14-я колония

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Зорин сосчитал свои шаги и был удовлетворен тем, что теперь он находится прямо под территорией Белого дома. Он был измазан грязью, ограничения в туннеле постепенно сужались по мере того, как он рисковал все глубже и глубже погружаться в землю.

Но он нашел точку соприкосновения Келли.

Андропов гордился бы.

Его видение вот-вот должно было стать реальностью.

Он лежал на животе, потолок здесь был всего в сантиметрах, фонарик рядом с ним освещал алюминиевый корпус. Он отпустил защелки, открыв крышку только наполовину. Он знал, что после срабатывания переключателя пройдет минут пятнадцать до того, как сработает спусковой крючок, может быть, немного больше, благодаря подземному холоду.

Он посмотрел на часы.

Келли должен был к этому моменту закончить свое развлечение, которое, по крайней мере, на несколько минут заставило бы людей удивляться, сбивать с толку, озадачивать и, что самое главное, бездействовать. Обнаружение четырех RA-115 должно также успокоить их на время, достаточное для того, чтобы пятый нанес удар.

К настоящему времени все должны быть в Белом доме, готовые к церемонии, которая начнется ровно в полдень. Он достаточно читал об американских традициях, чтобы знать, что это не изменится. Конституция США гласит, что полдень 20 января, значит, будет полдень сегодня.

Дрожь пробежала по его усталым рукам и плечам. Его бедра и икры были слабыми. И все же, лежа здесь, в одиночестве, в окружении земли, он чувствовал себя спокойно. Его конец казался предписанным. Подгонка к тому, что все это привело прямо сюда. Возможно, его прах оплодотворит новое семя, новую битву, может быть, даже новую нацию. Обида, которую он так долго затаил, казалось, исчезла, сменившись приливом облегчения. Он больше не был усталым, престарелым, побежденным человеком.

Вместо этого ему это удалось.

Помощник дурака.

Два хода к победе.

Келли, вероятно, уже умерла.

Один ход сделан.

Его правая рука залезла внутрь ящика и нашла выключатель.

Сколько еще людей покинуло бы этот мир сегодня? Десятки тысяч? Скорее сотни тысяч. Когда-то главный противник почувствовал то, что Советы уже давно привыкли испытывать.

Поражение.

Двумя пальцами ухватились за тумблер. Его охватила волна ликования. Эта искра воспламенила бы мир.

«Для Родины.»

Он щелкнул выключателем.

Малоун нажал на педаль акселератора и крутанул руль, разгоняя полицейскую машину на север по 15-й улице мимо здания казначейства, врезаясь в движение и выезжая из него, используя сирену и огни, чтобы расчистить путь. На H-стрит, которая была одной из сторон в неправильном направлении, он все равно повернул налево и проехал четверть мили мимо нескольких встречных машин до церкви Св. Иоанна, выходившей на парк Лафайет. Он подкатил машину к тротуару и частично въехал в парк, насколько мог, прежде чем преграда из утопленных в земле железных пьедесталов преградила путь. Он скрылся из машины. Люди были повсюду между парком и Пенсильвания-авеню. Стефани рассказала ему о туннеле между отсюда и Белым домом, скорее всего, прямо под тем местом, где он теперь свернул за угол к фасаду церкви. Весь участок был закрыт, строился, его окружал забор, но он перепрыгнул. Люди на тротуаре странно посмотрели на него, но у него не было времени что-либо объяснять.

И эвакуировать их тоже некогда.

Единственный шанс — остановить тварь до того, как она взорвется.

Кассиопея побежала обратно в Белый дом, один из агентов секретной службы, который был на месте стрельбы Келли вместе с ней. Сразу же она заметила, что вроде бы никто не уходит. Они вошли через восточное крыло, и агенты внутри сказали им, что церемония вот-вот начнется.

«Почему они не эвакуируются?» спросила она.

На лице мужчины появилось недоумение. «За что?»

Она прошла мимо него, намереваясь пройти в главный дом.

Ей преградили путь двое агентов в форме.

«Ты не можешь туда войти», — сказал один из них.

«Мы должны очистить это место. Вы ничего не знаете? Генеральный прокурор. Литчфилд. Найти его.»

Агент использовал свое радио и назвал имя.

Мгновение спустя он повернулся к ней и сказал: Литчфилд покинул здание полчаса назад.

Зорин хотел просто остаться с устройством и умереть, когда оно взорвалось, но он решил, что умная игра — вернуться в церковь и стоять на страже, следя за тем, чтобы ничто не прервалось. Он все равно умрет, находясь всего в нескольких сотнях метров от эпицентра ядерного взрыва, но, по крайней мере, он будет делать свою работу до последнего.

Он присел и пошел через старый туннель, от которого пахло нечистотой, но которое замечательно сохранилось для своего возраста. Луч фонарика пролегал по тусклому пути по кирпичному полу. Только там, где лежало оружие, туннель рухнул сам на себя, поэтому он сомневался, что путь до Белого дома все еще существует.

Он подошел к концу, встал на корточках и снова прыгнул в подвал церкви.

Его часы показывали 11:47.

Пять минут с тех пор, как он активировал устройство.

Малоун осмотрел территорию, где толстая россыпь обломков и тонкий слой снега не оставляли почти никаких следов какого-либо прохода. Он заметил несколько металлических дверей, которые, несомненно, вели под церковь. Он подбежал и увидел замок, удерживающий их закрытыми, но когда он подошел ближе, он заметил, что замок ничего не фиксирует, он прикреплен только к одной панели.

Он дернул ручки, не почувствовал сопротивления, затем распахнул их и спрыгнул с крутых бетонных ступенек. Перед ним раскинулся освещенный подвал, полный электрического и климатического оборудования.

По ту сторону стоял Зорин с фонариком.

Он бросился вперед и прижал свое тело к большому мужчине, используя его плечи, как полузащитник, чтобы поднять их обоих с ног.

Зорин сначала был удивлен, а затем шокирован, увидев Малоуна. Американец казался неуязвимым для смерти. Дважды воскресение. Звук открывающейся металлической двери поразил его, как призыв к вниманию. Пистолет он не носил, оставив его в пальто, лежавшем в нескольких метрах от него.

Но Малоун не дал ему времени среагировать.

Его тело ударилось о бетонный пол.

Кассиопея стояла в шоке. Видимо, вместо того, чтобы забить тревогу, Литчфилд сбежал, спасая только себя.

Было уже слишком поздно что-либо делать здесь.

А объяснения потратят драгоценное время.

«Где находится церковь Святого Иоанна?» спросила она.

Один из агентов сказал ей.

Она выбежала из двери, в которую вошла, и крикнула: «Скажите северным воротам, что меня нужно выпустить».

Малоуну пришлось закончить так быстро.

Он не видел алюминиевого корпуса, а разрушенная кирпичная стена могла означать только одно: бомба была на месте, спусковой крючок нагрелся.

Зорин вырвался и вскочил.

Он тоже это сделал, но был встречен кулаком, который повернул ему голову и сотряс челюсть. Еще один удар в солнечное сплетение заставил его сломаться. Но он стряхнул удар и ткнулся Зорину в нос, услышав стон, затем последовал за ним своим правым кулаком.

Зорин отшатнулся, но быстро восстановил контроль, сделал выпад, его толчки были быстрыми, как у кобры. На бетонном блоке сидела длинная толстая стальная цепь, которую Зорин быстро схватил и протолкнул. Он пригнулся, металл просвистел так близко, что он почувствовал его след. Осколки кирпича отслаивались от стены в том месте, где ударялась цепь, и рассыпался дождь пыли. Зорин снова развернул цепь по дикой дуге, от которой он увернулся, отскочив назад.

Этот человек умел драться.

Но он тоже.

Он ставил ноги и бил, нанося удар за ударом. Зорин попытался собраться с силами, чтобы снова повернуть цепь, но удар ладонью вверх в челюсть ошеломил здоровяка, затем два удара по почкам заставили Зорина потерять хватку, и цепь упала.

Костяшки пальцев Малоуна ударили по лицу, и он разорвал рану над глазом. Из носа Зорина продолжала литься кровь. Он почувствовал, что его противник слабеет, поэтому сосредоточился на средней части тела и ударил кулаком по животу, сбив Зорина с ног на пол.

Он спрыгнул, обхватил правой рукой горло и крепко сжал левую руку удушающим приемом. Пот струился у него со лба. Он сморгнул влажность и увеличил давление. Зорин пытался вырваться, но держался.

Он сжал сильнее.

Дыхание стало прерывистым, затем грубым.

Хватка рук Зорина, захваченных его руками, пытающихся вырваться из захвата, медленно ослабевала. Кровь стучала в ушах, как будто он слышал сердцебиение Зорина, а не свое. Он никогда не убивал человека голыми руками, но безотлагательность толкала его вперед. Зорина пришлось устранить. Без вопросов, без сожалений, без промедления. Он мысленно отсчитывал время и знал, что у него осталось всего несколько минут.

Мышцы Зорина напряглись, тело трепетало бахромой за железные тиски. Он услышал рвотные позывы, затем ноги зашуршали в танце виселицы. Голова откинулась набок, потом все обмякло.

Он отпустил захват и выполз из тела на четвереньках, хватая ртом воздух. Барабаны заглушали его уши, пурпурные занавески закрывали обзор. Зорин лежал неподвижно, с разинутым ртом, из носа все еще текла кровь, лицо было покрыто ямами и тенями.

Он проверил пульс.

Никто.

Потом он понял.

Зорин устроил демонстрацию протеста, изо всех сил старался, но только ради формы. Как и Келли, этот офицер КГБ заказал билет в один конец. Он планировал умереть здесь, во время взрыва, так что лишив его жизни, удалось добиться только одного. Больше времени, чтобы бомба взорвалась.

Он проклинал свою глупость.

Прошли опасные секунды.

Он стряхнул паутину и вскочил на ноги, устремившись к утробе в стене подвала. Резкая боль болела в ребрах, более тупая версия отдалялась в спину. Он нашел фонарик, который выбросил Зорин, и спустился в туннель.

«Поторопись, — сказал он себе.

Он вошел в темноту.