант увидел, как в крышке над мотором появились рваные дыры и оттуда показался дым. От близкого взрыва в голове стоял сплошной звон, но по тому, как начал дергаться самолет и замедлилось вращение винта лейтенант понял — двигателю каюк. Дым становился сильнее, он лез в глаза, но пламени пока не было, слава богу. Карцев отклонился вправо, чтобы лучше видеть место планируемой посадки. Винт окончательно остановился, самолет снижался слишком быстро. Если шасси сильно заденет верхушки, то каюк, мелькнула мысль.

Не задели.

Дым становился все гуще, закрывая обзор. Карцев высунулся чуть ли не до пояса, пытаясь увидеть, где садиться. Повезло — поле на вид казалось довольно ровным. Самолет снижался слишком быстро, но с этим Карцев уже ничего не мог поделать. Земля стремительно приближалась. Сильный удар кинул лейтенант вперед, на приборную панель, и он потерял сознание.

Троцкий еще раз прочитал послание от Говорова, в котором тот сообщал о планируемом наступлении на Ярославль. Решение смелое и рискованное, но имеет шансы на успех. Это надо обдумать.

— Что с пилотом? — спросил Троцкий.

— Жив, — ответил Тухачевский, — получил сотрясение мозга. Ничего, оклемается.

— Хорошо. Так что же, Михаил Николаевич, чем мы можем помочь генералу Говорову. Или, наоборот, чем он может нам помочь?

Тухачевский подошел к карте, на который были обозначены позиции немцев и войск Восточного Союза вдоль Волги.

— Лев Давыдович, до того, как закрылись коридоры мы рассчитывали на серьезную военную поддержку со стороны СССР. Используя ее, мы могли бы полностью освободить Киров и начать наступление на Казань.

Троцкий поморщился.

— Это уже в прошлом. Давайте о настоящем.

— Если иметь в виду совместные действия с группой войск генерала Говорова, то здесь напрашивается следующее: обойти Киров справа по направлению на Орлов — там у немцев не должно быть серьезной обороны. Они рассчитывают, что мы начнем операцию по освобождению Кирова, и основные силы сосредоточили там.

— Какова конечная цель? — спросил Троцкий.

— Соединение с войсками Говорова между Костромой и Ярославлем.

Троцкий смотрел на карту — рискованно, коммуникации сильно растянуты. По существу, это будет тонкая ниточка, соединяющая западный анклав, освобожденный от немцев, с основной территорией Восточного Союза. Немцы, имея даже незначительные силы, смогут перерезать ее…

— Рискованно, Михаил Николаевич, — оценил он, — достаточно ли у нас войск для удержания этой дороги жизни, даже если мы ее захватим?

— Регулярных войск не хватит, — признал маршал, — но мы планируем привлечь партизанские соединения.

— Правильная мысль, — одобрил Троцкий, — расскажите подробнее…