Алекс Делавэр - 6-10 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Джонатан Келлерман (ч. 10)

— Разумеется.

— Здесь такой покой. — Ее пальцы перестали перебирать траву и начали «месить» друг друга.

— Как мама? — спросил я.

— Хорошо. Наверно, хорошо. Я все жду, будто вот-вот что-то должно… я не знаю… сломаться. Что она начнет кричать или сходить с ума. А то она выглядит почти неестественно спокойной.

— Это тебя беспокоит?

— В известном смысле, да. Но, наверно, по-настоящему меня мучает то, что я ничего не знаю. Ничего о том, что знает она — как ей представляется все, что с ней произошло. То есть она говорит, что отключилась и пришла в себя уже в больнице, но…

— Но что?

— Может, она просто оберегает меня. Или себя — изгоняет это из памяти. Подавляет это.

— Я ей верю, — сказал я. — Все время, пока я видел ее, она была без сознания. Ни малейшего контакта с окружающим.

— Да. Доктор Левин говорит то же самое… Он мне нравится. Левин. Он дает тебе почувствовать, что никуда не спешит. Что считает важным все, что ты хочешь ему сказать.

— Я рад.

— Слава Богу, что ей достался кто-то хороший. — Она повернулась ко мне, и я увидел, что глаза у нее на мокром месте. — Не знаю, как мне вас благодарить.

— Ты уже сделала это.

— Но этого недостаточно — за то, что вы сделали… — Она потянулась было к моей руке, но потом отстранилась.

Стала смотреть на пруд. Словно хотела что-то увидеть в воде.

— Я приняла решение. Относительно планов. Год буду учиться здесь, а потом посмотрим. Одного семестра все равно бы не хватило. Слишком много всего надо сделать. Сегодня утром я звонила в Гарвард. Прямо из больницы. Еще до того, как прилетел вертолет. Поблагодарила за отсрочку и сказала им, что я решила. Они сказали, что примут меня переводом, если мой балл в Калифорнийском будет достаточно высок.

— Уверен, что так и будет.

— Наверно. Если удастся правильно организовать свое время. Ноэль уехал. Приходил вчера попрощаться.

— Ну и как?

— Вид у него был немножко испуганный. Что меня удивило. Никогда не думала, что он может растеряться. Это выглядело почти… мило. С ним была его мама. Вот уж кто действительно паниковал, так это она. Она будет ужасно по нему скучать.

— Вы с Ноэлем собираетесь поддерживать контакт?

— Мы договорились переписываться. Но вы ведь знаете, как это бывает — разные места, разные впечатления. Он был настоящим другом.

— Уж это точно.

Она грустно полуулыбнулась.

Я спросил:

— Ты что?

— Я знаю, что он хочет большего, чем просто дружба. От этого мне немного… я не знаю… Может, он там встретит кого-то, кто по-настоящему подойдет ему.

Она наклонилась к воде.

— Сюда плывут большие рыбы. Можно мне их покормить?

Я отдал ей чашку с кормом. Она бросила горсть гранул подальше от мальков и смотрела, как взрослые рыбы подскакивали и хватали добычу.

— Ну, вы даете, ребята, — сказала она. — Ближе не подплывайте. Надо же, вот ненасытная банда… Думаете, она все-таки когда-нибудь совсем выздоровеет? Левин говорит, что со временем она должна прийти в норму. Но я не знаю.

— Что же заставляет тебя сомневаться?

— Может, он просто оптимист.

У нее это прозвучало как недостаток.

— Насколько я могу судить, доктор Левин реалист, — возразил я. И вспомнил лицо Джины на фоне больничных простыней. Пластмассовые трубки, отдаленное позвякивание металла и стекла. Тонкая бледная рука пожимает мою. И пугающее спокойствие…

Я сказал:

— Уже одно то, что она так хорошо переносит больницу, — добрый знак, Мелисса. Она поняла, что может находиться вне дома без каких бы то ни было неприятных ощущений. Как ни жутко это звучит, но вся эта история может в итоге способствовать ее излечению. Разумеется, я не хочу этим сказать, что она не травмирована или что все легко пройдет.

— Наверно, вы правы. — Она произнесла это так тихо, что я едва услышал ее за шумом водопада. — Есть еще столько всего, что мне до сих пор не понятно, почему это случилось. Такого рода зло, откуда оно идет? И что она сделала, чтобы заслужить такое? То есть я знаю, что он псих, — и те ужасы, которые он натворил… — Она вздрогнула. Руки пошли мять друг друга. — Сьюзан говорит, что его упекут навсегда. Из-за одних трупов, которые нашли на ранчо. И это хорошо. Наверно. Потому что мне непереносима сама мысль о суде — там маме пришлось бы встретиться лицом к лицу с еще одним… монстром. Но все же это кажется каким-то… неадекватным. Должно быть больше.

— Более суровое наказание?

— Да. Его надо заставить страдать. — Она снова повернулась ко мне. — Вам ведь тоже пришлось бы там присутствовать, верно? На суде?

Я кивнул.

— Так что, наверно, вы тоже рады, что никакого суда не будет.

— Я это спокойно переживу.

— Ладно. Это к лучшему, просто я никак… Что заставляет человека… — Она покачала головой. Взглянула вверх, на небо. Потом опять вниз. Руки мяли одна другую. Все сильнее и быстрее.

Я спросил:

— О чем ты думаешь?

— О ней. Об Урсуле. Левин сказал мне, что ее выписали из больницы и она вернулась в Бостон, к родным. Как-то странно думать, что у нее есть родные. Что она в ком-то нуждается. Раньше она мне казалась всесильной — чем-то вроде дракона женского рода.

Она расцепила руки. Вытерла их о траву.

— Вчера вечером она звонила маме. Или мама звонила ей — мама как раз говорила с ней по телефону, когда я вошла. Как только я услышала, что мама произнесла ее имя, то сразу вышла из комнаты и спустилась в кафетерий.

— Тебе стало неприятно? Что они разговаривают?

— Не знаю, что она теперь может предложить маме, ведь она сама жертва.

— Может, и ничего, — сказал я.

Она пристально взглянула на меня.

— Что вы хотите этим сказать?

— То обстоятельство, что они больше не врач и пациентка, еще вовсе не значит, что они должны прервать все контакты.

— А какой в них смысл?

— Есть такая вещь, как дружба.

— Дружба?

— Вот что тебя задевает.

— Это не… Я не… Да, она все еще мне неприятна. Я также считаю, что это она виновата в том, что случилось. Даже если она тоже пострадала. Она была маминым врачом. Она должна была оградить ее — но так говорить нечестно, да? Она тоже жертва, как и мама.

— Дело не в том, честно или нечестно. Ты испытываешь эти чувства. С ними нужно будет справиться.

— У нас масса времени.

Она опять повернулась к воде.

— Они такие крошечные, трудно поверить, что они смогут… — Дотянувшись до ведерка, она зачерпнула еще гранул и стала бросать их в воду по одной, наблюдая за тем, как от каждого погружения на поверхности воды возникает на миг маленький кратер. Потом откинула волосы движением головы и закусила губу.

— Вчера вечером я заехала в «Кружку». Надо было завезти Дону кое-какие его вещи из дома. Там было полно народу. Он занимался с посетителями — не видел меня, и я не стала ждать, просто оставила вещи… — Она пожала плечами.

— Не пытайся сделать сразу все, — сказал я.

— Да, именно этого мне и хотелось. Покончить со всем раз и навсегда и двинуться дальше. Покончить с ним — с монстром. По-моему, как-то неправильно, что он проживет остаток своей жизни в какой-нибудь чистой, удобной больнице. Что он и мама, в сущности, оказались в одинаковом положении. Я хочу сказать, это же абсурд, правда?

— Он там останется навсегда. А мама выйдет.

— Я надеюсь.

— Обязательно выйдет.

— И все равно это несправедливо. Должно быть что-то более… конечное. Справедливость — какой-то конец. Как в случае с Макклоски. Да сгорит он в аду. Удалось ли Майло узнать что-нибудь еще о том, кто это сделал? Мое предложение оплатить услуги адвоката остается в силе.

— Полиция не раскрыла это дело, — сказал я. — И вряд ли раскроет.

— Вот и хорошо. Зачем тратить время впустую.

Она высыпала в воду остатки корма, отряхнула с ладоней оставшуюся на них пыль от гранул. Вновь начала разминать руки; тело ее напряглось. Потом потерла лоб и длинно выдохнула.

Я молча ждал.

— Я летаю туда каждый день, чтобы повидаться с ней. И не перестаю спрашивать себя, почему она здесь, почему должна проходить через это? Почему один человек, никогда в своей жизни не сделавший ничего дурного, должен пострадать от лап двух чудовищ за одну жизнь? Если есть Бог, то почему Он все так устроил?

— Хороший вопрос, — ответил я. — Люди пытались разобраться с разными его вариантами испокон веков.

Она улыбнулась.

— Это не ответ.

— Правильно, не ответ.

— Я думала, вы знаете все ответы.

— В таком случае приготовься к крушению иллюзий, девочка.

Ее улыбка стала шире и теплее. Она наклонилась вперед, одной рукой придерживая волосы, и коснулась воды другой.

— Вы видели что-то, — сказала она. — Там, где… ну, в том месте. Такое, о чем мы с вами не говорили.

— Есть еще много всего, о чем мы не говорили. Всему…

— Знаю, знаю. Всему свое время. Только хотела бы я знать, что такое это свое время — обозначить его какой-то цифрой, что ли.

— Это вполне можно понять.

Она засмеялась.

— Опять вы в своем репертуаре. Опять говорите мне, что со мной все в порядке.

— Потому что это действительно так.

— Правда?

— Определенно правда.

— Что ж, — сказала она, — вы ведь специалист.

Примечания

Боязнь пространства, открытой площади или толпы. — Здесь и далее прим. перев.

(обратно)

Шерстяная ткань.

(обратно)

Деклассированный (франц.).

(обратно)

Следовательно, итак (лат.).

(обратно)

Ночной страх (лат.).

(обратно)

Человек некомпетентный (шутливое подражание латинскому, по аналогии с homo sapiens).

(обратно)

Сотрудники ФБР.

(обратно)

Вооруженные агенты ФБР.

(обратно)

Портативная рация двусторонней связи.

(обратно)

Охотничья поисковая собака.

(обратно)

Игра в мяч, похожая на теннис.

(обратно)

Тонкий японский матрас, используемый в качестве подстилки на пол.

(обратно)

Энергичный, мужественный человек; настоящий мужчина (исп.).

(обратно)

Тут пусто (исп.).

(обратно)

Стиль, созданный по образцам старинных испанских католических миссий в Калифорнии.

(обратно)

Ласковое обращение к ребенку по-французски.

(обратно)

Название романа Дэшиела Хэммета.

(обратно)

В американском сленге: полицейские, полиция.

(обратно)

Здесь и далее Скидмор называет д-ра Делавэра по имени известного литературного героя — частного сыщика Филиппа Марлоу.

(обратно)

Спиртной напиток, к которому в преступных целях подмешан наркотик, слабительное и т. п.

(обратно)

На живом организме (лат.).

(обратно)

«Мокрая спина», т.е. нелегальный эмигрант из Мексики, переплывший реку Риио-Гранде.

(обратно)

Больница для безнадежных пациентов.

(обратно)

Оглавление

Танец Дьявола (Алекс Делавэр, №7)

ДЖОНАТАН КЕЛЛЕРМАН

Это было место страха и мифов, чудес и худших провалов.

Я провел там четверть своей жизни, учась справляться с ритмом, безумием, накрахмаленной белизной всего этого.

Пятилетнее отсутствие превратило меня в чужака, и когда я вошел в большой зал, легкий страх вызвал у меня неприятное чувство в глубине живота.

Стеклянные двери, полы из черного гранита, высокие полые стены из травертина, на которых высечены имена усопших благотворителей.

Блестящее депо для неопределенной экскурсии. На улице была весна, но здесь время имело иное значение. Группа хирургов-ординаторов — Боже, их наняли в таком юном возрасте — тащилась в тапочках на бумажной подошве, смирившись с необходимостью работать в две смены. У меня были кожаные подошвы, и мои ботинки цокали по граниту.

Зеркально-гладкие полы. Я только начал проходить ординатуру, когда они это ввели. Я вспомнил протесты. Петиции об отсутствии логики в использовании блестящего, гладкого гранита в здании, где дети бегают, ходят, хромают и ездят в инвалидных колясках. Но некоторые филантропы посчитали это приятным, ведь в то время филантропов было не так уж и трудно найти.

Сегодня утром гранита было не так уж много; В большом зале было много людей, большинство из них были смуглыми и одеты в дешевую одежду. Они стояли в очередях у стеклянных кабинок, ожидая услуг от секретарей со стальными лицами. Сотрудники регистратуры избегали зрительного контакта и поклонялись бумажной работе. Казалось, в очередях не было никакого движения.

Младенцы хныкали и сосали большие пальцы, женщины опускали плечи, мужчины глотали проклятия и смотрели в землю. Незнакомцы сталкивались друг с другом и искали убежища в плацебо-общении. Некоторые дети — те, кто все еще выглядел как дети — кружились, прыгали и боролись с уставшими взрослыми руками, вырываясь на несколько драгоценных секунд свободы, прежде чем их снова хватали и тащили обратно. Другие — бледные, худые, осунувшиеся, лысые, выкрашенные в неестественные цвета — стояли молча, убитые горем.

любезный. В сообщениях, поступающих по громкой связи, звучали грубые слова на иностранных языках. Время от времени инертный мрак нарушался улыбкой или веселым замечанием, но такое оживление быстро гасло, как искра от мокрого кремня.

Подойдя ближе, я почувствовал этот запах.

Больничная вода. Алкоголь для растирания спины, горькие антибиотики, липкий, терпкий напиток настоек и боль.

Некоторые вещи никогда не менялись. Но я изменился; мои руки были холодными.

Я осторожно пробирался сквозь толпу людей. Как только я дошел до лифтов, из ниоткуда появился грузный мужчина в темно-синей форме и преградил мне путь. У него были седые светлые волосы, очень коротко подстриженные, и он был так гладко выбрит, что его кожа напоминала наждачную бумагу.

«Могу ли я вам чем-нибудь помочь, сэр?»

«Я доктор Делавэр, и у меня назначена встреча с доктором Ивсом».

«Вы можете себя идентифицировать?»

Удивленный, я достал из кармана удостоверение личности пятилетней давности, которое можно было прикрепить к лацкану. Он взял его и изучил, словно это был ключ к чему-то. Посмотрел на меня, а затем снова на черно-белую фотографию десятилетней давности. В руке у него была рация, а в кобуре на поясе висел пистолет.

«Кажется, с тех пор, как я был здесь в последний раз, все стало немного строже», — сказал я.

«Срок действия этой карты истек», — сказал он. «Вы все еще работаете в команде?»

'Да.'

Он нахмурился и положил карточку в карман.

«Есть проблема?» Я спросил.

«Теперь требуются новые билеты, сэр». «Если вы пройдете мимо часовни в отдел безопасности, они могут вас сфотографировать и во всем разобраться». Он постучал карточкой по лацкану. Цветное фото, десятизначный идентификационный номер.

"Как долго это займет?" Я спросил.

«Это зависит от обстоятельств, сэр». Он посмотрел мимо меня, как будто ему вдруг стало скучно.

«Какого?»

«Сколько людей перед тобой? Был ли ваш файл обновлен до

сегодня.'

«Слушай, у меня через несколько минут встреча с доктором Ивсом. «После этого я исправлю этот штраф».

«Боюсь, это невозможно, сэр», — сказал он, все еще глядя на что-то другое. Он скрестил руки на груди. «Таковы правила».

«Это недавние события?»

«Прошлым летом медицинский персонал получил письмо об этом».

«Тогда я, должно быть, этого не получил». Должно быть, я выбросил его в мусорное ведро, как и большинство больничных писем.

Он не ответил.

«У меня действительно мало времени», — сказал я. «Могу ли я получить временный пропуск посетителя?»

«Пропуска для посетителей предназначены для посетителей, сэр».

«Я собираюсь навестить доктора Ивса».

Он снова посмотрел на меня. Новый хмурый взгляд, более мрачный, более задумчивый. Он изучил узор моего галстука. Коснулся ремня, около кобуры.

«Пропуска для посетителей можно приобрести на стойке», — сказал он, указав большим пальцем в сторону одной из длинных очередей.

Он снова скрестил руки.

Я улыбнулся. «Значит, я никак не могу это обойти?»

«Нет, сэр».

«Мимо часовни?»

«Сразу после часовни поверните направо».

«У вас здесь проблемы с преступностью?» Я спросил.

Я не устанавливаю правила. Я просто слежу за тем, чтобы они были выполнены». Он подождал немного, прежде чем отойти в сторону и посмотреть мне вслед. Я повернул за угол, ожидая, что он последует за мной, но коридор был пуст и тих.

В двадцати шагах дальше находилась дверь с надписью «СЛУЖБА СТРАЖИ». На дверной ручке висела табличка с надписью «ВЕРНУТЬСЯ», а над ней — бумажные часы с подвижными стрелками, показывающими половину десятого. Мои часы показывали десять минут десятого, но я все равно постучал. Никакого ответа. Я оглянулся. Не человек в форме. Я продолжил идти по коридору, вспомнив служебный лифт сразу за отделением ядерной медицины.

Ядерная медицина теперь называлась ОБЩИМИ ИНСТРУМЕНТАМИ. Еще один

закрытая дверь. Лифт все еще был на месте, но кнопки отсутствовали; Теперь устройством приходилось управлять с помощью ключа. Как раз когда я искал ближайшую лестницу, появились двое фельдшеров, толкавших пустые носилки. Оба были высокими, темнокожими и с геометрическими стрижками в стиле хип-хоп. Они очень серьезно говорили об игре Raiders. Один из них достал ключ, вставил его в замок и повернул. Двери лифта открылись, и я увидел мягкие стены лифта. На полу валялись обертки от закусок и грязная марля. Медики закатили носилки в лифт, и я последовал за ними.

Отделение общей педиатрии занимало восточную часть четвертого этажа и было отделено от детского отделения деревянной распашной дверью. Я знала, что поликлиника открылась всего пятнадцать минут назад, но небольшой зал ожидания уже был заполнен. Чихание и кашель, остекленевший взгляд и гиперактивность. Матери, крепко прижимающие к себе своих младенцев и малышей, бумажная волокита и волшебный пластик карт медицинского страхования. Справа от окна регистратуры находились двойные двери с надписью: ПАЦИЕНТЫ ДОЛЖНЫ СНАЧАЛА ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬСЯ. Ниже представлен перевод на испанский язык.

Я прошел через эти двери и оказался в длинном белом коридоре, увешанном плакатами о безопасности и питании, объявлениями санитарной инспекции и двуязычными призывами хорошо питаться, вовремя делать прививки и избегать алкоголя и наркотиков. Использовалось около двенадцати процедурных кабинетов. Полки с файлами были переполнены. Сквозь щели в нижней части дверей в коридор доносились кошачьи вопли и успокаивающие звуки. Я увидел картотечные шкафы, кладовые и холодильник с красным крестом на нем. Секретарь печатал на клавиатуре компьютера. Медсестры ходили взад и вперед между кабинетами и процедурными кабинетами. Врачи-ординаторы говорили по телефону, зажав его между ушами и плечами, и следовали за лечащими врачами, которые бежали на полпути.

Я повернул направо, в более короткий коридор, где располагались кабинеты врачей. Открытая дверь Стефани Ивс стала третьей из семи.

Комната была размером три на три с половиной метра, с обязательными бежевыми стенами, полками с книгами и журналами, несколькими плакатами Миро и грязным окном, выходящим на восток. За блестящими крышами машин, казалось,

вершины холмов Голливуда растворяются в бульоне из рекламных щитов и смога.

Письменный стол представлял собой стандартный больничный стол: из искусственного ореха и хрома, приставленный к стене. Неудобное на вид хромированное кресло с оранжевой обивкой конкурировало за место с потертым креслом из коричневой искусственной кожи. Между стульями, на подержанном столике, стояла кофеварка и филодендрон в синем глиняном горшке, изо всех сил пытавшийся выжить.

Стефани сидела за столом, одетая в длинное белое пальто поверх бордово-серого платья. Она делала записи в регистрационной форме амбулаторного пациента. Ее правая рука лежала в тени стопки папок, доходившей ей до подбородка. Когда я вошел в комнату, она подняла глаза, отложила ручку, улыбнулась и встала. 'Алекс.'

Она выросла в привлекательную женщину. Тускло-каштановые волосы, когда-то доходящие до плеч, растрепанные и заколотые, теперь были короткими, осветленными на концах и подстриженными слоями. Бабушкины очки уступили место контактным линзам, открыв янтарные глаза, которых я раньше не замечала. Структура ее костей стала более прочной и рельефной. Она никогда не была толстой, но теперь она похудела. Время не обошло ее стороной, когда ей исполнилось тридцать пять: в уголках глаз появились морщинки, а губы стали немного жестко сжаты. Макияж сильно замаскировал.

«Рада тебя видеть», — сказала она, пожимая мне руку.

«Рада тебя видеть, Стеф».

На мгновение мы обнялись.

«Могу ли я вам что-то предложить?» Она указала на кофеварку. На запястье она носила позолоченные браслеты, а на другой руке — золотые часы.

Никаких колец. «Обычный кофе или café au lait ?» «Вот эта маленькая штука может очень хорошо подогреть молоко».

Я сказал «нет, спасибо» и посмотрел на устройство. Маленький, квадратный, матово-черный и блестящий стальной логотип немецкого производителя. Кувшин был небольшой, на две чашки. Рядом стоял небольшой медный кувшин. «Разве это не здорово?»

сказала она. «Подарок от друга. «Надо что-то сделать, чтобы придать этому офису стиль».

Она улыбнулась. Стиль никогда ее не интересовал. Я улыбнулся в ответ и сел в кресло. На маленьком столике рядом лежала книга в кожаном переплете. Я поднял его. Собрание стихотворений Байрона. Штамп

в книжном магазине Browsers в районе Лос-Фелис, чуть выше Голливуда. Пыльный и суетливый, с упором на стихи. Много хлама, немного сокровищ. Будучи врачом-ординатором, я часто ходил туда во время обеденного перерыва.

«Он действительно хороший писатель», — сказала Стефани. «Я пытаюсь расширить свои интересы».

Я отложил книгу. Она села в свое офисное кресло и повернулась ко мне, скрестив ноги. Светло-серые чулки и замшевые туфли, подходящие к платью.

«Ты выглядишь великолепно», — сказал я.

Еще одна улыбка, небрежная, но широкая, как будто она ожидала комплимента, но все равно была им довольна. Ты тоже, Алекс. Спасибо, что пришли так быстро».

«Вы пробудили во мне интерес».

'Действительно?'

'Да. «Все эти намеки на огромную интригу».

Она повернулась на полпути к столу, вытащила из стопки папку и положила ее на колени, но не стала ее открывать. «Да», — сказала она. «Это определенно сложный сюжет».

Внезапно она встала, подошла к двери, закрыла ее и снова села.

«Каково это — вернуться?» спросила она.

«По дороге сюда меня чуть не арестовали».

Я рассказал ей о своей встрече с охранником.

«Фашистка», — весело сказала она, и мой банк памяти снова активировался: протестные комитеты, которые она возглавляла. Лучше надеть джинсы, сандалии и блузку из отбеленного хлопка, чем белое пальто. Стефани. Не врач.

Титулы — это повод для правящей элиты выделиться среди других. отделить…

«Да, это выглядело довольно военизированно», — сказал я. Но она лишь посмотрела на папку, лежавшую у нее на коленях.

«Огромная интрига», — сказала она. «Мы имеем дело с вопросом о том, кто и как это сделал, или, скорее, был ли кто-то, кто это сделал. Только это не история Агаты Кристи, Алекс. Это несчастье, взятое из реальной жизни. «Не знаю, сможете ли вы помочь, но я не уверен, что еще могу сделать».

Из коридора в ее комнату доносились голоса: препирательства, выговоры и топот удаляющихся ног. И тут пронзительный крик смертельного ужаса пронзил

ребенок штукатурка.

«Здесь как в зоопарке», — сказала она. «Давайте уйдем отсюда».

OceanofPDF.com

Дверь в задней части клиники выходила на лестницу. Мы спустились по ней на первый этаж подвала. Стефани двигалась быстро, почти трусцой спускаясь по лестнице.

Кафетерий был практически пуст. За столом с оранжевой столешницей сидел врач-ординатор, который читал спортивную страницу. Еще две комнаты занимали уставшие пары, которые, судя по всему, спали в одежде: родители остались ночевать, за что мы и боролись.

На некоторых других столах пустые подносы и грязная посуда. Медсестра в сетке для волос медленно ходила вокруг, наполняя солонки.

В восточной стене находилась дверь в столовую врачей: блестящие тиковые панели, красиво выгравированная медная табличка с именем. Филантроп, отдающий предпочтение морской тематике. Стефани отвела меня к столику на другом конце комнаты.

«Вы уверены, что не хотите кофе?» спросила она.

Я вспомнил больничную грязь и сказал: «На сегодня с меня достаточно кофеина».

«Я понимаю, что вы имеете в виду».

Она провела рукой по волосам, и мы сели.

«Хорошо», — сказала она. «Мы имеем дело с двадцатиодномесячной белой девочкой, рожденной после доношенной беременности, нормальных родов, оценка по шкале Апгар 9. Единственным значимым историческим фактом является то, что ее брат умер от синдрома внезапной детской смерти непосредственно перед рождением этого ребенка в возрасте одного года».

«Есть ли еще дети?» — спросил я, хватая свой блокнот. «Нет, Кэсси единственная. До трехмесячного возраста с ней все было хорошо.

Примерно в это же время ее мать сообщила, что заметила, что ребенок не дышит, когда проверяла его ночью.

«Она пошла к ней, потому что была обеспокоена возможным СВДС?»

'Действительно. Когда она не смогла разбудить ребенка, она сделала массаж сердца, который снова заставил ребенка дышать, а затем

доставлен в больницу. Когда я приехал сюда, ребенок выглядел нормально, и при осмотре я не обнаружил ничего необычного. Я поместила ее под наблюдение и провела все обычные анализы.

Ничего. Когда ребенка выписали из больницы, мы предоставили семье монитор сна и будильник. В течение первых месяцев звонок звонил несколько раз, но это всегда была ложная тревога: ребенок мирно спал. Согласно графикам, возможно, имело место кратковременное апноэ, но также было зафиксировано множество движений, когда ребенок размахивал ручками или ножками в воздухе. Я подумала, что, возможно, ребенок просто беспокойный (такая сигнализация не является надежной), и отмахнулась от первого эпизода, посчитав его странным совпадением. Я заставила пульмонологов осмотреть ее, потому что ее брат умер от внезапной детской смерти. Отрицательно.

Поэтому мы решили внимательно следить за ней в период, когда риск СВДС был наибольшим».

«Год?»

Она кивнула. «Я действовал наверняка: пятнадцать месяцев.

Я начала с еженедельных осмотров в поликлинике и постепенно сокращала их количество, пока, когда ребенку не исполнилось девять месяцев, я не решила подождать следующего осмотра примерно до первого дня рождения. Через два дня после обследования, на девятом месяце жизни, они снова обратились в больницу, поскольку у ребенка среди ночи возникли проблемы с дыханием. Она проснулась с учащенным дыханием и крупозным кашлем. Матери снова сделали массаж сердца.

«Не слишком ли экстремальным является массаж сердца при крупе?» «Действительно ли ребенок потерял сознание?»

Нет, она просто задыхалась. Мать, возможно, отреагировала слишком остро, но кто может ее винить после потери первого ребенка? Когда я приехала, ребенок снова выглядел хорошо: ни температуры, ни других жалоб. Неудивительно. Прохладный ночной воздух может положить конец приступу крупа. Я сделала ей рентген грудной клетки и взяла анализ крови. Все нормально.

Я прописала ему сосудосуживающие препараты и собиралась отправить его домой, но мать попросила меня принять ребенка. Она была убеждена, что происходит что-то серьезное. Я была почти уверена, что это не так, но в прошлом мы уже сталкивались с некоторыми пугающими респираторными проблемами, поэтому я приняла ее и назначила ежедневные анализы крови. Раньше это было нормально, но после того, как они

Через несколько дней после уколов она впала в истерику при виде белого халата. Я выписала девочку из больницы, осматривала ее еженедельно и заметила, что она больше не хочет иметь со мной ничего общего.

«Как только я вошла в процедурный кабинет, она начала кричать».

«Это самая интересная часть работы врача», — сказал я.

Она грустно улыбнулась и посмотрела на официанток. Они собираются закрыться. Ты чего-нибудь хочешь?

«Нет, спасибо».

Если вы не возражаете, я выпью немного. «Я еще не завтракал».

"Вперед, продолжать."

Она быстро подошла к металлической стойке и вернулась с половинкой грейпфрута на тарелке и чашкой кофе. Она отпила глоток кофе и поморщилась.

«Может быть, ему нужно немного горячего молока», — сказал я.

Она вытерла рот салфеткой. «Спасти это невозможно».

«В любом случае вам не придется за это платить».

«Кто это сказал?»

'Что? «Разве врачи больше не получают бесплатный кофе?»

«Эти дни прошли, Алекс».

«Еще одна традиция подошла к концу. Проблемы с бюджетом?

Что еще? Кофе и чай теперь можно купить по сорок девять центов за чашку. «Интересно, сколько голов понадобится, чтобы восстановить равновесие».

Она откусила грейпфрут. Я поиграл ручкой и сказал: «Я помню, как упорно ты боролся за то, чтобы получить бесплатную еду и питье для здешних интернов и врачей-ординаторов». Она покачала головой. «Удивительно, что тогда казалось важным».

«Финансовые проблемы хуже обычного?»

«Боюсь, что да». Она нахмурилась, отложила ложку и отодвинула от себя грейпфрут. «Вернемся к делу. Где я был?

«Ребенок, который начал кричать, увидев тебя».

'Это верно. Хорошо. Все снова начало налаживаться. Я снова сократила частоту обследований и сказала, что не хочу ее видеть еще два месяца. Через три дня, в два часа ночи, она снова была в больнице. Еще один приступ крупа. Только на этот раз мать заявила, что ребенок действительно потерял сознание и даже посинел. Погода

массаж сердца.

«Через три дня вы решили, что можете осматривать ее реже», — сказал я, делая пометку. «До этого между ними было два месяца разницы».

Интересно, не правда ли? Хорошо. Я осмотрел ее в отделении неотложной помощи. У нее было слегка повышенное артериальное давление и учащенное дыхание. Но кислорода ей все равно хватило. Никаких хрипов, но я подумал об острой астме или какой-то форме тревожности».

«Паника из-за того, что она снова в больнице?»

«Или страх матери передался ребенку».

«Была ли видна обеспокоенность матери?»

«Не совсем, но вы знаете, как матери и дети иногда чувствуют что-то друг в друге. Однако я также не собирался исключать какие-либо физические причины. «Если ребенок теряет сознание, к этому следует отнестись серьезно».

«Конечно», — сказал я, — «но это также могла быть истерика, которая вышла из-под контроля. «Некоторые дети с самого раннего возраста учатся задерживать дыхание до тех пор, пока не потеряют сознание».

«Я знаю, но это произошло среди ночи, Алекс, а не после борьбы за власть. Поэтому я снова госпитализировала ее, сделала тесты на аллергию и проверила функцию легких. Астмы нет. Я также начал думать о более редких аномалиях: проблемах с мембранами, идиопатическом повреждении головного мозга, проблемах с ферментами. В течение недели ее осматривали все специалисты, которые у нас есть в клинике, это был настоящий дурдом: тыкание и ощупывание. Бедная малышка сошла с ума, как только открылась дверь в ее комнату. Никто не поставил ей диагноз, и за все время пребывания в больнице никаких проблем с дыханием не возникло. Это подтвердило мою теорию о реакции тревоги. Я снова отправила ее домой, и в следующий раз, когда я увидела ее в процедурном кабинете, я ничего не сделала, кроме как попыталась поиграть с ней. «Она по-прежнему не хотела иметь со мной ничего общего, поэтому я осторожно начала говорить с матерью о проблемах с тревогой, но она не хотела об этом слышать».

Как она на это отреагировала? Я спросил.

Не от гнева. Это не в стиле этой женщины. Она просто сказала, что не может себе этого представить с таким маленьким ребенком. Я сказал ей тогда, что фобии могут проявиться в любом возрасте, но я ясно дал понять,

не дозвониться до нее. Поэтому я промолчал и отправил ее домой, дав ей время подумать. Я надеялась, что по мере снижения риска СВДС по мере приближения к годовалому возрасту ребенка страхи матери уменьшатся, а ребенок станет более спокойным. Через четыре дня они снова оказались в больнице: круп, одышка, мать в слезах умоляла принять ребенка. Я приняла ребенка, но не стала проводить никаких анализов. Ребенок выглядел идеально. В этот момент я отвел мать в сторону и углубился в возможную психологическую проблему. Снова нет ответа.

«Вы когда-нибудь говорили о смерти первого ребенка?»

Она покачала головой. 'Нет. Я думал об этом, но в тот момент мне показалось неправильным оказывать слишком большое давление на эту женщину, Алекс. Я был дежурным врачом, когда привезли первого мертвого ребенка. Я организовал вскрытие и отвез его в морг».

Она закрыла глаза и снова открыла их, но не посмотрела на меня. «Какой позор», — сказал я.

«Да, и это тоже было делом случая, потому что они были частными пациентами Риты. Однако ее не было в городе, а я был на дежурстве. Я их совсем не знала, но позже мне пришлось поговорить с ними о смерти этого ребенка. Я указал на существование групп поддержки для родителей, которые столкнулись с той же проблемой, но они не проявили интереса. «Когда через полтора года они вернулись и попросили меня позаботиться о новом ребенке, я была очень удивлена».

'Почему?'

«Я ожидал, что они свяжут меня с этой трагедией, потому что мне нужно было донести это печальное послание. Когда этого не произошло, я подумал, что хорошо с ними поработал».

«У меня нет в этом никаких сомнений».

Она пожала плечами.

Я спросил: «Как Рита отреагировала на то, что вы взяли на себя заботу об этих пациентах?»

У нее не было выбора. Ее не было рядом, когда она была нужна. В то время у нее были свои проблемы. Ее муж... Ты ведь знаешь, за кого она была замужем, да?

«Отто Колер».

Знаменитый дирижер. Так она его называла. «Мой муж — знаменитый дирижер».

«Он ведь недавно умер, да?»

«Несколько месяцев назад. Он уже некоторое время болел, перенеся серию инсультов.

С тех пор Рита отсутствовала даже чаще обычного, и нам пришлось взять на себя большую часть ее просроченной работы. Она часто ездит на конференции и привозит с собой старые статьи. «Она скоро выйдет на пенсию». Застенчивая улыбка. «Алекс, я думал о том, чтобы подать заявку на ее должность. «Можете ли вы представить меня начальником отдела?»

'Конечно.'

«Правда ли это?»

«Да, Стеф. Почему нет?'

«Не знаю. «Эта позиция… по своей сути авторитарна».

«В каком-то смысле. «Но я думаю, что эту роль можно адаптировать к разным стилям лидерства».

«Я не уверен, что я был бы хорошим лидером. Мне не очень нравится говорить людям, что им делать. Но мы уже достаточно об этом поговорили. Вернемся к делу. «После того, как ребенок еще дважды терял сознание, я снова заговорил о психологических факторах».

«Еще двое». «Итого пять?»

'Это верно.'

«Сколько тогда было ребенку?»

«Ему нет и года, а он уже ветеран госпиталя. Две новые прививки, все тесты отрицательные. В этот момент я настоятельно рекомендовал матери обратиться за консультацией к психиатру. Она ответила на это... Я процитирую ее дословно.

Она открыла файл и тихо прочитала: «Я понимаю, что это имеет смысл, доктор, но я просто знаю, что Кэсси больна. Если бы вы видели ее там, цианотичную». Конец цитаты.

«Она действительно использовала слово «цианотичный»?»

'Да. У нее медицинское образование. «Обучен оказывать техническую помощь людям с проблемами дыхания».

И оба ее ребенка перестали дышать. Интересный.'

'Да.' Жесткая улыбка. «В то время я не осознавал, насколько это интересно.

Я все еще работал над головоломкой, пытаясь ее диагностировать, с тревогой размышляя о том, когда произойдет следующий кризис и смогу ли я что-то с этим поделать. «К моему удивлению, некоторое время ничего не происходило».

Она снова посмотрела на файл. «Прошел месяц, два месяца, три. Они

не явился. Я была рада, что с ребенком все в порядке, но я также начала задаваться вопросом, не обратились ли они к другому врачу. Я позвонила матери, и она сказала, что с ней все в порядке. Именно тогда я поняла, что во всей этой суете я не осмотрел девочку, когда ей исполнился год. «Я договорилась о консультации и обнаружила, что все в порядке, за исключением того, что ее речь и речь были немного замедлены».

«Насколько медленно?»

«Не то чтобы я совсем отсталый или что-то в этом роде. Она просто издала очень мало звуков. На самом деле я вообще не слышала от нее никаких звуков, а ее мать сказала, что дома она тоже вела себя довольно тихо. Я попыталась провести тест Бейли, но он не сработал, потому что ребенок не желал сотрудничать. Я подсчитала, что она отстает от других детей примерно на два месяца, но вы знаете, что в этом возрасте такие вещи могут измениться очень быстро, и, учитывая весь стресс, которому подверглась бедная ягненок, это было не так уж и необычно. Боже мой, я тогда был великолепен! Поскольку я подняла языковой вопрос, мать забеспокоилась. Поэтому я направила их к ЛОР-врачу, который обнаружил, что уши и гортань у нее в полном порядке, и согласился с моим заключением: возможно, небольшая задержка вызвана медицинской травмой. Я дала матери рекомендации по стимуляции речи, а затем в течение двух месяцев ничего от них не слышала».

«Тогда ребенку было четырнадцать месяцев», — сказал я, когда писал.

«А через четыре дня она снова оказалась в больнице, но уже без проблем с дыханием. Теперь у нее была высокая температура, она была ярко-красной, обезвоженной и часто дышала. Честно говоря, Алекс, я был почти рад этой лихорадке. Теперь я хотя бы смогу работать с чем-то органическим. Затем количество лейкоцитов оказалось в норме. Никакой вирусной инфекции, никаких бактериологических проблем. Я думал об отравлении. Оказалось, что это не так. Однако лабораторные тесты не всегда идеальны.

Даже у нас ошибки случаются в десяти-двадцати процентах случаев. И у нее была очень высокая температура. Я сама измерила ей температуру. Мы приняли ее с диагнозом «лихорадка неизвестной причины», давали ей жидкости, заставили ее пройти через ад! Спинномозговая пункция позволила исключить менингит, хотя уши были чистыми, а шея гибкой. В конце концов, у нее могла быть сильная головная боль, о которой она не смогла бы нам рассказать. Кровь брали дважды в день.

укололи. Ребенок сошёл с ума, и его пришлось привязать к кровати. Несмотря на это, ей несколько раз удавалось ослабить иглу.

Она выдохнула и отодвинула грейпфрут подальше от себя. Ее лоб стал влажным. Она вытерла его салфеткой и сказала: «Я впервые рассказываю эту историю с самого начала».

«Разве у вас не было обсуждений дела?»

«Нет, в наши дни у нас такое случается нечасто. «Рита по сути нам бесполезна».

«Как мать отреагировала на все эти процедуры?» Я спросил.

«Немного слез, но в остальном она оставалась спокойной. Умение утешать ребенка, прижимать его к себе, когда все закончилось. Я позаботилась о том, чтобы ей никогда не приходилось помогать держать ребенка, чтобы сохранить целостность связи матери и ребенка. Видно, что твои лекции зацепили, Алекс. Конечно, мы все чувствовали себя нацистами».

Она снова вытерла лоб. «Анализы крови продолжали показывать нормальные результаты, но я оставил ее в больнице до тех пор, пока у нее не было температуры в течение четырех дней подряд».

Вздохнув, она провела рукой по волосам и пролистала папку.

«Следующий приступ высокой температуры: ребенку было пятнадцать месяцев. Мать утверждала, что температура была сорок один градус.

«Это опасно».

«Еще бы. Дежурный врач в отделении неотложной помощи зафиксировал у нее температуру сорок два градуса, искупал ее и снизил температуру до тридцати восьми шести градусов. Мать сообщила о новых симптомах: отрыжка, рвота фонтаном, диарея. Черный табурет.

«Внутреннее кровотечение?»

«Похоже на то». Это заставило всех насторожиться. На подгузнике, который она нам показала, были следы диареи, но крови не было. Мать сказала, что выбросила окровавленный подгузник, но попытается вернуть его. При осмотре область вокруг ануса ребенка выглядела слегка покрасневшей, а также наблюдалось некоторое раздражение вокруг внешних краев сфинктера. Однако ее живот был приятным и мягким, разве что немного чувствительным. «Но это было трудно оценить, потому что во время осмотра она кричала без остановки».

«Сырая прямая кишка», — сказал я. «Раны?»

«Нет, просто небольшое раздражение, похожее на диарею. Необходимо было исключить кишечную непроходимость или воспаление аппендикса. Я пригласил хирурга Джо Лейбовица. Вы знаете, как тщательно этот человек работает. Он осмотрел ее и сказал, что нет никаких оснований для ее вскрытия, но что мы должны держать ее под наблюдением в течение некоторого времени. Мы поставили ей капельницу — это было очень весело — и на этот раз обнаружили немного повышенное количество лейкоцитов в крови.

Но все еще в пределах нормы, ничего, что могло бы вызвать температуру сорок один. На следующий день ее температура была тридцать семь градусов, еще через день — тридцать семь градусов. Живот, похоже, не болел. Джо сказал, что аппендикс определенно не воспален и что мне следует обратиться к терапевту. Я проконсультировалась с Тони Фрэнксом, который проверил ее на наличие ранних признаков синдрома кишечника, болезни Крона, проблем с печенью. Отрицательно.

Еще одно токсичное исследование. «Я позвонила в отделение аллергии и иммунологии, чтобы проверить ее на странную гиперчувствительность к чему-то».

«Она взяла бутылку?»

«Нет, грудное вскармливание, хотя на тот момент ее уже кормили исключительно твердой пищей.

Через неделю она снова выглядела идеально. Слава богу, мы тогда ее не разрезали».

«Пятнадцать месяцев», — сказал я. «Только что прошел период наибольшего риска внезапной детской смерти. «Так что дыхательная система успокаивается, а кишечник начинает работать активнее».

Стефани посмотрела на меня долгим и пытливым взглядом. «Вы бы осмелились поставить диагноз?»

«Это все?»

«Было еще два кризиса, потребовавших вмешательства терапевта. «Когда ей было шестнадцать месяцев, через четыре дня после приема у Тони в поликлинике и через полтора месяца после его последнего приема у них».

«Те же симптомы?»

«Да, но оба раза мать приносила с собой окровавленные подгузники, и мы проверяли их на все возможные патогены: тиф, холеру, тропические болезни, которые никогда не встречались на этом континенте. Яд из окружающей среды: свинец, тяжелые металлы и т. д. «Единственное, что было у нас в руках, — это немного здоровой крови».

«Есть ли у родителей работа, на которой ребенок может подвергнуться воздействию специфических токсинов?»

'Едва ли. Она — мать, работающая полный рабочий день, а он преподает в колледже».

'Биология?'

«Социология». Но прежде чем мы поговорим о структуре семьи, мне нужно рассказать вам еще кое-что. Еще одна форма кризиса. Шесть недель назад.

Прощай, кишки, привет, новая система органов. Хотите угадать, какой именно?

Я задумался на мгновение. «Что-то неврологическое?»

«Бинго!» Она наклонилась над столом и коснулась моей руки. «Я думаю, было очень правильно, что я вас пригласил».

«Совпадения?»

«Посреди ночи. По словам родителей, у ребенка был сильный насморк, включая пену у рта. ЭЭГ не выявила никаких аномальных форм волн, и все рефлексы были в норме, но мы провели компьютерную томографию, спинномозговую пункцию и все остальные нейрорадиологические видеоигры, просто на всякий случай, если у нее какая-то опухоль мозга.

Это меня действительно напугало, Алекс, потому что, когда я задумался об этом немного больше, я понял, что опухоль может объяснить все произошедшее. С самого начала. «Опухоль, которая давит на различные центры мозга и вызывает различные симптомы по мере своего роста».

Она покачала головой. Разве это не было бы счастливой ситуацией? Я говорю о чем-то психосоматическом, в то время как у нее внутри растет астроцитома или что-то еще? К счастью, все сканирования ничего подобного не показали».

«Когда вы ее впервые увидели, вам показалось, что она похожа на человека, у которого только что случился припадок?»

«Да, она была сонной и вялой. Но это также относится к маленькому ребенку, которого среди ночи притаскивают в больницу и там подвергают издевательствам. И все же мысль о том, что я не заметил чего-то органического, пугала меня. Я попросил невролога присмотреть за ней.

Они делали это в течение месяца, ничего не нашли и прекратили консультации. Две недели спустя — два дня назад — еще одно совпадение. Алекс, мне очень нужна твоя помощь.

В настоящее время они находятся в западном крыле пятого этажа.

Вот и вся история. «Можете ли вы теперь поделиться со мной своей мудростью?»

Я просмотрел свои заметки.

Повторяющиеся, необъяснимые заболевания. Многократные госпитализации.

Изменение органов.

Расхождения между симптомами и результатами лабораторных исследований.

Девочка явно паникует, когда ее трогают или берут на руки.

Мать имеет парамедицинское образование.

Хорошая мать.

Хорошая мать, которая могла бы оказаться чудовищем. Которая написала сценарий, придумала хореографию, а затем поставила грандиозный спектакль, в котором ее собственная дочь, сама того не зная, сыграла главную роль.

Редкий диагноз, но факты соответствуют.

«Еще двадцать лет назад никто не слышал о синдроме Мюнхгаузена по доверенности», — сказал я, откладывая свои заметки. «Похоже, это классический пример».

Ее глаза сузились. «Да, действительно. Когда вы слышите всю историю сразу, как сейчас. Но когда ты в самом центре событий... Даже сейчас я не могу быть уверен».

«Вы все еще думаете о чем-то органическом?»

«Я должен делать это до тех пор, пока не докажу, что это не так». Нечто подобное произошло в прошлом году в округе. Двадцать пять госпитализаций в связи с последовательными, нерегулярными инфекциями в течение шести месяцев. Тоже девочка. Внимательная мать, которая была настолько спокойна, что это вызвало беспокойство у персонала. Дела у этого ребенка пошли совсем плохо, и они уже собирались позвонить властям, когда выяснилось, что это редкий иммунодефицит: в литературе описано три случая, и для этого потребовалось провести специальные тесты в федеральной лаборатории. Как только я об этом узнала, я тут же проверила Кэсси, нашу малышку, на то же самое. Отрицательно. Но это не значит, что не может быть другого фактора, на который я пока не указал. Постоянно появляются новые заболевания. «Я едва успеваю читать профессиональную литературу».

Она помешала кофе ложкой.

«Возможно, я просто пытаюсь не слишком переживать из-за того, что раньше не думал о синдроме Мюнхгаузена. Вот почему я тебе позвонил. Алекс, мне нужно какое-то направление.

Скажите мне, как с этим справиться.

Я думал об этом некоторое время.

Синдром Мюнхгаузена.

Псевдология фантастическая.

Отвратительная ложь.

Особо гротескная форма патологической лжи, названная в честь барона фон Мюнхгаузена, токаря мирового класса.

Синдром Мюнхгаузена — это ипохондрия, которая полностью вышла из-под контроля. Пациенты, которые выдумывают болезни, нанося себе увечья или отравляя себя, или просто лгут. Играть в игры с врачами и медсестрами, с самой системой здравоохранения.

Взрослые пациенты, страдающие этим синдромом, могут неоднократно попадать в больницы, где им вводят ненужные лекарства и даже вскрывают их на операционном столе. Жалкое, мазохистское и удивительное... помрачение психики, которое остается непостижимым.

Но то, с чем мы имели дело, уже не было чем-то жалким.

Это был вредоносный вариант:

Мюнхгаузен по доверенности.

Родители, матери, которые симулируют болезнь у своих детей. Которые используют своих детей, особенно дочерей, как горнило для ужасающей смеси лжи, боли и болезней.

«В эту картину очень многое вписывается, Стеф», — сказал я. «С самого первого момента.

Апноэ и потеря сознания могут быть симптомами удушья.

Движения, зафиксированные монитором, могут указывать на то, что она пыталась этому сопротивляться».

Она была поражена. «Да, это действительно возможно. Недавно я прочитал о случае в Англии, когда эти графики привели к подозрениям, что кто-то пытался задушить ребенка».

«Поскольку мать понимает технику дыхания, она, возможно, была первой, кто нарушил дыхание. А как насчет кишечных расстройств? «Форма отравления?»

«По всей вероятности, да, но все тесты в этом направлении ничего не дали».

«Возможно, она выбрала яд с коротким сроком действия».

«Или инертный раздражитель, который механически активирует кишечник, но тут же покидает организм».

«Совпадения?»

«Я думаю, то же самое можно применить и к этому случаю. Я не знаю, Алекс. Я действительно не знаю». Она снова ущипнула меня за руку. «У меня вообще нет никаких доказательств, а что, если я ошибаюсь? Мне нужна ваша объективность. Дайте матери Кэсси шанс проявить себя. Может быть, я ее недооцениваю.

«Попробуйте понять, что творится в голове у этой женщины».

«Стеф, я не могу обещать тебе чуда».

Я знаю это. Но все, что вы можете сделать, все, что угодно, может помочь. «Это дело может обернуться очень плохо».

«Ты сказал матери, что позвонишь мне?»

Она кивнула.

«Стала ли она теперь более открыта для консультаций с психологом?»

«Я не скажу, что она в восторге от этого, но она на это согласилась. Думаю, мне удалось ее убедить, поскольку я абсолютно не согласен с предположением, что стресс может быть причиной проблем Кэсси. Она думает, что я считаю, что припадки имеют полностью органическую природу. Но я подчеркнула необходимость помочь Кэсси справиться с травмой, полученной в результате многочисленных госпитализаций. Я сказала ей, что из-за эпилепсии Кэсси придется проводить много времени в этой больнице, и что нам нужно помочь ей справиться с этим. Я также сказал, что вы являетесь экспертом в области медицинской травмы и, возможно, с помощью гипноза вы сможете помочь ребенку расслабиться во время необходимого лечения. Звучит ли это разумно?

Я кивнул.

«Тем временем вы можете проанализировать мать. «Проверьте, психопатка ли она».

«Если это Мюнхгаузен по доверенности, то, возможно, мы ищем не психопата».

«Что же тогда?» «Какой идиот сделает это со своим собственным ребенком?»

«Никто не знает», — сказал я. «Я уже давно не читал литературу по этому вопросу, но думаю, что есть большая вероятность, что мы имеем дело с расстройством личности. Личности, смешанные вместе. Проблема в том, что задокументированные случаи настолько редки, что хорошей базы данных не существует».

'Это верно. «Во время изучения источников на медицинском факультете я нашел об этом очень мало».

«Могу ли я одолжить ваши последние статьи?»

«Я прочитал их там и не взял с собой. Но я точно знаю, что где-то записал, где я их нашел. И, кажется, я тоже помню эту путаницу личностей, что бы это ни значило».

Это значит, что мы не знаем точно, что это такое, и поэтому говорим чушь.

Замените утверждение описанием. Частично проблема заключается в том, что психологи и психиатры зависят от информации, которую они получают от пациента. Когда вы разговариваете с человеком, страдающим синдромом Мюнхгаузена, вы имеете дело с человеком, у которого ложь вошла в привычку. Однако если проанализировать их истории, то они кажутся довольно последовательными: перенесенные в молодом возрасте серьезные физические заболевания или травмы, семьи, уделявшие слишком много внимания болезням и здоровью, жестокое обращение с детьми, иногда инцест. Все это приводит к очень низкой самооценке, проблемам во взаимоотношениях и патологической потребности во внимании.

Болезнь становится для них ареной, на которой они могут удовлетворить эту потребность, поэтому многие из них ищут работу в сфере здравоохранения. Но многие люди с такой историей не становятся Мюнхгаузенами.

Описанная мной выше закономерность применима как к Мюнхгаузенам, которые терзают себя, так и к тем, кто — опосредованно — терзает своих детей. На самом деле, даже высказывались предположения, что родители, страдающие синдромом Мюнхгаузена, изначально были самоистязателями, а в какой-то момент переключились и на своих детей. Однако никто не знает, почему и когда это происходит».

«Странно», — сказала она, покачав головой. Это как танец. «У меня такое чувство, будто я вальсирую вместе с ней, а она ведет меня».

«Дьявольский вальс», — сказал я.

Она вздрогнула. «Алекс, я знаю, что мы не можем доказать ничего из этого научно, но если бы вы были готовы углубиться в это и посмотреть, могут ли они...»

«Конечно, я готов это сделать. Я просто хочу знать, почему вы не обратились в психиатрическое отделение больницы.

«Мне никогда не нравился этот отдел. Слишком по-фрейдистски. Хардести хотел посадить всех на скамейку запасных. Более того, это чисто академическая дискуссия.

Психиатрического отделения больше нет».

"Что вы говорите?"

«Их всех уволили».

Весь персонал? Когда?'

«Несколько месяцев назад. «Вы когда-нибудь читали сводки новостей для сотрудников?»

«Не так уж часто».

Это ясно. Ну, психиатрическое отделение закрыли. Контракт между Хардести и округом был расторгнут, что означало, что

«Руководству пришлось выплатить ему зарплату, но ему отказали».

«У него ведь была постоянная должность, не так ли? Разве у других, Грайлера и Пантиссы, не было того же самого?

'Вероятно. Эти постоянные должности предоставляются медицинским факультетом, а не больницей. С выплатой заработной платы ситуация иная. Большое открытие для тех из нас, кто думал, что у них надежная и стабильная работа. Не то чтобы кто-то боролся за Хардести. Все считали его и его коллег бесполезными фигурами».

«Больше никакого психиатрического отделения», — сказал я. «Больше никакого бесплатного кофе. Что еще?'

«О, более чем достаточно. Имеет ли для вас значение, что этого отдела больше нет, учитывая ваши привилегии как сотрудников, я имею в виду?

«Нет, меня направили на педиатрическое отделение. «Онкология, если быть точным, хотя прошли годы с тех пор, как я последний раз видел онкологических больных».

'Хороший. Тогда это не вызовет никаких процедурных хлопот. У вас есть какие-нибудь вопросы, прежде чем мы поднимемся наверх?

«Всего несколько комментариев. Если это действительно проявление синдрома Мюнхгаузена, то существует некоторый дефицит времени, поскольку обычно наблюдается тенденция к эскалации. Иногда дети умирают, Стеф.

«Я знаю», — грустно сказала она, прижимая кончики пальцев к вискам.

«Я знаю, что мне, возможно, придется поговорить об этом с матерью, поэтому я должен быть уверен».

«И вот первый ребенок: мальчик. Полагаю, вы также допускаете в его случае возможность убийства?

О Боже, да. Это продолжает меня терзать. Поскольку мои подозрения в отношении матери росли, я взял его досье и тщательно просмотрел его. Однако никаких вопросов это дело не вызвало.

Из более ранних записей Риты ясно, что перед смертью он был совершенно здоров, а вскрытие не привело к окончательному выводу, как это часто бывает. «Теперь у меня остался живой, дышащий ребенок, и я ничего не могу сделать, чтобы ей помочь».

«У меня сложилось впечатление, что вы делаете все, что можете».

«Я пытаюсь, но это так чертовски раздражает».

«А как же отец?» Я спросил. «Мы еще о нем не говорили».

«Я мало что о нем знаю. Мать в основном заботится о ребенке, и большую часть времени я занимаюсь с ней. Когда я начал думать о Мюнхгаузене по доверенности, мне показалось особенно важным сосредоточиться на ней. Ведь от этого всегда страдают матери?

«Да», — сказал я. «Но в некоторых случаях отец оказывается пассивным соучастником. Есть ли признаки того, что он что-то подозревает?

Если это так, то он мне об этом ничего не сказал. Он не кажется особенно пассивным... довольно приятный парень. Кстати, она тоже довольно милая.

Они оба милые, Алекс. «Это одна из двух вещей, которые делают все таким трудным».

«Типичный сценарий Мюнхгаузена. Медсестры, наверное, их любят».

Она кивнула.

«А что еще?»

'Что ты имеешь в виду?'

«Еще одна вещь, которая все усложняет».

«Вам это может показаться ужасно холодным и расчетливым, но это соответствует тому, кем они являются. В социальном и политическом плане. Полное имя ребенка — Кэсси Брукс Джонс. Вам это о чем-нибудь говорит?

'Нет. «Джонс — не очень-то известное имя».

«Джонс, Чарльз Л. Младший. Ведущий финансист. Финансовый директор больницы.

«Я его не знаю».

'Полагаю, что так. Вы не читаете сводки новостей. Ну, последние восемь месяцев он также был председателем совета директоров. «Здесь произошла крупная реорганизация».

«Из-за бюджета?»

Что еще? Я расскажу вам историю семьи. Единственный сын Карла-младшего — Карл III… как будто они принцы. Его зовут Чип, и он отец Кэсси. Мать зовут Синди. Покойный сын, широко известный как Чад, был официально назван Карлом Четвертым.

«Все на «С»», — сказал я. «Похоже, им нравится регулярность».

'Возможно. Самое главное, что Кэсси — единственная внучка Чарльза-младшего. Разве это не чудесно, Алекс? Возможно, я имею дело с доверенным лицом Мюнхгаузена, которое может оказаться у всех на глазах.

«Взорвемся, а пациент — единственный внук человека, который отобрал у нас бесплатный кофе».

OceanofPDF.com

Мы встали, и она сказала: «Если вы не возражаете, мы можем подняться по лестнице».

«Аэробика по утрам? «Я не против».

«Когда тебе стукнет тридцать пять, — сказала она, оправляя платье и застегивая белый халат, — и от прежнего обмена веществ мало что останется, тебе придется много работать, чтобы не растолстеть. «Более того, лифты по-прежнему движутся со стандартной скоростью Valium».

Мы пошли к главному выходу из кафетерия. Все столы теперь были пусты. Уборщица в коричневой униформе мыла пол, и нам приходилось идти осторожно, чтобы не поскользнуться.

«Лифт, на котором я поднялся в ваш офис, управлялся ключом», — сказал я. «Зачем все эти меры безопасности?»

«Официально это связано с профилактикой преступности», — сказала она. «Не пускайте сюда всех сумасшедших». В определенной степени это имеет смысл, поскольку проблем становится все больше, особенно во время ночной смены. Но можете ли вы вспомнить время, когда Восточный Голливуд был безопасен вечером и ночью?

Мы дошли до двери. Другой уборщик его закрывал. Увидев нас, он посмотрел на нас так, словно устал от всего мира, и распахнул его для нас.

«Более короткий рабочий день», — сказала Стефани. «Также мера жесткой экономии».

В коридоре теперь было очень оживленно. Врачи быстро проходили мимо шумными группами, наполняя воздух своей быстрой речью. Семьи ходили вокруг, толкая инвалидные коляски с молодыми ветеранами больниц от одного мучения к другому, изобретенному наукой.

У дверей лифта стояла молчаливая толпа, сбившись в кучу, словно человеческие капли дождя, ожидая один из трех лифтов, остановившихся на третьем этаже. Ожидание, вечное ожидание…

Стефани ловко шла между людьми, кивая знакомым лицам, но ни разу не останавливаясь. Я шла прямо за ней, избегая контакта со стойками для внутривенных вливаний. Когда мы поднялись на лестницу, я спросил: «Какие здесь были проблемы с преступностью?»

«Обычно, но выше среднего». Кража автомобилей, вандализм, вырывание сумок. На Сансет произошло несколько уличных ограблений. Несколько месяцев назад на парковке через дорогу было совершено нападение на двух медсестер.

«В сексуальном смысле?» Я спросил. Мне приходилось делать по два шага за раз, чтобы поспеть за ней.

Это так и не стало ясно. Никто из них не вернулся, чтобы поговорить об этом. Иногда они работали в ночную смену, но не входили в постоянный штат. Я слышал, что их довольно часто подвергали физическому насилию и что у них крали сумки. Полиция прислала сюда человека, который прочитал обычную лекцию о личной безопасности и признал, что полиция в принципе мало что может сделать, чтобы гарантировать вашу безопасность, если только больница не будет превращена в вооруженный лагерь. Сотрудницы тогда подняли большой шум, и руководство пообещало, что сотрудники службы безопасности будут патрулировать территорию более регулярно».

«Это все еще происходит?»

Я так думаю. На парковках стало ходить больше людей в форме, и с тех пор нападений ни на кого не было. Но эта защита сопровождалась целым рядом других вещей, о которых никто не просил. Робокопы на территории кампуса, новые удостоверения личности, зачастую множество хлопот, подобных тем, что вы только что пережили. Лично я считаю, что мы сыграли на руку правительству, дав людям повод еще сильнее затянуть вожжи. Теперь, когда это произошло, они не вернутся».

«Третьеразрядные студенты хотят отомстить?»

Она остановилась и посмотрела на меня через плечо, смущенно улыбнувшись. «Ты действительно это помнишь?»

«Живой».

«У меня тогда был довольно длинный язык, не так ли?»

«Огонь юности», — сказал я. И они это заслужили. Унижает тебя перед всеми. Настаивает на том, чтобы к вам обращались «госпожа доктор».

«Да, они тоже были довольно наглыми». Она продолжила подниматься по лестнице, но медленнее. «Рабочие часы банкира, обеды с мартини, сидение в кафетерии, придумывание оправданий, а затем отправка нам служебных записок о повышении эффективности и сокращении расходов».

Пройдя несколько шагов, она снова остановилась. Третьесортные студенты. «Не могу поверить, что я действительно это сказал». Ее щеки пылали. «Тогда я был ненавистным человеком, не так ли?»

«Ты была вдохновлена, Стеф».

«Это были безумные времена, Алекс. «Полное безумие».

'Действительно. Однако то, чего мы достигли, не следует считать незначительным. Равная оплата труда для женского персонала, родители, которые могли бы остаться здесь на ночь, игровые комнаты».

«И не забудем про бесплатный кофе».

Несколькими шагами позже: «Алекс, многие из наших тогдашних увлечений, похоже, были направлены совершенно не туда. Мы сосредоточились на людях, но проблема была в системе. Одна группа третьесортных студентов исчезает, появляется другая, а старые проблемы остаются. Иногда я думаю, не слишком ли долго я здесь пробыл. Я смотрю на тебя, человека, который не был здесь много лет, и вижу, что ты выглядишь лучше, чем когда-либо».

«Это касается и тебя», — сказал я, думая о том, что она только что рассказала мне о возможной заявке на должность начальника отдела.

'Для меня?' Она улыбнулась. «Очень любезно с вашей стороны это сказать, но в моем случае это не потому, что я нашел личное удовлетворение, а только потому, что я живу здоровой жизнью».

На пятом этаже размещались дети в возрасте от одного до одиннадцати лет. Это были дети, которым не требовалось особого технического внимания. Сто коек в восточной части отделения занимали две трети общей площади этажа.

Оставшаяся треть была зарезервирована — на западной стороне — для частной палаты с двадцатью кроватями, отделенной от остальных тиковыми дверями, на которых латунными буквами было написано «ОСОБАЯ ХАННА».

ОТДЕЛЕНИЕ ЧАПЕЛЛА встало.

Отделение «Чаппи». Вход для обычных людей и студентов, проходящих обучение, содержание за счет пожертвований, частной страховки и персональных чеков; бланк медицинского страхования не найден.

Приватность означала фоновую музыку из колонок, спрятанных за потолком, ковровое покрытие, отсутствие брезента на полу, наличие одного пациента в палате вместо трех или более, телевизоры, которые были включены почти постоянно.

были включены, даже если они были старомодными черно-белыми.

Сегодня утром почти все двадцать комнат были пусты. У поста медсестер стояли три скучающие медсестры. Чуть дальше секретарша подпиливала ногти.

«Доброе утро, доктор Ивс», — сказала одна из медсестер, обращаясь к Стефани, но глядя на меня не очень дружелюбно. Я задумался, почему, и все равно улыбнулся ей. Она обернулась.

Ей было чуть за пятьдесят, она была невысокого роста, довольно плотного телосложения, с зернистой кожей, длинными челюстями и обесцвеченными светлыми волосами. Синяя униформа с белой окантовкой. Накрахмаленная шапочка на жестких волосах. Я давно такого не видел.

Две другие медсестры, филиппинки лет двадцати, переглянулись и ушли, словно услышав секретный код.

«Доброе утро, Вики», — сказала Стефани. «Как поживает наша девочка?»

'Все идет нормально.' Светловолосая медсестра наклонилась, достала из лотка папку с маркировкой 505w и протянула ее Стефани. Ее ногти были обрубками, полностью обкусанные. Она снова посмотрела на меня. Старые чары по-прежнему не имели успеха.

«Это доктор Алекс Делавэр», — сказала Стефани, листая файл. Психолог, к которому я обращался. «Мистер Делавэр, Вики Боттомли, медсестра, оказывала особый уход Кэсси».

«Синди сказала, что вы приедете», — сказала медсестра, как будто это были плохие новости. Стефани продолжила читать.

«Приятно познакомиться», — сказал я.

«Приятно познакомиться», — сказала она с таким вызывающим угрюмым видом, что Стефани подняла глаза.

«Все в порядке, Вики?»

«Совершенно верно», — сказала медсестра, улыбнувшись так же весело, как и получив пощечину. 'Всё хорошо. «Она не употребляла большую часть своего завтрака, напитков и пероральных лекарств».

«Какое лекарство?»

«Только Тайленол». Час назад. Синди сказала, что у нее болит голова.

«Тайленол?»

«В дозировке для детей, доктор Ивс. Жидкость. Чайная ложка. Это отмечено. Она указала на файл.

«Да, я это понимаю», — сказала Стефани, читая. «Сегодня все в порядке, Вики,

но в следующий раз никаких лекарств, даже тех, что можно купить в аптеке, без моего разрешения. Я должен одобрить все, что ест этот ребенок, за исключением еды и питья. Хорошо?'

«Конечно», — сказал Боттомли, снова улыбаясь. 'Без проблем. Я просто подумал...'

«Это не повредит», — сказала Стефани, похлопав медсестру по плечу. «Я бы, конечно, не возражала против Тайленола, но нам просто нужно быть очень осторожными с этим ребенком, чтобы убедиться, что у нее не возникнет слишком серьезной реакции на какое-либо лекарство».

«Хорошо, доктор. Хотите узнать что-нибудь еще?

Стефани еще раз прочитала файл, затем закрыла его и вернула.

«Сейчас нет, если только вам нечего сказать». Боттомли вынула шпильку из волос, вставила ее обратно и закрепила несколько светлых прядей на шапочке. Глаза у нее были широко расставлены, ресницы длинные.

Они имели красивый, мягкий голубой цвет на фоне напряженной, зернистой среды.

'Как что?' сказала она.

«Все, что доктору Делавэру нужно знать, чтобы помочь Кэсси и ее родителям, Вики».

Боттомли на мгновение уставился на Стефани, затем повернулся ко мне с гневным взглядом. С ними все в порядке. «Они обычные люди».

«Я слышал, что Кэсси считает медицинские процедуры весьма неприятными»,

Я сказал.

Боттомли уперла руки в бока. «Разве вы не отреагировали бы так же, если бы вас укололи столько раз?»

«Вики!» сказала Стефани.

«Конечно, это совершенно нормальная реакция, — сказал я, улыбаясь, — но иногда такой страх можно лечить с помощью поведенческой терапии».

Боттомли издал короткий напряженный смешок. «Может быть и так. Успех.'

Стефани хотела что-то сказать. Я нежно коснулся ее руки и сказал: «Продолжим?»

'Отлично.' И Боттомли: «Хорошо помню». Никаких лекарств, только еда и питье».

Боттомли продолжал улыбаться. Да, доктор. Если вы не против, я бы хотел на несколько минут покинуть отделение».

Стефани посмотрела на часы. 'Перерыв?'

'Нет. Я хочу пойти в магазин и купить LuvBunny для Кэсси, понимаешь?

ну, игрушечный кролик из мультиков по телевизору. Она от этого без ума. Теперь, когда вы оба здесь, она может обойтись без меня несколько минут.

Стефани посмотрела на меня. Боттомли с каким-то удовлетворением проследил за ее взглядом, снова коротко улыбнулся и ушел. Она шла быстро, слегка вразвалку. Накрахмаленная кепка плыла по пустому коридору, словно воздушный змей, подгоняемый ветром.

Стефани схватила меня за руку и повела от стойки.

Извините, Алекс. Я никогда раньше не видел ее такой».

«Она когда-нибудь раньше кормила грудью Кэсси?»

«Несколько раз, почти с самого начала. Они с Синди хорошо ладят, и Кэсси, похоже, тоже ее любит. Когда Кэсси принимают, они всегда спрашивают о ней.

«Кажется, она стала очень собственнической».

«Она склонна очень вовлекаться в общение с пациентами, но я всегда считал это положительным моментом. Семьи любят ее, и она одна из самых преданных своему делу медсестер, с которыми мне когда-либо приходилось работать. «Учитывая сегодняшний моральный дух, таких преданных своему делу людей трудно найти».

«Она тоже ездит домой?»

«Насколько мне известно, нет. Единственными, кто совершил несколько визитов на дом, были я и один из врачей-ординаторов.

В самом начале, настраивая монитор... — Она поднесла руку ко рту. «Вы же не хотите сказать, что она как-то связана с…»

«Я ничего не предлагаю», — сказал я, гадая, не делаю ли я это потому, что Боттомли меня нехорошо вывел. «Я просто предлагаю идеи».

«Хммм… Какая идея. Медсестра Мюнхгаузена? Ну, медицинское образование тоже подойдет».

«Были случаи, когда медсестры и врачи хотели внимания, и обычно они были очень собственническими людьми», — сказал я. «Но если проблемы Кэсси всегда начинались дома и решались в больнице, то это исключает ее, если только Вики не живет дома с Джонсами».

Это неправда. По крайней мере, я об этом не знаю. Нет, она там не живет. Если бы это было так, я бы об этом знал».

Она выглядела неуверенной и побежденной. Я осознал, какие последствия имело это дело.

«Я хотел бы знать, почему она была так враждебно настроена по отношению ко мне», — сказал я.

«Не по личным причинам, а в связи с семьей. «Если Вики и ее мать будут хорошо ладить, а Вики меня не любит, это может значительно затруднить мои консультации».

«Разумное замечание… Я не знаю, что ее беспокоит».

«Я полагаю, вы не говорили с ней о своих подозрениях относительно Синди?»

'Нет. Вы первый человек, с которым я об этом говорю. Вот почему я объяснил свои указания не давать лекарства возможностью возникновения чрезмерной реакции. По той же причине я попросила Синди не приносить еду из дома. «Вики и другие дежурные медсестры должны вести учет всего, что ест Кэсси». Она нахмурилась. Если Вики переступит установленные ею для себя границы, она может не соблюдать их. Вы хотите, чтобы я ее перевел? Руководство меня за это не поблагодарит, но я полагаю, что смогу это устроить довольно быстро».

«Нет, ради меня тебе не нужно этого делать. Давайте пока сохраним стабильность».

Стефани схватила файл, и мы снова его изучили.

«Кажется, все идет хорошо», — наконец сказала она. «Но я поговорю с ней».

«Позвольте мне взглянуть», — сказал я.

Она дала мне файл. Ее обычный аккуратный почерк, подробные записи. Там же была карта структуры семьи, которую я рассмотрел более подробно.

«У тебя нет бабушек и дедушек по материнской линии?»

Она покачала головой. «Синди потеряла родителей в раннем возрасте, а Чип потерял мать, когда был подростком. «Старый Чак — единственный оставшийся дедушка».

«Он часто ее навещает?»

«Время от времени. «Он занятой человек».

Я читаю дальше. Синди всего двадцать шесть. Может быть, Вики для нее как мать».

'Может быть. В любом случае, я буду за ней пристально следить.

«Стеф, не будь с ней слишком строга. Я не хочу, чтобы Вики или Синди считали меня человеком, который усложняет кому-то жизнь. Дайте мне шанс узнать Вики. «Она может оказаться союзником».

«Хорошо», — сказала она. «Межличностные отношения — это ваша сфера деятельности. Но дайте мне знать, если она продолжит оставаться трудной. Я не хочу, чтобы что-то, вообще что-то было

препятствует решению этой проблемы».

Комната кишела LuvBunnies: на подоконнике, на тумбочке у кровати, на телевизоре, на подносе, где стояла ее еда. Приемная комиссия с торчащими зубами, во всех цветах радуги.

Боковины кровати были откинуты. На кровати спал прекрасный ребенок — крошечный комочек человечества, который едва мог приподнять одеяло.

Ее лицо в форме сердца было повернуто в сторону; рот был открыт и розовый, как бутон розы. Кремово-белая кожа, румяные щеки, маленький нос.

Волосы прямые, черные, до плеч. На лбу у нее прилипли маленькие волоски.

Из-под простыни выглядывал кружевной воротник. Под одеялом была засунута рука; в другой руке был материал, покрытый ямочками, почти сжатый в кулак. Большой палец был размером с фасоль.

Диван-кровать у окна был разложен, превратившись в односпальную кровать, которая была заправлена. Аккуратная и плотная, подушка гладкая, как яичная скорлупа. На полу лежала виниловая сумка для отдыха с цветочным рисунком, рядом с пустым подносом.

Молодая женщина сидела, скрестив ноги, на краю матраса и читала телепрограмму. Увидев нас, она отложила руководство и встала.

Она была ростом пять футов и шесть дюймов и имела плотную фигуру. Такие же блестящие черные волосы, как у ее дочери, разделенные на прямой пробор, небрежно зачесанные назад и заплетенные в толстую косу, доходящую почти до талии. Та же форма лица, что и у Кэсси, вытянутая с возрастом: немного длиннее идеального овала. Нос узкий, прямой, широкий рот без помады, губы темные от природы. Большие карие глаза.

Налитый кровью.

Никакого макияжа. Девчачья женщина. В свои двадцать шесть лет она вполне могла бы сойти за студентку колледжа.

Со стороны кровати раздался тихий звук. Кэсси вздохнула. Мы все посмотрели на нее. Ее веки оставались закрытыми, но дрожали. Под кожей были видны вены лавандового цвета. Она повернулась и легла к нам спиной.

Я думала о кукле, сделанной из неглазурованного фарфора.

Вокруг нас — LuvBunnies.

Синди Джонс посмотрела на свою дочь, протянула руку и убрала волосы с ее глаз.

Она повернулась к нам и торопливо провела рукой по своей одежде, словно ища расстегнутые пуговицы. Ее наряд был простым: клетчатая хлопковая рубашка, выцветшие джинсы и босоножки на среднем каблуке. Пластиковые часы Swatch, розового цвета. Не такую невестку VIP-персоны я ожидала увидеть.

«Кто-то здесь, должно быть, хорошо спит», — прошептала Стефани.

«Ты сама хоть немного поспала, Синди?»

'Немного.' Голос мягкий, приятный. Ей не нужно было шептать.

«Наши матрасы не самые лучшие, не правда ли?»

«Все в порядке, доктор Ивс». Ее улыбка была усталой. Кэсси хорошо спала. Однажды она проснулась около пяти часов и захотела, чтобы ее обняли. Я взял ее на руки и пел ей какое-то время. Около семи часов она снова уснула.

«Вот почему она, вероятно, все еще спит».

«Вики сказала, что у нее болит голова».

«Да, когда она проснулась. Вики дала ей жидкий тайленол, и это, похоже, помогло».

«Тайленол был правильным выбором, Синди, но отныне все лекарства, включая те, которые можно купить в аптеке, должны быть сначала одобрены мной». «Просто на всякий случай».

Карие глаза широко раскрылись. «О, конечно. Мне жаль.'

Стефани улыбнулась. Все было не так уж и плохо. Я просто хочу быть осторожным.

Синди, это доктор Делавэр, психолог, о котором мы говорили.

«Здравствуйте, мистер Делавэр».

«Здравствуйте, миссис Джонс».

«Синди». Она протянула тонкую руку и застенчиво, ласково улыбнулась. Я знал, что моя задача будет нелегкой.

Стефани сказала: «Как я уже говорила, мистер Делавэр — эксперт по детским страхам. Если кто-то и может помочь Кэсси справиться с этим, так это он. Он хотел бы поговорить с вами прямо сейчас, в удобное для вас время.

«О... конечно. 'Отлично.' Синди коснулась своей косы и выглядела обеспокоенной.

«Потрясающе», — сказала Стефани. «Если я тебе больше не нужен, я уйду».

«Я не знаю, зачем, доктор Ивс. Мне просто интересно, нашли ли вы что-нибудь.

Пока нет, Синди. Вчерашняя ЭЭГ была совершенно нормальной. Но, как мы уже обсуждали, это не всегда отражает всю суть ситуации с детьми этого возраста. Медсестры не заметили никаких признаков приближающегося припадка. Вы заметили что-нибудь особенное?

«Нет… не совсем».

'Не совсем?' Стефани сделала шаг к ней. Она была всего на дюйм выше другой женщины, но казалась намного выше.

Синди Джонс оттянула верхнюю губу под верхние зубы, а затем отпустила ее. «Ничего... Это, наверное, не важно».

«Синди, ты должна мне все рассказать. Даже если вы считаете, что это не имеет значения».

«Возможно, это не имеет значения, но иногда я думаю, не замыкается ли она в себе. Не слушает, когда я с ней разговариваю. Что-то вроде пристального взгляда в пространство, petit mal. Я точно знаю, что это ничего не значит, и я вижу это только потому, что ищу определенные вещи».

«Когда вы впервые это заметили?»

«Вчера, после того, как ее госпитализировали».

«Вы никогда не видели его дома?»

«Я... нет. Но, возможно, я просто не заметил этого в тот момент. Или, может быть, это ничего не значит. Вероятно, так и будет.

«Не знаю».

Привлекательное лицо слегка дернулось.

Стефани похлопала ее по руке, и Синди почти незаметно придвинулась к ней ближе, словно хотела найти утешение в этом жесте.

Стефани отступила на шаг, разрывая контакт.

«Сколько раз повторялся этот взгляд?»

Может быть, несколько раз в день. Вероятно, это ничего не значит.

Просто вопрос концентрации. Она всегда умела хорошо концентрироваться. «Когда она играет дома, ей очень хорошо удается удерживать внимание на чем-то».

«Это нормально... то, что она на чем-то сосредоточивает свое внимание».

Синди кивнула, но, похоже, это ее не успокоило.

Стефани достала из кармана пальто дневник, вырвала одну из последних страниц и протянула его Синди. «Если вы снова увидите, что она пристально смотрит, вам нужно записать точное время и попросить Вики или того, кто находится на дежурстве, посмотреть на запись. «Договорились встретиться?»

'Хорошо. Но это ненадолго, доктор Ивс. «Но всего несколько секунд».

«Делай, что можешь», — сказала Стефани. «А пока я ухожу, чтобы дать вам и мистеру Делавэру возможность узнать друг друга».

Она на мгновение взглянула на спящего ребенка, улыбнулась нам обоим и ушла.

Когда дверь закрылась, Синди посмотрела на диван-кровать. «Я его сложим, чтобы тебе было где сесть». Я также увидел тонкие вены под ее кожей. В храмах. Сильно пульсирует.

«Давайте сделаем это вместе?» Я предложил.

Казалось, это ее удивило. «Нет, в этом нет необходимости».

Она наклонилась, схватила матрас и подняла его. Я сделал то же самое, и вместе мы превратили кровать обратно в диван.

Она взбила подушки, отступила назад и сказала: «Пожалуйста, садитесь».

Я сделала, как она сказала, и почувствовала себя, как в доме гейши.

Она подошла к зеленому креслу, достала LuvBunnies и положила их на тумбочку. Затем она придвинула стул к дивану и села напротив меня, поставив ноги на пол и положив руки на мои тонкие бедра.

Я взяла с подоконника одну из игрушечных зверушек и погладила ее.

Сквозь стекло верхушки деревьев Гриффит-парка казались зелено-черными, как облака.

«Отлично», — сказал я. «Подарки?»

Некоторые так и делают. Других мы привезли из дома. «Мы хотели, чтобы Кэсси чувствовала себя здесь как дома».

«Больница стала для нее вторым домом, не так ли?»

Она уставилась на меня. Слезы наполнили карие глаза, сделав их больше. На ее лице появилось смущенное выражение.

Стыд? Или чувство вины?

Ее руки быстро поднялись, чтобы скрыть это.

Некоторое время она молча плакала.

Я взяла салфетку из коробки на тумбочке и стала ждать.

OceanofPDF.com

Она снова убрала руки от лица. 'Мне жаль.'

«Тебе не нужно извиняться», — сказал я. «Мало что может быть более стрессовым, чем болезнь ребенка».

Она кивнула. Самое худшее — это незнание. Видеть ее страдания и не знать...

«Если бы только кто-нибудь мог придумать решение этой проблемы».

«Остальные симптомы исчезли. Может быть, то же самое произойдет и с этим».

Она перекинула косу через плечо и поиграла кончиками. «Я, конечно, на это надеюсь, но…»

Я улыбнулся, но ничего не сказал.

«Остальное было... более типичным. «Нормально, если можно так выразиться», — сказала она.

«Обычные детские болезни», — сказал я.

'Да. Круп. Диарея. У других детей тоже такое бывает. Может быть, не до такой степени, но такие вещи можно понять... Припадки — это ненормально».

«Иногда у детей случаются судороги после высокой температуры», — сказал я. «Один или два раза, а потом больше никогда».

'Да, я знаю. Доктор Ивс мне рассказал. Но у Кэсси не было высокой температуры, когда у нее случился припадок. В другие разы, когда у нее были проблемы с кишечником, у нее поднималась температура, даже высокая.

Сорок один один. Она потянула за косу. «Но это прошло, и я подумала, что все будет хорошо. И вдруг, словно из ниоткуда, начались эти приступы. Это было действительно страшно. Я услышал что-то в ее комнате, похожее на стук. Я вошла, и она так сильно тряслась, что ее кровать тряслась».

Ее губы задрожали. Одной рукой она успокаивала их, а другой скомкала салфетку, которую я ей дала.

«Страшно», — сказал я.

«Да, ужасно», — сказала она, глядя прямо на меня. «И хуже всего было наблюдать, как она страдает, и не иметь возможности ничего с этим поделать. Эта беспомощность... это самое худшее. Я знала, что не стоит ее забирать, но все же... У тебя есть дети?

'Нет.'

Она больше не смотрела на меня, как будто внезапно потеряла ко мне интерес. Вздохнув, она встала и подошла к кровати, все еще держа в руке скомканный носовой платок. Она наклонилась, натянула одеяло чуть выше на шею девочки и поцеловала ее в щеку. Кэсси на секунду задышала немного быстрее, а затем снова медленнее. Синди стояла рядом с кроватью, наблюдая за спящим ребенком.

«Она прекрасный ребенок», — сказал я.

«Она моя любимица».

Она коснулась лба Кэсси, затем отвела ее руку назад и позволила ей повиснуть вдоль тела. Посмотрев на ребенка еще несколько секунд, она вернулась к креслу.

«Нет никаких доказательств того, что припадки болезненны», — сказал я.

«То же самое говорит и доктор Ивс», — нерешительно сказала она. «Я, во всяком случае, на это надеюсь…

Но если бы вы ее видели потом... Она была просто измотана».

Она повернулась и посмотрела в окно. Я подождал немного, а затем спросил: «Как она себя чувствует сегодня, если не считать головной боли?»

'Хорошо. По крайней мере, в то короткое время, когда она бодрствовала.

«У нее вчера в пять часов вечера заболела голова?»

«Да, она проснулась с этим».

«Вики тогда уже была на дежурстве?»

Кивок. Она работает в две смены. «Она начала работать вчера в одиннадцать часов, а затем решила и сегодня работать с семи до трех».

«Довольно преданный».

«Так оно и есть. «Она нам очень помогает, и нам повезло, что она у нас есть».

«Она когда-нибудь приходит к вам домой?»

Это ее удивило. «Она приходила к нам домой несколько раз, не для того, чтобы помочь, а просто в гости. «Она купила Кэсси первую игрушку LuvBunny, и теперь малышка от нее без ума».

На ее лице по-прежнему сохранялось удивленное выражение. Я решил проигнорировать это и спросил: «Как Кэсси дала тебе понять, что у нее болит голова?»

«Указывая на ее голову и плача. Она мне не сказала, если вы это имеете в виду. Она знает всего несколько слов. Вкл для собаки, эс-эс для бутылки.

И даже на эти вещи она иногда просто указывает пальцем. Доктор Ивс говорит, что она отстает от своих сверстников на несколько месяцев в плане развития речи.

Нередко дети, побывавшие в больнице, немного отстают в развитии. «Это не навсегда».

«Я стараюсь заниматься с ней дома. Я разговариваю с ней как можно больше и читаю ей, если она мне позволяет».

'Отлично.'

«Иногда ей это нравится, но она может быть очень беспокойной, особенно после плохой ночи».

«У нее много плохих ночей?»

«Их немного, но они очень вредны для нее».

«Что происходит потом?»

Она просыпается, как будто ей приснился плохой сон. Ворочается в постели и плачет. Потом я беру ее на руки, и иногда она снова засыпает. Но бывает и так, что она долго не спит и плачет. На следующее утро она обычно беспокойна.

«В каком смысле?»

«Проблемы с концентрацией внимания. В других случаях она может очень хорошо сосредоточиться на чем-то в течение часа или дольше. В такие моменты я стараюсь читать ей и разговаривать с ней, чтобы она могла восполнить свой языковой дефицит.

Есть ли у вас еще какие-либо предложения по этому поводу?

«У меня сложилось впечатление, что вы на правильном пути», — сказал я.

«Иногда мне кажется, что она не разговаривает, потому что ей это не нужно. «Думаю, я знаю, чего она хочет, и даю ей это прежде, чем она успевает заговорить».

«То же самое было и с головной болью?»

'Действительно. Она проснулась, плача и ворочаясь. Первое, что я сделал, это прикоснулся к ее лбу, чтобы почувствовать, теплая ли она. Круто как никогда. Меня это не удивило, потому что она не казалась испуганной. Кажется, ей и раньше было больно. Теперь я знаю эту разницу. Я спросил, что у нее болит, и в какой-то момент она коснулась своей головы. «Я знаю, это звучит ненаучно, но у ребенка развивается чутье, почти как у радара».

Она взглянула на кровать. «Если бы сеанс компьютерной томографии в тот день прошел не так, как обычно, я бы действительно испугался».

«Из-за этой головной боли?»

«Если вы здесь достаточно долго, вы увидите определенные вещи. Затем вы начинаете думать о худшем, что может произойти. Когда она плачет по ночам, это все еще пугает меня. Я никогда не знаю, что произойдет».

Она снова заплакала и промокнула глаза скомканным платком. Я подарил ей новый.

«Мне очень жаль, мистер Делавэр. «Я не могу видеть, как она страдает».

«Я это прекрасно понимаю», — сказал я. «Возможно, самое ироничное в том, что именно то, что делается, чтобы ей помочь — тесты и тычки — причиняет ей наибольшую боль».

Она глубоко вздохнула и кивнула.

«Вот почему доктор Ивс попросил меня поговорить с вами», — сказал я. «Существуют психологические приемы, которые могут помочь детям справиться со страхом перед медицинскими процедурами, а иногда даже уменьшить боль».

«Техники», — повторила она, как это сделала Вики Боттомли с моими словами, но без сарказма медсестры. Это было бы здорово. Я буду очень признателен за любую помощь. «Ужасно видеть, как ее снова и снова подвергают всем этим анализам крови».

Я вспомнила, что Стефани говорила о спокойном поведении матери во время таких процедур.

Словно прочитав мои мысли, она сказала: «Каждый раз, когда кто-то входит в комнату с иглой, я словно замираю внутри, хотя продолжаю улыбаться. Такая улыбка для Кэсси. Я изо всех сил стараюсь не расстраиваться в ее присутствии, но я знаю, что она, должно быть, чувствует то же самое».

«Радар».

«Мы так близки друг другу... Она для меня всё. Она просто смотрит на меня и все знает. Я не собираюсь ей в этом помогать, но что я могу сделать? Я не могу оставить ее с ними одну».

«По словам доктора Ивса, у вас все отлично».

Что-то в карих глазах? Кратковременное ужесточение взгляда? Затем усталая улыбка.

«Доктор Ивс просто потрясающий. Мы... она была... она очень хорошо ладила с Кэсси, хотя Кэсси больше не хочет иметь с ней ничего общего. Я знаю, что все эти болезни были для нее ужасны. «Каждый раз, когда ее вызывают в отделение неотложной помощи, я чувствую себя ужасно, представляя, что ей снова придется пережить эти страдания».

«Это ее работа», — сказал я.

Она выглядела так, будто я ее ударил. «Я уверена, что для нее это больше, чем просто работа».

«Это тоже правда». Я поняла, что все еще держу LuvBunny и сжимаю его.

Я снова распушила животик и положила маленькое создание обратно на подоконник.

Синди посмотрела на меня и погладила свою косу.

«Я не хотела быть такой резкой», — сказала она. «Но ваш комментарий о работе доктора Ивса внезапно заставил меня задуматься о моей работе. Быть матерью. Не похоже, что всё пройдёт гладко. Никто не может тебя этому научить». Она отвернулась.

«Синди», — сказал я, наклонившись вперед, — «сейчас трудное время. «Не совсем нормально».

На мгновение на ее губах мелькнула улыбка. Грустная улыбка Мадонны.

Мадонна-монстр?

Стефани просила меня сохранять объективность, но я знал, что использую ее подозрения в качестве отправной точки.

Классический пример.

Невиновен, пока не доказано обратное?

То, что Майло назвал бы ограниченным мышлением. Я решил сосредоточиться на том, что наблюдал в реальности.

Пока ничего откровенно патологического. Никаких явных признаков эмоциональной неуравновешенности, никаких явных попыток патологического привлечения внимания. И все же я задавался вопросом, не удавалось ли ей, по-своему, тихо удерживать все внимание на себе. Она начала с Кэсси, но закончила тем, что потерпела неудачу как мать.

Но разве не я добился от нее этого признания? Разве я, будучи психотерапевтом, не использовал паузы, взгляды и фразы, чтобы заставить ее говорить?

Я думала о том, как она себя преподносит: коса, которую она постоянно теребила, отсутствие макияжа, поразительно простая одежда для женщины ее социального положения.

Все это можно рассматривать как контрдраму. В комнате, полной высшего общества, она выделялась бы.

Другие вещи засоряли мое аналитическое сито, пока я пытался подогнать ее под профиль Мюнхгаузена по доверенности.

Гибкое использование больничных терминов.

Цианотичный.

Остатки ее обучения или свидетельства ее большого интереса к медицинским вопросам?

Или, возможно, нет ничего более зловещего, чем слишком много часов, проведенных в этой больнице. За время работы в больницах я встречала сантехников, домохозяек, швей и бухгалтеров: родителей хронически больных детей, которые спали, ели и жили в больнице и в какой-то момент начали разговаривать, как студенты-медики старших курсов.

Никто из них не отравил своего ребенка.

Синди коснулась своей косы и посмотрела на меня.

Я улыбнулся, пытаясь выглядеть успокаивающе, но при этом подвергая сомнению ее утверждение о том, что они с Кэсси могут общаться почти на телепатическом уровне. Размытые границы эго?

Какая форма патологической чрезмерной идентификации может привести к жестокому обращению с детьми?

Но какая мать не утверждала (и часто справедливо), что у нее с ребенком очень сильная связь? Почему я должен подозревать эту мать в чем-то большем, чем крепкая связь?

Потому что дети этой матери не прожили здоровую и счастливую жизнь.

Синди все еще смотрела на меня. Я знала, что не смогу продолжать взвешивать все нюансы, если хочу казаться искренней.

Я посмотрела на ребенка в кроватке, идеального, как фарфоровая кукла.

Кукла вуду ее матери?

«Ты стараешься изо всех сил», — сказал я. «Никто не может требовать от тебя большего».

Я надеялся, что это прозвучало более искренне, чем я чувствовал. Прежде чем Синди успела ответить, Кэсси открыла глаза, зевнула, потерла веки и сонно села. Теперь обе руки были над одеялом. Маленькая ручка, которую никто не видел, распухла и покрылась следами от уколов и пятнами йода.

Синди быстро подошла к ней и взяла ее на руки. «Доброе утро, девочка». Новая музыка в ее голосе. Она поцеловала Кэсси в щеку.

Кэсси посмотрела на Синди и положила голову на живот матери.

Синди гладила ее по волосам и прижимала к себе. Кэсси снова зевнула и огляделась вокруг, пока ее взгляд не остановился на

LuvBunnies на тумбочке.

Она указала на чучела животных и начала издавать настойчивые, скулящие звуки: «Ух, ух».

Синди схватила розового зверя. Пожалуйста, девочка. Он говорит: «Доброе утро, мисс Кэсси Джонс. Тебе снились приятные сны?» Он говорил тихо, медленно, нелепо вкрадчивым голосом ведущего программы для маленьких детей.

Кэсси быстро вырвала животное из рук матери. Она прижала кролика к груди, закрыла глаза и покачивалась взад-вперед. На мгновение мне показалось, что она снова уснула, но через секунду ее глаза открылись и остались открытыми. Они были большими и коричневыми, как у ее матери.

Широко распахнув глаза, она снова оглядела комнату и направилась в мою сторону. Ее взгляд задержался на мне.

Мы встретились взглядами.

Я улыбнулся.

Потом она начала кричать.

OceanofPDF.com

Синди держала ее, качала и говорила: «Все в порядке. Он наш друг».

Кэсси бросила LuvBunny на пол и заплакала. Я поднял его и протянул ей. Она отскочила назад и прижалась к матери. Я отдала игрушку Синди, взяла с полки желтого кролика и снова села.

Я начал играть со зверем, двигать его лапами и нести всякую чушь. Кэсси продолжала плакать, а Синди продолжала утешать ее, но слишком тихо, чтобы ее можно было услышать. Я продолжил играть с кроликом. Примерно через минуту Кэсси начала плакать немного тише.

«Дорогая, ты видишь, что мистеру Делавэру тоже нравятся кролики?» сказала Синди.

Кэсси сглотнула, ахнула и заскулила.

«Нет, детка, он не причинит тебе вреда. «Он наш друг».

Я уставился на торчащие зубы кролика и потряс одну из его лап. На его животе было белое сердце с желтыми буквами: «sillybunny» и торговая марка R. На этикетке возле его паха было написано: «СДЕЛАНО НА ТАЙВАНЕ».

Кэсси на мгновение зажала рот, чтобы отдышаться.

«Все в порядке, дорогая, все в порядке», — сказала Синди.

Из кровати доносились всхлипы и сопения.

«Рассказать вам историю?» «Давным-давно жила-была принцесса по имени Кассандра, которая жила в очень большом замке и видела чудесные сны об облаках из конфет и взбитых сливок...»

Кэсси уставилась в потолок. Ее раненая рука коснулась губ.

Я положил желтого кролика на пол, открыл портфель и достал блокнот и ручку. Синди на мгновение замолчала, а затем продолжила: Кэсси теперь успокоилась; она погрузилась в другой мир.

Я начал рисовать. Я надеялся, что это будет кролик.

Через несколько минут стало ясно, что людям из Диснея не о чем беспокоиться, но мне очень понравился конечный результат.

выглядят мило и довольно похожи на кролика. Я надел шляпу и галстук-бабочку, снова схватил свой портфель и вытащил коробку с карандашами, которую всегда носил с собой, а также другие профессиональные принадлежности.

Я начала раскрашивать. Заскрипели ручки, и со стороны кровати послышался шорох.

Синди перестала рассказывать сказку.

«Смотри, дорогая, мистер Делавэр рисует!» Что вы рисуете, мистер Делавэр?

Я поднял свой шедевр.

«Смотри, дорогая, это кролик!» И он в шляпе и галстуке-бабочке. «Разве это не странно?»

Тишина.

Ну, я думаю, это странно. Как ты думаешь, он один из LuvBunnies, Кэсс?

Тишина.

«Мистер Делавэр нарисовал LuvBunny?»

Легкое нытье.

«Касс, тебе действительно нечего бояться. Мистер Делавэр не причинит вам вреда. «Он из тех врачей, которые никогда не делают уколов».

Ребёнку потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. Затем Синди продолжила свой рассказ. «Принцесса Кассандра ехала на белом коне…»

Я нарисовал приятеля для мистера Шляпокролика. Та же голова с выступающими зубами, но короткие уши. Платье в горошек. Миссис Белка. Я добавил аморфный на вид желудь, вырвал страницу из блокнота и положил ее на кровать у ног Кэсси.

Она повернула голову в тот момент, когда я вернулся на свое место.

Синди сказала: «Смотри, он тоже нарисовал луговую собачку». Девушка! Кэсс, посмотри на это платье, разве оно не милое? Повсюду большие гвоздики. Какое безумие! Луговая собачка в платье!

Теплый женский смех. За ним раздается смех ребенка. «Как странно, да?» Пошла бы она на вечеринку в этом платье? Может быть, она хочет пройтись по магазинам или что-то в этом роде. Разве это не было бы странно? Луговая собачка, идущая за покупками в торговый центр? Со своим парнем, мистером Банни. И у него такая странная шляпа. Они оба одеты очень глупо. Возможно, они идут в магазин игрушек, чтобы купить себе игрушки. Разве это не было бы здорово, Касс? Да, это было бы действительно здорово. Боже мой, этот мистер Делавэр умеет рисовать такие странные картинки. «Интересно, чем он сейчас занят!» Я улыбнулся. Что-нибудь легкое. Бегемот…

просто ванна на ножках…

«Как зовут этого кролика, мистер Делавэр?»

'Бенни.'

«БенниБанни. «Чтобы заставить тебя смеяться до смерти».

Я улыбнулась, не показывая никаких признаков своей творческой борьбы. Ванна выглядела слишком дико... проблема была в ухмылке... слишком агрессивной... больше похожей на носорога без рогов... Что бы сказал по этому поводу Фрейд?

Я подверг рот существа реконструктивной хирургии. «Бенни, Кролик в Шляпе». Ты слышал это, Касс?

Высокий, детский смех.

«А как насчет луговой собачки, мистер Делавэр?» Как ее зовут?'

«Присцилла…» — продолжал я рисовать. Бегемот наконец стал похож на бегемота, но с ним все еще было что-то не так. Ухмылка... злая... сальная усмешка лающей собаки... Может быть, мне было бы легче нарисовать собаку...

«Присцилла — луговая собачка». «Вы можете в это поверить?»

«Пилла!»

«Да, Присцилла!»

«Пилла!»

«Очень хорошо, Касс. Потрясающий! Присцилла. «Можете ли вы повторить это еще раз?» Тишина.

«Присцилла. При-сил-ла. Ты только что это сказал. «Касс, посмотри на мой рот».

Тишина.

«Ладно, если не хочешь, то и не надо. «Тогда продолжим с принцессой Кассандрой Сильвер Спаркл, которая отправилась в Сияющую Страну на Снежинке...»

Бегемот наконец-то был готов. Животное, хоть и испорченное шрамами от ластика, по крайней мере больше не походило на преступника с судимостью. Я положила рисунок на одеяло.

«Послушай, Касс. Мы знаем, что это такое, не так ли? Бегемот, а в лапе у него...'

«Йо-йо», — сказал я.

Йо-йо. Бегемот с йо-йо. Это действительно безумие. Знаешь, что я думаю, Касс? Я думаю, что мистер Делавэр может вести себя очень странно, когда ему этого хочется, даже если он какой-то врач. Что вы об этом думаете?

Я посмотрел на девочку. Наши взгляды снова встретились и

ее глаза моргнули. Маленький ротик начал надуваться; нижняя губа приподнялась. Трудно представить, что кто-то способен причинить ей боль.

«Нужно ли мне что-то еще подписать?» Я спросил.

Она посмотрела на мать и схватила Синди за рукав.

«Пожалуйста», — сказала Синди. «Давайте посмотрим, что еще безумного нарисует мистер Делавэр, а?»

Кэсси едва заметно кивнула. Она зарылась головой в блузку Синди.

Возвращаемся к чертежной доске.

После одной паршивой собаки, одной косоглазой утки и одной хромой лошади она терпела мое присутствие.

Я постепенно придвинула свой стул ближе к кровати и разговаривала с Синди об играх, игрушках и любимой еде. Когда Кэсси, казалось, стала воспринимать мое присутствие как должное, я придвинул свой стул к матрасу и научил Синди игре в рисование. Мы по очереди превращали каракули в предметы. Метод, используемый детским аналитиком для установления контакта и проникновения в подсознание без угрозы. Я использовал Синди в качестве посредника, хотя я ее и изучал. Я начал расследование в отношении нее.

Я нацарапал угловатую каракулю и протянул ей бумагу. Они с Кэсси сидели близко друг к другу. Синди сделала из каракулей домик и вернула бумагу. «Не очень хорошо, но…»

Губы Кэсси слегка приподнялись и снова опустились. Она закрыла глаза и прижалась лицом к блузке Синди. Затем она схватила грудь и сжала ее. Синди взяла его руку и осторожно положила ее себе на колени.

Я видел места, куда вставлялись иглы в тело Кэсси. Черные точки, как укусы змей.

Синди издавала тихие, успокаивающие звуки. Кэсси изменила позу и схватила блузку.

Ей снова захотелось спать. Синди поцеловала ее в макушку. Меня учили исцелять, учили верить в открытые, честные терапевтические отношения. Теперь, оказавшись в этой комнате, я почувствовал себя самозванцем.

Затем я подумала о высокой температуре, кровавом поносе и спазмах, настолько сильных, что от них сотрясалась детская кроватка. Я вспомнил маленького мальчика, младенца, который умер в своей колыбели. Сомнения относительно себя

исчезнувший.

Без четверти одиннадцать я находился там уже больше получаса и в основном видел Кэсси, лежащую на руках у Синди. Однако теперь она, казалось, чувствовала себя более комфортно в моем присутствии и даже несколько раз улыбнулась. Пришло время сделать шаг вперед и объявить об успехе.

Я встал. Кэсси стала беспокойной.

Синди шмыгнула носом, сморщила нос и сказала: «Ой-ой».

Она осторожно перевернула Кэсси на спину и сменила подгузник. После того как Кэсси припудрили, обняли и снова одели, она осталась беспокойной. Она указала на землю и в отчаянии сказала: «Ах! Ах! Ах! Ах!

«Вы в постели?»

Подчеркнутый кивок. «Аааа».

Она опустилась на колени и попыталась встать на кровати, шатаясь на мягком матрасе. Синди схватила ребенка под мышки, подняла ее и положила на пол. Хотите прогуляться? «Затем мы сначала надеваем тапочки». Вместе они пошли к шкафу. Пижамные штаны Кэсси были слишком длинными и волочились по полу. Когда она стояла, она казалась еще меньше, но крепче. Хорошая походка, хорошее чувство равновесия.

Я схватил свой портфель.

Синди опустилась на колени и надела на ноги Кэсси пушистые розовые тапочки-кролики. У этих грызунов были прозрачные пластиковые глаза с подвижными черными бусинами вместо зрачков. Как только Кэсси пошевелилась, ее ноги зашипели.

Она попыталась подпрыгнуть, но едва оторвалась от пола. «Хороший прыжок, Кэсс», — сказала Синди.

Дверь открылась, и вошел мужчина.

На вид ему было около сорока лет. Ростом около пяти футов, очень худой.

Волосы у него были темно-каштановые, волнистые и густые, туго зачесанные назад и достаточно длинные, чтобы завиваться над воротником. У него было круглое лицо, не вязавшееся с его стройной фигурой, и оно казалось еще более круглым из-за густой, коротко подстриженной каштановой бороды с седыми прядями. Черты его лица были мягкими и приятными. В мочке его левого уха была золотая сережка-гвоздик. Одежда, которую он носил, была свободной, но хорошо сшитой. Рубашка в сине-белую полоску под серой твидовой спортивной курткой, широкие черные вельветовые брюки и черные кроссовки, которые выглядели совершенно новыми.

В руке он держал чашку кофе.

«Вот папа!» сказала Синди.

Кэсси протянула руки.

Высокий мужчина поставил чашку и сказал: «Доброе утро, дамы». Он поцеловал Синди в щеку и взял Кэсси на руки.

Девочка закричала, когда он держал ее над головой. Быстрым движением он снова притянул ее к себе.

«Как моя девочка?» сказал он, прижимая ее к своей бороде.

Его нос скрылся под ее волосами, и она хихикнула. «Как поживает маленькая красавица из набора подгузников ?»

Кэсси запустила обе руки ему в волосы и потянула.

«Ой!»

Смеется. Она снова потянула.

«Опять ой!»

Ребенок хихикал.

«Ой-ой-ой!»

Некоторое время они играли вместе. Затем он сказал: «Уф, ты слишком сильно тянешь, леди».

Синди сказала: «Дорогая, это мистер Делавэр, психолог. «Мистер Делавэр, отец Кэсси».

Мужчина повернулся ко мне, все еще держа Кэсси, и протянул свободную руку.

«Чип Джонс. Рад встрече.'

Его рукопожатие было крепким. Кэсси все еще дергала его за волосы, но его это, похоже, не волновало.

«Я получил степень бакалавра по психологии», — сказал он, улыбаясь.

«Я почти все забыл». Синди: «Как дела?»

«Примерно то же самое».

Он нахмурился и посмотрел на свое запястье. Еще один Swatch.

Синди спросила: «Ты торопишься?»

«К сожалению, да. Я просто хотел увидеть ваши лица. Он взял чашку кофе и протянул ей.

«Нет, спасибо».

"Вы уверены?"

'Да.'

«У вас болит живот?»

Она коснулась своего живота и сказала: «Я чувствую себя немного плохо. Как долго вы сможете остаться?

«Мне нужно давать уроки в двенадцать часов. Затем оставшаяся часть дня — обсуждения.

«Наверное, глупо было ехать сюда, но я скучал по вам, ребята».

Синди улыбнулась.

Чип поцеловал ее, а затем Кэсси.

Синди сказала: «Папа не может остаться, Кэсс. Жаль, да?

«Папа-ха».

Чип ущипнул Кэсси за щеку. Она продолжала играть с его бородой. «Я постараюсь прийти сегодня вечером и остаться так долго, как вам будет нужно».

«Потрясающе», — сказала Синди.

«Папа-ха».

«Папа любит тебя, красотка». Синди: «Не очень хорошая идея приходить на две минуты». Теперь я действительно буду скучать по вам, ребята».

«Мы тоже скучаем по тебе, папочка».

«Я просто случайно оказался в этом районе», — сказал он. Так сказать. По крайней мере, по эту сторону холма.

«Университет?»

'Да. «В библиотеке». Он повернулся ко мне. «Я преподаю в колледже West Valley Community College. Новый кампус. Не слишком впечатляющая библиотека, если вам нужны справочные материалы. «Поэтому, если мне нужно провести серьезное исследование, я иду в университет».

«Моя альма-матер», — сказал я.

'Действительно? Я учился на Востоке. Он пощекотал животик Кэсси.

«Синди, тебе удалось поспать?»

«Да, более чем достаточно».

"Вы уверены?"

'Хм.'

Хотите травяного чая? «Кажется, у меня в машине есть ромашка».

Нет, спасибо, дорогая. Мистер Делавэр знает несколько приемов, которые помогут Кэсси с выплатой заработной платы.

Чип посмотрел на меня, поглаживая руку Кэсси. Это было бы здорово.

«Это было невероятное горе». Глаза у него были аспидно-голубые и глубоко посаженные в глазницах. Веки слегка опустились.

«Я знаю», — сказал я.

Чип и Синди посмотрели друг на друга, а затем на меня.

«Я ухожу», — сказал я. «Я вернусь завтра утром».

Я наклонился и прошептал Кэсси: «Привет». Она моргнула и отвернулась от меня.

Чип рассмеялся. Какой флирт. Это ведь врожденное, не так ли?

Синди сказала: «Ваши методы. Когда мы сможем об этом поговорить?

«Скоро», — сказал я. «Сначала я хочу убедиться, что у меня хорошие отношения с Кэсси. «Я думаю, что сегодня нам это уже удалось сделать весьма успешно».

'Конкретно. «Все прошло отлично, не правда ли, детка?»

«Вас устроит десять часов?»

«Да», — сказала Синди. «Мы никуда не пойдем».

Чип посмотрел на нее и сказал: «Доктор Ивс ничего не говорил о выписке из больницы?»

'Еще нет. Она хочет оставить ее для наблюдения.

Он вздохнул. "Хорошо."

Я пошёл к двери.

Чип сказал: «Мне тоже пора идти, мистер Делавэр. Если вы можете немного подождать, я выйду с вами на улицу.

'Отличный.'

Он взял руку жены в свою.

Я закрыла дверь, подошла к столу медсестер и встала за ним. Вики Боттомли вернулась, сидела в кресле и читала. На прилавке стояла коробка, завернутая в бумагу Western Peds, рядом лежал рулон пластиковой трубки и стопка страховых бланков.

Она не подняла глаз, когда я взяла с полки папку Кэсси и начала ее листать. Я быстро прочитал историю болезни, а затем увидел психосоциальную историю, записанную почерком Стефани. Поскольку меня удивила разница в возрасте между Чипом и Синди, я изучил его биографические данные.

Чарльз Л. Джонс, III. Возраст: 38. Образование: магистр. Род занятий: преподаватель колледжа.

Почувствовав, что за мной кто-то наблюдает, я опустила папку и увидела, как Вики снова быстро взглянула на журнал.

«Как вам сувенирный магазин?» Я спросил.

Она опустила журнал. «Вам нужно от меня что-то особенное?»

«Все, что может помочь мне избавить Кэсси от страха».

Ее прекрасные глаза сузились до щелочек. «Доктор Ивс уже спрашивал меня об этом, и вы там были».

«Я просто хотел узнать, не пришло ли вам что-нибудь в голову за это время».

'Нет. Я ничего не знаю. Я всего лишь медсестра».

«Медсестра часто знает больше, чем кто-либо другой».

«Скажите это комитету, который определяет наши зарплаты». Она держала журнал так высоко, что я больше не мог видеть ее лица.

Я как раз думал над ответом, когда услышал, как меня зовут. Чип Джонс подошел ко мне. «Большое спасибо за ожидание».

Вики перестала читать, услышав его голос. Она поправила капюшон и сказала: «Здравствуйте, доктор Джонс». На ее лице появилась сладкая улыбка, словно мед на черством хлебе.

Чип перегнулся через стойку, ухмыльнулся и покачал головой.

«Вики, ты снова пытаешься заставить меня казаться более учёным, чем я есть на самом деле». Мне: «У меня нет докторской степени, но миссис Боттомли была настолько любезна, что сделала меня доктором еще до того, как я получил это звание». Вики снова покорно улыбнулась. «Какое значение имеет тезис?»

«Я думаю, это имеет большое значение для такого человека, как доктор Делавэр, который заслужил этот титул».

«Я уверен, что так и будет».

Он услышал яд в ее голосе и испытующе посмотрел на нее. Она покраснела и быстро отвернулась.

Он увидел настоящее. «Вики!» Снова?'

«Я хотел отдать это ей. «Она настоящий ангел».

«Это так, Вики». Он улыбнулся. «Еще один кролик?»

«Они ей нравятся, доктор Джонс».

«Мистер Джонс, Вики. Если вы действительно хотите использовать титул, просто называйте меня профессором или как-нибудь так. Звучит как классика. Вы так не думаете, доктор Делавэр?

'Конечно.'

«Я ошеломлен», — сказал он. Эта больница сбивает меня с толку.

Еще раз спасибо, Вики. «Это очень мило с твоей стороны».

Боттомли стал ярко-красным.

Чип повернулся ко мне. «Я тоже могу уйти, когда ты закончишь здесь».

Через тиковые двери мы попали в шумное и оживленное восточное крыло.

Ребенок, которого куда-то несли на носилках, плакал. Маленький мальчик под капельницей, его голова полностью покрыта бинтами. Чип посмотрел на него, нахмурившись, но ничего не сказал.

Когда мы подошли к лифтам, он покачал головой и сказал: «Старая добрая Вики. Бесстыдный подлиза. Она была с тобой довольно груба, не так ли?

«Я не вхожу в число ее любимцев».

'Почему нет?'

'Я не знаю.'

«Вы когда-нибудь сталкивались с ней раньше?»

'Нет. Я никогда раньше ее не встречал».

Он покачал головой. «Мне жаль тебя, но, похоже, она хорошо заботится о Кэсси. К тому же, Синди она нравится. Мне кажется, она напоминает Синди ее тетю. Знаете, ее воспитывала тетя. А еще медсестра, настоящая Кенау.

После того, как мы прошли мимо группы растерянных студентов, он сказал: «Тот факт, что Вики так на тебя реагирует, вероятно, как-то связан с тем, что она метит свою территорию, ты не думаешь?»

«Это возможно».

«Я часто вижу здесь что-то подобное. Собственническое отношение к пациентам.

«Как будто это статьи».

«Вы лично с этим сталкивались?»

'Конечно. Кроме того, наша позиция усиливает напряженность. Люди думают, что нам стоит льстить, потому что у нас есть какая-то прямая связь с местной властью. Я полагаю, вы знаете, кто мой отец.