— Извините за причиненное неудобство, сэр. — Но в его тоне ничего извиняющегося не было.


— Вы ведь лишь выполняете приказ, не так ли?


— Да, сэр.

* * *


Размещенные среди деревьев прожектора подсветки и низковольтные светильники направленного освещения создавали ночной пейзаж, который пришелся бы по душе Уолту Диснею. Перед особняком стоял полнометражный «бьюик-седан». С задним прожектором и массой антенн.


Дверь открыл Рэмп, одетый в синий блейзер, серые фланелевые брюки и рубашку в синюю полоску с воротничком безупречной формы; из кармашка торчал темно-бордовый квадратик. Но этот фешенебельный антураж не мешал видеть, что он расстроен. И зол.


— Доктор. — Не подав руки и предоставив мне самому закрыть дверь, он поспешил вернуться в дом.


Я вошел в холл. Перед зеленой лестницей стоял еще один человек, который внимательно рассматривал кожицу у основания одного из своих ногтей. Когда я подошел ближе, он поднял глаза. Окинул меня взглядом.


Он был на вид лет шестидесяти с небольшим, ростом чуть выше метра восьмидесяти, здоровяк, с большим крепким животом; его редкие седые волосы были напомажены бриль-кремом, мясистые черты сгрудились на широком лице цвета сырой поджелудочной железы. Очки в стальной оправе на толстом носу, жирные щеки сдавили маленький привередливый рот. На нем был серый костюм, кремовая рубашка, галстук в серую и черную полоску. Масонская булавка. На лацкане значок в виде американского флага. Зуммер на поясе. Обувь сорок четвертого размера.


Он продолжал рассматривать меня.


Рэмп сказал:


— Доктор, это наш начальник полиции, Клифтон Чикеринг. Шеф, это доктор Делавэр, психиатр Мелиссы.


По первому взгляду Чикеринга я понял, что разговор шел обо мне. Второй его взгляд дал мне понять, что он думает о психиатрах. Я подумал, что, если скажу ему, что я психолог, его мнение обо мне вряд ли изменится, но все-таки сделал эту поправку.


Он сказал:


— Доктор. — Он и Рэмп переглянулись. Он кивнул Рэмпу. Рэмп со злостью уставился на меня.


— Какого черта, — рявкнул он, — вы не сказали нам, что этот подонок вернулся в город?


— Вы имеете в виду Макклоски?


— А вы что, знаете еще одного подонка, который хотел бы причинить вред моей жене?


— Мелисса рассказала мне о нем конфиденциально. Я должен был с этим считаться.


— О, черт! — Рэмп повернулся ко мне спиной и стал ходить взад и вперед по холлу.


Чикеринг спросил:


— У девушки были особые причины хранить эту информацию в тайне?


— Почему вы не спросите у нее самой?


— Я спрашивал. Она говорит, что не хочет тревожить мать.


— Значит, вы получили ответ на ваш вопрос.


Чикеринг сказал «угу» и посмотрел на меня так, словно он — замдиректора школы, а я — подросток-психопат.


— Она могла бы сказать мне, — сказал Рэмп, остановившись. — Если бы я знал, то смотрел бы в оба, черт побери!


Я спросил:


— Что-нибудь указывает на то, что в этом исчезновении замешан Макклоски?


— Бог мой, — воскликнул Рэмп. — Он здесь, а она исчезла. Какие еще вам нужны доказательства?


— Он уже шесть месяцев находится в городе.


— Она впервые выехала одна. Он слонялся вокруг и ждал момента.


Я повернулся к Чикерингу.


— Судя по тому, что я видел, шеф, у вас тут все под очень жестким контролем. Каковы шансы на то, что Макклоски мог бы слоняться по округе, высматривать и подстерегать ее, оставаясь при этом незамеченным?


Чикеринг ответил:


— Нулевые. — Он повернулся к Рэмпу. — Это сильный аргумент, Дон. Если за всем этим стоит он, то мы очень скоро это узнаем.


Рэмп заметил:


— Откуда такая уверенность, Клиф? Вы же его еще не нашли?


Чикеринг нахмурился.


— У нас есть его адрес и все данные. Установлено наблюдение. Как только он вынырнет на поверхность, его сцапают быстрее, чем бесплатную порцию индейки на Скид-роу.


— Откуда ты взял, что он появится? Что, если он уехал куда-то, и…


— Дон, — сказал Чикеринг, — я понимаю…


— Ну, а я нет! — воскликнул Рэмп. — Как, черт возьми, наблюдение за его домом может что-то дать, если его там наверняка уже давно нет?


Чикеринг возразил:


— Преступный склад ума. У них склонность к возвращению на насиженное место.


Рэмп глянул на него с отвращением и снова зашагал взад и вперед.


Чикеринг побледнел на один тон. Слегка отваренная поджелудочная железа.


— Мы держим связь с полицейским управлением Лос-Анджелеса, с полицией Пасадены, Глендейла и с шерифами, Дон. К этому делу подключены все компьютеры. Номерные знаки «роллса» введены в списки оповещения. За ним не значится никакой машины, но просматриваются все списки угнанных.


— Сколько машин в этих списках? Десять тысяч?


— Все ищут, Дон. Все относятся к этому серьезно. Он не может уйти далеко.


Рэмп проигнорировал эти слова и продолжал вышагивать.


Чикеринг повернулся ко мне.


— Такую тайну нельзя было хранить, доктор.


Рэмп пробормотал:


— Что верно, то верно, черт побери!


Я сказал:


— Понимаю ваши чувства, но у меня не было выбора: Мелисса с юридической точки зрения является совершеннолетней.


Рэмп процедил:


— Значит, ваши действия законны, так? Это мы еще посмотрим.


С верхней площадки лестницы послышался голос:


— А ну-ка отстань от него, Дон!


Там стояла Мелисса, одетая в мужскую рубашку и джинсы; ее волосы были небрежно завязаны сзади в пучок. Из-за рубашки она казалась чрезмерно худой. Она быстро сбежала вниз по изогнутой лестнице, взмахивая руками так, как это делают бегуны трусцой.


Рэмп сказал:


— Мелисса…


Она остановилась перед ним, вздернув подбородок, сжав руки в кулаки.


— Просто оставь его в покое, Дон. Он ничего не сделал. Это ведь я попросила его сохранить все в тайне, и ему пришлось послушаться, так что отстань.


Рэмп выпрямился.


— Мы все это уже слышали…


Мелисса закричала:


— Да заткнись же ты наконец, черт возьми! Я не хочу больше слушать все это дерьмо.


Теперь настала очередь Рэмпа побледнеть. У него задрожали руки.


Чикеринг вмешался:


— Думаю, вам лучше успокоиться, юная леди.


Мелисса повернулась к нему и затрясла кулаком.


— Не смейте говорить мне, что я должна делать. Это вы должны быть на улице и делать свою работу — заставлять ваших тупых копов искать мою мать, а не стоять тут как столб вместе с ним и попивать наше виски.


Лицо Чикеринга напряглось от ярости, но потом сложилось в бледную улыбку.


— Мелисса! — сказал Рэмп.


— Мелисса! — передразнила она его гневный тон. — У меня нет времени слушать эту чушь! Мама где-то там, и надо найти ее. Так что давайте не будем искать козлов отпущения, а просто подумаем, как ее найти!


— Мы как раз этим и занимаемся, юная леди, — сказал Чикеринг.


— Как? Патрулированием квартала? Какой в этом смысл? Ее уже нет в Сан-Лабрадоре. Если бы она была здесь, ее давно бы уже засекли.


Чикеринг ответил после минутной паузы:


— Мы делаем все, что можем.


Это прозвучало неубедительно. Он понял это. По выражению лиц Рэмпа и Мелиссы.


Он застегнул пиджак. Немного туговато в талии. Повернулся к Рэмпу.


— Я могу остаться, сколько тебе нужно, но в твоих же интересах мне лучше быть там, на улицах.


— Конечно, — вяло согласился Рэмп.


— Выше голову, Дон. Мы найдем ее, не беспокойся.


Рэмп пожал плечами и пошел прочь, куда-то в глубину дома.


Чикеринг сказал:


— Приятно было с вами познакомиться, доктор. — Его указательный палец был нацелен на меня, словно револьвер. Он повернулся к Мелиссе. — Юная леди, до свидания.


Он вышел без провожатого. Когда дверь за ними закрылась, Мелисса заявила:


— Идиот. Все знают, что он идиот, — все ребята за глаза над ним насмехаются. По сути дела, в Сан-Лабрадоре не бывает преступлений, так что принимать вызов ему не от кого. Но это не из-за того, что он какой-то там особенный, а просто потому, что чужаков здесь видно невооруженным глазом. И полиция трясет всякого, кто не похож на богача.


Она говорила быстро, но без запинки. Голос лишь слегка повышен — след той паники, которую я слышал по телефону.


Я заметил:


— Типичная ситуация маленького городка.


Она сказала:


— А это и есть маленький городишко. Дыравилл. Здесь ничего никогда не происходит. — Она наклонила голову и покачала ею. — Только теперь кое-что произошло. Это я виновата, доктор Делавэр, я должна была сказать ей о нем.


— Мелисса, нет никаких указаний на то, что Макклоски имеет к этому какое-то отношение. Ведь ты сама только что говорила о том, как полиция трясет чужаков. Совершенно исключено, чтобы кто-то мог подстерегать ее, оставаясь незамеченным.


— Подстерегать. — Она вздрогнула, выдохнула. — Надеюсь, что вы правы. Тогда где же она? Что с ней случилось?


Я тщательно подбирал слова.


— Возможно, Мелисса, что с ней ничего не случилось. Что она поступила так по своей воле.


— Вы хотите сказать, что она сбежала?


— Я хочу сказать, что она могла поехать прокатиться и решила продлить прогулку.


— Такого не может быть! — Она яростно затрясла головой. — Просто не может!


— Мелисса, когда я разговаривал с твоей мамой, у меня сложилось впечатление, что она тяготится своим положением — действительно жаждет получить какую-то свободу.


Она продолжала качать головой. Повернулась спиной ко мне, лицом к зеленой лестнице.


Я сказал:


— Она говорила мне о том, что готова сделать гигантские шаги. О том, что стоит перед открытой дверью и должна выйти за порог. Говорила, что этот дом давит на нее, не дает дышать. У меня осталось четкое впечатление, что ей хотелось выйти, что у нее даже была мысль перебраться в другое место, когда ты уедешь учиться.


— Нет! Она ничего с собой не взяла — я проверила ее комнату. Все ее чемоданы на месте. Я знаю все содержимое ее шкафа — она не взяла абсолютно ничего из одежды!


— Я и не говорю, что она заранее планировала уехать, Мелисса. Я имею в виду нечто спонтанное. Импульсивное.


— Нет. — Она опять резко тряхнула головой. — Она бы так не сделала. Не поступила бы так со мной.


— Ты ее главная забота. Но вдруг эта вновь обретенная свобода немножко… опьянила ее? Сегодня она настояла на том, что сама поведет машину — хотела ощутить себя за рулем. Может, выехав на дорогу, сидя за рулем своей любимой машины, она почувствовала такой подъем, что просто продолжала ехать вперед и вперед. Это никак не связано с ее любовью к тебе. Но иногда, когда что-то начинает меняться, эти изменения происходят очень быстро.


Она закусила губу, проглотила слезы и спросила очень тихим голосом:


— Вы правда думаете, что с ней все в порядке?


— Думаю, что тебе следует сделать все возможное и невозможное, чтобы найти ее. Но я не стал бы предполагать худшего.


Она вдохнула и выдохнула несколько раз, стукнула себя кулаком по ребрам. Помяла кисти рук.


— Выехала на дорогу. И просто ехала и ехала. Ну и ну. — Она широко открыла глаза, словно с интересом вглядывалась в воображаемую картину. Потом интерес уступил место обиде. — Нет, я просто не могу себе этого представить — она бы так со мной не поступила.


— Она очень любит тебя, Мелисса, но…


— Да, любит, — сказала она сквозь слезы. — Да, она любит меня. И я хочу, чтобы она вернулась!


Слева от нас послышались шаги по мраморному полу. Мы повернулись в ту сторону.


Там стоял Рэмп с перекинутым через руку блейзером.


Мелисса торопливо попыталась руками вытереть слезы, но у нее это плохо получилось.


Он сказал:


— Прости меня, Мелисса, ты была права, нет смысла винить кого-то в случившемся. Сожалею, если и вас я тоже обидел, доктор.


Я ответил:


— Ничего, я не обиделся.


Мелисса от него отвернулась.


Он подошел и протянул мне руку.


Мелисса постукивала ногой и пальцами расчесывала волосы.


Рэмп сказал:


— Мелисса, я понимаю, что ты чувствуешь… Суть дела в том, что это касается всех нас. Нам всем надо держаться вместе. Чтобы вернуть ее.


Мелисса, не глядя на него, спросила:


— Что ты хочешь от меня?


Он бросил на нее озабоченный взгляд, казавшийся искренним. Отцовским. Она не обратила на него внимания. Он сказал:


— Я знаю, что Чикеринг — дурак. Я доверяю ему не больше, чем ты. Так что давай вместе все обсудим. Посмотрим — может, хоть что-нибудь придумаем.


Он протянул к ней руки. Застыл в мольбе. На лице — неподдельная боль. Или он был талантливее самого Оливье.


Она отозвалась:


— Ладно. — Должно быть потребовалось некоторое усилие, чтобы это прозвучало настолько безразлично.


Он продолжал:


— Послушайте, какой смысл стоять здесь просто так? Давайте пройдем в дом и расположимся возле телефона. Могу я вам предложить что-нибудь выпить, доктор?


— Кофе, если можно.


— Конечно.


Мы прошли вслед за ним через дом и устроились в задней комнате с французскими дверями и расписными балками на потолке. И сад, и просторные лужайки, и теннисный корт купались в изумрудном свете. Бассейн лежал ромбом переливчатой сини. В автомобильном «стойле» были закрыты все двери, кроме одной.


Рэмп снял трубку стоявшего на приставном столике телефона, нажал две цифры и сказал:


— Подайте кофе в задний кабинет, пожалуйста. Три чашки. — Кладя трубку, он обратился ко мне:


— Располагайтесь поудобнее, доктор.


Я уселся в кожаное клубное кресло, обивка которого потрескалась от солнца и приобрела цвет хорошо объезженного седла. Мелисса примостилась на ручке кресла с плетеной спинкой, стоявшего поблизости. Закусила губу. Стала теребить свой «лошадиный хвост».


Рэмп остался стоять. Ни один волосок не выбился у него из прически, но лицо выдавало нервное напряжение.


Через минуту вошла Мадлен с кофейником и молча поставила все на стол. Рэмп поблагодарил ее, отпустил и налил три чашки кофе. Черный для меня и для себя, со сливками и сахаром для Мелиссы. Она взяла у него чашку, но пить не стала.


Мы с Рэмпом пили маленькими глотками.


Никто не проронил ни слова.


Рэмп нарушил молчание:


— Позвоню-ка я еще раз в Малибу. — Он набрал комбинацию цифр номера. Подержал трубку несколько секунд возле уха, потом опустил на рычаг. При этом так бережно обращался с аппаратом, словно в нем заключалась его судьба.


Я спросил:


— А что в Малибу?


— Наш… Джинин пляжный домик. Брод-Бич. Не думаю, что она поехала бы туда, но это единственное место, которое приходит в голову.


Мелисса сказала.


— Это же смешно. Ведь она ненавидит воду.


Рэмп, тем не менее, нажал еще несколько кнопок, подождал, несколько секунд и положил трубку.


Мы отпили несколько глотков кофе.


Закусили еще одной порцией молчания.


Мелисса поставила свою чашку и заявила:


— Это глупо.


Прежде чем Рэмп или я успели ответить, зазвонил телефон.


Мелисса оказалась проворнее Рэмпа и схватила трубку.


— Да, но поговорите сначала со мной… Просто говорите и все, черт возьми, — ведь именно я… Что? Ну, нет! Что вы… это смешно. Как вы можете быть уверены? Это глупо… нет, я абсолютно способна на это… нет, это вы послушайте меня, вы.


Она осталась стоять с открытым ртом. Отвела трубку от лица и уставилась на нее.


— Он дал отбой!


— Кто? — спросил Рэмп.


— Этот дурак Чикеринг! Этот осел не стал со мной разговаривать!


— Что он хотел сказать?


— Макклоски, — пояснила она, все еще не сводя глаз с телефонной трубки. — Они его нашли. В деловой части Лос-Анджелеса. В лос-анджелесской полиции его допросили и отпустили на все четыре стороны.


— Боже правый! — воскликнул Рэмп. Он выхватил у нее трубку и начал торопливо нажимать кнопки, оттягивая воротник рубашки и скрипя зубами.


— Клиф? Это Дон Рэмп. Мелисса сказала, что ты… Я это понимаю, Клиф… Знаю, что она… Это пугающее известие, но нет никаких оснований… хорошо. Я знаю, что ты… да, да… — Он нахмурился и покачал головой. — Просто расскажи мне, как это произошло… так… так… Но как ты можешь быть уверен, Клиф? Мы ведь говорим не о каком-то святом, черт возьми, Клиф… так… ну да, но… и все же, неужели никак нельзя было… Хорошо. Но что, если… Ладно, обязательно. Спасибо, что позвонил, Клиф. Держи с нами связь.


Положив трубку, он сказал:


— Он извиняется за то, что прервал разговор. Говорит, что сказал тебе, что занят, что пытается отыскать твою маму, а ты продолжала… грубить ему. Он просит передать тебе, что действует исключительно в интересах твоей матери.


Мелисса стояла и смотрела в пространство перед собой остановившимся взглядом.


— Он был у них в руках, и они его отпустили.


Рэмп обнял ее за плечи, и она не сопротивлялась. Она казалась одеревеневшей. Покинутой. Мне случалось видеть восковые фигуры, в которых было больше жизни.


— Очевидно, — сказал Рэмп, — он может дать отчет о своем местонахождении в каждую минуту дня — у них нет оснований задерживать его. Им пришлось его отпустить, Мелисса. По закону.


— Ослы, — негромко проговорила она. — Проклятые ослы! Какое имеет значение, где он был весь день? Он ничего не делает сам — он нанимает других все делать за него. — Она повысила голос до крика. — Он нанимает других! Что из того, что его самого там не было!


Вырвавшись из-под руки Рэмпа, она схватилась за лицо и испустила вопль отчаяния и разочарования, Рэмп хотел было подойти к ней, но передумал и посмотрел на меня.


Я подошел к ней. Она отступила в угол комнаты и повернулась лицом к стене. Она стояла в углу, словно наказанный ребенок, и всхлипывала.


Рэмп грустно смотрел на меня.


Мы оба понимали, как бы пригодился ей отец в такую минуту. Ни один из нас не подходил на эту роль.


Через какое-то время она перестала плакать. Но из угла не вышла.


Я сказал:


— Никто из нас двоих не уверен в способностях Чикеринга. Может, следовало бы обратиться к частному детективу.


Мелисса уточнила:


— К вашему другу!


Рэмп посмотрел на нее с внезапным любопытством.


Она обратилась ко мне:


— Расскажите ему.


Я повиновался.


— Вчера мы с Мелиссой говорили о том, что неплохо было бы получить кое-какие сведения о Макклоски. Один мой друг — детектив из лос-анджелесского полицейского управления, сейчас в отпуске. Очень компетентный, с большим опытом. Он согласился провести это расследование. Вероятно, согласится расследовать и исчезновение вашей жены. Если она объявится в ближайшее время, вы, может быть, все равно захотите проверить Макклоски. Возможно, конечно, что у ваших адвокатов уже есть кто-то, с кем они работают…


— Нет, — сказала Мелисса, — я хочу, чтобы это сделал ваш друг. Точка.


Рэмп посмотрел на нее, потом на меня.


— Я не знаю, с кем они работают — адвокаты, я имею в виду. Нам никогда еще не приходилось сталкиваться с чем-нибудь подобным. Этот ваш друг, он действительно хороший детектив?


Мелисса перебила его:


— Он ведь уже сказал, что хороший. Я хочу его, и я плачу.


— Этого не потребуется, Мелисса. Заплачу я.


— Нет, я. Это моя мама, и будет именно так, как я говорю.


Рэмп вздохнул.


— Мы поговорим об этом позже. А пока, доктор Делавэр, будьте так любезны, позвоните вашему другу…


Снова зазвонил телефон. Оба они резко повернулись на звонок.


На этот раз Рэмп успел первым взять трубку.


— Да? А, здравствуйте, доктор… нет, к сожалению. Она еще не… да, я понимаю.


Мелисса сказала:


— Это она. Если бы она позвонила раньше, мы бы раньше начали искать.


Рэмп прикрыл свободное ухо.


— Простите, доктор, я не расслышал. Ах, так. Очень любезно с вашей стороны. Но нет, я не вижу никакой настоятельной необходимости вам… Одну минуту.


Прикрыв трубку другой рукой, он посмотрел на меня.


— Доктор Каннингэм-Гэбни спрашивает, не нужно ли ей сюда приехать. Что вы скажете?


— Она располагает какой-нибудь… клинической информацией относительно миссис Рэмп, которая помогла бы нам найти ее?


— Вот, поговорите с ней сами, — сказал он, протягивая мне трубку.


Я взял ее и сказал:


— Доктор Каннингэм-Гэбни, это Алекс Делавэр.


— Доктор Делавэр. — Все тот же хорошо поставленный голос, частично утративший свою мелодичность. — Я очень встревожена сегодняшними событиями. Не было ли у Мелиссы с матерью какой-либо конфронтации перед ее исчезновением?


— Почему вы об этом спрашиваете?


— Джина звонила мне сегодня утром и дала понять, что была какая-то неприятность — Мелисса пропадала всю ночь с каким-то мальчиком, что-то в этом роде.


Глядя на Мелиссу, я сказал:


— Это в общем соответствует действительности, доктор, но сомневаюсь, чтобы это послужило причиной.


— Вы так думаете? Любая необычная стрессовая ситуация способна толкнуть такого человека, как Джина Рэмп, на непредсказуемый поступок.


Мелисса смотрела прямо на меня.


Я продолжал:


— Почему бы нам с вами не посоветоваться? Не обсудить какие-то важные в клиническом отношении факторы, могущие пролить свет на случившееся?


Пауза.


— Она ведь там, правда? Наблюдает?


— В общем, да.


— Хорошо. Думаю, мне не стоит приезжать туда и своим появлением провоцировать еще одну конфронтацию. Может быть, вы приедете ко мне в офис, прямо сейчас?


— Ну что ж, — согласился я, — если Мелисса не будет против.


— Эта деточка и так забрала слишком большую власть, — резко сказала она.


— Может быть, но с клинической точки зрения мне это кажется целесообразным.


— Ну хорошо. Проконсультируйтесь с ней.


Я прикрыл трубку и обратился к Мелиссе:


— Как ты смотришь на то, чтобы мне с ней встретиться? В клинике. Обменяться фактами — психологическими данными — и попытаться вычислить, где твоя мама.


— Вроде бы неплохая мысль, — заметил Рэмп.


— Конечно, — раздраженно бросила Мелисса. — Делайте, что считаете нужным. — Она махнула рукой с той же бесцеремонностью, с какой два дня назад громила клинические потуги.


Я сказал:


— Я могу оставаться здесь, сколько тебе нужно.


— Нет-нет. Можете ехать прямо сейчас. Со мной будет все нормально. Поезжайте, поговорите с ней.


Я ответил в трубку:


— Буду у вас через полчаса, доктор Каннингэм-Гэбни.


— Урсула. Прошу вас. В такие моменты тире становится чертовски неудобным. Вы знаете, как сюда доехать?


— Мелисса расскажет мне.


— Да-да, конечно.

* * *


Перед тем как выехать, я позвонил Майло домой и услышал голос Рика в автоответчике. И Мелисса, и Рэмп оба поникли, когда я сказал им, что его нет дома, и я понял, какие большие надежды они возлагали на его сыскные способности. Сомневаясь в том, что оказываю ему услугу, вовлекая в дела высшего общества, я записал ему просьбу позвонить мне в клинику Гэбни в ближайшие два часа, а после этого времени — домой.


Когда я уже собирался уходить, раздался звонок в дверь. Мелисса вскочила и выбежала из комнаты. Рэмп пошел за ней длинным, натренированным для тенниса шагом.


Я замыкал шествие, и в таком порядке мы оказались в переднем холле. Мелисса открыла дверь и впустила черноволосого юношу лет двадцати. Он сделал шаг в сторону Мелиссы с таким видом, будто хотел ее обнять. Увидел Рэмпа и остановился.


Он был невысокого роста — чуть выше метра семидесяти, худощавый, с оливковой кожей, полными, красиво изогнутыми губами и задумчивыми карими глазами под густыми бровями. У него были черные курчавые волосы, коротко остриженные сверху и с боков и более длинные сзади. На нем была короткая красная курточка, как у помощника официанта, черные брюки, белая рубашка и черный галстук-бабочка. В одной руке у него позвякивала связка ключей от машин. Он тревожно оглянулся вокруг себя.


— Что-нибудь случилось?


— Ничего, — ответила Мелисса. Он подошел ближе к ней.


Рэмп сказал:


— Привет, Ноэль.


Юноша поднял глаза.


— Все в порядке, мистер Рэмп. Хорхе занимается машинами. Сегодня их не так много.


Мелисса тронула юношу за рукав и заявила:


— Пошли отсюда.


Рэмп сказал:


— Куда это ты собралась?


Мелисса ответила:


— Туда. Искать ее.


Рэмп продолжал:


— Ты действительно думаешь…


— Да, думаю. Пошли же, Ноэль. — Она потянула его за рукав красной куртки.


Юноша взглянул на Рэмпа.


Рэмп повернулся ко мне. Я принял вид сфинкса. Рэмп сказал:


— Ладно, Ноэль, ты свободен до конца вечера. Но будь осторожен…


Он не успел закончить фразу, а эти двое уже исчезли за дверью. Стук захлопнувшейся двери эхом прокатился по дому.


Несколько секунд Рэмп стоял и смотрел на нее, потом устало повернулся ко мне.


— Не хотите ли выпить чего-нибудь, доктор?


— Нет, благодарю. Меня ждут в клинике Гэбни.


— Ах да, конечно.


Он проводил меня до двери.


— У вас есть свои дети, доктор?


— Нет.


Казалось, это его разочаровало.


Я сказал:


— С ними бывает трудно.


Он согласился:


— Не то слово. Она ведь умная девочка — иногда я думаю, что от этого нам всем приходится еще хуже, в том числе и ей самой. Джина говорила мне, что вы лечили ее много лет назад, когда она была совсем маленькая.


— С семи до девяти лет.


— С семи до девяти лет, — повторил он. — Два года. Значит, вы провели с ней больше времени, чем я. Наверно, знаете ее намного лучше, чем я.


— Это было очень давно, — сказал я. — Я видел ее совсем с другой стороны.


Он пригладил усы и подергал себя за воротничок.


— Она так и не приняла меня — наверно, никогда не примет. Ведь так?


— Все может измениться, — осторожно заметил я.


— Вы так думаете?


Он открыл дверь навстречу диснеевским огням и прохладному ветерку. Я вспомнил, что не узнал у Мелиссы дорогу в клинику, и сообщил об этом ему.


Он сказал:


— Это не проблема. Я найду дорогу с закрытыми глазами. Часто туда ездил. Когда это было нужно Джине.

14


На пути в Пасадену я поймал себя на том, что вглядываюсь в подъездные аллеи, проверяю листву, обшариваю глазами улицы — не замечу ли где неправильно падающую тень или блеск хрома. Контуры лежащей на земле женской фигуры.


Глупо. Ведь здесь уже побывали профессионалы: в радиусе десяти кварталов я видел три патрульные машины сан-лабрадорской полиции, одна из которых полквартала ехала за мной, потом вернулась к патрулированию.


Глупо, потому что улицы просматривались во все стороны, так что брошенный трехколесный велосипед можно было заметить за целый квартал.


В этом районе не оставляли секретов на улице.


Куда же Джина Рэмп повезла свои?


Или их у нее отобрали?


Несмотря на собственные слова ободрения, сказанные Мелиссе, я не смог убедить самого себя в том, что все это — какое-то нежданное просветление в состоянии фобии.


Судя по всему, что я видел, Джина была натурой уязвимой. Хрупкой. Простой спор с дочерью вызвал у нее приступ.


Она вряд ли смогла бы адекватно реагировать на реальный мир — что бы это ни значило.


Так что я, сидя за рулем машины, продолжал искать.


Наплевав на здравый смысл и от этого чувствуя себя чуточку лучше.


Клиника Гэбни занимала просторный угловой участок, в фешенебельном районе, который начал неохотно сдавать позиции многоквартирным домам и магазинам. Раньше это здание было чьим-то домом. Большой, двухэтажный, облицованный по бокам коричневой плиткой коттедж кустарной постройки стоял в глубине участка, за широкой, ровной лужайкой. Три огромные сосны накрывали траву своей тенью. Крыльцо-веранду во всю ширину фасада затемнял навес. Обилие резного дерева, редкие окна в массивных переплетах. Некрасиво и тускло освещенное здание казалось пародией на стиль «грин-энд-грин», сотворенной каким-нибудь поденщиком от архитектуры. Никакой вывески, указывающей на то, что там внутри.


Спереди участок ограничивала низкая стенка из вделанных в цемент каменных осколков. Простой проем в стене открывал доступ на цементную пешеходную дорожку. Левее от закрепленных в открытом состоянии ворот начиналась длинная и узкая подъездная аллея. Припаркованный в начале аллеи «сааб-турбо-9000» белого цвета блокировал въезд. Оставив свою машину на улице — Пасадена в этом отношении была более терпимой, чем Сан-Лабрадор, — я пошел по дорожке к дому.


На входной двери была укреплена белая фарфоровая табличка, размером и формой напоминающая сигару, с надписью «ГЭБНИ» черными печатными буквами. Дверной молоток был в виде оскаленной львиной морды с бронзовым кольцом в зубах и освещался сверху маленькой желтой лампочкой. Я поднял кольцо и отпустил. Дверь загудела — до-диез. Я был почти уверен.


На крыльце загорелась вторая лампочка. Секунду спустя дверь открылась. На пороге стояла Урсула Каннингэм-Гэбни в бордовом вязаном платье с фестонами по вырезу. Платье заканчивалось на два дюйма выше колен и подчеркивало ее высокий рост. То же самое подчеркивали вертикальные рубчики рисунка вязки. Туфли на высоких каблуках были завершающим штрихом.


Перманент, с которым она была изображена на фотографии в газете, уступил место приглаженным прядям цвета сливочной помадки. Очки а-ля Джон Леннон висели на цепочке, конкурируя за место на груди с ниткой жемчуга. Сама грудь была выпукло-вогнутой именно там, где положено. У нее была тонкая талия и ровные, необыкновенно длинные ноги. Правильный контур лица; лицо прекрасной лепки и гораздо красивее, чем на фотографии. И моложе. Она выглядела, пожалуй, чуть старше тридцати. Гладкая шея, подтянутая линия подбородка, большие карие глаза и четкие черты лица, не требующие камуфляжа. Но его на ней было предостаточно: светлое основание, искусно наложенный румянец, фиолетовые тени на веках, темно-красная помада. Удавшаяся попытка создать впечатление строгости.


— Доктор Делавэр? Входите.


— Алекс, — сказал я. — Чтобы соблюсти паритет.


На секунду она растерялась, но потом сориентировалась:


— Да, конечно. Алекс.


И улыбнулась. И тут же отключила улыбку.


Жестом она пригласила меня пройти в помещение, которое могло бы показаться внушительных размеров холлом, если бы я только что не побывал в усадьбе Дикинсонов. Паркетные полы, отделанные панелями из мореного дуба, стены цвета коричневого крема для обуви, простые скамьи, стоячие вешалки для верхней одежды, часы, на циферблате которых под цифрой 12 было написано «САНТА-ФЕ», а над цифрой 6 — «ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА». По стенам висело несколько размытых калифорнийских пленэрных пейзажей — вещи подобного рода художественные галереи в Кармеле уже много лет пытаются представлять и продавать в качестве шедевров.


Гостиная была налево, видимая за полуоткрытой раздвижной деревянной дверью. Снова обшитые дубом двери, снова пейзажи — Йосемити, Долина смерти, побережье в окрестностях Монтеррея. Составленные в круг стулья с черной обивкой и прямыми спинками. Задернутые плотные шторы на окнах. Слева, где в доме была бы столовая, располагалась приемная, обставленная разношерстными диванчиками и журнальными столиками.


Она шла на несколько шагов впереди меня, направляясь в глубину дома. Быстрые, решительные шаги. Плотно облегающее платье. Плавное движение ягодичных мышц. Никаких праздных разговоров.


Она остановилась, открыла дверь и придержала ее.


Я вошел в комнату, где в прежние времена жила, вероятно, горничная. Комната была маленькая, темноватая, с серыми стенами и низким потолком. Мебель простая, современная: стул с низкой спинкой — сосна, серая кожа — за сосновым письменным столом. Два боковых стула. На стене позади стола — три уставленные учебниками полки. Левее стену заполняли дипломы. Единственное окно в боковой стене было закрыто серой плиссированной шторой.


Единственное произведение искусства рядом с полками. Гравюра сухой иглой работы Кассатт. Мать и дитя.


Вчера я видел еще одну работу этой художницы. И тоже в простой комнате в серых тонах.


Некое терапевтическое родство душ?


На ум невольно пришла загадка курицы и яйца.


Урсула Каннингэм-Гэбни обошла письменный стол, уселась и скрестила ноги. Платье поехало вверх. Поправлять его она не стала. Надела очки и уставилась на меня.


— Все еще никаких следов?


Я покачал головой.


Она нахмурилась, подвинула очки повыше на своем тонком прямом носу.


— А вы моложе, чем я ожидала.


— То же самое могу сказать и я о вас. Кроме того, вы успели получить две докторские степени.


— На самом деле все было не так уж гениально, — сказала она. — Я перепрыгнула через два класса в начальной школе, начала учиться в Тафте в пятнадцать и поступила в аспирантуру при Гарварде в девятнадцать. Лео Гэбни был моим преподавателем и главным наставником — помог избежать некоторых нелепостей, о которые может споткнуться человек. У меня двойная специализация — клиническая и психобиология; я прошла полный цикл подготовительных лекций по медицине. Поэтому Лео и предложил мне перейти на медицинский факультет. Исследованиями для диссертации я занималась первые два года, соединила психологическую интернатуру с работой психиатра-практика и в итоге получила патент в обеих областях.


— Похоже, вам пришлось покрутиться.


— Это было чудесно, — произнесла она без намека на улыбку. — Чудесные были годы.


Она сняла очки и положила руки на стол ладонями вниз.


— Итак, — сказала она, — как нам следует расценивать исчезновение миссис Рэмп?


— Я полагал, что вы сможете просветить меня на этот счет.


— Мне хотелось бы воспользоваться тем, что вы виделись с ней совсем недавно.


— Я думал, вы с ней встречаетесь каждый день.


Она покачала головой.


— Уже нет. Мы сократили наши индивидуальные сеансы до двух-четырех раз в неделю, в зависимости от ее потребностей. Последний сеанс был во вторник — в тот день, когда вы позвонили. Все у нее шло прекрасно. Именно поэтому мне показалось, что вы вполне можете с ней поговорить. Что случилось с Мелиссой, почему она так расстроилась?


— Миссис Рэмп пыталась дать Мелиссе понять, что с ней все в порядке, что Мелисса может спокойно ехать в Гарвард. Мелисса рассердилась, выскочила из комнаты и убежала, а у ее матери случился этот ее приступ. Но она сама с ним справилась — вдохнула лекарство, которое называла мышечным релаксантом, и дышала определенным образом, пока приступ не прошел.


Она кивнула.


— Транквизон. Очень перспективное лекарство. Мы с мужем одними из первых применили его в клинических целях. Главное его преимущество — большая избирательность. Он действует непосредственно на симпатическую нервную систему и, по-видимому, не влияет на таламус и лимбическую систему. Более того, до сих пор никто не обнаружил вообще никакого влияния этого препарата на ЦНС. А это значит, что эффект привыкания к нему гораздо ниже — он не создает ни одной из проблем, с которыми связано применение валиума или ксанакса. Введение же через дыхательные пути означает быстрое восстановление дыхания, что, в свою очередь, оказывает общее благотворное воздействие на весь синдром. Единственный недостаток состоит в том, что это воздействие быстро проходит.


— У нее, во всяком случае, все получилось. Она успокоилась относительно быстро и была довольна тем, что сама справилась.


— Именно над этим мы и работаем, — сказала она. — Самоуважение. Мы используем лекарство в качестве трамплина для познавательной перестройки. Мы даем нашим пациентам познать успех, затем учим их видеть себя в силовой роли — рассматривать приступ не как трагедию, а как вызов их силе. Добиваться маленьких побед и на этом фундаменте строить дальше.


— Для нее это определенно была победа. Успокоившись, она поняла, что вопрос с Мелиссой остался нерешенным. Это расстроило ее, но приступ не повторился.


— И как она реагировала на это?


— Отправилась на поиски Мелиссы.


— Прекрасно, прекрасно. Ориентация на действие.


— К несчастью, Мелиссы в доме не оказалось — она уехала со своим другом. Я с полчаса посидел с миссис Рэмп, ожидая ее возвращения. После этого я Мелиссы больше не видел.


— Как вела себя миссис Рэмп, пока вы ждали?


— Сдержанно. Беспокоилась о том, как ей теперь все уладить с Мелиссой. Но паники никакой не было — напротив, она казалась вполне спокойной.


— И когда же Мелисса в конце концов вернулась?


Я обнаружил, что не знаю, и так ей и сказал.


— Значит, — рассуждала она, — все это, должно быть, повлияло на Джину больше, чем ей хотелось показать. Даже мне. Утром она позвонила и сказала, что у них было столкновение. В ее голосе слышалось напряжение, но она уверила меня, что с ней все в порядке. Способность пациента воспринимать себя как человека, уверенного в своих силах, настолько важна для лечения, что я не стала с ней спорить. Но я поняла, что нам с ней надо поговорить, Я предложила ей на выбор: индивидуальное собеседование или обсуждение в группе. Она сказала, что попробует группу — сегодня как раз был день очередного группового сеанса, — и, если это не поможет, то она, наверное, останется после занятия и все обсудит со мной с глазу на глаз. Вот почему меня так удивило, что она вообще не явилась, — я полагала, что этот сеанс должен был иметь для нее большое значение. В перерыве между первой и второй половиной группового занятия, в четыре часа, я позвонила к ней домой, говорила с ее мужем и узнала, что она отправилась на занятие в половине третьего. Я не хотела волновать его, но все-таки посоветовала обратиться в полицию. Я не успела кончить фразу, как услышала там крики и вопли.


Она остановилась и подалась вперед, так что ее груди улеглись на крышку стола.


— Видимо, Мелисса вошла в комнату и — по своему обычаю всюду совать свой нос — спросила у отчима, что происходит, он ей сказал, и она закатила истерику.


Она опять замолчала. Груди остались на месте, словно приношение.


Я заметил:


— Похоже, вы не очень жалуете Мелиссу.


Она повела плечами, откинулась на спинку стула.


— Разве мы это должны сейчас обсуждать?


— Пожалуй, нет.


Теперь она попыталась одернуть подол платья. Когда он не поддался, потянула сильнее.


— Ладно, — сказала она. — Вы ее защищаете. Я знаю, что люди, занимающиеся проблемами детей, постоянно оказываются втянутыми в ситуации подобного рода. Иногда это может быть даже необходимо. Но это не имеет никакого отношения к тому, с чем мы столкнулись в данный момент. Здесь перед нами кризисная ситуация. Женщина с серьезнейшей формой фобии, один из самых тяжелых случаев в моей практике, а практика у меня богатая. И она у нас оказалась предоставленной самой себе вынужденной реагировать на внешние воздействия, к которым совершенно не готова; она нарушила свой лечебный режим — предприняла шаги, для которых еще не созрела. И все это под давлением взаимоотношений с крайне неврастеничной девочкой-подростком. И вот здесь вступает в действие моя защитная функция. Я должна думать о своей больной. Вы, без сомнения, видите, что в отношениях между ними присутствует патология.


Она несколько раз принималась быстро мигать. Румяна у нее на щеках стали ярче от проступившего под ними настоящего румянца.


Я сказал:


— Может быть. Но не Мелисса изобрела эти отношения. Они не родились естественным путем, их сделали такими. Зачем же винить жертву?


— Уверяю вас…


— И потом я не вижу, почему вы чувствуете необходимость искать причину исчезновения в конфликте между матерью и дочерью. Ведь раньше Джина Рэмп никогда не позволяла Мелиссе путаться под ногами у своей патологии.


Она откатилась вместе с креслом немного назад, не спуская с меня глаз.


— А сейчас кто винит жертву?


— Ладно, — уступил я. — Так мы ни до чего не договоримся.


— Ни до чего. У вас есть еще информация для меня?


— Полагаю, вам знакомы обстоятельства, которые привели к возникновению фобии, — эта история с кислотой?


— Вы полагаете правильно, — произнесла она, почти не двигая губами.


— Человек, который сделал это, — Джоэль Макклоски — вернулся.


Ее губы образовали букву «о», но не издали никакого звука. Она поставила ноги параллельно и сжала колени.


— Вот черт, — сказала она. — Когда это произошло?


— Полгода назад, но он не звонил и никак не беспокоил семью. Нет никаких указаний на то, что он как-то замешан в исчезновении. Его допросили в полиции, но он представил алиби, и его отпустили. Если бы он хотел причинить какие-нибудь неприятности, то у него было для этого вполне достаточно времени — из тюрьмы он вышел шесть лет назад. И ни разу не пытался войти в контакт ни с ней, ни с кем-либо еще в семье.


— Шесть лет!


— Шесть лет, как его выпустили из тюрьмы. Бóльшую часть этого времени он провел за пределами штата.


— Она мне ни словом не обмолвилась.


— Она этого не знала.


— Тогда откуда это знаете вы?


— Мелисса недавно узнала и рассказала мне.


Ее ноздри раздулись.


— И не сказала матери?


— Не хотела ее тревожить. Собиралась нанять частного детектива, чтобы тот проверил Макклоски.


— Гениально. Просто гениально. — Она покачала головой. — В свете случившегося вы согласны с таким решением?


— В тот момент казалось разумным не травмировать миссис Рэмп. Если бы детектив обнаружил, что Макклоски опасен, то ей бы сообщили.


— А как Мелисса узнала, что Макклоски вернулся?


Я повторил ей то, что мне было известно.


Она сказала:


— Невероятно. Ну, эта девочка с инициативой, приходится признать. Но ее вмешательство…


— Так она рассудила, и еще совсем не ясно, что ее решение было ошибочным. Вы, например, можете сказать с уверенностью, что на ее месте сообщили бы обо всем миссис Рэмп?


— Было бы неплохо иметь возможность выбора.


У нее был скорее обиженный, чем рассерженный вид.


Какая-то часть меня хотела извиниться. А другая часть хотела прочитать ей лекцию о правильном общении с семьей пациента.


Она снова заговорила:


— Все это время я упорно старалась показать ей, что внешний мир безопасен для нее, а он был, оказывается, на свободе.


Я сказал:


— Послушайте, пока ведь действительно нет никаких оснований считать, что произошло что-нибудь страшное. У нее могло что-то случиться с машиной. Или она просто решила немножко размяться, расправить крылышки. Тот факт, что она предпочла ехать сюда самостоятельно, по-моему, указывает именно на это.


— Значит, возвращение этого типа вас совершенно не беспокоит? А вдруг все шесть месяцев он подкарауливал ее?


— Вы часто бывали в этом доме. Когда вы с миссис Рэмп прогуливались вокруг квартала, вы хоть раз видели его? Его или кого-то другого?


— Нет, но я и не могла бы. Мое внимание было сосредоточено на ней.


— Даже и в этом случае, — сказал я. — Сан-Лабрадор не такое место, где можно безнаказанно кого-то подкарауливать. На улицах нет ни людей, ни машин, как будто специально, чтобы чужаки сразу бросались в глаза. А полиция работает как частная служба охраны. Специализируется на высматривании чужих.


— Согласна с вами. Но что, если он не просто сидел или слонялся у всех на виду? Что, если он проезжал на машине — не каждый день, а время от времени? И в разное время дня. В надежде случайно увидеть ее. А сегодня ему это удалось — он засек ее, когда она выезжала из дома одна, и поехал за ней. Или, может быть, это был вовсе не он, а кто-то, кого он нанял — как тогда. Так что для меня его алиби не имеет абсолютно никакого значения. А тот человек, который был тогда фактически исполнителем, — тот, кому Макклоски заплатил? Может, он тоже снова в городе?


— Мелвин Финдли, — уточнил я. — Это не тот человек, которому я поручил бы такую работу.


— Что вы хотите этим сказать?


— Чернокожий, разъезжающий по Сан-Лабрадору без очень уважительной причины, не продержался бы и двух минут. А Финдли ведь уже сидел как наемный исполнитель. Трудно себе представить, что он настолько глуп, чтобы еще раз пойти на такое дело.


— Возможно. — Она вздохнула. — Надеюсь, вы правы. Но я изучала работу преступного разума и уже давно отказалась от попыток вообще что-либо предполагать относительно человеческих возможностей.


— Кстати, раз уж мы говорим о преступном разуме. Миссис Рэмп вам когда-нибудь говорила, что за зуб имел на нее Макклоски?


Она сняла очки, побарабанила пальцами по столу, подобрала с поверхности стола какую-то ворсинку и стряхнула ее в сторону.


— Нет, не говорила. Потому что не знала. Не имела ни малейшего представления, почему он так ее ненавидел. Когда-то у них был роман, но они расстались друзьями. Она была совершенно сбита с толку. И оттого что она не знала и не могла понять, ей было еще хуже. Я очень долго работала с ней над этим.


Она побарабанила еще немного.


— Это совсем не характерно для нее. Она всегда была послушной пациенткой, никогда не отходила от плана. Даже если случилась всего лишь поломка машины. Я представляю ее себе заблудившейся где-то, поддавшейся панике и потерявшей контроль над собой.


— Она носит при себе лекарство?


— Должна носить — ей предписано всегда иметь при себе транквизон.


— Судя по тому, что я видел, она умеет им пользоваться.


Она пристально посмотрела на меня и улыбнулась, не разжимая губ.


— А вы большой оптимист, доктор Делавэр.


Я улыбнулся в ответ.


— Это находит на меня по ночам.


Линии ее лица смягчились. На какое-то мгновение я подумал, что наконец-то увижу, какие у нее зубы. Но она поморщилась и сказала:


— Извините меня, я немного устала. Надо еще кое-что сделать.


Она потянулась к телефону, набрала на кнопках 911. Когда телефонистка ответила, она отрекомендовалась врачом Джины Рэмп и попросила соединить ее с начальником полиции.


Пока ее соединяли, я сказал:


— Его фамилия Чикеринг.


Она кивнула, подняла вверх указательный палец и заговорила:


— Начальник полиции Чикеринг? С вами говорит доктор Урсула Каннингэм-Гэбни, лечащий врач Джины Рэмп… нет… ничего… да, конечно… да, разумеется. Сегодня, в три часа дня… Нет, не появилась, и я… нет, абсолютно ничего… нет, ни в малейшей степени. — Выражение досады на лице. — Мистер Чикеринг, уверяю вас, она полностью сохраняла все свои умственные и физические способности. Абсолютно… нет, совсем нет… Мне не кажется, что это разумно и необходимо… нет, уверяю вас, она была совершенно нормальна… да. Да, понимаю… простите, сэр, есть одно соображение, которое вы, возможно, захотите принять в расчет. Тот, человек, который напал на нее… нет, я не его имею в виду. Тот, кто фактически плеснул на нее кислотой. Финдли. Мелвин Финдли — его нашли?.. Ах, вот как. Понятно… да, конечно. Благодарю вас, сэр.


Она положила трубку и покачала головой.


— Финдли мертв. Умер в тюрьме несколько лет назад. Чикеринг даже обиделся, что я спросила, — наверно, думает, что я хочу умалить его профессиональные способности.


— Мне показалось, он ставит под вопрос умственную стабильность Джины.


У нее на лице появилось выражение неудовольствия.


— Он хотел знать, все ли у нее дома, — как вам нравится такой пассаж? — Она закатила глаза. — Я даже думаю, что он хотел услышать от меня, что она сумасшедшая. Как будто это сделает ее исчезновение оправданным.


— На тот случай, если он ее не найдет. В конце концов, кто может отвечать за действия сумасшедшей женщины?


Я был готов держать пари, что ее красота расцвела поздно.


Она мигнула еще несколько раз. Опустила взгляд на крышку стола и позволила маске суровости соскользнуть с лица. На мгновение передо мной появилась близорукая девчушка. Она подрастает, интеллектом превосходя своих родителей. Не вписываясь в их мир. Вот она сидит у себя в комнате, читает и думает о том, сможет ли она вообще когда-нибудь, куда-нибудь вписаться.


— Отвечаем мы, — сказала она. — Мы взяли на себя ответственность за них. И вот сидим тут совершенно без толку.


Ее лицо выражало разочарование, недовольство собой. Мои глаза остановились на эстампе Кассатт.


Она это заметила и, казалось, еще больше напряглась.


— Чудесная вещь, не правда ли?


— Да, чудесная.


— Кассатт была гениальной художницей. Выразительность потрясающая, особенно в том, как она передавала самую сущность детских образов.


— Я слышал, что она не любила детей.


— Вот как?


— Давно у вас этот эстамп?


— Довольно давно. — Она дотронулась до волос. Улыбнувшись еще одной неразомкнутой улыбкой. — Вы ведь пришли не для того, чтобы поговорить об искусстве. Чем еще я могу быть вам полезной?


— Подумайте, нет ли еще каких-то психологических факторов, которые могли бы объяснить исчезновение Джины?


— Например?


— Диссоциативные эпизоды — амнезия, уходы. Не могло ли с ней случиться что-то вроде отключения, и она где-то там бродит, не сознавая, кто она?


Она немного подумала.


— У нее в истории болезни нет ничего подобного. Ее «я» совершенно не нарушено — поразительно, если подумаешь, что ей пришлось пережить. Надо сказать, что я всегда думала о ней как об одной из наиболее здравомыслящих моих больных, страдающих агорафобией. Учитывая происхождение ее симптомов. У некоторых даже и не поймешь, как все начинается, — нет никакой конкретной травмы, на которую можно сослаться. Но в ее случае симптомы проявились после огромного физического и эмоционального стресса. Многократные операции, длительные периоды времени, когда ей предписывался постельный режим для заживления лица — агорафобия по предписанию врачей, если хотите. Прибавьте к этому тот факт, что нападение имело место как раз тогда, когда она вышла из дома, так что какое-то иное поведение с ее стороны было бы почти противоречащим здравому смыслу. Это верно даже с точки зрения биологии — выдаются же данные, показывающие наличие реальных структурных изменений в среднем мозге после травмы.


— Это понятно, — согласился я. — Может статься, мы так и не узнаем, что произошло на самом деле, — даже после того, как она объявится.


— Что вы хотите этим сказать?


— Ее образ жизни, изолированность. В определенном смысле она полностью самостоятельна. Такая ситуация может привести к тому, что человек будет дорожить скрытностью. Даже наслаждаться ею. В свое время, когда лечил Мелиссу, я думал, что для этой семьи тайны были своего рода сокровищем. Что постороннему никогда не узнать, что там в действительности происходит. Джина могла накопить немалую толику такой монеты.


— Цель лечения именно в том и состоит, — сказала она, — чтобы проникнуть в эту сокровищницу. Достигнутые ею успехи просто поразительны.


— Не сомневаюсь в этом. Я только хотел сказать, что она все же могла решить придержать какой-то свой, частный резерв.


Ее лицо напряглось — она готовилась к защите. Но прежде чем заговорить, она дала себе время успокоиться.


— Наверно, вы правы. Мы все за что-то цепляемся, не так ли? Наш персональный сад, который мы считаем нужным орошать и возделывать. — Она отвернулась в сторону. — «Сад, сплошь заросший железными цветами. Железные корни, стебли и лепестки». Однажды мне сказал так один параноидальный шизофреник, и мне кажется, что это весьма удачный образ. Даже если копать очень глубоко, все равно не удастся выкопать железные цветы, когда они не хотят, чтобы их выкапывали, верно?


Она снова повернулась лицом ко мне. Снова с выражением страдания и обиды.


— Верно, — согласился я. — Но если она все-таки решится их выкопать, то, судя по всему, вручит букет именно вам.


Она слабо улыбнулась. Зубы. Белые, ровные, блестящие.


— Кажется, вы относитесь ко мне покровительственно, доктор Делавэр?


— Нет, что вы! Если это так прозвучало, прошу меня простить, доктор Каннингэм тире Гэбни.


Это вдохнуло немного жизни в ее улыбку.


Я спросил:


— А что другие члены группы, которую она посещала? Нет ли у них какой-нибудь полезной для нас информации?


— Нет. Они никогда не встречались просто так, для дружеского общения.


— А сколько их?


— Всего двое.


— Маленькая группа.


— Это редкое заболевание. Кроме того, их число ограничивается еще и необходимостью найти пациентов со стимулами и с достаточными финансовыми возможностями, позволяющими проходить курс экстенсивного лечения, который мы предлагаем.


— Как идут дела у двух других пациентов?


— Достаточно хорошо, чтобы выезжать из дому и посещать групповые занятия.


— Достаточно ли хорошо, чтобы их можно было поспрашивать?


— Кто собирается их спрашивать?


— Полиция. Частный детектив — он будет заниматься ее поисками помимо проверки Макклоски.


— Абсолютно недопустимо. Это хрупкие личности. Они даже еще не осознали, что она исчезла.


— Они знают, что она не явилась сегодня.


— Неявки здесь — обычное дело, учитывая диагноз. Большинство из них пропускают сеансы время от времени.


— А миссис Рэмп до сегодняшнего дня пропускала сеансы?


— Нет, но дело не в этом. Просто ничье вообще отсутствие не будет особенно заметным.


— Проявят ли они любопытство, если она не придет в следующий понедельник?


— Если и проявят, то я с этим справлюсь. А сейчас, если не возражаете, я бы предпочла не обсуждать других пациентов. Они по-прежнему сохраняют право на конфиденциальность.


— Хорошо, как скажете.


Она хотела было опять скрестить ноги. Но передумала и оставила их в прежнем положении.


— Ну вот, — сказала она, — урожай у нас, как видите, небогатый.


Она встала, разгладила платье и посмотрела мимо меня, в направлении двери.


Я спросил:


— А у нее не могло возникнуть желания уйти по собственной воле?


Она резко обернулась.


— Что вы имеете в виду?


— Великий побег, — сказал я. — Решение поменять свой образ жизни на что-то новое. Не ждать окончания лечения и перейти на полную независимость.


— Полная независимость? — переспросила она. — В этом нет никакого смысла. Ни грана.

* * *


Дверь резко распахнулась, прежде чем доктор Урсула успела проводить меня до нее. Внутрь ворвался мужчина и быстрым спортивным шагом устремился через холл. Лео Гэбни. Несмотря на то, что я видел его фотографию всего несколько дней назад, мне потребовалось взглянуть на него дважды, чтобы понять, кто это такой.


Он заметил нас, когда был на середине холла, и так резко остановился, что я поискал глазами след торможения на паркете.


Я не сразу узнал его из-за того, как он был одет: фланелевая ковбойка в красную и белую клетку, узкие джинсы, остроносые сапоги из бычьей кожи с каблуками для верховой езды. Ремень из тисненой кожи с пряжкой в виде большой латунной буквы «пси» — это заимствование из греческого алфавита должно было, вероятно, указывать на профессиональную связь владельца пояса с психологией. С пояса свисала связка ключей.


Он был бы похож на Городского Ковбоя, но для этого ему не хватало мышечной массы.


Несмотря на возраст, у него было почти мальчишеское телосложение. Рост метр семьдесят, вес пятьдесят, впалая грудь, плечи уже, чем у жены. Грива абсолютно белых волос контрастировала с загорелым лицом. Быстрые голубые глаза. Щетинистые белые брови. Усеянный коричневыми веснушками лоб, достаточно высокий, чтобы на нем могло разместиться с полдюжины морщин; крупный нос с высокой переносицей и узкими ноздрями. Подбородок меньше, чем было бы нужно для такого лица Жилистая шея. К горлу подступали кустики седых волос, которыми поросла грудь. Все в целом производило впечатление миниатюрности, но отнюдь не призрачности.


Он клюнул жену в щеку и окинул меня «лабораторным» взглядом.


Она сказала:


— Это доктор Делавэр.


— А, доктор Делавэр. Я — доктор Гэбни.


Сильный голос. Настоящий бас — удивительно, как такое глубокое звучание может исходить из столь узкого резонатора. Акцент штатов Новой Англии заставил мою фамилию прозвучать как Даллавэа.


Он протянул руку. Она была тонкая и мягкая — ему явно не приходилось арканить лошадей. Даже кости казались мягкими, словно были вымочены в уксусе. Кожа вокруг них двигалась свободно и была на ощупь сухой и прохладной, как у сидящей в тени ящерицы.


— Она уже объявилась? — спросил он.


— Боюсь, что нет, Лео.


Он поцокал языком.


— Дьявольская неприятность. Я вернулся сразу же, как только смог.


Она сказала:


— Доктор Делавэр сообщил мне, что Макклоски — человек, который тогда организовал нападение, — вернулся в наш город.


— Вот как? — Белые брови сошлись, и морщины стали похожи на стопку галочек.


— Полиция разыскала его, но у него оказалось алиби, и его отпустили. Мы рассудили так, что прежний его способ действия предполагал оплату услуг наемного исполнителя, и нет оснований думать, что больше он так не поступит. Тот, кого он нанял в первый раз, уже умер, но это не значит, что не найдется еще какой-нибудь мерзавец, правда?


— Нет, конечно, не значит. Это ужасно. Его освобождение абсурдно, оно слишком скоропалительно. Может, ты позвонишь в полицию и выскажешь свои соображения, дорогая?


— Сомневаюсь, что они обратят на это большое внимание. Вот и доктор Делавэр считает маловероятным, чтобы кто-то мог следить за ней, не будучи замечен сан-лабрадорской полицией.


— Почему же?


— Улицы здесь безлюдны, да и в компетенцию местной полиции входит именно это — высматривать чужаков.


— Компетенция — понятие относительное, Урсула. Позвони им. Тактично напомни, что Макклоски по стилю поведения заказчик, а не исполнитель. И что он опять мог нанять кого-нибудь. Социопаты часто повторяются — они поведенчески ригидны. Все вырезаны одной и той же формочкой для печенья.


— Лео, я не…


— Прошу тебя, дорогая. — Он взял обе ее руки в свои. Помассировал гладкую плоть большим пальцами. — Мы имеем дело с людьми не столь высокого интеллекта, а на карту поставлено благополучие миссис Рэмп.


Она открыла рот, закрыла его и сказала:


— Хорошо, Лео, я сейчас.


— Спасибо, милая. И еще одно. Будь добра, втяни «сааба» немного внутрь, а то я наполовину на улице.


Она повернулась к нам спиной и быстро пошла к себе в офис. Гэбни провожал ее глазами. Смотрел, как она покачивает бедрами, — почти сладострастно. Когда за ней закрылась дверь, он повернулся ко мне первый раз после того, как мы обменялись рукопожатием.


— Доктор Делавэр, известный специалист по pavor nocturnus[5]. Прошу ко мне в кабинет.


Я прошел вслед за ним в заднюю часть дома, в просторную, отделанную панелями комнату, вероятно, бывшую библиотеку. Клюквенно-красные бархатные шторы, спадающие из-под воланов с золотой каймой, почти целиком закрывали одну стену. Остальное пространство стен занимали книжные шкафы, украшенные резьбой в манере, близкой к неистовству рококо, и темноватые живописные полотна с изображениями лошадей и собак. Потолок был такой же низкий, как и в кабинете жены, но здесь он имел лепную отделку, а в центре красовался гипсовый медальон, из середины которого свисала бронзовая люстра с электрическими свечами.


Перед одним из книжных шкафов стоял двухметровый резной письменный стол. На его обтянутой красной кожей крышке находились хрустальный с серебром письменный прибор, нож с костяным лезвием для открывания писем, старинный складной бювар для промокательной бумаги, «банкирская» лампа под зеленым абажуром, ящик для входящих и исходящих бумаг и сложенные в стопки журналы по медицине и психологии, некоторые все еще в своих коричневых почтовых обертках. Шкаф, стоящий непосредственно за спиной у хозяина кабинета, был заставлен книгами с его именем на корешке и папками для писем с наклеенным на них ярлычком «Статьи в „Пиер ревью“», датированные начиная с 1951-го и до конца прошлого года.


Хозяин расположился за столом в кожаном кресле с высокой спинкой и пригласил меня сесть.


Второй раз на протяжении нескольких последних минут я оказывался сидящим по другую сторону письменного стола. Так недолго и пациентом себя почувствовать.


Вскрыв костяным ножом обертку номера «Журнала прикладного бихевиорального анализа», он нашел оглавление, просмотрел его и отложил журнал в сторону. Взял еще один журнал, нахмурившись, перелистал страницы.


— Моя жена — удивительная женщина, — сказал он, протягивая руку за третьим журналом. — Один из самых замечательных умов своего поколения. Доктор медицины и доктор философии в двадцать пять лет. Вы не найдете более искусного или более преданного своему делу клинициста, чем она.


Подумав, что он, вероятно, старается преодолеть неловкость после довольно резкого разговора с женой, я сказал:


— Это впечатляет.


— Необычайно! — Он отложил в сторону третий журнал. Улыбнулся. — После этого что еще мне оставалось делать, как не жениться на ней?


Пока я соображал, как на это реагировать, он опять заговорил.


— Мы любим шутить, что она сама у нас парадокс. — Он негромко засмеялся. Потом резко оборвал смех, расстегнул один из карманов ковбойки и вынул пакетик жевательной резинки.


— Это мятная. Хотите?


— Нет, благодарю.


Он развернул одну пластинку и принялся жевать, при этом его вялый подбородок поднимался и опускался с ритмичностью нефтяной качалки.


— Бедняжка миссис Рэмп. На этой стадии лечения она еще не вооружена всем необходимым для встречи с внешним миром. Моя жена позвонила мне сразу же, как только поняла, что случилось что-то неладное. У нас ранчо в Санта-Инес. К сожалению, я был не в состоянии предложить ничего мало-мальски толкового — кто же мог ожидать подобного? Что, черт возьми, могло произойти?


— Хороший вопрос.


Он покачал головой.


— Весьма огорчительно. Я решил приехать, чтобы быть здесь на тот случай, если что-то начнет происходить. Бросил все дела и примчался.


Его одежда казалась отглаженной и чистой. Интересно, в чем состоят его дела. Вспомнив, какие мягкие у него руки, я спросил:


— Вы ездите верхом?


— Немного, — ответил он, не переставая жевать. — Хотя и не могу назвать себя страстным поклонником этого занятия. Я бы вообще не стал покупать лошадей, но эти продавались вместе с ранчо. Мне-то нужно было пространство. То, что я купил, включало двадцать акров земли. Думал заняться выращиванием винограда «шардонэ». — Его рот замер на мгновение. Я видел комок жвачки у него за щекой. — Как вы думаете, способен ли бихевиорист производить первоклассное вино?


— Говорят, что хорошее вино — результат действия неосязаемостей.


Он улыбнулся.


— Таковых не существует. Это сомнительная информация.


— Может, и так. Желаю вам успеха.


Он откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Ковбойка вокруг них вздулась пузырями.


— Воздух, — проговорил он между жевками, — вот что на самом деле влечет меня на ранчо. К сожалению, моя жена лишена этого наслаждения. Аллергия. Лошади, травы, пыльца деревьев — масса вещей, которые не досаждали ей в Бостоне. Так что она ведет всю клиническую работу и предоставляет мне полную свободу экспериментировать.


Наша беседа совсем не походила на разговор с великим Лео Гэбни, который я мог бы нарисовать в своем воображении. В те далекие дни, когда у меня была привычка рисовать в воображении подобные вещи. Я не совсем понимал, зачем он пригласил меня к себе в кабинет.


Возможно, почувствовав это, он сказал:


— Алекс Делавэр. Я следил за вашими работами, и не только за исследованиями сна. «Комплексное лечение навязчивых идей саморазрушения у детей». «Психосоциальные аспекты хронических заболеваний и продолжительной госпитализации детей». «Общение при болезни и стиль поведения семьи». И так далее. Солидная продукция, ясное изложение.


— Благодарю вас.


— Последние несколько лет вы ничего не печатали.


— Как раз сейчас я кое-что пишу. Но вообще занимался другими вещами.


— Частная практика?


— Судебная работа.


— А что именно?


— Случаи, где фигурируют травмы и телесные повреждения. Дела об опеке детей.


— Скверное дело — присуждение опеки, — заметил он. — Что вы думаете о совместной опеке?


— Неплохо срабатывает в некоторых ситуациях.


Он усмехнулся.


— Славная отговорка. Наверно, приходится приспосабливаться, когда имеешь дело с юридической системой. На самом деле родителей, которые стараются, чтобы это сработало, следует всячески поддерживать. Если несколько попыток окажутся неудачными, то ребенок должен остаться на попечении того из родителей, кто лучше владеет навыками ухода за ребенком, его воспитания, независимо от того, кто это будет — отец или мать. Вы согласны с этим?


— Я думаю, надо делать так, как будет лучше ребенку.


— Но так думают все, доктор. Проблема в том, как сделать добрые намерения действенными. Если бы я мог настоять на своем, то любое решение об опеке принималось бы лишь после того, как специально обученные наблюдатели реально поживут в семье несколько недель, ведя тщательные записи с применением четкой и надежной поведенческой шкалы и докладывая о результатах группе специалистов-психологов. Как вам такая идея?


— В теории звучит неплохо. На практике же…


— Нет-нет, — сказал он, продолжая неистово жевать. — Я основываюсь именно на практическом опыте. Моя первая жена решила уничтожить меня юридически — это было много лет назад, когда суды даже и слушать не желали аргументов отца. Она была пьяница и курильщица, безответственная до мозга костей. Но для идиота-судьи, перед которым слушалось дело, решающим фактором было наличие у нее яичников. Он присудил ей все — мой дом, моего сына, шестьдесят процентов того жалкого состояния, которое я скопил, работая нештатным лектором. Через год после этого она, надравшись до положения риз, закурила в постели. Дом сгорел дотла, и я навсегда потерял сына.


Это говорилось совершенно бесстрастно, его бас звучал монотонно, словно сирена в тумане.


Поставив локти на крышку стола, он сложил вместе концы пальцев обеих рук и стал смотреть в образовавшееся ромбовидное оконце.


Я сказал:


— Мне очень жаль, что так случилось.


— Для меня это было ужасное время. — Теперь он жевал медленно. — Сначала казалось, что больше ничто и никогда уже не станет мне опорой для воссоздания жизни. Но вот появилась Урсула. Так что луч надежды, наверно, есть всегда.


В его голубых глазах пылал огонь. Безошибочно узнаваемый огонь страсти.


Я думал о том, как она подчинилась его требованиям. Как он смотрел на ее ягодицы. Может, его особенно возбуждала ее способность быть одновременно и женой, и ребенком.


Он опустил руки.


— Вскоре после трагедии я снова женился. До Урсулы. Еще одна ошибка в суждении, но тут, по крайней мере, не было детей. Когда я познакомился с Урсулой, она была студенткой последнего курса и подавала заявление в аспирантуру, а я был действительным профессором университета, преподавал на медицинском факультете и к тому же являлся первым в истории медфака заместителем декана, который был назначен на этот пост, не имея степени доктора медицины. Я увидел ее потенциальные возможности и вознамерился помочь ей реализовать их. Замечательное достижение в моей жизни. А вы женаты?


— Нет.


— Прекрасные узы, если удается добиться должного слияния. Мои первые две женитьбы оказались неудачными, потому что я поддался влиянию неосязаемостей. Забыл о своей подготовке. Никогда не отделяйте вашу науку от вашей жизни, мой друг. Ваши знания о человеческом поведении дают вам большое преимущество над обычным, неотесанным homo incompetens[6].


Он снова улыбнулся.


— Ну, довольно лекций. А что является вашей добычей во всей этой истории — бедная миссис Рэмп?


— Я не на охоте, доктор Гэбни Я приехал за информацией.


— Этот тип Макклоски — ужасно неприятно думать, что он разгуливает на свободе. Как вы об этом узнали?


Я рассказал.


— Ах да, дочь. Справляется с собственными страхами путем попыток управлять поведением матери. Жаль, что она ни с кем не поделилась своей информацией раньше. Что еще вы знаете об этом Макклоски?


— Только основные факты в связи с нападением. Похоже, никто не знает, почему он это сделал.


— Это так. Он оказался на редкость неразговорчивым, что для психопатов не типично — обычно они обожают хвастаться своими злодеяниями. Наверно, было бы неплохо, если бы с самого начала была известна причина. Для определения переменных факторов. Но в конечном итоге я не считаю, что общий план лечения пострадал. Ведь главное — это пробиться через все разговоры и заставить их изменить поведение. У миссис Рэмп дела шли прекрасно. Надеюсь, что в ее случае усилия были не напрасны.


Я сказал:


— Возможно, ее исчезновение связано как раз с успешным ходом лечения — ощутив вкус свободы, она решила ухватить кусочек побольше.


— Интересная теория. Но мы не поощряем нарушения программы.


— Бывает, что пациенты поступают по-своему.


— Себе во вред.


— А вы не думаете, что иногда они сами понимают, как им будет лучше?


— Как правило, нет. Если бы я так думал, то не мог бы с чистой совестью брать с них триста долларов в час, не так ли?


Триста долларов. При такой оплате — и таком интенсивном лечении, которое они проводили, — трое пациентов могли содержать всю клинику.


Я спросил:


— Это суммарный гонорар — ваш и вашей жены?


Он расплылся в улыбке, и я понял, что задал правильный вопрос.


— Эту сумму платят лично мне. Жена получает двести. Вы потрясены этими цифрами, доктор Делавэр?


— Они выше того, к чему я привык. Но мы живем в свободной стране.


— Вот именно. Бóльшую часть своей профессиональной жизни я провел в колледжах, университетах и государственных больницах, где лечил бедных. Запускал в действие лечебные программы для людей, которые не платили за это ни гроша. На теперешнем этапе своей жизни я счел, что будет только справедливо, если плоды накопленных мною знаний я предложу богатым людям.


Взяв из прибора серебряную ручку, он покрутил ее в пальцах и положил на стол.


— Значит, — сказал он, — вы полагаете, что миссис Рэмп могла сбежать из дома?


— Думаю, такое возможно. Когда я вчера разговаривал с ней, она намекнула, что планирует внести кое-какие изменения в свою жизнь.


— Вот как? — Голубые глаза замерли в неподвижности. — Какого рода изменения?


— Она дала понять, что ей не по душе дом, в котором она живет, — слишком велик, и все богатства вокруг. Что она предпочла бы что-нибудь попроще.


— Что-нибудь попроще, — повторил он. — И все?


— Да, пожалуй, все.


— Ну, ее исчезновение при таких обстоятельствах вряд ли можно считать упрощением. Нет ли у вас каких-нибудь клинических впечатлений, которые объясняли бы случившееся?


— Миссис Рэмп — приятная дама, — продолжал он. — Весьма милая. У каждого возникает инстинктивное желание помочь ей. Клинически же ее случай достаточно прост. Случай из учебника: классически обусловленное патологическое состояние страха, усиливаемое и подпитываемое такими важными факторами, как снижающая беспокойство постоянная изоляция и замыкание в себе, подкрепленное сниженной социальной ответственностью и повышенным альтруизмом окружающих.


— Обусловленная зависимость?


— Именно так. Во многих отношениях она уподобляется ребенку — это характерно для всех больных агорафобией. Они зависимы, ритуалистичны и в такой степени привержены рутине, что цепляются за примитивные привычки. С течением времени фобия усиливается, и их поведенческий репертуар резко сокращается. Под конец они застывают в бездействии — тут своего рода психологическая криогеника. Больные агорафобией — это, по сути дела, психологические реакционеры, доктор Делавэр. Они не сдвинутся с места, если их не ткнуть посильнее. Каждый шаг дается им с величайшим переживанием. Вот почему я не могу ее себе представить весело удирающей из дома в поисках чего-то неведомого.


— Несмотря на успешный ход лечения?


— Конечно, ее прогресс радует, но впереди еще долгий путь. И жена, и я наметили обширные планы.


Это было больше похоже на соревнование, чем на сотрудничество. От комментариев я воздержался.


Развернув еще одну пластинку жвачки, он сунул ее в рот.


— Курс лечения хорошо продуман — мы предоставляем пациентам максимум всего в обмен на наши огромные гонорары. По всей вероятности, миссис Рэмп вернется и продолжит лечение.


— Значит, вы не беспокоитесь за нее?


Он усиленно жевал, издавая слабые чавкающие звуки.


— Я озабочен, доктор Делавэр, а беспокойство непродуктивно. Оно продуцирует лишь тревогу. Я приучаю своих фобиков держаться от него подальше, а себя — применять на практике то, что проповедую.

15


Он проводил меня до двери, продолжая говорить о науке. Пересекая лужайку, я заметил, что «сааб» был продвинут больше вперед. За ним стоял серый «рейнджровер». На запыленном лобовом стекле выделялись чистые полукружия от работы стеклоочистителей.


Я представил себе Гэбни за рулем машины, продирающейся сквозь мескитовые заросли, и уехал оттуда с мыслью о том, какую странную пару представляли собой эти двое. Она на первый взгляд была ледяной королевой. Готовая к бою, привыкшая отстаивать свои права — я видел, почему они с Мелиссой ощетинивались при встрече. Но налет инея был таким тонким, что таял от одного испытующего взгляда. Под ним открывалась ранимость. Как у Джины. Может, это и послужило основой для необычайно сильного сопереживания между ними?


Кто кого приобщил к маленьким серым комнаткам и к искусству Мэри Кассатт?


Но какова бы ни была причина, похоже, что ей было не все равно. Исчезновение Джины было для нее потрясением.


Муж же ее, казалось, напротив, настойчиво стремился отмежеваться от этого дела. Пожав плечами, он отнес патологию Джины к рутинным случаям и обратил страдание в слова медицинского жаргона. Однако несмотря на кажущееся безразличие, он примчался в Лос-Анджелес из Сайта-Инес — это два часа езды. Так что он, возможно, был обеспокоен не меньше жены, просто более умело это скрывал.


Все тоже распределение обязанностей между мужским и женским полом.


Мужчины встают в позу.


Женщины истекают кровью.


Я думал о том, что он рассказал мне о гибели сына. И как он это рассказывал. Легкость и гладкость изложения заставляла предположить, что он уже рассказывал это тысячу раз.


Может, он так восстанавливает душевное равновесие?


Или он действительно овладел искусством оставлять прошлое в прошлом?


Может, в один прекрасный день я позвоню ему и попрошу дать мне несколько уроков.

* * *


Было без десяти десять, когда я вернулся в Сассекс-Ноул. Одинокая полицейская машина все еще патрулировала улицы. Должно быть, я уже прошел проверку, потому что никто меня не остановил, когда я подъехал к воротам.


Голос Дона Рэмпа по переговорному устройству звучал сухо и устало.


— Нет, все еще ничего. Подъезжайте.


Ворота медленно открылись, и я проехал. На участке были включены дополнительные лампы, и их свет, яркий и холодный, создавал имитацию дневного освещения.


Других машин перед домом не было. Чосеровская дверь была распахнута. На пороге стоял Рэмп. Он был без пиджака.


— Совершенно ничего не слышно, — сказал он, когда я поднялся по ступеням. — Что говорят доктора?


— Ничего стоящего. — Я сообщил ему о звонке Урсулы относительно Мелвина Финдли.


Его лицо вытянулось.


Я спросил:


— От Чикеринга еще что-нибудь было?


— Он звонил примерно полчаса назад. «Ничего нового, с ней, вероятно, ничего не случилось, не волнуйтесь» — ведь речь идет не о его жене. Я спросил его, не стоит ли связаться с ФБР. Он утверждает, что те не станут влезать в это дело, пока нет оснований считать, что имело место похищение, причем желательно, чтобы было похоже на вывоз жертвы за пределы штата.


Он всплеснул руками, потом безвольно уронил их.


— Жертва. Я и думать не хочу о ней как о жертве, но…


Он закрыл дверь. Холл освещен, но дальше дом был погружен в темноту.


Он направился к выключателю, расположенному по другую сторону от входа, шаркая ногами по мраморному полу.


— Ваша жена когда-нибудь говорила вам, почему Макклоски это сделал? — спросил я.


Он остановился полуобернувшись.


— А почему вы спрашиваете?


— Хочу понять ее — как она отнеслась к нападению.


— Как отнеслась — в каком это смысле?


— Жертвы преступления нередко решают провести собственное расследование, выяснить какие-то факты и детали. Хотят получить информацию о преступнике, о его мотивах, стремятся понять, в силу каких причин они сами стали жертвами. Хотят понять смысл случившегося с ними и как-то оградить себя на будущее. Ваша жена предпринимала что-нибудь в этом роде? Дело в том, что никто, похоже, не знает, какой мотив был у Макклоски.


— Нет, ничего такого она не предпринимала. — Он пошел дальше. — Во всяком случае, насколько мне известно. И она понятия не имела, почему он это сделал. Откровенно говоря, мы об этом почти не разговариваем: я принадлежу ее настоящему, а не прошлому. Но она действительно говорила мне, что этот ублюдок отказался признаться, — в полиции ничего не смогли от него добиться. Он был пьяница и наркоман, но это ничего не объясняет, верно?


— Какие наркотики он употреблял?


Рэмп протянул руку, щелкнул выключателем и осветил огромную комнату в передней части дома, в которой Джина Рэмп и я сидели вчера в ожидании Мелиссы. Вчерашний день казался древней историей. Графин с горлышком, похожим на лебединую шею, наполненный какой-то очень прозрачной жидкостью янтарного цвета, стоял в окружении нескольких старомодных бокалов на крышке переносного бара из красного дерева Он протянул мне бокал. Я отрицательно покачал головой. Он налил себе с палец, поколебался, удвоил порцию, потом закрыл графин пробкой и отхлебнул.


— Не знаю, — сказал он. — Никогда не интересовался наркотиками. Дальше этого, — он поднял бокал, — да еще пива я не захожу. С ним я не был близко знаком — встречал время от времени в студиях. Это был настоящий прилипала. Цеплялся к Джине, словно пиявка. Ничтожество. Голливуд кишит такими типами. Своего таланта у него не было, так он искал девушек, которые позировали бы для фотографий.


Он прошел дальше в комнату, ступая уже по ковру, который заглушил звук его шагов и восстановил в доме тишину.


Я последовал за ним.


— Мелисса уже вернулась?


Он кивнул.


— Она наверху, у себя в комнате. Прошла прямо наверх. Вид у нее был совершенно разбитый.


— Ноэль все еще у нее?


— Нет, Ноэль вернулся в «Кружку» — это мой ресторан. Он работает у меня — паркует машины, убирает со столов, подает. Славный парнишка — действительно сам пробивает себе дорогу, и у него неплохое будущее. Мелисса ему не пара, но, по-видимому, ему придется в этом убеждаться самому.


— В каком смысле не пара?


— Слишком умна, слишком красива, слишком капризна. Он безумно в нее влюблен, и она просто ходит по нему ногами. Но не из жестокости или снобизма, а потому, что такой у нее стиль. Она просто идет прямо вперед, не думая.


Как бы стараясь смягчить эту критику, он сказал:


— Уж в чем ее не обвинишь, так это в снобизме. Несмотря на все это. — Он обвел комнату жестом свободной руки. — Бог мой, вы можете себе представить, что значит вырасти в таком месте? Я вырос в Линвуде, когда его население было преимущественно белым. Мой отец работал на своем грузовике, перевозил грузы. Нрав у него был паршивый. Я хочу сказать, что часто он не мог найти заказчиков. Еды нам всегда хватало, но и только. Мне не нравилось, что надо сводить концы с концами, но теперь я понимаю, что это сделало меня лучше, — я не говорю, что Мелисса плохой человек. В основе своей она очень хорошая девочка. Только она привыкла, что все делается так, как хочет она, просто идет напролом, когда ей что-то нужно, не считаясь с тем, чего хотят другие. Джинина… ситуация заставила ее быстро повзрослеть. В самом деле, можно лишь удивляться тому, насколько удачным оказалось ее развитие.


Он тяжело опустился на мягкое канапе.


— Наверное, не мне вас просвещать относительно детей. Я болтаю и болтаю, потому что, честно говоря, буквально выбит из колеи всем этим. Где, черт побери, она может быть? Как насчет этого детектива — вы дозвонились ему?


— Нет еще. Дайте-ка попробую еще раз.


Он вскочил и принес мне сотовый телефон.


Я набрал домашний телефон Майло, начал слушать автоответчик, потом запись прервалась.


— Алло?


— Рик? Это Алекс. Майло дома?


— Привет, Алекс. Он дома, мы только что вошли — посмотрели какой-то паршивый фильм. Подожди минутку.


Через две секунды послышалось:


— Да?


— Ты готов приступить пораньше?


— К чему?


— К частному расследованию.


— Нельзя с этим подождать до утра?


— Тут кое-что произошло.


Я взглянул на Рэмпа. Он пристально смотрел на меня, лицо его казалось измученным. Тщательно подбирая слова, я пересказал Майло все случившееся, в том числе и то, что Макклоски допрашивали в полиции и отпустили и что Мелвин Финдли умер в тюрьме. Затем ожидал, что он как-то прокомментирует эти сведения.


Вместо этого Майло спросил:


— Она взяла с собой что-нибудь из одежды?


— Мелисса сказала, что нет.


— Как Мелисса может быть в этом уверена?


— Она говорит, что знает содержимое платяного шкафа матери и может судить, все ли там на месте.


Рэмп бросил на меня настороженный взгляд.


— Даже малюсенького пеньюарчика?


— Я не думаю, что произошло нечто в этом роде, Майло.


— Почему нет?


Я быстро взглянул на Рэмпа. Он все так же пристально смотрел на меня, позабыв о своем напитке.


— Не подходит к случаю.


— А, понял. Муженек тут поблизости?


— Правильно.


— Ладно, перейдем на другой канал. Что сделали местные копы, помимо патрулирования?


— Насколько я могу судить, больше ничего. Ни на кого не производит большого впечатления уровень их компетентности.


— Гениями их тут не считают, но что им остается делать? Ходить из дома в дом и портить отношения с триллионерами? Дамочка задержалась вне дома — это ведь не конец света. Прошло всего несколько часов. А потом, она на такой машине, что ее наверняка кто-то видел. Они хоть бюллетени-то разослали?


— Начальник полиции сказал, что да.


— Так ты теперь якшаешься и с начальниками полиции?


— Я его здесь застал.


— Личные контакты, — проворчал он. — Ах, эти богачи.


— Что там насчет ФБР?


— Не-а, эти ребята и близко не подойдут, пока нет определенных признаков преступления, причем желательно такого, которое попадет на первые полосы газет. Разве что у твоих состоятельных друзей есть солидные связи в политических кругах.


— Насколько солидными они должны быть?


— Это должен быть кто-то, кто может позвонить в Вашингтон и надавить на директора ФБР. Но даже и в этом случае ей надо будет не объявляться пару дней, чтобы феды[7] — да и кто угодно — отнеслись к делу серьезно. Без чего-нибудь мало-мальски похожего на признак настоящего преступления они в самом лучшем случае пришлют парочку агентов, похожих на киноактеров, которые составят протокол, пройдутся по дому в темных очках, какие носят младшие чины джименов[8], и пошепчут в свои «уоки-токи»[9]. Сколько прошло времени, шесть часов?


Я посмотрел на часы.


— Почти семь.


— Это еще не говорит о тяжком уголовном преступлении, Алекс. Что еще ты можешь мне сказать?


— Не очень много. Я только что вернулся от ее лечащих врачей. Там никаких крупных озарений.


— Ну, — сказал он, — ты знаешь этих типов. Они горазды задавать вопросы, а не отвечать на них.


— А у тебя есть вопросы, которые ты хотел бы задать?


— Я мог бы произвести несколько подходящих к случаю телодвижений.


Рэмп пил и смотрел на меня из-за края своего бокала. Я сказал:


— Это может оказаться полезным.


— Наверно, я смог бы подъехать туда где-то через полчаса, но в основном это будет процедура для успокоения нервов. Потому что действия, которые необходимы при настоящем розыске пропавших людей — финансовые расследования, проверка кредитных карточек, — проводятся в часы работы учреждений. Кому-нибудь пришло в голову проверить больницы?


— Полагаю, это сделала полиция. Но если ты считаешь…


— Не велик труд сделать несколько звонков. Собственно говоря, я могу обзвонить много мест прямо отсюда, не тратя полчаса на поездку.


— Мне кажется, было бы неплохо сделать это на глазах у всех.


— Ты так считаешь?


— Да.


— Кое у кого дрожат коленки? Нужно что-то вроде успокоительного?


— Да.


— Подожди-ка. — Он прикрыл трубку рукой. — Ладно, хорошо, доктор Силверман не очень доволен, но решил отнестись к этому по-ангельски. Может, еще уговорю его выбрать мне галстук.

* * *


Мы с Рэмпом ждали, почти не разговаривая. Он пил и все глубже оседал в одно из мягких кресел. Я думал о том, что будет с Мелиссой, если ее мать не вернется в скором времени.


Я хотел было подняться к ней и посмотреть, как она там, но вспомнил слова Рэмпа о том, что она вернулась совершенно разбитая, и решил дать ей отдохнуть. Еще неизвестно, как все обернется, так что пусть поспит, пока есть возможность.


Прошло полчаса, потом еще двадцать минут. Когда прозвучал дверной колокольчик, я опередил Рэмпа и сам открыл дверь. Майло вошел неслышными шагами. Таким хорошо одетым я в жизни его не видел. Темно-синий блейзер, серые брюки, белая рубашка, бордовый галстук, коричневые мокасины. Чисто выбрит и подстрижен — стрижка, как обычно, паршивая, слишком коротко сзади и с боков, бачки подбриты до середины уха. Три месяца не на службе, а принадлежность к правоохранительным органам все еще бросалась в глаза.


Я представил их друг другу. Наблюдал, как изменилось выражение лица Рэмпа, когда он как следует присмотрелся к Майло. Глаза сузились, усы задергались, словно от укусов блох.


Взгляд стал жестко подозрительным. Так мужественный ковбой с рекламы «Мальборо» смотрел бы на подонков, которые крадут скот. Ему отлично подошел бы ковбойский костюм Гэбни.


Должно быть, Майло тоже это заметил, но никак не отреагировал.


Рэмп еще немного поиспепелял его взглядом, потом сказал:


— Надеюсь, вы сможете помочь.


Новая вспышка подозрения. Прошло порядочно времени с тех пор, как Майло фигурировал на телевидении. Но, возможно, у Рэмпа была хорошая память. У актеров — даже не блещущих умом — это часто встречается. Или же память ему освежила добрая старая гомофобия.


Я сказал:


— Детектив Стерджис служит в полиции Лос-Анджелеса, сейчас он в отпуске. — Я определенно упоминал об этом раньше.


Рэмп продолжал пялиться.


Наконец и Майло решил ответить любезностью на любезность.


Эти двое крепко сцепились взглядами. Они напомнили мне родео и быков в двух соседних загончиках — как они фыркают, роют землю и бодают дощатую перегородку.


Майло отцепился первым.


— На данный момент я располагаю следующей предоставленной мне информацией. — Он почти слово в слово повторил то, что я ему рассказал.


— Это правильно?


— Да, — сказал Рэмп.


Майло крякнул. Вытащив из кармана блейзера блокнот с ручкой, он перелистал несколько страниц, остановился, ткнул толстым пальцем.


— Я удостоверился в том, что полиция Сан-Лабрадора выпустила на нее бюллетень для розыска в масштабах округа. Обычно это бывает пустой тратой времени, но при такой заметной машине, возможно, какой-нибудь толк выйдет. У них машина зарегистрирована как «роллс-ройс» типа седан, выпуска 1954 года, номерной знак «AD RR SD», опознавательный номер «SOG двадцать два». Правильно?


— Правильно.


— Цвет?


— Черный верх, перламутрово-серый низ.


— Лучше «тойоты», — сказал Майло, — больше бросается в глаза. Перед тем как ехать сюда, я обзвонил несколько местных травматологических пунктов. К ним не поступало никого, отвечающего ее описанию.


— Слава Богу, — пробормотал Рэмп. Его лицо блестело от пота.


Майло поднял глаза к потолку, потом опустил их и обвел передние комнаты одним беглым взглядом.


— Красивый дом. Сколько здесь комнат?


Вопрос застал Рэмпа врасплох.


— Я точно не знаю — никогда не считал. Наверно, около тридцати или тридцати пяти.


— Сколькими фактически пользуется ваша жена?


— Пользуется? В основном она пользуется своими личными комнатами. Их три — нет, четыре, если считать ванную Гостиная, спальня плюс боковая комната с книжными полками, письменным столом, кое-каким гимнастическим оборудованием, холодильником.


— Похоже на дом в доме, — сказал Майло — У вас тоже такой?


— У меня просто одна комната, — ответил Рэмп, покраснев. — Соседняя с ее.


Майло что-то записал себе в блокнот.


— Вы не могли бы назвать хоть какую-нибудь причину, почему она решила ехать на лечение одна?


— Я не знаю — это не было предусмотрено. Предполагалось, что с ней поеду я. Мы должны были выехать в три. Она позвонила мне в четверть третьего — я был у себя в ресторане — и сказала, чтобы я не беспокоился: она поведет машину сама. Я попробовал возразить, но она сказала, что с ней все будет в порядке. Мне не хотелось подрывать ее уверенность в своих силах, поэтому я не стал настаивать.


— Тридцать пять комнат, — повторил Майло, снова что-то записывая. — Кроме своих апартаментов, она пользовалась какими-нибудь другими комнатами? Держала в них свои вещи?


— Насколько я знаю, нет. А почему вы спрашиваете?


— Каковы размеры участка.


— Чуть меньше семи акров.


— Она часто гуляла по участку?


— Она не боится выходить и гулять по нему, если вы именно это имеете в виду. Она довольно много гуляла, и я сопровождал ее в этих прогулках — еще тогда, когда, кроме участка, она никуда не выходила. С недавнего времени — последние несколько месяцев — она выходила за его пределы на короткие прогулки в обществе доктора Каннингэм-Гэбни.


— Помимо ворот, можно ли еще как-нибудь попасть на участок или выйти?


— Насколько я знаю, нет.


— Никаких задних аллей?


— Никаких. Участок вплотную примыкает к другому владению — доктора и миссис Элридж. Участки разделяет высокая живая изгородь — метра три или выше.


— Сколько на участке хозяйственных построек?


Рэмп подумал.


— Дайте сообразить. Если считать гаражи…


— Гаражи? Сколько же их?


— Десять. Фактически это одно длинное здание с десятью боксами. Его построили для коллекции старинных автомобилей, принадлежавшей ее первому мужу. Некоторые машины просто бесценны. Двери боксов держат все время на запоре. Только бокс «зари» был оставлен открытым.


Майло быстро записал и поднял глаза.


— Продолжайте.


Рэмп, казалось, был озадачен.


Майло сказал:


— Другие постройки на участке.


— Постройки, — повторил Рэмп. — Сарай для пересадки растений, раздевалки у бассейна и одна рядом с теннисным кортом. Вот и все, если не считать бельведер.


— А помещения для обслуживающего персонала?


— Вся прислуга живет здесь, в доме. Наверху один из коридоров ведет к их комнатам.


— Сколько обслуживающего персонала?


— Ну, Мадлен, конечно. Две горничные и садовник. Садовник не живет здесь. У него пятеро сыновей, из которых ни один не состоит у нас в штате, но все время от времени помогают, делают кое-какую работу.


— Кто-нибудь из прислуги видел своими глазами, как уезжала ваша жена?


— Одна из горничных, убиравшая передний холл, видела, как она вышла из дома. Я не знаю точно, видел ли кто-нибудь, как она отъезжала, — если вы хотите спросить у них, я могу сходить за ними сейчас же.


— А где они?


— У себя в комнатах, наверху.


— Когда у них заканчивается работа?


— В девять. Но они не всегда сразу уходят к себе, иногда сидят на кухне — разговаривают, пьют кофе. Сегодня я отправил их наверх пораньше. Не хотел тут никаких воплей.


— Они очень расстроены?


Рэмп кивнул.


— Они с ней давно и склонны считать, что их долг — ее оберегать.


— Как насчет других домов?


— Только один. На побережье. Брод-Бич. Малибу. Насколько мне известно, она туда никогда не ездила. Не любит воду — не плавает даже здесь, в бассейне. Тем не менее, я звонил туда. Дважды. И ничего.


— Она ничего не говорила недавно — в последние несколько дней или даже недель — о том, чтобы уехать? Уехать куда-нибудь одной?


— Абсолютно ничего, и я…


— Никаких намеков, оброненных невзначай? Замечаний, которые тогда могли показаться ничего не значащими, а теперь приобрели смысл?


— Я сказал нет! — Румянец на лице Рэмпа стал еще ярче. Он так сильно прищурился, что у меня застучало в висках.


Майло ждал, постукивая ручкой по блокноту.


Рэмп сказал:


— Но это было бы лишено всякого смысла. Она хотела иметь больше контактов с другими людьми, а не меньше. В этом и была вся суть ее лечения — вернуться к общению с людьми. Откровенно говоря, я не вижу смысла в такой ориентированности ваших вопросов — не все ли, черт возьми, равно, что она говорила? Бог мой, ведь она не на каникулы отправилась! С ней что-то случилось вне дома, и вам следовало бы съездить в город и как следует потрясти этого психопата Макклоски! Поучить настоящей полицейской работе тех идиотов, которые его отпустили!


Он тяжело дышал. На висках вздулись вены.


Майло сказал:


— Перед тем как ехать сюда, я был в Центральном отделе и разговаривал с детективом, который допрашивал Макклоски. Этот парень, Бредли Льюис — не самый лучший коп, но и не самый худший. У Макклоски железное алиби — он кормил бездомных в помещении миссии, где живет. Всю вторую половину дня он чистил картошку, мыл посуду и разливал по мискам суп. Его видели десятки людей, в том числе и священник, который заправляет этой миссией. Он никуда не отлучался с полудня до восьми вечера. Так что у полиции не было никаких оснований брать его под стражу.


— А в качестве важного свидетеля?


— Нет преступления — нет и свидетеля, мистер Рэмп. С точки зрения полиции это просто случай, когда какая-то дамочка не вернулась вовремя домой.


— Но вы-то знаете, о ком идет речь, что этот тип сделал!


— Верно. Но он отсидел положенное, и срок его условного освобождения истек. С точки зрения закона — он обычный гражданин. У полиции нет к нему претензий.


— А вы разве не можете ничего сделать?


— Еще меньше, чем ничего.


— Я имел в виду не юридические тонкости, мистер Стерджис.


Майло усмехнулся, сделал глубокий вдох.


— Сожалею. Но я крайне озабочен своей репутацией.


— Я говорю серьезно, мистер Стерджис.


— Я тоже, мистер Рэмп. — Майло больше не улыбался. — Если вы ищете помощи такого сорта, то набрали совсем не тот номер.


Он спрятал ручку в карман.


Рэмп сказал:


— Послушайте, я не хотел…


Майло жестом руки остановил его.


— Я знаю, что ваша жизнь превратилась в ад. Знаю, что эта вонючая система ни к черту не годится. Но цепляться сейчас к Макклоски не в интересах вашей жены. В Центральном отделе сказали, что когда они отпустили его, то отвезли домой — своей машины у него нет — и он лег спать. Допустим, я иду к нему туда, бужу его. Он отказывается меня впустить. Тогда я врываюсь силой, играю в Крутого Гарри. В кино такое получается как по маслу — запугивание дает результат. Он во всем сознается, и хорошие парни побеждают. В реальной жизни он нанимает адвоката. Подает в суд на меня, на вас, дело получает огласку в средствах массовой информации. И в этот момент вплывает танцующей походкой ваша жена — у нее поломалась машина и не было возможности добраться до телефона. Настоящий «хэппи энд» — вот только она опять возвращается на первые полосы газет. Центральная статья для колонки «Хроника». Не говоря уже о том, что ей придется смотреть, как вы выкладываете Макклоски энную сумму или парочку лет выступаете в качестве ответчика. Как это скажется на ее психологическом прогрессе?


— Дьявольщина, — проворчал Рэмп, — с ума можно сойти. — И покачал головой.


— Я попросил в Центральном отделе понаблюдать за ним. Они сказали, что попробуют, но, честно говоря, это обещание не многого стоит. Если она не вернется к утру, я нанесу ему визит. Если ожидание для вас слишком тяжело, я поеду к нему прямо сейчас. Если он меня не впустит, я останусь сидеть там всю ночь и буду смотреть на его дверь. Потом напишу вам подробный отчет о наблюдении, который будет звучать очень впечатляюще. Я беру с вас семьдесят долларов в час плюс расходы. Час-пустышка стоит столько же, сколько и результативный. Но я прикинул, что за такие деньги вы вправе рассчитывать на определенную самостоятельность суждений с моей стороны.


— И в чем же состоит ваше самостоятельное суждение, мистер Стерджис?


— В данный момент можно найти и получше способы расходовать мое время.


— Например?


— Например, продолжать обзванивать больницы. Звонить на станции обслуживания, которые открыты всю ночь. Позвонить в автоклуб — если вы в нем состоите.


— Состоим. Похоже, все это я и сам могу делать.


— Можете. Не стесняйтесь. Чем больше людей включится в эту работу, тем быстрее мы ее сделаем. Если вы хотите заняться этим сами, я напишу вам список того, что еще вы можете сделать, и побегу.


— А что еще я могу сделать?


— Связаться с больницами и независимыми компаниями «скорой помощи», держать контакт с дорожными подразделениями различных отделов полиции, чтобы информация не затерялась в суматохе — такое случается сплошь и рядом, поверьте мне. Если захотите идти еще дальше, обзвоните авиакомпании, чартерные службы, агентства по прокату автомобилей. Отслеживайте кредитные карточки — узнайте, какими она пользуется, договоритесь с компаниями, чтобы эти номера были взяты на заметку, так что как только ими воспользуются, мы будем знать, где и когда это произошло, и получим информацию без задержки. Если она не вернется к утру, я тоже начну работать с ее банковскими документами, смотреть, не сняла ли она недавно какой-нибудь крупной суммы. На ее счетах требуется и ваша подпись?


— Нет, наши финансы раздельны.


— Никаких общих счетов?


— Нет, мистер Стерджис. — Рэмп скрестил руки на груди. Казалось, что каждое слово, словно гаечный ключ, затягивало его все туже и туже. — Снятие денег со счета, авиакомпании. Что вы хотите этим сказать? Что она сознательно ушла из дома?


— Уверен, что нет, но…


— Определенно нет.


Майло провел по лицу рукой.


— Мистер Рэмп, будем надеяться, что она войдет в дверь с минуты на минуту. Если нет, то этот случай придется рассматривать как случай исчезновения человека. А такие дела отнюдь не льстят самолюбию тех, кто сидит и ждет известий. Если уж хочешь сделать работу как следует, то должен предполагать, что могло приключиться буквально все. Это как в случае с врачом, делающим биопсию опухоли, — по всей вероятности, она доброкачественная. Врач цитирует вам статистические данные, улыбается и говорит, что почти на сто процентов уверен, что беспокоиться не о чем. Но пробу все-таки берет и отправляет ее в лабораторию.


Он расстегнул блейзер, засунул обе руки в карманы брюк, перенес вес одной ноги на пятку и подвигал ею, словно бегун, разминающий лодыжку.


Рэмп посмотрел вниз, на ногу, потом вверх, в зеленые глаза Майло.


— Так, — сказал он, — значит, мне предстоит взять пробу.


— Выбор за вами. Либо это, либо просто сидеть и ждать.


— Нет-нет, валяйте, делайте все это. У вас получится быстрее. Наверно, для начала мне следует дать вам чек.


— Чек я возьму перед уходом — на семьсот долларов, это будет десятичасовой аванс. Но сначала соберите всю прислугу, позвоните садовнику и попросите его прийти вместе с теми из сыновей, кто сегодня здесь работал и мог ее видеть. А я тем временем хотел бы наведаться в ее апартаменты, осмотреть вещи.


Рэмп хотел было возразить что-то, но передумал, решив, что не стоит напрашиваться на ответы, которые могут ему не понравиться.


Майло сказал:


— Я постараюсь быть предельно аккуратным. Если вы хотите присутствовать, то пожалуйста.


— Нет, все нормально. Делайте вашу работу. Нам туда. — Он показал на лестницу.


Они стали подниматься, наступая одновременно на одну и ту же широкую мраморную ступень, но держась на максимальном расстоянии друг от друга.


Я шел вслед за ними, отставая на две ступени, и размышлял о собственном месте во всей этой истории.

* * *


Когда мы достигли верхней площадки, я услышал, как открылась какая-то дверь, увидел тонкую полоску света на полу одного из расходящихся веером коридоров, через две двери от комнаты Джины Рэмп. Полоска расширилась, превратившись в треугольник, потом ее закрыла тень, и в холл вышла Мелисса, все еще в рубашке и джинсах, в одних носках. Она шла нетвердыми шагами, протирая глаза.


Я тихонько позвал ее по имени.


Она вздрогнула, обернулась и бросилась к нам.


— Она нашлась?


Рэмп покачал головой.


— Пока ничего нового. Это детектив Стерджис. Он… друг доктора Делавэра. Детектив, это мисс Мелисса Дикинсон, дочь миссис Рэмп.


Майло протянул руку. Мелисса едва коснулась ее, убрала свою руку и посмотрела на него снизу вверх. У нее на лице отпечатались складки от подушки — ложные шрамы, которые пройдут, как сон. Сухие губы, припухшие веки.


— Что вы собираетесь делать, чтобы найти ее? Что могу сделать я?


— Вы были дома, когда уезжала ваша мать? — спросил Майло.


— Да.


— В каком она была настроении?


— В хорошем. В возбуждении от предстоящей поездки без провожатых — на самом деле ей было страшновато, но она скрывала это, стараясь казаться радостно возбужденной. Я беспокоилась, как бы у нее не было приступа. Пыталась отговорить ее от этой затеи, сказала, что поеду с ней. Но она отказалась — даже голос на меня повысила. Она никогда еще не повышала на меня голос.


Она закусила губы, чтобы не расплакаться.


— Я должна была настоять на своем.


Майло спросил:


— Она не сказала, почему хочет ехать одна?


— Нет. Я спрашивала несколько раз, но она отказалась отвечать. Это было совсем на нее не похоже — я должна была догадаться, что здесь что-то не так.


— Вы видели своими глазами, как она отъезжала?


— Нет. Она сказала, чтобы я не ходила за ней, — просто приказала мне. — Мелисса снова закусила губы. — Так что я пошла к себе. Легла, стала слушать музыку и заснула — вот так, как сейчас. Это просто невероятно — почему я так много сплю?


Рэмп сказал:


— Это стресс, Мелисса.


Она повернулась к Майло:


— Как вы думаете, что с ней случилось?


— Я здесь как раз затем, чтобы это узнать. Ваш отчим созовет весь обслуживающий персонал, посмотрим, не знает ли чего-нибудь кто-то из них. А я пока буду осматривать ее комнату и звонить по телефону — если хотите, можете мне помогать.


— А куда звонить?


— Как обычно. Заправочные станции, автоклуб. Служба дорожного патрулирования. Кое-какие местные больницы — просто на всякий случай, для подстраховки.


— Больницы, — проговорила она и прижала руку к груди. — О Боже!


— Просто для подстраховки, — повторил Майло. — Из сан-лабрадорской полиции уже звонили в несколько. Я тоже звонил, и никуда она не поступала. Но подстраховаться никогда не помешает.


— Больницы, — снова произнесла она и заплакала.


Майло положил руку ей на плечо.


— Вот, возьми, — сказал Рэмп, вытаскивая носовой платок. Она взглянула на него, покачала головой и вытерла глаза руками.


Рэмп тоже посмотрел на свой платок, сунул его обратно в карман и отступил на несколько шагов.


Мелисса спросила у Майло:


— Зачем вам нужно осматривать ее комнату?


— Получить какое-то представление о том, что она за человек. Посмотреть, все ли там так, как должно быть. Возможно, она оставила какую-то зацепку. В этом вы тоже можете мне помочь.


— Разве мы не должны что-нибудь делать? Искать ее там, на улицах?


— Пустая трата времени, — сказал Рэмп.


Она резко повернулась к нему.


— Это ты так думаешь.


— Нет, так думает мистер Стерджис.


— Тогда пусть он сам мне это скажет.


Рэмп прищурился. Он был совершенно неподвижен, если не считать еле заметного подрагивания желваков на щеках.


— Пойду собирать людей, — пробормотал он и быстро пошел прочь по левому коридору.


Когда он отошел на достаточное расстояние и не мог нас услышать, Мелисса сказала:


— Вам бы следовало присматривать за ним.


— Почему вы так думаете? — спросил Майло.


— У нее намного больше денег, чем у него.


Майло посмотрел на нее. Провел по лицу рукой.


— Вы считаете, он мог что-то с ней сделать?


— Если он сочтет, что это может принести ему какую-то выгоду, кто знает? Ему определенно нравится то, что можно купить за деньги, — теннис, жизнь здесь, пляжный домик. Но все это принадлежит маме. Я не знаю, зачем они поженились, — они не спят вместе и вообще ничего вместе не делают. Он как будто бы просто гостит здесь — такой вот затянувшийся визит и гость, который не собирается уезжать. Не понимаю, зачем она вышла за него замуж.


— Они часто ссорятся?


— Никогда, но это вовсе ничего не значит. Они проводят вместе слишком мало времени, чтобы ссориться. Что она в нем нашла?


— Ты ее когда-нибудь спрашивала об этом?


— Прямо не спрашивала — не хотела ранить ее чувства. Я спросила ее, что нужно искать в мужчине. Она ответила, что самое важное — это доброта и терпимость.


— Он обладает этими качествами? — спросил Майло.


— Я думаю, он просто ловкий тип. Гонится за роскошью.


— Ее деньги достанутся ему, если с ней что-то случится?


Взгляд на вещи с этой точки зрения оказался для нее полной неожиданностью. Она порывисто поднесла руку ко рту.


— Я… я не знаю.


— Это довольно легко узнать, — сказал Майло. — Если она не объявится завтра утром, я займусь проверкой ее финансовых дел. А может, что-то найду у нее в комнате уже сейчас.


— Ладно, — согласилась она. — Вы ведь на самом деле не думаете, что с ней что-то случилось?


— Пока нет оснований. Теперь относительно того, чтобы, как вы говорите, искать ее по улицам. Ваша местная полиция уже ведет усиленное патрулирование. Я сам видел, когда ехал к вам. Ваши местные копы умеют делать это лучше всего. Кроме того, по всему округу разосланы объявления о розыске. Я проверял это лично, а не просто принял на веру. Спросите доктора Делавэра, и он скажет вам, что я прирожденный скептик. Вышесказанное не означает, что все эти полицейские отделы и службы будут разбиваться в лепешку в поисках вашей матери. Но «роллс-ройс» просто может попасться им на глаза. Если она в скором времени не вернется, мы можем расширить границы розыска, можем даже сделать заявление для прессы о ее исчезновении, но газетчикам только дай вцепиться во что-нибудь зубами — ни за что не отпустят, так что с этим придется быть поосторожнее.


— А как насчет Макклоски? — тревожно спросила она. — Вам о нем известно?


Майло кивнул.


— Тогда почему вы не пойдете туда и не… надавите на него? Мы с Ноэлем так бы и сделали, если бы знали, где он живет. Может, я сама узнаю его адрес и сделаю это.


— Это не очень хорошая мысль, — сказал Майло и повторил ей все то, что говорил Рэмпу.


— Простите, — возразила она, — но речь идет о моей матери, и я должна делать то, что считаю правильным.


— Как вы думаете, вашей матери понравилось бы увидеть вас в одном из выдвижных ящиков морга?


Рот у нее открылся. Она закрыла его. Выпрямилась. Рядом с Майло она казалась почти до смешного миниатюрной.


— Вы просто пытаетесь напугать меня.


— Правильно.


— Ну так у вас ничего не получится.


— Чертовски обидно. — Он взглянул на свой «таймэкс». — Я тут уже четверть часа, а сделал пшик. Вы что хотите — стоять здесь и сотрясать воздух или дело делать?


— Дело делать, — сказала она. — Конечно…


— Тогда — в ее комнату.


— Это здесь. Пойдемте. — Она побежала по коридору; всю сонливость как рукой сняло.


Майло посмотрел ей вслед и что-то пробормотал, но я не разобрал что.


Мы двинулись за ней.


Она добежала до двери и распахнула ее.


— Сюда. Я покажу вам, где все находится.


Майло шагнул в гостиную. Я вошел следом за ним.


Мелисса проскользнула мимо меня и встала перед Майло, загородив собой дверь в спальню.


— И еще одно.


— Что такое?


— Плачу вам я. Не Дон. Поэтому обращайтесь со мной как со взрослой.

16


Майло сказал:


— Если вам не понравится то, как я с вами буду обращаться, надеюсь, вы мне об этом скажете. Что касается оплаты, то договоритесь с ним сами.


Он снова вынул блокнот и обвел глазами гостиную. Подошел к серому диванчику. Потыкал подушки, провел под ними рукой.


— Что здесь такое — комната ожидания для посетителей?


— Это гостиная, — сказала Мелисса. — У мамы не бывало посетителей. Мой отец так задумал эту комнату, потому что считал, что она будет смотреться благородно. Раньше она выглядела иначе — очень элегантно, и мебели было намного больше, но мама все убрала и поставила это. Заказала по каталогу. В сущности, она простой человек. Эта комната фактически ее любимое место, она проводит здесь бóльшую часть времени.


— За каким занятием?


— За чтением — она много читает. Любит читать. А еще делает физические упражнения — там есть тренажеры. — Она показала через плечо в сторону спальни.


Майло стал рассматривать картину Кассатт.


Я спросил:


— Давно у нее этот эстамп, Мелисса?


— Мой отец подарил ей его. Когда она была беременна мной.


— А еще работы Кассатт у него были?


— Вероятно. У него было очень много работ, выполненных на бумаге. Они все хранятся наверху, на третьем этаже. Чтобы на них не попадал солнечный свет. А для этой комнаты картина подходит идеально. Здесь нет окон.


— Нет окон, — повторил за ней Майло. — И это ей не мешает?


— Мама сама как солнышко, — сказала Мелисса. — Она светит собственным светом.


— Так-так. — Он вернулся к серому дивану. Снял подушки и снова поставил их на место.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги