14-я колония

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Зорин вернулся на дачу и сразу направился в главный дом. По прибытии ему сказали, что американец Мэлоун был схвачен. Поэтому он не спешил снимать пальто и перчатки. Он был бы рад оставить эту погоду позади. Лето в этой части мира было таким быстрым, и он жаждал постоянного теплого бриза. Трудно сказать, что ожидали его в следующие несколько дней. Все, на что он мог надеяться, — это то, что его воспоминания верны, его исследования точны, его планы тщательны, а его решимость непоколебима. Он слишком долго бездействовал, и ему нравилось ощущение того, что он снова в движении. Все в нем было готово. Только эта новая морщина — присутствие американца — оказалась неожиданной.

Но даже это его взволновало.

Он прошел через большую комнату с высоким потолком и беспрепятственным видом на замерзшее озеро. В очаге горел желанный огонь. Он нашел лестницу в подвал и спустился туда, где стоял Малоун, прикованный наручниками к толстой железной трубе. Свет исходил от голых лампочек, заключенных в железные каркасы, которые прорезали резкие тени. Пальто американца было снято, как и оружие, так как наплечная кобура висела пустой.

«Вы убили двух моих людей», — сказал он.

Малоун пожал плечами. «Вот что происходит, когда вы начинаете стрелять в кого-то».

«Почему ты здесь?»

«Найти старика Бельченко, который явно не хочет, чтобы его находили. Виноват.»

«И двое из моих людей мертвы».

«Кого ты послал убить меня».

«Вы шпион?»

«Я продавец книг».

Он усмехнулся. «Ты сказал мне по радио, что ты Коттон Мэлоун. Откуда у вас появилось такое имя? Хлопок.»

«Это долгая история, но, поскольку у нас есть время, я буду рад вам рассказать».

«Я должен уйти.»

«Вы из Красной гвардии?»

Этот человек был проинформирован. «Я служил своей стране до того дня, когда моя страна распалась».

«А потом вы оказались здесь — в глуши».

«Я пришел один с другими, которые верили так же, как и я. Мы основали это место и долгое время здесь мирно жили. Мы никого не беспокоили, но правительство чувствует необходимость шпионить за нами».

«Я полагаю, миллионы мертвых, невинных людей сказали бы то же самое о СССР».

«Я полагаю, они могли бы. У нас действительно была тенденция переусердствовать».

Что казалось преуменьшением. Пытки и смерть были опорой Советского Союза. Он и все остальные офицеры КГБ были обучены своим тонкостям. Миллионы действительно погибли. Когда он только начал работать с КГБ, боль и насилие были его главными инструментами убеждения. Он был тщательно обучен тому, как крутить их уровни, пока разум не закричал. Затем наркотики стали более распространенным средством открыть закрытый рот. После этого взяли верх психологические уловки. Ближе к концу стали популярны физические нагрузки. Он читал все об «усовершенствованных методах допроса» ЦРУ. Просто причудливый способ сказать пытка. Что он лично не возражал. Но судя по внешнему виду этого американца, который казался сильным и уверенным, сломить его потребовалось бы усилий.

А времени у него просто не было.

«Америка понятия не имеет, что значит быть советским», — сказал он. «Семьдесят пять миллионов из нас умерли в 20 веке, и никому было наплевать».

«Большинство из них были убиты коррумпированными или глупыми лидерами. Когда дело дошло до убийства людей, нацисты были изрядными любителями. Вы, коммунисты, стали настоящими профи. Кем вы были, КГБ?»

Он кивнул. «Я возглавлял отряд спецназа, готовясь к войне с Соединенными Штатами».

Что ему нравилось говорить.

«Теперь все кончено, — сказал Мэлоун.

«Может быть нет.»

Он хорошо помнил тот ужасный августовский день 1991 года, когда из штаб-квартиры КГБ наблюдал, как толпа штурмовала Лубянскую площадь, раскрашивая ХАНГМАНОМ, МЯСОМ и свастиками по всему зданию. Они потрясли кулаками и проклинали, затем попытались сбросить статую Дзержинского, но не смогли сбить Железного Феликса. Наконец прибыл подъемный кран и выполнил задание, оставив только голый постамент. Ни один человек в тот день не опасался возмездия за осквернение памяти некогда внушавшего страх главы государственной полиции.

Их сообщение прозвучало громко и ясно.

Ваше время закончилось.

Он вспомнил охвативший его парализующий ужас. Крики, просьбы о спокойствии, затем какофония сирен и хаоса. Впервые в своей жизни он почувствовал страх, эту холодную полоску в пояснице, то, что он сделал карьеру, внушая другим. Непостижимые возможности в будущем вызвали волну сомнения, захлестнувшую его тело, которая, наконец, осела в его мочевом пузыре, который опустел. Он стоял у окна и смотрел вниз, чувствуя стыд от теплой мочи, пропитывающей его приседания и тяжело дышащие ноги.

Ужасный момент.

Которую он никогда никому не описывал.

«Рейган был довольно умен, — сказал он. «Намного больше, чем Горбачев. Он намеревался уничтожить нас и выполнил задачу».

Слава богу, американцы верили в открытость. Демократия процветала на столкновении идей, терпимости точек зрения и активных дебатах. Его сторонники по глупости полагали, что правда всегда восторжествует, а народ — ее лучший арбитр. Считалось, что максимально широкое распространение информации. Многие американские документы, когда-то засекреченные, стали известны просто по прошествии времени. Были написаны книги, которые он читал, которые намекали на то, как Белый дом и Ватикан работали вместе, чтобы поставить Москву на колени. Но там, где эти книги касались только предположений и предположений, он знал то, чего не знали авторы. Действительно, был план, заговор, согласованные усилия по подрыву Советского Союза.

И это сработало.

Он даже знал его название.

Вперед пас.

«Америка понятия не имеет, какой хаос это вызвал», — сказал он. «Когда вы разрушили советскую политическую систему, весь порядок прекратился, и преступники захватили власть. Все, что я и многие другие защищали всю жизнь, исчезло. И тебе было наплевать?» Он не стал ждать ответа. «Никому было наплевать. Мы остались одни, чтобы погрязнуть в неудачах». Он указал пальцем. «Итак, мы в долгу перед Америкой. И я думаю, что пришло время выплатить этот долг».

Приятно было сказать эти слова. Они слишком долго задерживались в глубине его живота. И хотя ему было уже за шестьдесят, уроки, извлеченные из его юности, никогда не были забыты. Фактически, эти воспоминания поддерживали его на протяжении последних двадцати с лишним лет. С этого момента его действия будут быстрыми и естественными, без колебаний. Не было бы никаких оправданий или ссор совести.

Только результаты.

И ему понравилась свежесть этой свободы.

В последнее время он все больше и больше думал о своем пребывании в пехотной академии, где, прежде чем стать шпионом, он научился быть солдатом. Его любимый наставник, подполковник, вбивал всем своим ученикам, что Соединенные Штаты — главный противник, главный противник.

«Забыть это будет означать твою смерть».

И он не забыл.

Много раз за свою карьеру его призывали убить иностранный актив, и каждый раз он справлялся с поставленной задачей.

«Ненавидь своих соседей, одноклассников, даже друзей, но никогда не своих товарищей по солдату. Помните, когда начнется война, у всех вас будет общий враг. Вы должны знать и уважать этого врага. Узнайте, как устроена Америка. Как это работает. Знайте его сильные и слабые стороны, и Америка делает это легко. Они выражают свое недовольство миру. Обратите на них внимание».

И вот пришла война.

Но не от главного противника, которого он себе представлял. Вместо этого сражения велись скрытно, мало кто даже понимал, что они ведутся. Армией руководили два генерала, Рейган и проклятый польский папа. Их оружие не было пулями или бомбами. Скорее всего, Бог, мораль и деньги объединились, чтобы загнать Советский Союз в политический и экономический угол, из которого он не мог выйти.

Никто этого не ожидал — пока не стало слишком поздно.

Коммунисты должны тщательно, осторожно, внимательно и умело использовать каждую трещину, даже самую маленькую, среди своих врагов.

Слова Ленина из 1920-х годов, которым Соединенные Штаты Америки следовали с непревзойденным мастерством.

Теперь настала его очередь последовать этому примеру.

«Вы знаете, — сказал Малоун, — что мир изменился? Холодная война окончена».

«Возможно, для тебя. Но не для меня. У меня есть долг, и я собираюсь его выплатить».

Ровно через 52 часа, но он держал это при себе.

Его жизнь шпиона была сложной и утомительной. Он путешествовал по миру, входя в страны под фальшивыми именами, скрывая свое истинное «я» и мысли, каждое его действие было направлено на манипулирование, эксплуатацию и предательство. Отрезанный от своей культуры, языка и семьи, он адаптировался, но никогда не поддавался капиталистической привлекательности. Выживание было его главной заботой, и каждый день он жил в страхе перед воздействием, которое могло произойти из далеких мест и неожиданно. Только непобедимая преданность делу Советского Союза могла преодолеть эту повседневную тревогу.

Которая все еще была у него.

Он носил на плечах гордость своего прошлого, как мантию. У офицера КГБ должны быть чистые руки, горячее сердце и ясная голова. Он ненавидел всех, кто украл у него эту гордость, как внутренних, так и зарубежных. Однажды ему сказали, что единственный достойный способ уйти из КГБ — это смерть, и он пришел к выводу, что это правда.

Он направился к лестнице. «Я отправлю мужчин, которых вы встретили ранее, в черную ванну. У них с вами какие-то дела, и они особенно заинтересованы, поскольку двое, которых вы убили, были их товарищами.

— Не устраивайся слишком удобно, — крикнул Малоун.

Он остановился, повернулся и улыбнулся тонкой самодовольной улыбкой.

«Я никогда не делаю».