— Его когда-нибудь арестовывали за эту торговлю?


— Нет. А почему ты спрашиваешь?


— Я просто подумал, не могла ли Джина иметь какое-то отношение к его конфликту с законом. Или ему так показалось. Тогда у него был бы мотив, чтобы облить ее кислотой.


— Да, тогда точно был бы, но в том-то и дело, что до того случая на него в полиции вообще ничего не было — ни одного ареста, ничего в связи с наркотиками.


Джойс принесла хлеб. Когда она отошла, я сказал:


— Тогда рассмотрим вот какую версию. Его гомофобия действительно была прикрытием для его голубизны. Джина это узнала, и между ними было какое-то столкновение по этому поводу. Возможно, она даже пригрозила разоблачить его. Макклоски пришел в ярость и нанял Финдли, чтобы с ней покончить. Это объяснило бы его отказ говорить о мотивах. Изложение мотивов было бы унизительным для него.


— Могло быть и так, — согласился Майло. — Но тогда почему она не выложила все начистоту?


— Хороший вопрос.


— Может быть, там все было намного проще: Макклоски, Джина и Рэмп составили треугольник, и Макклоски в конце концов выпал в осадок. Помнишь, как они сидят на фотографии? Она — начинка в сандвиче. В любом случае это, вероятно, уже давняя история. И, вероятно, не имеет никакого отношения к ее исчезновению — просто кое-что говорит нам о мистере Р.


— Преуспевающий бизнесмен пытается забыть, как когда-то оказывал всякие «дополнительные» услуги.


— Угу. Даже когда мы искали его жену и Макклоски был потенциальным подозреваемым, он не заговорил о старых недобрых временах. Хотя ведь именно он показал на Макклоски пальцем. Казалось бы, он должен хотеть рассказать нам что угодно, лишь бы это помогло нам найти ее.


— Это если ему было что рассказывать, — заметил я. — Ведь даже Джина не знала, за что Макклоски изуродовал ее, так откуда было знать Рэмпу?


— Может, и так. Но ясно, что Джина должна была быть в курсе сексуальных особенностей Рэмпа, когда выходила за него замуж. Бисексуалы не считаются первоклассным матримониальным материалом в наше время — помимо социального, еще и физический риск. Но это ведь не остановило ее!


— Разные спальни, — сказал я. — Никакого риска.


— Да, но чем он-то ее привлек?


— Ну, он приятный парень. Терпимо относится к ее образу жизни, поэтому и она мирится с его образом жизни. И он, похоже, действительно добрый — взял к себе Бетель ради старой дружбы, платит за образование Ноэля. Может, после всей этой жестокости, которую ей пришлось испытать, Джине сочувствие было нужнее, чем секс.


— По старой дружбе, говоришь? Интересно, каково Бетель обслуживать столики, когда ее приятели живут в Персиковом Дворце?


— Ноэль намекнул, что одно время им с матерью приходилось по-настоящему туго. Так что работа официантки вполне могла быть большой удачей.


— Да, наверное. — Майло взял кусок хлеба.


Я сказал:


— Ты все время возвращаешься к Рэмпу.


— Я сегодня съездил на побережье, чтобы потолковать с Никвистом, но его там уже и след простыл. Сосед сказал, что Никвист накануне вечером сложил свои пожитки в машину и отбыл в неизвестном направлении. В Бренвудском загородном клубе мне сообщили, что он не явился на занятия по теннису, которые должен был проводить сегодня, и даже не потрудился позвонить.


— Рэмп тоже сворачивает лагерь. Просил Ноэля упаковать ему чемодан. Возможно, так подействовала на него потеря Джины — все это притворство надоело ему до смерти. Но интересно будет посмотреть, не подаст ли он все-таки иск в целях оспорить завещание. Или вдруг получит энную сумму по страховому полису, о существовании которого никто не подозревал. Не говоря уже о неизвестно где болтающихся двух миллионах. Кому как не мужу было бы сподручнее всего откачать их?


— Подтверждаются подозрения Мелиссы, — сказал Майло.


— Устами младенцев. Известно, где был Рэмп в день исчезновения Джины. Но ведь есть еще и Тодд. Что, если он соблазнил ее, чтобы подобраться к тем двум миллионам? Во всяком случае, уж его-то она бы подобрала, если бы видела, что его машина сломалась недалеко от дома, а он голосует на шоссе. А теперь он и Рэмп — оба смываются.


— Рэмп все еще здесь. Я проезжал сегодня мимо его ресторана по дороге домой. Его «мерседес» стоял на площадке, и я заглянул внутрь. Мистер Рэмп был в полной отключке, пьяный в дребадан, и Бетель кудахтала над ним, что твоя наседка. Я оставил их в покое, припарковался на противоположной стороне и немного понаблюдал за домом. Никвист не появлялся.


— Вот еще что, Майло. Если Рэмп собирается рвать когти, то зачем ему надо было говорить об этом мне, афишировать свой план?


— Ничего он не афишировал — он создавал прикрытие. Создавал себе убедительную мотивировку отъезда: бедняга сломлен горем, остался ни с чем. Так что никто не заподозрит, что он едет, скажем, на Таити с Тоддом. Да его и так не могут ни в чем заподозрить. С официальной точки зрения никакого преступления нет. И поскольку мое сыскное агентство — это я один, на все про все, то мне пришлось бы слишком тонко размазаться, чтобы проверять его одновременно с поисками Никвиста и проведением той операции, которую поручила мне Мелисса в этом деле с Энгером и Даусом. Мне не на что опереться, дабы убедить ее, что Рэмп для нас сейчас важнее, чем Энгер и Даус, потому что эти двое уже предпринимают что-то против нее. И потом, это скорее всего разозлит ее еще больше, что, как мне кажется, совсем не желательно в данный момент. Я правильно говорю?


— Правильно.


Он немного помолчал, раздумывая.


— Позвоню-ка я сейчас одному человеку. У него есть настоящее разрешение на частный сыск, но он очень редко им пользуется. Звезд с неба он не хватает, но обладает дьявольским терпением. Вот он-то и присмотрит за Великолепным Доном, пока я разнюхиваю финансовый след.


— А как быть с Никвистом?


— Никвист вряд ли что-нибудь предпримет без Рэмпа.


Тут нам принесли заказанную еду, и несколько минут мы насыщались.


— Теперь моя очередь, — сказал я.


— Потерпи еще минутку. У меня остались кой-какие мелочи, касающиеся Дикинсона, первого мужа Джины. Помнишь, Энгер сострил тогда насчет костюмов из магазина готового платья? Оказывается, Дикинсон не мог носить стандартную одежду, потому что был карликом.


— Я знаю. Нашел одну его фотографию.


Глаза Майло вспыхнули от удивления.


— Где?


— В доме. На чердаке.


— Провел небольшие любительские раскопки? Молодец! Я не смог найти ни одной его фотографии. Как он выглядел?


Я описал ему Артура Дикинсона и Джину в виде новобрачной мумии.


— Жуть. — Он покачал головой. — Первый муженек был старый гном, а второй хоть и нормального размера, но любит мальчиков. В общем и целом, я бы сказал, что для нашей дамы физическая сторона вопроса главного интереса не представляла.


— Агорафобия, — заметил я. — В классическом фрейдистском толковании это симптом сексуального подавления.


— Ты с этим согласен?


— Не всегда, но в данном случае, возможно, соглашусь. Это подкрепляет мою теорию о том, что Джина вышла замуж за Рэмпа, так как ощущала потребность в дружбе. То обстоятельство, что они знали друг друга раньше, облегчило их взаимопонимание — после того, как Мелисса свела их вместе. Старые друзья восстанавливают отношения, в которых нуждаются оба. Такое случается сплошь и рядом.


— Я узнал еще кое-что об Артуре, — сказал Майло. — Похоже, в дополнение к тому, что он сколотил свое состояние на этом своем подкосе или как его там, он приобщился и к кинобизнесу. В финансовом аспекте. Некоторые из его сделок были заключены со студией «Апекс». Пока я не нашел ни одной ниточки, которую можно было бы протянуть от него к какому-нибудь фильму с участием Джины, Рэмпа или их приятелей и приятельниц, и ни одного доказательства того, что он знал их до процесса над Макклоски. Но считаю такое вполне возможным.


— Есть еще этот верховный судья.


— Какой судья?


— Верховный судья Даус был дядюшкой Джима Дауса.


— Кто, Хармон Молоток? Помню, Энгер что-то такое говорил. Ну и что?


— Разве не он там заседал, когда судили Макклоски?


Майло подумал.


— Когда это было? В 1969-м? Нет, Хармон тогда уже ушел. Дело перешло в руки парней помягче. Когда всем заправлял Хармон, в светло-зеленом зале работа так и кипела.


— Все равно, — сказал я, — даже как заслуженный судья в отставке, он мог сохранять еще большое влияние. А Артур Дикинсон был клиентом его фирмы. Что, если кандидатура Джейкоба Датчи на роль старшины присяжных во время суда над Макклоски была выбрана не случайно?


— Что, если, что, если, — повторил он. — Все-таки любишь ты везде усматривать заговор, парень.


— Жизнь лишила меня невинности.


Майло усмехнулся и отрезал еще кусочек от своего антрекота.


— Так каким боком все это касается нашей леди в озере?


— Может быть, никаким. Но почему бы тебе не поспрашивать Макклоски? С учетом того, что мы теперь знаем, может, тебе удастся откупорить его. Может, его надо откупорить. Несмотря на все наши теории относительно сложных финансовых мотивов, случившееся с Джиной, возможно, сводится все-таки к простой мести. Макклоски лелеял свою злобу девятнадцать лет, а потом вернулся к прежнему стереотипу и нанял кого-то расправиться с ней.


— Не знаю, — задумчиво произнес Майло. — Я все-таки считаю, что в интеллектуальном отношении этот парень — почти нуль. И, судя по тому, что мне удалось узнать, он ни с кем не якшается — просто околачивается при миссии и играет роль раскаявшегося грешника.


— А что, если ключевое выражение здесь — «играет роль»? Ведь даже плохие актеры со временем могут стать лучше.


— Верно. Ладно, дам ему еще один шанс сознаться, так и быть. Сегодня же вечером. Все равно не могу начать копаться в финансах, пока закрыты банки.


Джойс подошла к нашему столику посмотреть, как идут дела. От наших комплиментов у нее на щеках выступил румянец. Хоть у кого-то день прошел удачно. Она угостила нас кофе и десертом за счет заведения. Майло подцепил на вилку шоколадное пирожное и сказал:


— Великолепно. Просто сказка. Никогда не ел ничего подобного.


Джойс вспыхнула от удовольствия, словно лампочка накаливания.


Когда она наконец ушла, он повернулся ко мне.


— Давай, твоя очередь.


Я назвал ему стоимость эстампа Кассатт.


— Две с половиной сотни кусков! Ничего себе подарочек — или одолжение — так это у вас принято называть?


Я кивнул.


— Это все дурно пахнет. И я, вероятно, не единственный, кто подозревает чету Гэбни в каких-то делах сомнительного свойства.


Я рассказал Майло то, что мне стало известно о Кэти Мориарти.


— Журналистка, а?


— Ведет журналистские расследования. По словам сестры, она просто обожала заговоры, всю жизнь посвятила погоне за ними. И она родом из Новой Англии — работала в Бостоне, в тех местах, где раньше подвизались супруги Гэбни. И поэтому я могу заподозрить, что ей стало известно о чем-то из их тамошнего прошлого и она приехала в Лос-Анджелес проверить свою версию или догадку. Выдала себя за больную агорафобией и присоединилась к группе пациентов, чтобы шпионить и собирать материал.


— Звучит правдоподобно, — сказал Майло, — только ведь у них лечение стоит чертову уйму денег. Кто оплачивает ее счета?


— Ее сестра сказала, что Кэти вечно просила у нее в долг.


— И та ей давала такие деньги?


— Я не знаю. Может, за ней кто-то стоял — какая-нибудь газета или издатель; она написала книгу. А сейчас от нее не было никаких известий больше месяца. Значит, пропали уже два из четырех членов группы. Хотя, что касается Кэти, сестра говорит, это для нее типично. Однако точно известно одно — агорафобией она не страдала. Наверняка она следила за четой Гэбни.


— Этим ты, по существу, обозначаешь финансовое мошенничество под номером два. Чета Гэбни обворовывает Джину точно так же, как это делают Энгер и адвокат.


— Под номером три, если считать Рэмпа с Никвистом.


— Подходите, господа, не стесняйтесь. Втыкайте вашу иглу в вену богатой леди.


— Сорок миллионов долларов, — заметил я, — это очень крупная вена. Даже тех двух миллионов было бы достаточно, чтобы шестеренки закрутились. Мне особенно импонируют супруги Гэбни — из-за истории с Кэти Мориарти. Их переезд из Бостона в Лос-Анджелес — такой шаг мог быть вынужденным, чтобы избежать скандала.


— Чтобы Гарвард мог избежать скандала.


Я кивнул, соглашаясь.


— Тем больше причин замести следы. Но Кэти Мориарти каким-то образом удалось напасть на след, и ока решила пойти по нему.


Майло отправил в рот еще кусочек пирожного, облизнул губы и сказал:


— Если я тебя правильно понял, у четы Гэбни довольно высокая профессиональная репутация.


— Она у них очень высокая. Любой психолог наверняка включит Лео Гэбни в список десяти лучших ныне здравствующих бихевиористов. И Урсула со своими двумя докторскими степенями может называть свою цену. Но даже у пользующегося успехом врача возможности зарабатывать имеют предел. Ты продаешь время, и в твоем распоряжении лишь столько-то часов, за которые ты можешь выставить счет, и не более того. Даже при таких расценках, как у них, потребовалась бы чертова прорва этих самых часов, чтобы заработать на картинку Кассатт. Кроме того, Лео поразил своей ожесточенностью. Когда мы познакомились, он рассказал мне, что у него сынишка погиб во время пожара. Эта рана у него явно так и не зажила. Он во всем винил то обстоятельство, что судья присудил оставить мальчика на попечении его жены. А заодно и всю судебную систему. Может, он дает выход своему гневу, когда бросает вызов этой системе.


— Преступление как способ отомстить. И себе пощекотать нервишки. Ну да, а почему бы и нет? А Урсула? У нее тоже зуб на кого-то или на что-то?


— Урсула — его протеже. По моим наблюдениям, она делает, что он ей скажет. Однако исчезновение Джины очень сильно ее потрясло, так что, возможно, из них двоих она — слабое звено. Я сегодня собирался поговорить с ней, но она умчалась, не оставив мне ни одного шанса.


— Протеже, говоришь? Но ведь эстамп в конце концов осел у нее в офисе.


— Возможно, эстамп был лишь верхушкой айсберга.


— Искусство — ей, деньги — обоим? Ведь на пару миллионов при таких ценах много искусства не купишь, верно?


— О том, сколько Джина получала ежемесячно, мы знаем лишь со слов Глена Энгера. Он мог запрограммировать свой компьютер таким образом, чтобы тот выдавал только то, что нужно ему.


— Но с какой стати Джина стала бы давать им деньги?


— Из благодарности, из-за зависимости от них — по тем же причинам, по которым члены секты отдают своему гуру все, что имеют.


— Она могла одолжить им эти деньги?


— Могла. Но она исчезла, и отпала необходимость возвращать долги, так?


Он нахмурился и отодвинул пирожное.


— Рэмп и Никвист, потом эти пай-мальчики в костюмах, а теперь еще и ее же психиатры, черт бы их подрал. Прямо какой-то конкурс подозреваемых. Бедняжка стала жертвой равных возможностей.


— Словно муравьи, ползающие по мертвому жуку, — сказал я.


Майло бросил салфетку на стол.


— Что ты еще знаешь об этой Мориарти?


— Только ее адрес. Это в Западном Голливуде. — Я вынул бумажку, которую дала мне Джэн Роббинс, и отдал ему.


— Смотри-ка, мы вроде как соседи — это кварталах в шести от меня. Может, я когда-нибудь стоял за ней в очереди в супермаркете.


— Не знал, что ты ходишь в супермаркет.


— Я говорю символически. — Он поднял свой кейс на колени, покопался в нем, вытащил блокнот и списал туда адрес.


— Можно заскочить туда по дороге, посмотреть, живет ли она еще там. Если нет, то с дальнейшей работой по этой линии придется подождать, пока я раскручиваю все предыдущее. Если есть время и желание поработать самому, то могу только приветствовать.


— А мне полагается новенький кейс частного сыщика?


— Купи себе сам, ловкий какой нашелся. Тут у нас свободное предпринимательство.

30


Я заплатил по счету, а Майло в это время болтал с Джойс, опять похвалил ее кухню, выразил сочувствие по поводу трудностей, с которыми приходится сталкиваться малому бизнесу, потом как-то незаметно перевел разговор на Кэти Мориарти, как будто эта тема логически вытекала из того, о чем только что говорилось. Новых фактов она не добавила, но смогла описать внешность журналистки: возраст где-то за тридцать пять, среднего роста и телосложения, волосы каштановые, короткая стрижка, на лице румянец («как и следует ожидать от ирландки»), светлые глаза — голубые или зеленые. Потом, словно спохватившись, что дала больше, чем получила, она скрестила руки на груди и спросила:


— А зачем вам все это знать?


Майло кивком головы пригласил ее следовать за собой и увел в глубину ресторанчика, хотя такая предосторожность была лишена всякого смысла — ведь мы были единственными посетителями ее заведения. Он показал ей свой недействительный значок Полицейского управления Лос-Анджелеса. Она открыла рот, но не издала ни звука.


Майло сказал:


— Я должен просить вас никому ничего не рассказывать. Это очень важно.


— Конечно. А что такое, что случилось?


— Не волнуйтесь, нет никакой опасности ни для вас, ни для кого бы то ни было. Мы просто ведем обычное расследование.


— По поводу этого места, этой клиники?


— Вас что-то беспокоит в связи с этой клиникой?


— Ну, как я уже говорила этому джентльмену, действительно ведь странно, что так мало народу входит и выходит. Невольно задумываешься: а что там происходит на самом деле? По нынешним временам приходится задумываться.


— Да, приходится.


Она вздрогнула, явно наслаждаясь своей причастностью к такому таинственному делу. Майло взял с нее еще одно обещание молчать. Мы вышли из ресторана и отправились обратно в Сассекс-Ноул.


— Думаешь, она способна сохранить тайну? — спросил я.


— Кто знает?


— Это не так уж важно?


Он пожал плечами.


— Что произойдет в худшем случае? Ну, до супругов Гэбни дойдет, что кто-то задает вопросы. Если у них все чисто, то этим дело и кончится. Если нет, то они могут с испугу сделать какой-то необдуманный ход.


— Например?


— Продать Кассатт, может даже, быстро получить какие-то деньги, и это будет для нас сигналом о том, что они наложили лапу на какое-то другое достояние Джины.


Джина. Он произносил ее имя с непринужденной фамильярностью, хотя и не был с ней знаком. С фамильярностью полицейского из отдела убийств. Я подумал о всех других людях, с которыми он вовсе не был знаком, но которых так хорошо знал…


— …Так как, идет? — спросил Майло.


— Что идет?


Он рассмеялся.


— Ты сам приводишь аргумент в пользу того, в чем я пытаюсь тебя убедить.


— Что же это?


— А то, что тебе надо отправиться домой и поспать.


— Со мной все в порядке. Ты что-то говорил.


— Что тебе надо отдохнуть, а завтра утром проверить квартиру Мориарти. Если это многоквартирный дом, поговори с домохозяином или управляющим, если найдешь их. И с кем-то из жильцов тоже.


— А предлог?


— Какой еще предлог?


— Ну, объяснение, почему я о ней расспрашиваю. Ведь у меня нет значка.


— Так купи. На Голливудском бульваре, в одном из магазинов, где продают театральные костюмы. Он будет таким же законным, как и мой.


— Ох, какие мы разобиженные, — сказал я.


Он лукаво усмехнулся.


— Значит, тебе нужен предлог? Пожалуйста. Скажи, что ты ее старый приятель, только что приехал с Восточного побережья, хочешь с ней повидаться ради старой дружбы. Или скажи, что ты кузен, что скоро грядет большой сбор семьи Мориарти, но, похоже, никто не может связаться с душечкой Кэти. Сочини что-нибудь. Ты встречался с ее сестрой, так что должен суметь соврать, чтобы это звучало складно.


— Нет ничего лучше щепотки обмана для остроты ощущений, а?


— Ну да, — ответил Майло. — На том и свет стоит.

* * *


Когда мы подъехали и остановились перед домом, из парадной двери вышел Ноэль Друкер; он нес большой синий чемодан с эмблемой дизайнера.


Он сообщил нам:


— Она наверху, у себя в комнате. Пишет.


— Что пишет?


— Я думаю, это касается тех типов, банкира и адвоката. Она зла по-настоящему, хочет подать на них в суд.


Майло показал на чемодан:


— Это для босса?


Ноэль кивнул.


— Известно, где он собирается жить?


— Наверно, поживет у нас, пока не найдет что-нибудь. Со мной и с мамой. Над «Кружкой». Это ведь его дом.


— Вы арендуете у него?


Он разрешает нам жить там бесплатно.


— Довольно благородно с его стороны.


Ноэль кивнул.


— В сущности, он очень неплохой человек. Жаль только, что… — Он махнул рукой. — Ну да ладно.


— Тебе, наверное, нелегко приходится, — сочувственно заметил я. — Между двух огней.


Он пожал плечами.


— Я считаю это практикой.


— Для международных отношений?


— Для реальной жизни в реальном мире.


Он сел в красную «селику» и уехал.


Майло следил за его стоп-сигналами, пока они не исчезли.


— Славный парнишка. — Он сказал это так, словно навесил ярлык на биологический вид, которому грозит уничтожение.


Шлепнув кейсом по ноге, он сверился со своим «таймексом».


— Девять тридцать. Надо сделать несколько звонков. Потом заскочу в миссию и попробую выжать что-нибудь из нашего мистера Слабая Голова.


— Если я не нужен Мелиссе, поеду с тобой.


Он нахмурился.


— Но тебе надо поспать.


— Не смогу — перевозбудился.


Он помолчал с минуту, потом сказал:


— Ладно. Он псих, так что твои специальные знания могут и пригодиться. Но потом сделай мне одолжение — поезжай домой и проспись. Хватит гонять на высокой передаче — двигатель выгорает.


— Хорошо, мамочка.

* * *


Мелисса была в комнате без окон. Она сидела за письменным столом, а перед ней были разложены какие-то бумаги.


Когда мы вошли, она всполошилась, резко вскочила, и несколько листов упали на пол.


— Стратегическое планирование, — сказала она. — Пытаюсь найти способ поймать этих подонков.


Майло поднял с пола бумаги, взглянул на них и положил на стол. Лицо его было непроницаемо.


— Что-нибудь получилось?


— Вроде бы. Я думаю, лучше всего будет проверить буквально все, что они делали с тех пор, как… с самого начала. То есть надо действительно заставить их открыть все книги и проверить каждую строчку, каждую цифру. Как минимум, это так их перепугает, что они откажутся от мысли ободрать меня, а я смогу сосредоточиться на том, как поймать их.


— Лучший способ защиты — нападение, — заметил я.


— Вот именно. — Она хлопком «склеила» ладони. Щеки ее порозовели, глаза блестели, но это был нездоровый блеск. Майло пристально рассматривал ее, но она этого не замечала. — У вас была возможность поговорить с кем-нибудь из адвокатов, доктор Делавэр?


— Еще нет.


— Ладно, но хорошо бы побыстрее. Пожалуйста.


— Можно попробовать прямо сейчас.


— Это было бы замечательно. Спасибо. — Она взяла со стола телефон и протянула мне.


Майло сказал:


— Неплохо бы попить чего-нибудь.


Мелисса посмотрела на него, потом на меня.


— Конечно. Пошли — добудем чего-нибудь на кухне.

* * *


Оставшись один, я набрал номер домашнего телефона Мэла Уорти в Брентвуде. Мне ответил автоответчик голосом его третьей жены. Я уже начал диктовать свое сообщение для него, но тут он сам снял трубку.


— Алекс. Я собирался звонить тебе, тут у меня намечается смачное дельце. Расходятся двое психологов, а у них трое очень испорченных детей. Моя клиентка — жена, и, похоже, мы будем иметь одну из самых жестоких схваток из-за опеки, какой ты в жизни больше не увидишь.


— Звучит увлекательно.


— Еще бы! Как у тебя со временем? Недель, скажем, через пять?


— У меня сейчас нет под рукой календаря, но при таком более чем заблаговременном уведомлении я не вижу никаких проблем.


— Прекрасно. Тебе понравится: эти двое — одни из самых потрясных психов, каких когда-либо доведется встретить. Как подумаю, что они копаются в головах других людей, то… Что у вас вообще за профессия?


— Давай поговорим о твоей профессии. Мне надо найти юриста.


— По каким делам?


— Наследство и налоги.


— Оформление документов или судебный процесс?


— Возможно, и то и другое. — Я вкратце описал ему ситуацию, в которой оказалась Мелисса, опустив имена, конкретные цифры и особые приметы.


Он сказал:


— Тогда это Сузи Лафамилья, если твой клиент не имеет ничего против женщины.


— Женщина вполне подойдет.


— Я говорю об этом только потому, что ты себе не представляешь, как много народу приходит со своими правилами — не годятся женщины, не годятся представители меньшинств. Они много теряют, потому что лучше Сузи никого нет. Она аудитор, плюс юридическая степень, работала на одну из крупных бухгалтерских фирм и доставала больше работы, чем любой другой партнер, пока ей не надоело, что ее каждый раз обходят предложением стать компаньоном из-за того, что она родилась не с теми гениталиями. Она возбудила против них иск, потом согласилась уладить дело полюбовно, без суда и на эти деньги получила юридическое образование, причем была лучшей в группе. Очень цепко и жестко ведет дело в суде. Получила известность, работая среди киношников — помогала взыскивать со студий причитающиеся им деньги. В ситуациях, где финансы настолько запутаны, что даже моих способностей не хватает, я обращаюсь к Сузи.


Я сказал:


— Похоже, это как раз то, что нужно моему клиенту.


Он дал мне номер.


— Сенчури-Сити-Ист — у нее целый этаж в одной из башен. Так я позвоню тебе насчет того дела. Тебе обязательно понравится эта парочка рычащих и огрызающихся душецелителей. — Он засмеялся.


Мы попрощались, и я повесил трубку.

* * *


Майло вернулся без Мелиссы, с банкой диетической кока-колы в руке.


— Она в ванной, — сообщил он. — Ее выворачивает.


— Что случилось?


— У нее просто кончился ресурс. Опять завела крутой разговор про то, как поймает этих мерзавцев. Я что-то сказал ей — и бах! — она вдруг заревела и стала давиться.


— Я видел, что ты смотрел на нее, как сыщик. Потом увел ее из комнаты, пока я звонил. Зачем?


Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.


— В чем дело? — настаивал я.


— Ладно, — сказал он. — У меня испорченные мозги. За это мне и платят. — Он нерешительно помолчал — Дело не в том, что я увел ее отсюда. Дело в том, что я хотел остаться с ней с глазу на глаз, посмотреть на нее поближе в твое отсутствие. Потому что ее поведение здесь сейчас мне не понравилось. Я стал думать, что в ходе нашего небольшого обмена информацией за обедом мы упустили из виду одну возможность. Очень неприятную возможность, но именно такие оказываются самыми важными.


— Мелисса? — Я почувствовал, как все внутри похолодело.


Он уже собирался отвернуться от меня, но передумал и посмотрел мне в лицо.


— Она — единственная наследница, Алекс. Сорок миллионов баксов. И она определенно готова за них драться, не дожидаясь даже, пока остынет тело.


— Никакого тела нет.


— Я говорю фигурально. Не проедай мне плешь.


— Это тебе только что пришло в голову?


Он покачал головой.


— Наверно, эта мысль дрейфовала где-то у меня в башке с самого начала. И все от того, что меня так учили если в деле замешаны деньги, ищи того, кто получает выгоду. Но я подавлял ее, гнал — может, просто не хотел об этом думать.


— Майло, она дерется, потому что переплавляет свое горе в гнев. Бросается в атаку, чтобы не быть раздавленной. Я научил ее этому, когда лечил. В моем представлении этот прием все еще неплохо ей помогает.


— Может быть, — сказал он. — Я только говорю, что в нормальной ситуации я бы обратил на нее внимание гораздо раньше.


— Шутить изволишь?


— Послушай, я ведь не говорил, что думаю, что это вероятно. Просто это то, что мы упустили из виду. Нет, даже не мы, а я. Ведь это меня специально учили гадко думать. Но я этого не сделал. Такого бы не случилось, если бы я работал официально.


— Но ты не работаешь официально, — сказал я, повысив голос. — Так что можешь пока отдохнуть от такого типа мышления.


— Эй, потише — вестника-то за что убивать?


— У нее не было возможности, — продолжал я. — Она была здесь, когда ее мать исчезла.


— Но у этого парнишки Друкера могла быть такая возможность — где был он в это время?


— Я не знаю.


Он кивнул, но я не увидел удовлетворения на его лице.


— По моим наблюдениям, она ему так нравится, что он готов есть грязь у нее из-под ногтей и говорить, что это черная икра. И он ухаживал за автомобилями. Он наверняка знал досконально, как работает «роллс». И его Джина уж точно подобрала бы на дороге. И ты сам говорил, что он действует на твои чувствительные датчики.


— Я не говорил, что ощущаю в нем что-то психопатическое.


— Ладно, хорошо.


— Боже милостивый! — Я почувствовал, что надвигается жуткая головная боль. — Нет, Майло, нет. Только не это.


— Я определенно не хочу так считать, Алекс. Девчушка мне нравится, и я все еще работаю на нее. Просто вид у нее сейчас был слишком… крутой, что ли. Она без конца повторяла, что доберется до этих подонков. На кухне я сказал ей: «Похоже, тебе не терпится начать» — только и всего. А она просто остановилась и сломалась. Мне стало дерьмово от того, что я с ней так обошелся, но в то же время и лучше, потому что она опять стала похожа на обычного ребенка. Прости, если я поступил антиврачебно.


— Нет, — сказал я, — если это было так близко к поверхности, то все равно выплеснулось бы рано или поздно.


— Да, — согласился Майло.


Никто из нас не высказал вслух того, о чем думал: если все это не притворство.


Почувствовав внезапно усталость, я опустился в кресло возле столика с телефоном. Бумажка с номером телефона Сузи Лафамилья была все еще зажата у меня в пальцах.


— Только что достал ей юриста. Это женщина, крепкая духом, с хорошими бойцовскими качествами, любит при случае лягнуть систему.


— Звучит неплохо.


— Это звучит как то, чем могла бы стать Мелисса, когда повзрослеет.

31


Мелисса вернулась в комнату с пятью стенами, и вид у нее был при этом далеко не повзрослевший. Ее плечи опустились, походка замедлилась; она промокала губы куском туалетной бумаги. Я дал ей номер телефона женщины-адвоката, и она поблагодарила меня очень тихим голосом.


— Если хочешь, я позвоню от твоего имени.


— Нет, спасибо. Я сама это сделаю. Завтра.


Я усадил ее за письменный стол. Она безучастно посмотрела в сторону Майло и слабо улыбнулась.


Майло улыбнулся в ответ и перевел глаза на свою банку с кока-колой. Я не мог решить, кого из них мне было жалко больше.


Мелисса вздохнула и оперлась подбородком на руку.


Я спросил:


— Ну, как ты, малышка?


— Даже не знаю, — ответила она. — Это все так… Я чувствую, как будто я просто… Как будто у меня нет… Я не знаю.


Я коснулся ее плеча.


Она сказала:


— Кого я дурю — насчет того, чтобы воевать с ними? Я ничего собой не представляю. Кто захочет меня слушать?


— Воевать — это будет делом твоего адвоката, — возразил я. — А твое дело сейчас — хорошенько позаботиться о себе.


После долгого молчания она отозвалась:


— Наверное.


Она опять замолчала на какое-то время, потом сказала:


— Я совсем одна.


— Вокруг очень много людей, которые любят тебя, Мелисса.


Майло разглядывал пол.


— Я совсем одна, — повторила она с каким-то пугающим удивлением. Как будто пробежала по лабиринту в рекордное время, а на выходе вдруг узнала, что он ведет к пропасти.


— Я устала, — вздохнула она. — Пожалуй, пойду посплю.


— Хочешь, я посижу с тобой?


— Я хочу спать с кем-нибудь. Не хочу оставаться одна.


Майло поставил банку на стол и вышел из комнаты.


Я остался возле Мелиссы, говорил ей что-то успокаивающее, но было похоже, что мои слова большого эффекта не имели.


Вернулся Майло, приведя с собой Мадлен. Она тяжело дышала и казалась взволнованной, но когда она дошла до Мелиссы, на ее лице осталось лишь выражение нежности. Она склонилась над девушкой и погладила ее по голове. Мелисса немного обмякла, словно оказавшись в чьих-то объятиях. Мадлен склонилась еще ниже к ней и прижала ее к груди.


— Я лягу с тобой, cherie. Вставай, идем.

* * *


В машине, когда мы отъехали от дома, Майло сказал:


— Ладно, я — мерзавец, который жестоко обращается с детьми.


— Так ты не думаешь, что ее срыв был притворством?


Он резко затормозил в конце дорожки и быстро повернулся ко мне.


— Какого черта, Алекс? Пырнул ножом — так еще и крутишь его в ране?


Его зубы обнажились в оскале. В свете прожектора над сосновыми воротами они казались желтыми.


— Нет, — ответил я и почувствовал, что он внушает мне страх впервые за все годы нашего знакомства. Почувствовал себя подозреваемым. — Нет, я серьезно. Могла она устроить такое представление?


— Ага, конечно. Теперь ты хочешь мне сказать, будто и сам думаешь, что она психопатка? — Он уже просто орал, колотя одной ручищей по баранке.


— Я вообще не знаю, что думать! — ответил я на той же примерно громкости. — А ты пуляешь в меня версиями с левой стороны поля!


— Я думал, что смысл именно в этом!


— Смысл в том, чтобы помочь!


Он выдвинул лицо вперед, как если бы это было оружие.


С минуту он бешено смотрел на меня, потом откинулся на спинку сиденья и запустил обе пятерни в волосы.


— Ну и дела! Ничего себе сценка получилась!


— Должно быть, от недосыпания, — пробормотал я, стараясь унять дрожь.


— Должно быть… Ты не передумал? Может, поедешь поспать?


— Черта с два!


Он засмеялся.


— Я тоже нет… Извини, что набросился на тебя.


— И ты извини. Давай считать, что ничего не было.


Он снова положил руки на баранку, и мы поехали дальше. Теперь он вел машину медленно, с исключительной осторожностью. Сбавлял скорость на каждом перекрестке, даже когда там не было знака «стоп». Внимательно смотрел в обе стороны и во все зеркала, хотя улицы были пусты.


Когда мы выехали на Кэткарт, он заговорил:


— Знаешь, Алекс, не подхожу я для частного сыска. Слишком он бесструктурен, слишком много размытых границ. Я старался убедить себя в том, что отличаюсь от других, но все это чушь собачья. Я простой полувоенный мужик, как и все другие в управлении. Мне нужен мир, организованный по принципу «мы против них».


— «Мы» — это кто?


— Синие[18] зануды. Мне нравится быть занудой.


Я подумал о том мире, с которым он сражался столько лет. Том самом, с которым он снова будет сражаться через каких-то несколько месяцев: причисляемый к ним другими полицейскими, независимо от того, сколько их он отправил за решетку.


Я сказал:


— Ты не сделал ничего непозволительного. Я среагировал от нутра — как ее хранитель. С твоей стороны было бы халатностью не рассматривать ее в качестве подозреваемой. Было бы халатностью не продолжать подозревать ее, если именно на нее указывают факты.


— Факты, — проворчал он. — Что-то не шибко много мы добыли этого добра…


Мне показалось, что он хотел сказать что-то еще, но тут появился пандус въезда на автодорогу, он закрыл рот и пришпорил «порше». Движение в сторону центра было небольшое, но создавало достаточно шума, чтобы заменить разговор.


Мы подъехали к «Миссии вечной надежды» вскоре после десяти и припарковались на полквартала дальше. Воздух был напоен запахами зреющих отбросов, сладкого вина и свежеуложенного асфальта, а поверх всего каким-то странным образом струился аромат цветов, приносимый, казалось, легким западным ветерком, словно более фешенебельные части города прислали сюда с воздушной почтой дуновение более ухоженных домов и садов.


Фасад здания миссии был залит искусственным светом. Этот свет в сочетании с лунным превратил цвет морской волны в льдисто-белый. Возле входа собралось с полдюжины оборванцев, которые слушали или притворялись, что слушают, двух мужчин в деловых костюмах.


Когда мы подошли ближе, я увидел, что обоим говорившим было за тридцать. Один был высокий, худой, светлые волосы его были коротко подстрижены и казались навощенными, а странно темные усы, загибавшиеся книзу под прямым углом по обеим сторонам рта, напоминали пушистые воротца для игры в крокет. На нем были очки в серебряной оправе, серый легкий костюм и темно-коричневые ботинки на молнии. Рукава пиджака были ему чуточку коротки. Из них торчали огромные запястья. В одной руке он держал блокнот, как две капли воды похожий на те, которыми пользовался Майло, и мягкую пачку сигарет «Уинстон».


Второй мужчина был низенький, коренастый, темноволосый, чисто выбритый. У него была прическа а-ля Риччи Валенс, узкие глаза и тонкие губы им под стать. Одет он был в синий блейзер и серые брюки. Говорил в основном он.


Оба стояли к нам в профиль и не видели нашего приближения.


Майло подошел к высокому и сказал:


— Брэд.


Тот повернулся и уставился на него. Некоторые из оборванцев последовали его примеру. Темноволосый замолчал, взглянул на своего напарника, потом на Майло. Бездомные, словно их отцепили с поводков, стали расползаться в разные стороны. Темноволосый сказал: «Вы куда, дачники?» — и те остановились, некоторые что-то бормотали. Темноволосый посмотрел на напарника, приподняв одну бровь.


Тот, кого Майло назвал Брэдом, втянул щеки и кивнул.


Второй распорядился: «Давайте сюда, любители свежего воздуха» — и согнал оборванцев в одну сторону.


Высокий наблюдал за ними, пока они не оказались за пределами слышимости, потом снова повернулся к Майло.


— Стерджис. Очень кстати.


— Что именно?


— Я слышал, ты сегодня здесь уже побывал. Значит, ты из тех, с кем я хочу побеседовать.


— Неужели?


Детектив взял сигареты в другую руку.


— Два посещения в один день — такая увлеченность работой. Что, платят почасовку?


Майло спросил:


— В чем дело?


— Откуда такой интерес к Макклоски?


— Я ведь уже объяснил, когда заходил отметиться пару дней назад.


— Прокрути-ка еще разок, для меня.


— Женщину, которую он сжег кислотой, все еще не нашли. Она правда исчезла. Ее семья все еще хотела бы знать, нет ли тут какой зацепки.


— Что значит «правда исчезла»?


Майло рассказал ему о находке у Моррисовской плотины.


Лицо светловолосого осталось бесстрастным, но рука крепче сжала пачку сигарет. Поняв это, он нахмурился и осмотрел пачку, расправляя целлофан, кончиками пальцев выправляя углы.


— Сожалею, — сказал он. — Семья, должно быть, в шоке.


— Да уж, праздновать им нечего.


Светловолосый криво усмехнулся.


— Ты уже дважды тряс его. Зачем он тебе нужен опять?


— Те два раза он был не очень разговорчив.


— И ты подумал, что в третий раз тебе удастся его разговорить.


— Что-то вроде того.


— Что-то вроде того. — Светловолосый посмотрел в сторону темноволосого, который все еще что-то втолковывал бродягам.


— Что все-таки происходит, Брэд?


— Что происходит? — повторил светловолосый, коснувшись оправы своих очков. — Происходит то, что жизнь, возможно, как раз усложнилась.


Он помолчал, изучающе глядя на Майло. Когда Майло ничего не сказал, светловолосый выудил из пачки сигарету, зажал ее в губах и дальше говорил, не выпуская ее изо рта.


— Похоже, придется работать вместе.


Он опять замолчал, ожидая реакции.


С расстояния около километра сюда доносился шум движения по шоссе. Где-то ближе к нам раздался звон бьющегося стекла. Темноволосый продолжал свои наставления бродягам. Слов я не разбирал, но тон у него был покровительственный. Бродяги, похоже, уже почти засыпали.


Светловолосый детектив сказал:


— Видимо, мистер Макклоски стал жертвой несчастного случая. — Он пристально посмотрел на Майло.


Майло спросил:


— Когда?


Детектив стал шарить у себя в кармане брюк, как будто там должен был находиться ответ. Вынул зажигалку одноразового использования и прикурил. Двухсекундная вспышка пламени бросила загадочный отсвет на его лицо. Кожа у него была шершавая и бугристая, по линии подбородка покрытая неровностями от бритья.


— Пару часов назад, — ответил он, — или около того. — Прищурившись сквозь стекла очков и дым, он посмотрел на меня так, будто мое присутствие при сообщении этой информации делало меня персоной, с которой надо было считаться.


— Это друг семьи, — сказал Майло.


Высокий детектив продолжал разглядывать меня, вдыхая и выдыхая дым, но при этом не вынимая сигарету изо рта. Похоже, он специализировался по стоицизму и окончил с отличием.


Майло представил нас друг другу:


— Доктор Делавэр, это детектив Брэдли Льюис из Центрального отдела по расследованию убийств. Детектив Льюис, это доктор Алекс Делавэр.


Льюис выпустил несколько колечек дыма и произнес:


— Доктор, значит?


— В сущности, семейный врач.


— Так-так.


Я постарался принять по возможности более докторский вид.


— Как это случилось, Брэд? — спросил Майло.


— Что, здесь действует какая-то премиальная система? Семья платит вестнику, приносящему ей добрые вести?


— Этим ей уже не помочь, но я точно знаю, что оплакивать они его не будут. — Он повторил свой вопрос.


Льюис подумал, прежде чем ответить, потом наконец сказал:


— В переулке, в нескольких кварталах на юго-восток отсюда. Индустриальный район между Сан-Педро и Аламедой. Автомобиль против пешехода. Автомобиль победил — нокаут в первом раунде.


— Если это ДТП, то что здесь делаете вы, ребята?


— Вот это ищейка, — притворно восхитился Льюис. — Эй, вам случайно не приходилось работать в полиции?


Усмешка.


Майло молча ждал.


Льюис сказал, продолжая курить:


— Дело в том, что автомобиль, по мнению техников, ничего не оставил на волю случая. Переехал его, потом дал задний ход и сделал это еще два раза как минимум, чтобы уж было наверняка. Речь идет о дорожной пицце со всей начинкой и приправами.


Он повернулся ко мне, вынул сигарету изо рта и вдруг сверкнул быстрой, хищной улыбкой.


— Семейный врач, значит? На вид вы вроде цивилизованный джентльмен, но вид иногда может быть обманчив, верно?


Я улыбнулся в ответ. Его улыбка стала еще шире, словно мы только что поделились потрясающей шуткой.


— Доктор, — продолжал он, прикурив вторую сигарету прямо от первой и растерев окурок первой по асфальту, — а вы, по какой-нибудь отдаленной случайности, не воспользовались ли своим «мерседесом», «БМВ» или что там у вас, чтобы из жалости избавить бедного мистера Макклоски от его страданий, а, сэр? Моментальное признание — и все могут расходиться по домам.


Продолжая улыбаться, я ответил:


— Мне жаль разочаровывать вас.


— Проклятье! — выругался Льюис. — Ненавижу детективные романы.


— Машина была немецкая? — спросил Майло.


Льюис ковырнул цемент пяткой ботинка и выпустил Дым через нос.


— Мы что, на встрече с представителями прессы?


— Есть причины не говорить мне, Брэд?


— Ты гражданское лицо — это раз.


Майло молчал.


— А может, даже и подозреваемый — это два.


— Ну, правильно. Что это за хреновина, Брэд, которую ты толкаешь?


Он уставился на Льюиса. Они были одного роста, но Майло был тяжелее Льюиса килограммов на двадцать. Льюис в свою очередь тоже уставился на него — с сигаретой в зубах, с каменным лицом — и оставил вопрос без ответа.


Майло почти шепотом произнес какое-то слово, что-то вроде «Гонзалес».


Взгляд Льюиса дрогнул. Сигарета у него в зубах нырнула и сразу же подпрыгнула вверх, когда зубы сжались.


Он сказал:


— Послушай, Стерджис, я не могу с этим в бирюльки играть. Как минимум, здесь есть столкновение интересов — и возможно, в конце концов придется прокатиться в Пасадену и поговорить об этом с семьей.


— Семья на данный момент — это восемнадцатилетняя девушка, которая только что узнала, что ее мать погибла, но не может даже похоронить ее, потому что тело находится на дне этого проклятого водохранилища. Шериф просто ждет, чтобы оно всплыло…


— Тем более…


— Когда это случится, вот ей будет весело, правда, Брэд? Опознавать всплывший труп? К тому же она последние несколько дней совершенно не выходила из дома, есть куча свидетелей, так что она точно не переезжала этот кусок дерьма и точно никого не нанимала для этого. Но если ты думаешь получить какую-то выгоду от того, что приедешь и по-настоящему доведешь ее, то не стесняйся. Действуй через их адвоката — его дядя был Даус, Хармон Молоток. Капитан Спейн всегда обожал инициативных парней.


Льюис затягивался сигаретой, пускал дым и рассматривал ее, словно это была какая-то удивительная, редкая вещица.


— Если все обстоит так, то можешь не сомневаться, что я там буду, — сказал он, но в его голосе не было уверенности.


— Валяй, Брэд, не стесняйся, — повторил Майло.


Темноволосый детектив закончил беседовать с бродягами и отпустил их взмахом руки. Некоторые из них вошли в здание миссии, другие побрели дальше по улице. Он подошел к нам, вытирая ладони о блейзер.


— Это наш знаменитый Майло Стерджис, — повторил Льюис между быстрыми затяжками.


Его напарник смотрел недоуменно.


Льюис продолжал:


— Чемпион в тяжелом весе Западного Лос-Анджелеса — дрался один раунд с Фриском, помнишь?


Еще одна секунда непонимания, потом внезапная догадка отразилась на лице коротышки. Мгновение спустя ее сменило отвращение. Взгляд пары жестких глаз переместился на меня.


— А это, — сказал Льюис, — семейный врач, то есть врач семьи, которую интересует наш труп. Может, он бы взглянул на твою коленку, Сэнди?


Его напарник не находил ситуацию забавной. Застегнув пиджак, он повернулся к Майло с таким видом, будто рассматривал всплывший труп утопленника.


Майло спросил:


— Вы Эспозито, верно? Раньше служили в Девоншире.


Вместо ответа Эспозито сказал:


— Вы приходили сюда раньше и разговаривали с покойным. О чем?


— Ни о чем. Он не захотел разговаривать.


— Мой вопрос не об этом. — Эспозито рубил слова. — Касательно чего конкретно вы имели намерение говорить с покойным?


Майло немного помолчал — то ли взвешивал свои слова, то ли разбирался в синтаксисе собеседника.


— Касательно его возможной причастности к смерти матери моей клиентки.


Эспозито, казалось, не слышал. Он умудрился отодвинуться от Майло, одновременно выставив голову вперед.


— Что вы можете сказать нам?


И Майло сказал:


— Ставлю десять против одного, что все сведется к какой-нибудь глупости. Опросите здешних постояльцев и определите последнего, кому Макклоски недоложил рагу на раздаче.


— Приберегите свои советы для себя. — Эспозито отодвинулся еще дальше. — Я имею в виду информацию.


— Как в детективном романе?


— Хотя бы.


— Боюсь, что здесь ничем не смогу вам помочь, — усмехнулся Майло.


Льюис сказал:


— Теория рагу здесь ни при чем, Стерджис. Здешние постояльцы обычно обходятся без автомобилей.


— Время от времени им перепадает поденная работа, — возразил Майло. — Развозка, доставка. А может, Макклоски встретил кого-то, кому не приглянулась его физиономия. Она у него была не ахти какая.


Льюис курил и ничего на это не ответил.


— Блеск, — сказал Эспозито и повернулся ко мне: — Вы можете добавить что-нибудь?


Я покачал головой.


— Ну, что тут скажешь? — развел руками Майло. — На этот раз вам достался детективный роман. Ничего не попишешь.


— И вы не можете сообщить ничего, что могло бы прояснить дело? — спросил Эспозито.


— Мне об этом известно не больше вашего, — ответил Майло. Он улыбнулся. — Ну, может, на самую малость больше, но я уверен, что упорной работой вы это быстро наверстаете.


С этими словами он двинулся мимо них, направляясь ко входу в миссию. Я хотел пойти за ним, но Льюис преградил мне дорогу.


— Остановись, Стерджис, — сказал он.


Майло обернулся. Наморщил лоб.


Льюис спросил:


— А теперь что тебе там нужно?


— Думал поговорить со священником, — ответил Майло. — Пора исповедаться.


— Правильно, — ухмыльнулся Эспозито. — У священника борода отрастет, пока он будет слушать.


Льюис засмеялся, но это прозвучало как-то принужденно.


— Может, сейчас не самое лучшее время для этого.


— Я что-то не вижу здесь никакого запрещающего знака, Брэд.


— Все равно сейчас не лучшее время.


Майло упер руки в бока.


— Ты хочешь сказать, что для меня доступ сюда ограничен, потому что покойник здесь когда-то проживал, а всякие бродяги и подонки могут входить и выходить беспрепятственно? Хармон-младший будет просто в восторге, Брэд. В следующий раз, когда они с шефом полиции будут играть в гольф, им будет о чем поговорить.


Льюис сказал:


— Сколько прошло, три месяца? А ты уже действуешь, как проклятый деляга.


— Чушь собачья, — ответил Майло. — Это ведь ты тут ставишь препоны, Брэд. Это ты вдруг ни с того ни с сего решил проявить бдительность.


— Никто нас не заставляет выслушивать эту чушь собачью, — процедил сквозь зубы Эспозито и расстегнул пиджак. Льюис придержал его, дымя словно паровоз. Потом бросил окурок на тротуар, посмотрел, как он тлеет, и отошел в сторону.


— Эй, — сказал Эспозито.


— А пошло все в задницу! — В голосе Льюиса была такая ярость, что Эспозито захлопнул рот. Льюис повернулся ко мне: — Валяйте. Двигайте.


Я двинулся вперед, а Майло рукой уже коснулся двери.


— Смотри, не напорть там, — предостерег Льюис. — И не перебегай нам дорогу. Я не шучу. И мне наплевать, сколько там за тобой этих чертовых адвокатов, слышишь?


Майло толкнул дверь, и мы вошли. До того как дверь закрылась за нами, я услышал, как Эспозито выругался.


И засмеялся — через силу, со злобой.

* * *


В большой комнате цвета морской волны работал телевизор. На экране мелькало что-то вроде полицейского боевика, и пар сорок полузакрытых глаз следило за фантастическими перипетиями.


— Торазин-сити, — сказал Майло фреоново-холодным голосом. — Гнев как лечебное средство…


Мы дошли до середины комнаты, когда из-за угла коридора появился отец Тим Эндрус, везущий бачок с кофе на алюминиевой тележке. Упакованные в полиэтилен стопки пластиковых стаканчиков заполняли нижнюю полку тележки. Его пасторская рубашка грязно-оливкового цвета была надета поверх выцветших джинсов, добела протертых на коленях. Обут он был в те же самые, что и в первый раз, белые кеды; один шнурок развязался.


Он нахмурился, остановился, резко повернул, чтобы избежать встречи с нами, и покатил тележку между рядами сидевших в расслабленных позах мужчин. Разболтанные колеса тележки все время заедало. Двигаясь рывками и зигзагами, Эндрус оказался наконец у телевизора. Низко наклонившись, он что-то прошептал одному из сидевших — молодому белокожему парню с безумными глазами в слишком тесной для него одежде, придававшей ему вид сильно выросшего мальчишки-беспризорника. Он действительно был очень молод — ему никак не могло быть больше двадцати лет; в нем еще просматривалась младенческая пухлость, а линия подбородка под скудной растительностью оставалась мягкой. Но впечатление детской невинности портили свалявшиеся волосы и покрытая болячками кожа.


Священник разговаривал с ним медленно и с исключительным терпением. Юноша выслушал его, потом медленно поднялся и стал дрожащими пальцами разворачивать стопку стаканчиков. Наполнив стаканчик из крана бачка, он хотел поднести его к губам. Эндрус прикоснулся к его запястью, и юноша остановился в растерянности.


Эндрус улыбнулся, опять что-то сказал и направил руку юноши так, что стаканчик оказался протянутым одному из сидящих людей. Тот человек взялся за стаканчик, и юноша с изумленным видом отпустил его. Эндрус сказал что-то и дал ему еще один стаканчик, в который он стал наливать кофе. Несколько человек встали со своих мест, и перед бачком образовалась небольшая очередь.


Священник жестом подозвал сидевшего в первом ряду худого мужчину, цвет кожи которого напоминал фотопленку. Мужчина встал и подошел прихрамывая. Он и юноша встали бок о бок, не глядя друг на друга. Эндрус улыбнулся и проинструктировал их, что надо делать, чтобы получился конвейер из двух человек. Показывая и ободряя похвалой, он добился определенного ритма наполнения и раздачи стаканчиков, так что очередь с шарканьем начала двигаться вперед. Тогда он подошел к нам.


— Пожалуйста, уйдите, — проговорил он. — Я ничем не могу быть вам полезен.


— Только несколько вопросов, прошу вас, отец Эндрус, — сказал Майло.


— Сожалею, мистер… не помню вашей фамилии, но я абсолютно ничем не могу быть вам полезен, и вы меня очень обяжете, если уйдете.


— Моя фамилия Стерджис, и вы ее не забывали, потому что я вам ее не сообщал.


— Верно, — кивнул священник, — вы не сообщали. Зато это сделала полиция. Совсем недавно. Полиция сообщила мне также и то, что вы — не полицейский.


— А я и не говорил, что я полицейский, святой отец.


Уши отца Эндруса покраснели. Он щипнул себя за редкие усы.


— Действительно, не говорили, но намекали на это. Я имею дело с обманом целый день, мистер Стерджис, — это часть моей работы. Но это не значит, что он мне нравится.


— Простите, — сказал Майло, — я…


— Извиняться не обязательно, мистер Стерджис. Вы можете выразить свое раскаяние тем, что уйдете и позволите мне вернуться к заботам об этих людях.


— Что-нибудь изменилось бы, святой отец, если бы я сказан вам, что я полицейский, временно находящийся в отпуске?


Худое лицо священника выразило удивление.


— А что сказали вам они, святой отец? — спросил Майло. — Что меня выгнали из полиции? Что я какой-нибудь закоренелый грешник?


Бледное лицо отца Эндруса покраснело от гнева.


— Я… я на самом деле не вижу смысла в том, чтобы углубляться в… посторонние вопросы, мистер Стерджис. Главное уже ясно — я ничем не могу вам помочь. Джоэль мертв.


— Я это знаю, отец Эндрус.


— А вместе с ним и интерес, который могла представлять для вас миссия.


— У вас есть какие-нибудь соображения о том, кто виновен в его смерти?


— А вас это волнует, мистер Стерджис?


— Ничуть. Но если это поможет мне понять, почему умерла миссис Рэмп…


— А разве она… О-о… — Эндрус закрыл глаза и быстро открыл их. — О Господи. — Он вздохнул и приложил руки ко лбу. — Я не знал. Очень сожалею.


Майло рассказал ему о Моррисовской плотине. Это был более пространный и более смягченный вариант того, что услышал от него Льюис.


Эндрус покачал головой и перекрестился.


— Отец Эндрус, — сказал Майло, — когда Джоэль был жив, не говорил ли он чего-нибудь такого, что указывало бы на возобновление его контактов с миссис Рэмп или с кем-то еще из членов ее семьи?


— Нет, абсолютно ничего. Простите, но я больше не могу продолжать этот разговор, мистер Стерджис. — Священник взглянул в сторону очереди за кофе. — Но даже если бы он и говорил что-то, вся эта информация являлась бы конфиденциальной. Это вопрос теологический, и факт его смерти ничего не меняет.


— Разумеется, нет, святой отец. Я пришел сюда поговорить с ним еще раз единственно по той причине, что дочь миссис Рэмп очень трудно переживает свою потерю. Она ведь еще совсем ребенок, отец Эндрус. А теперь полностью осиротела. И ей надо привыкать к тому, что у нее никого нет. Я понимаю, что этого не в силах изменить никакие ваши слова или поступки, но любой свет, который вы могли бы пролить на то, что случилось с ее матерью, помог бы ей как-то снова склеить свою жизнь. По крайней мере, так говорит ее лечащий врач.


— Да, — сказал Эндрус. — Это понятно… Бедная девочка. — Он с минуту подумал. — Но нет, это не сможет ей помочь.


— Что не сможет помочь, святой отец?


— Ничего — ничего из того, что мне известно, мистер Стерджис. Я хочу сказать, что ничего не знаю — Джоэль никогда не говорил мне ничего такого, что облегчило бы страдания бедной девочки. Но даже если бы и сказал, то я не мог бы передать это вам, так что, может, и к лучшему, что он мне ничего не говорил. Сожалею, но таковы обстоятельства.


— Угу, — хмыкнул Майло.


Эндрус покачал головой и приложил ко лбу костяшки пальцев сжатой в кулак руки.


— Не очень вразумительно, верно? Сегодня был длинный день, а я всегда теряю связность мысли к концу длинных дней. — Он снова посмотрел в сторону бачка с кофе. — Не отказался бы сейчас выпить этой отравы — мы кладем туда много цикория, но на кофеине не экономим. Это помогает людям в смысле детоксикации. Если хотите, могу и вас угостить.


— Нет, спасибо, святой отец. Я займу буквально одну секунду вашего времени. Относительно Джоэля. Есть какие-нибудь предположения о том, кто мог это сделать?


— Кажется, полиция думает, что это просто одно из тех событий, что постоянно случаются на самом дне жизни.


— А вы с этим согласны?


— По-видимому, причин не соглашаться нет. Я видел столько всего бессмысленного, необъяснимого…


— В смерти Макклоски есть что-то необъяснимое? Непонятное?


— Да нет. Пожалуй, ничего. — Снова взгляд в сторону бачка с кофе.


— Чем можно объяснить, что Макклоски оказался в том месте, где его переехала машина, святой отец?


Эндрус покачал головой.


— Я не знаю. Никакого поручения от миссии у него там не было — я уже это говорил полиции. Люди действительно совершают пешие прогулки, причем на удивительно большие для своих физических возможностей расстояния. Создается такое впечатление, будто пребывание в движении напоминает им, что они все еще живы. Иллюзия цели — даже если им некуда идти.


— Когда мы приходили сюда в первый раз, у меня сложилось впечатление, что Джоэль редко уходил из миссии.


— Это так.


— Так что он не относился к числу ваших любителей прогулок.


— Нет. Пожалуй, нет.


— А до этого он совершал прогулки, о которых вы знали?


— Нет. Пожалуй, нет… — Эндрус замолчал; уши его пылали.


— В чем дело, святой отец?


— То, что я скажу, может показаться очень неприятным, очень предвзятым, но когда я узнал о случившемся, то сразу вообразил, что кто-то из членов семьи — семьи миссис Рэмп — в конце концов решился на месть. Как-то выманил его из миссии и устроил засаду.


— Почему вы так вообразили, святой отец?


— Ну, у семьи определенно есть причина. А то, что это было совершено с помощью автомобиля, представилось мне как… свойственный среднему классу опрятный способ исполнения задуманного. Нет необходимости близко подходить. Ощущать его запах или прикасаться к нему.


Священник опять отвел взгляд в сторону и кверху. Туда, где было распятие.


— Ужасные мысли, мистер Стерджис. Гордиться тут нечем. Я был вне себя — столько вложить в него, а теперь… Потом я понял, что так может думать лишь себялюбец, жестокий и эгоистичный человек. Дурно подозревать ни в чем не повинных людей, которые и так уже хлебнули горя и страдания. У меня нет такого права. Теперь, когда вы мне сказали о миссис Рэмп, я чувствую себя еще большим…


Он покачал головой.


Майло спросил:


— Вы поделились своими подозрениями с детективами?


— Это было не подозрение, просто мелькнувшая… мысль. Недобрая мысль, пришедшая в момент шока, когда я услышал о случившемся. Нет, я не поделился ею с полицейскими. Но они сами заговорили об этом — спросили меня, не заходил ли кто-нибудь из членов семьи миссис Рэмп. Я сказал им, что заходили только вы.


— Как они отреагировали, когда вы сказали им, что я был здесь?


— У меня не сложилось впечатления, что они восприняли это всерьез — что вообще собирались серьезно этим заниматься. Было похоже, что они действуют наобум — как получится. Мне показалось, что они не предполагают потратить много времени на расследование этого дела.


— Почему?


— По их манере. Я к такому привык. Смерть — частая гостья в здешних краях, но крайне редко даст интервью для шестичасовых новостей. — Его лицо помрачнело. — Ну вот, опять пустился в рассуждения, а еще столько работы не сделано. Вы должны меня извинить, мистер Стерджис.


— Конечно, отец Эндрус. Спасибо, что уделили мне время. Но если вы что-то вспомните, любую мелочь, которая поможет этой девчушке, дайте мне знать, очень вас прошу.


У Майло в руке каким-то образом оказалась визитная карточка, которую он протянул священнику. Прежде чем тот успел ее сунуть в карман своих джинсов, я мельком взглянул на нее. Имя и фамилия Майло строгим черным шрифтом; под ними — слово «расследования». В нижнем правом углу — домашний телефон и код вызова.


Майло еще раз поблагодарил Эндруса. Священник казался расстроенным.


— Пожалуйста, не рассчитывайте на меня, мистер Стерджис. Я сказал вам все, что мог.

* * *


Когда мы возвращались к машине, я заметил:


— «Я сказал вам все, что могу», а не «все, что знаю». Держу пари, Макклоски излил ему душу — либо в виде официальной исповеди, либо на чем-то вроде консультации. Но ни в том, ни в другом случае ты этого никогда из него не вытянешь.


— Знаю, — ответил Майло. — Я когда-то тоже советовался со своим священником.


Мы прошли остаток пути до машины в молчании. На обратном пути в Сан-Лабрадор я спросил Майло:


— Кто такой Гонзалес?


— А?


— Ты сказал о нем Льюису. Мне показалось, это произвело на него впечатление.


— Ах это, — сказал он, хмурясь. — Давняя история. Гонсалвес. Льюис работал в Западном Лос-Анджелесе — он тогда носил еще форму. Мальчик с высшим образованием, со склонностью считать себя умней других. Гонсалвес — это дело, которое он запорол. Случай бытового насилия, к которому он отнесся с недостаточной серьезностью. Жена настаивала, чтобы мужа заперли, но Льюис решил, что степень бакалавра, причем по психологии, поможет ему решить проблему и без этого. Провел с ним душеспасительную беседу и ушел, довольный собой. А через час после его ухода муж порезал жену опасной бритвой. Льюис был тогда совсем мягкотелый — никакой позиции. Я мог бы погубить его, но предпочел смягчить краски в письменных рапортах и много говорил с ним, чтобы поддержать в это трудное время. Потом он стал жестче, осторожнее в поступках, больше не портачил — во всяком случае, заметно. Несколько лет назад стал детективом и перевелся в Центральный.


— Не похоже, чтобы он испытывал большую благодарность.


— Да. — Он крепче сжал баранку. — Выветриваются даже горы.


Немного погодя он продолжал:


— Когда я первый раз позвонил ему — позондировать почву относительно Макклоски и миссии, — он был холоден, но вежлив. Принимая во внимание историю с Фриском, на лучшее рассчитывать я и не могу. А сегодня это был любительский спектакль — он играл его из-за того занудного засранца, в паре с которым работает.


— Мы и они, — сказал я.


Он не ответил. Я пожалел, что напомнил об этом. Чтобы разрядить напряженность, я переменил тему.


— Клевые у тебя визитки. Когда успел обзавестись?


— Пару дней назад — моментальная печать на Ла-Сьенега, при выезде на шоссе. Купил коробку — пятьсот штук — по оптовой цене. Вот и толкуй о разумных капиталовложениях.


— Дай-ка посмотреть.


— Зачем это?


— Сувенир на память — не исключено, что она станет коллекционной вещью.


Он скорчил гримасу, полез в карман пиджака и извлек одну карточку.


Я взял ее, щелкнул тонкой, упругой бумагой и сказал:


— Класс.


— Мне нравится веленевая бумага, — откликнулся Майло. — Годится вместо зубочистки.


— Или вместо книжной закладки.


— Я знаю кое-что даже более конструктивное. Из них можно строить домики. А потом дуть на них и ломать.

32


У дома в Сассекс-Ноул он затормозил рядом с «севилем».


— Что у тебя дальше по программе?


— Сон, плотный завтрак, потом — финансовые подонки. — Майло поставил «порше» на нейтралку и газанул.


— А что насчет Макклоски?


— Не собираюсь идти на похороны.


Он опять газанул. Побарабанил по баранке.


Я спросил:


— Какие соображения насчет того, кто и за что его убил?


— Ты все их слышал, когда мы были в миссии.


— Ладно, — сказал я.


— Ладно. — Он уехал.

* * *


Мой дом показался мне миниатюрным и приветливым. Таймер отключил освещение пруда, и в темноте нельзя было увидеть, как поживает моя икра. Я взобрался наверх, проспал десять часов и проснулся в понедельник, думая о Джине Рэмп и Джоэле Макклоски, которые вновь оказались связанными друг с другом болью и ужасом.


Была ли связь между водохранилищем и тем, что случилось в грязном закоулке, или же Макклоски просто настигла судьба, уготованная всем человеческим отбросам?


Убийство с использованием автомобиля. Я невольно стал думать о Ноэле Друкере. Он имел доступ к большому числу машин и достаточно свободного времени — «Кружка» была закрыта на неопределенный срок. Были ли его чувства к Мелиссе достаточно сильны, чтобы настолько сбить с прямой дорожки? И если да, то чья была инициатива — его или Мелиссы?


А Мелисса? Мне делалось дурно при мысли, что она может быть вовсе не той беззащитной сиротой, портрет которой Майло изобразил перед детективами. Но ведь я сам видел, каков ее нрав в действии. Сам наблюдал, как она трансформировала свое горе в мстительные фантазии, направленные против Энгера и Дауса.


Я вспомнил картину: она и Ноэль лежат обнявшись на ее кровати. Что, если план сведения счетов с Макклоски родился у них в один из таких моментов?


Я переключился на другой канал.


Рэмп. Если он не был виновен в исчезновении Джины, то, может быть, отомстил за него.


У него была масса причин ненавидеть Макклоски. Сидел ли он сам за рулем машины смерти или кого-то нанял? Такая идеальная справедливость должна была бы ему импонировать.


Тодд Никвист отлично подошел бы для этого дела — кому придет в голову связать серфингиста, подвизающегося на западе, со смертью сумасшедшего бродяги в центре города?


А может, эту машину вел Ноэль, но по поручению Рэмпа, а не Мелиссы.


Или это не был ни один из них.


Я сел на край кровати.


Перед глазами всплыл образ.


Шрамы, покрывающие лицо Джины.


Я подумал о той тюрьме, в которую отправил ее Макклоски на пожизненный срок.


Зачем я трачу время, ломая голову над причиной его смерти? Его жизнь была классическим образцом гнусности. Кто будет жалеть о нем, кроме отца Эндруса? Да и чувства священника, по всей вероятности, вытекают скорее из теологической абстракции, чем из человеческой привязанности.


Майло был прав, отмахнувшись от всего этого.


А я тут играю в умственные игры, вместо того чтобы делать что-то полезное.


Я встал, потянулся и вслух произнес:


— Туда ему и дорога.


Потом, одевшись в брюки цвета хаки, рубашку с галстуком и легкий твидовый пиджак, я поехал в Западный Голливуд.

* * *


Адрес на Хиллдейл-авеню, который мне дала сестра Кэти Мориарти, находился между бульварами Санта-Моника и Сансет. Дом оказался непривлекательного вида коробкой цвета старых газет, которая почти по самую крышу пряталась за неухоженной, разросшейся миртовой изгородью. Плоская крыша была выложена выкрашенной в черный цвет испанской черепицей. Краска была тускло-черная; похоже, что работу делал дилетант — кое-где из-под черного проглядывала терракота, оттенок которой напоминал плохо прокрашенный коричневый ботинок.


Миртовая изгородь кончалась у короткой, приходящей в негодность подъездной дорожки — было видно, как асфальт борется с сорной травой на том небольшом, меньше метра, участке, который оставил незанятым старый желтый «олдсмобиль», весь закапанный птичьим пометом. Я припарковался на противоположной стороне улицы и пересек сухую, подстриженную лужайку, спекшуюся тверже асфальта. Ко входной двери вели три цементные ступени. Три металлические таблички с черными буквами адресов были прибиты слева от серой деревянной двери. Ручка дверного звонка была заклеена куском скотча, потемневшего в тон общей цветовой гамме дома. Каталожная карточка с написанным на ней красной шариковой ручкой словом «СТУЧИТЕ» была подсунута под рамку звонка. Я сделал так, как было сказано, и был вознагражден много секунд спустя звуками сонного мужского голоса, который произнес:


— Сейчас иду!


Потом из-за серой двери послышалось:


— Да?


— Меня зовут Алекс Делавэр, и я ищу Кэти Мориарти.


— А в чем дело?


Я подумал о предложенных Майло легендах, почувствовал отсутствие всякого желания воспользоваться ими и решил остановиться на том, что формально являлось правдой.


— Ее родственники давно не имеют о ней известий.


— Родственники?


— Сестра и муж сестры. Мистер и миссис Роббинс. Живут в Пасадене.


Дверь открылась. Молодой человек с зажатым в правой руке пучком кистей окинул меня взглядом, в котором не было ни удивления, ни подозрительности. Это был просто взгляд художника, оценивающий перспективу.


На вид ему еще не было тридцати, он был высок, крепкого сложения; его темные волосы были зачесаны назад и связаны в «лошадиный хвост» около тридцати сантиметров длиной, который свисал на его левую ключицу. У него было крупное лицо с несколько расплывчатыми чертами, низкий плоский лоб и выступающие надбровные дуги. Он был похож на обезьяну — скорее гориллу, чем шимпанзе; это впечатление еще больше усиливалось от черных, сросшихся над переносицей бровей и черной щетины, которая покрывала его щеки, шею и сливалась с волосами, росшими на груди. На нем была черная синтетическая майка с помидорно-красной эмблемой компании, производящей скейтборды, мешковатые, цветастые в оранжево-зеленых тонах шорты до колен и резиновые пляжные сандалии. Его руки до локтей были покрыты темными курчавыми волосами. Дальше кожа была безволосая, белая, и под ней угадывались мышцы, которые можно было бы легко накачать, но сейчас они выглядели дряблыми, нетренированными. Высохший мазок небесно-голубой краски украшал один бицепс.


— Извините за беспокойство, — сказал я.


Он взглянул на свои кисти, потом опять на меня.


Я вынул свой бумажник, нашел там взятую накануне у Майло визитку и подал ему.


Он внимательно изучил ее, улыбнулся, так же внимательно посмотрел на меня и вернул визитку.


— Мне кажется, вы говорили, что вас зовут Дела… как-то так.


— Стерджис возглавляет дело. Я работаю с ним.


— Оперативник, — усмехнулся он. — Но не похожи — во всяком случае, на тех, которых показывают по ТВ. Но в этом, наверно, как раз и состоит весь смысл, а? Очень неразговорчивый.


Я улыбнулся.


Он еще немного поизучал меня.


— Адвокат, — сказал он наконец. — Со стороны защиты, не обвинения — или, может быть, какой-то профессор. Вот так я вас себе представляю, Марлоу[19].


— Вы работаете в кино? — спросил я.


— Нет. — Он засмеялся и прикоснулся кистью к губам. Опустив ее, продолжал: — Хотя, наверное, да. Вообще-то я писатель. — Он опять засмеялся. — Как и все в этом городе, верно? Но не сценарист — упаси Боже от сценариев.


Его смех стал тоном выше и длился дольше.


— А вам приходилось писать сценарии?


— Нет, не приходилось.


— Ничего, у вас все еще впереди. Здесь у всех есть какой-нибудь потрясающий сценарий — кроме меня. То, чем я зарабатываю на жизнь, называется графикой. Пульверизаторный фотореализм, чтобы продавать товары. То, что я делаю для забавы, называется искусством. Неряшливая свобода. — Он помахал кистями. — А то, что я делаю, чтобы оставаться в здравом уме, называется писательством — короткие рассказы, постмодернистские эссе. Парочка была опубликована в «Ридерс» и «Уикли». Навеянная настроением городская беллетристика — о том, какие чувства пробуждают в людях музыка, деньги и вся лос-анджелесская жизнь. О том, какие неожиданные стороны Лос-Анджелес высвечивает в людях.


— Как интересно, — сказал я, но это прозвучало не вполне убедительно.


— Ну да, — весело парировал он, — как будто вам не один черт. Вы ведь просто хотите сделать свое дело и поскорее вернуться домой, верно?


— Человеку нельзя без хобби.


— Да-да, — согласился он, переложил кисти в левую руку, правую протянул мне и представился: — Ричард Скидмор.


Мы обменялись рукопожатием, он отступил назад и пригласил:


— Проходите.


Изнутри дом оказался типичным сооружением довоенной постройки. Тесные, темные комнаты, где пахло растворимым кофе, готовой пищей, марихуаной и скипидаром. Стены с рельефной отделкой, закругленные арки, жестяные настенные светильники, ни в одном из которых не было лампочек. Кирпичная полка над камином, набитым брикетами «Престо», с которых еще не были сняты обертки. Купленная по случаю мебель, в том числе несколько предметов садовой мебели из пластмассы и алюминиевых трубок, была беспорядочно расставлена на истертых деревянных полах. Искусство и все его спутники — причудливой формы холсты в разных стадиях готовности, баночки и тюбики краски, отмокающие в кувшинчиках кисти — были повсюду, за исключением стен. Заляпанный красками мольберт стоял посреди гостиной в окружении куч скомканной бумаги, сломанных карандашей и огрызков угля. Чертежный стол и стул с регулируемым сиденьем располагались там, где, судя по всему, должен был находиться стол обеденный. Там же стоял компрессор с подсоединенным к нему пульверизатором для распыления красок.


На стенах не было никаких украшений, если не считать единственного листа чертежной бумаги, пришпиленного над каминной полкой. В центре каллиграфическими буквами на нем было написано:


День Саранчи


Сумерки Червей


Ночь Живого Ужаса


— Мой роман, — сказал Скидмор, — это одновременно и название, и начальная строка Остальное состоится, когда опять наступит фаза усидчивости — у меня с этим всегда были проблемы.


Я спросил:


— С Кэти Мориарти вы познакомились благодаря вашему писательству?


— Работа, дело прежде всего, а, Марлоу? Сколько же вам платит ваш босс за такую добросовестность?


— Это зависит от характера дела.


— Отлично, — усмехнулся он. — Уклончивый ответ. Знаете, то, что вы вот так просто зашли, действительно здорово. Именно поэтому я и люблю просыпаться утром в Лос-Анджелесе. Никогда не знаешь заранее, какой еще южнокалифорнийский типаж постучится в дверь.


Еще один оценивающий взгляд. Я начал чувствовать себя натюрмортом.


— Пожалуй, я вас использую в своей следующей вещи, — сказал он, проводя в воздухе воображаемую линию. — «Частный сыщик: вещи, которые видит он, — вещи, которые видят его».


Он собрал с шезлонга лежавшие там несколько холстов, покрытых абстрактными кляксами, и бесцеремонно бросил их на пол.


— Садитесь.


Я опустился в шезлонг, а он уселся на деревянную табуретку, стоявшую точно напротив меня.


— Это здорово, — повторил он. — Спасибо, что заглянули.


— Кэти Мориарти живет здесь?


— Ее квартира позади дома. Гаражная пристройка.


— А кто домовладелец?


— Я, — с гордостью произнес он. — Дом достался мне по наследству от деда. Он был гомик — вот почему дом в Городе Мальчиков. Вышел из уединения через двадцать лет после смерти бабушки, и я был единственным родственником, который от него не отвернулся. Так что, когда он умер, все досталось мне — дом, то, что называется машиной, сотня акций Ай-би-эм. Искусство сделки, верно?


— Миссис Роббинс говорит, что не видела Кэти больше месяца. Когда вы видели ее в последний раз?


— Странно, — сказал он.


— Что именно?


— Что ее сестра наняла кого-то искать ее. Они с ней не ладили — по крайней мере, с точки зрения Кэти.


— Почему же?


— Столкновение культур, без сомнения. Кэти называла сестру пасаденской занудой. Из тех, которые говорят «мочеиспускание» и «дефекация».


— В противоположность самой Кэти.


— Именно.


Я снова спросил его, когда он ее видел последний раз.


Он ответил:


— Тогда же, когда и миссис Зануда, — около месяца назад.


— Когда в последний раз она платила за квартиру?


— Квартира ей стоит сотню в месяц — смешно, правда? Я как-то не смог полностью войти в роль домовладельца.


— Когда в последний раз Кэти платила эту сотню?


— В самом начале.


— В самом начале чего?


— Нашего знакомства. Она была просто счастлива, что нашла такое дешевое жилье, ведь в квартплату входит и стоимость всех удобств, потому что все счетчики остались общими, и не хотелось затевать возню с переделкой, так что Кэти решила сразу заплатить за десять месяцев. Таким образом, у нее за квартиру заплачено по декабрь включительно.


— Десять месяцев. Она живет здесь с февраля?


— Да, наверное, так. Это было сразу после новогодних праздников. В гаражных апартаментах я устроил вечеринку — для художников, писателей, великих правщиков. Когда потом убирался, то решил одну квартиру сдать, а другую использовать как кладовку, чтобы не было искушения закатить еще один праздник на следующий год и выслушивать весь этот бред.


— Кэти тоже была приглашена?


— Каким образом это могло быть?


— Она ведь тоже пишет.


— Нет, я с ней познакомился уже после вечеринки.


— И как именно?


— Объявление в газете. Она пришла первой и понравилась мне. Деловая, никакого притворства — настоящая, серьезная сапфистка.


— Сапфистка?


— Ну да. Как на Лесбосе.


— Она лесбиянка?


— Точно. — Он широко улыбнулся и поцокал языком. — Похоже, сестренка Зануда не очень тщательно вас информировала.


— Похоже.


— Я же сказал — столкновение культур. Пусть это вас не шокирует, Марлоу, — вы сейчас находитесь в Западном Голливуде. Здесь все либо голубые, либо старые, либо и то и другое Или такие, как я. Я соблюдаю целомудрие, пока мне не встретится нечто моногамное, гетеросексуальное и важное для меня. — Он дернул себя за «хвост». — Вы на это не смотрите — я на самом деле правый. Два года назад у меня было двадцать шесть рубашек с застежкой донизу и четыре пары дешевых мокасин. Это, — он еще раз потянул себя за «хвост», — было сделано ради того, чтобы соседям спокойнее жилось, я уже тащу вниз стоимость земельных участков — шанс, что нас не снесут бульдозерами под очередную прибыльную застройку.


— У Кэти есть, подруга?


— Лично я не видел и сказал бы, что скорее всего нет.


— Почему вы так считаете?


— Ее персона проецируется как сугубо нелюбимая. Как если бы она только что прошла через что-то очень болезненное и не хочет опять жонглировать бритвенными лезвиями. Она, конечно, ничего такого не говорила — мы не слишком много разговариваем, потому что довольно редко видимся. Я люблю подольше поспать, а ее бóльшую часть времени не бывает дома.


— Так подолгу?


Он подумал.


— Пожалуй, это самое долгое отсутствие, но она обычно много ездит — я хочу сказать, что нет ничего странного, если ее нет дома целую неделю. Так что можете сказать ее сестре, что скорее всего с ней все в порядке — скорее всего занимается чем-то таким, о чем мисс Пасадене не следует знать.


— Откуда вам известно, что она лесбиянка?


— Ах да, вам нужны доказательства. Ну, начать с того что она читает. Журналы для лесбиянок. Регулярно их покупает — я нахожу их в мусоре. А потом ее корреспонденция.


— Какого рода эта корреспонденция?


Его улыбка сверкнула широкой белой полосой в густой щетине.


— Я не прилагаю специальных усилий, чтобы ее читать, Марлоу, это было бы противозаконно, верно? Но иногда почта для задней пристройки попадает в мой ящик, потому что почтальон не соображает, что там есть пристройка, — или ему просто лень туда идти. Немало писем бывает от соответствующих групп. Как вам мои дедуктивные способности?


— За месяц у вас должно было кое-что накопиться, — сказал я.


Он встал, пошел на кухню и вернулся через минуту с пачкой конвертов, перетянутых резинкой. Сняв резинку, он осмотрел каждое почтовое отправление и, подержав всю пачку еще несколько секунд, передал ее мне.


Я развернул конверты веером и пересчитал. Одиннадцать штук.


— Не густо за целый месяц, — заметил я.


— Я же сказал — нелюбимая.


Я перебрал почту. Восемь отправлений оказались открытками и проспектами, адресованными «жильцу», и адрес был отпечатан на компьютере. И три письма были адресованы лично Кэти Мориарти. Одно из них скорее всего содержало просьбу о денежном пожертвовании для группы помощи больным спидом. Еще одно было с аналогичной просьбой от клиники в Сан-Франциско.


Третий конверт был белый, делового формата; судя по почтовому штемпелю, он был отправлен три недели назад из Кембриджа, штат Массачусетс. На машинке отпечатано. «Мисс Кэтлин Р. Мориарти» Обратный адрес в верхнем левом углу гласил «АЛЬЯНС СЕКСУАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ ПРОТИВ ДИСКРИМИНАЦИИ, УЛИЦА МАССАЧУСЕТС, КЕМБРИДЖ».


Я вынул ручку, понял, что у меня нет с собой бумаги, и записал эту информацию на обороте квитанции за бензин, оказавшейся у меня в бумажнике.


Скидмор наблюдал за мной, явно забавляясь.


Я еще какое-то время вертел конверт в руках — больше для того, чтобы не обмануть его ожиданий, чем по какой-либо иной причине, а потом отдал обратно ему.


Он спросил:


— Ну и что же вы узнали?


— Не много. Что вы еще можете о ней рассказать?


— Каштановые волосы, короткая стрижка. Зеленые глаза, чуть простоватое лицо. Стиль, которого она придерживается в одежде, ориентирован на мешковатость и здравый смысл.


— У нее была работа?


— Возможно, хотя точно я сказать не могу.


— Она никогда не упоминала никакого места работы?


— Нет. — Он зевнул и потер сначала одну коленку, потом другую.


— Помимо писательской работы, — уточнил я.


— Это не работа, Марлоу. Это призвание.


— Вы когда-нибудь видели что-либо из написанного ею?


— Разумеется. Первые два месяца мы вообще с ней не общались, но в один прекрасный день обнаружили, что служим одной и той же музе, и тогда-то кое-что друг другу показали и рассказали.


— Что показала она?


— Свой альбом для вырезок.


— Не вспомните, что там было?


Он скрестил ноги и поскреб одну волосатую икру.


— Как это у вас называется? Сбор личностных характеристик объекта исследования?


— Вот именно. Так что все-таки было у нее в альбоме?


— Только брать, ничего не давая, а? — сказал он, но без раздражения.


— Я не знаю ровным счетом ничего, Ричард. Именно поэтому я и беседую с вами.


— Это превращает меня в доносчика?


— В источник информации.


— Ага.


— Так что же с альбомом?


— Я только пробежал его глазами, — сказал он и опять зевнул. — В основном это статьи — то, что она написала.


— На какую тему статьи?


Он пожал плечами.


— Я не очень вчитывался — слишком много фактуры и мало фантазии.


— Нельзя ли мне взглянуть на альбом?


— А как это было бы возможно?


— Например, если бы у вас был ключ от ее квартиры.


Он приложил ладонь к губам, пародируя шок и возмущение.


— Нарушить неприкосновенность жилища, Марлоу?


— А если вы будете стоять у меня непосредственно за спиной, пока я читаю?


— Это не снимает проблемы конституционности, Фил.


— Послушайте, это дело серьезное. — Я подался вперед, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал зловеще. — Возможно, ей грозит опасность.


Он открыл рот, и я понял, что он собирается отмочить очередную хохму Я поставил ему блок вытянутой рукой и сказал:


— Я серьезно, Ричард.


Его рот закрылся и оставался закрытым какое-то время. Я пристально посмотрел на него; он потер сначала локти, потом колени и подтвердил:


— Вы говорите, серьезно.


— Очень серьезно.


— Это как-то связано со взысканием?


— Взысканием чего?


— Денег. Она сказала мне, что заняла много денег у сестры, но не вернула ни цента, и муж сестры уже начал злиться — он какой-то там финансовый тип.


— Мистер Роббинс — адвокат. Он и его жена действительно беспокоятся о долгах Кэти. Но теперь речь не об этом. Ее слишком долго нет, Ричард.


Он еще немного порастирался, потом сказал:


— Когда вы сослались на сестру, я подумал, что ваш визит касается взыскания долга.


— Ну, так вы ошиблись, Ричард. Ее сестра — невзирая ни на какое столкновение культур — беспокоится о ней, и я тоже. Я не вправе ничего больше сказать вам, но мистер Стерджис считает это дело срочным.


Он развязал свой пучок и потряс головой, распуская волосы. Густые и блестящие, словно у красотки с обложки журнала, они веером упали ему на лицо. Я услышал, как хрустнула его шея, когда он нагнулся и продолжал трясти волосами. Когда он поднял голову, небольшая прядь волос оказалась у него во рту, и он стал жевать ее с задумчивым видом.


— Вы хотите только взглянуть на альбом, так? — спросил он, вытаскивая волосы изо рта.


— Совершенно верно, Ричард. Вы можете все это время наблюдать за мной.


— Ладно, — согласился он. — Почему бы нет? В худшем случае она узнает и разозлится, а мне придется предложить ей поискать более дешевое жилье.


Он встал, потянулся и снова тряхнул волосами. Когда я тоже встал, он сказал:


— Вы оставайтесь здесь, Фил.


Еще один поход на кухню. Он вернулся очень быстро — видимо, далеко ходить не пришлось — и принес тетрадь с отрывными листами в оранжевой матерчатой обложке.


Я спросил:


— Она оставила тетрадь вам?


— Нет. Дала мне посмотреть, а потом забыла забрать. Когда я обнаружил это, ее уже не было, так что я куда-то сунул тетрадь — у меня тут валяется столько всякого барахла, — а она так больше о ней и не спросила. Мы оба просто забыли. Значит, тетрадь не очень-то ей нужна, верно? Именно так я ей и скажу, если она разозлится.


Он вернулся на табуретку, раскрыл тетрадь и перелистал несколько страниц. Словно хотел еще немного оттянуть тот момент, когда должен будет отдать ее мне, — точно так же он поступил и с почтой.


— Ну вот, — сказал он. — Здесь нет ничего пикантного, Фил.


Я открыл тетрадь. В ней было около сорока двусторонних листов — черная бумага под прозрачным пластиком. Газетные вырезки за подписью Кэти Мориарти были вставлены под пластик каждого листа. С внутренней стороны обложки имелся клапан. Я сунул туда руку. Пусто.


Статьи располагались в хронологическом порядке. Первые несколько статей, написанные пятнадцать лет назад, были из «Дейли колиджен», студенческой газеты города Фресно. Еще с десяток материалов, распределенных на семилетний период, были из «Фресноби». Потом шли статьи из «Манчестер юнион лидер» и «Бостон глоб». Даты указывали на то, что Кэти Мориарти проработала в каждой из газет Новой Англии всего по году.


Я вернулся к началу и стал просматривать статьи на предмет содержания. По большей части это были материалы, представляющие общий интерес, и все на местные темы. Городские мероприятия, очерки об известных людях. Статьи о досуге и отдыхе, о любимых четвероногих друзьях. Склонность к расследованиям проявилась только в тот год, когда Мориарти работала в «Бостон глоб»: там она опубликовала серию статей о загрязнении Бостонской бухты и разоблачительный материал о жестоком отношении к животным, имевшем место со стороны одной фармакологической фирмы в Вустере, который показался мне не слишком глубоким.


Последней в альбоме была вырезка рецензии из «Хартфорд курант» на ее книгу о пестицидах — «Плохая земля». Небольшая публикация. Плюсы за энтузиазм, минусы за слабую документированность.


Я проверил задний клапан обложки. Вынул из-под него несколько сложенных кусочков газетной бумаги. Скидмор смотрел на пальцы ног и ничего не заметил. Я развернул вырезки и стал читать.


Пять материалов из колонки комментатора, датированные прошлым годом, опубликованные в газете «ГАЛА бэннер» с подзаголовком: «Ежемесячный информационный бюллетень Альянса сексуальных меньшинств против дискриминации, Кембридж, Масс».


Материалы подписаны: Кейт Мориарти, постоянный комментатор.


Эти материалы были пронизаны гневом — против мужского засилья, против распространения спида, против пениса в качестве оружия. Одна статья была о личности и женоненавистничестве. К ней скрепкой была прикреплена маленькая вырезка.


Скидмор зевнул.


— Уже закончили?


— Еще одну секунду.


Я прочел вырезку. Опять «Глоб», номер трехлетней давности. Подпись Мориарти отсутствует. Вообще нет никакой подписи. Просто краткое информационное сообщение — одна из тех небольших обзорных заметок, которые печатаются на второй полосе последнего выпуска.


СМЕРТЬ ВРАЧА ОТ ПЕРЕДОЗИРОВКИ


Кембридж. Причиной смерти одного из членов Гарвардского психиатрического общества считают случайный или намеренный прием слишком большой дозы барбитуратов. Тело Айлин Уэгнер, 37 лет, было обнаружено сегодня утром в ее кабинете психиатрического отделения больницы «Бет Исраэль» на Бруклайн-авеню. Смерть наступила, как предполагают, ночью. В полиции отказались сообщить, что привело к такому заключению; было лишь заявлено, что у доктора Уэгнер были «проблемы личного характера». Доктор Уэгнер, выпускница медицинского факультета Йельского университета, окончила педиатрические курсы при Западном центре педиатрической медицины в Лос-Анджелесе и работала по специальности за границей от Всемирной организации здравоохранения. В прошлом году она приехала в Гарвард, чтобы изучать детскую и подростковую психиатрию.


Я посмотрел на Скидмора. Его глаза были закрыты. Я вытянул статью, сунул ее в карман, закрыл альбом и сказал:


— Спасибо, Ричард. А как насчет того, чтобы дать мне взглянуть на ее квартиру?


Глаза открылись.


— Просто чтобы удостовериться, — добавил я.


— Удостовериться в чем?


— Что она не находится там — не ранена или еще чего похуже.


— Она никак не может там находиться, — возразил он с неподдельным беспокойством, которое явно оказало на него живительное воздействие. — Это невозможно, Марлоу.


— Почему вы так в этом уверены?


— Я сам видел, как она уезжала месяц назад. У нее белый «датсун» — по номерным знакам можно как-то проследить, верно?


— А что, если она вернулась без машины? Вы могли и не заметить — сами мне говорили, что вы с ней не очень-то часто встречались.


— Нет. — Он покачал головой. — Это уж слишком.


— Но почему бы нам просто не проверить, Ричард? Вы можете наблюдать за мной — как и в случае с альбомом.


Он потер глаза. Пристально посмотрел на меня и встал.


Я прошел вслед за ним в маленькую темную кухню, где он извлек связку ключей из кучи какого-то хлама и открыл заднюю дверь. Мы перешли задний дворик — такой маленький, что на нем нельзя было даже поиграть в «классики», — и оказались перед двойным гаражом. Гаражные двери были старомодные, навесные. В центре каждой было вставлено по обычной двери. Это были в прямом смысле слова гаражные квартиры.


— Вот сюда, — сказал Скидмор и подвел меня к левой секции. Дверь в двери была заперта на засов, открываемый ключом.


— Превращение гаража в жилье является противозаконным. Но вы меня не выдадите, Марлоу, нет?


— Честное благородное слово.


Улыбаясь, он перебирал ключи. Потом вдруг посерьезнел и замер.


— В чем дело, Ричард?


— Наверно, был бы запах — если она… ну, вы понимаете?


— Не обязательно, Ричард. Заранее сказать нельзя.


Он опять улыбнулся, на этот раз неуверенно. Его пальцы, перебирающие ключи, дрожали.


— Любопытно было бы узнать одну вещь, — заметил я. — Если вы думали, что я явился, чтобы стребовать с Кэти долг, почему вы впустили меня?


— Очень просто, — ответил он. — В надежде на материал.

* * *


Жилище Кэти Мориарти представляло собой комнату шесть на шесть, которая все еще воняла автомобилем. Пол был выложен квадратами линолеума пшеничного цвета, стены белые — сухая штукатурка. Из мебели там был положенный на пол двуспальный матрас со сбившейся к ногам простыней, из-под которой виднелся синий наматрасник в пятнах от пота. Деревянная тумбочка, круглый белый пластиковый стол и три металлических стула с сиденьями и спинками из толстого желтого пластика с гавайским рисунком. В одном из дальних углов стояла электроплитка на металлической подставке, а другой был занят туалетной кабинкой из стекловолокна, которая была не больше аналогичного помещения в самолете. На расположенной над электроплиткой единственной полке стояла кое-какая посуда и кухонные принадлежности. На противоположной стене был устроен самодельный гардероб — каркас из белых полихлорвиниловых трубок. На горизонтальной трубке висело несколько комплектов одежды, по большей части джинсы и рубашки.


Кэти Мориарти потратила деньги сестры не на украшение своего интерьера. У меня было предположение о том, куда пошли эти средства.


Скидмор сказал:


— Вот это да! — Его лицо под порослью щетины побледнело, одну руку он запустил в волосы.


— Что там такое?


— Или тут кто-то побывал, или она собрала вещички и смоталась потихоньку от меня.


— Почему вы так решили?


Вдруг заволновавшись, он замахал руками. Словно неусидчивый ребенок, старающийся, чтобы его поняли.


— При ней здесь, было не так. У нее было много вещей — чемоданы, рюкзак… и такой большой сундук, который был у нее вместо кофейного столика. — Он осмотрелся и показал. — Вон там он стоял. А прямо на нем была стопка книг — рядом с матрасом.


— Что за книги?


— Я не знаю — не интересовался… но в одном я совершенно уверен. Раньше комната выглядела не так.


— Когда в последний раз вы видели комнату в ее обычном виде?


Запущенная в волосы рука сжалась и захватила пучок.


— Незадолго перед тем, как она уехала, — когда же это было? Пять недель назад? А может, шесть, я не помню. Это было вечером. Я занес ей почту, и она сидела с ногами на сундуке. Так что сундук был здесь, это точно. Пять или шесть недель назад.


— А что было в сундуке, как по-вашему?


— Не знаю. Может, вообще ничего — хотя зачем кому-то понадобилось брать пустой сундук, верно? Значит, что-то все-таки в нем было. А если она смоталась втихаря, то почему оставила одежду, посуду и другие вещи?


— Правильный ход мысли, Ричард.


— Очень странно.


Мы вошли в комнату. Он остался стоять у двери, а я начал ходить и смотреть. И тут я заметил что-то на полу, возле матраса. Кусочек поролона. Потом еще один и еще. Нагнувшись, я провел рукой по боковой стороне матраса. Выпало еще несколько кусочков. И вот мои пальцы нащупали разрез — ровный, прямой, сделанный с хирургической аккуратностью, почти не заметный даже с близкого расстояния.


— Что это? — спросил Скидмор.


— Матрас разрезан.


— Вот это да. — Он помотал головой из стороны в сторону, и волосы повторили это движение.


Он остался на месте, а я встал на колени, раздвинул края разреза и заглянул внутрь. Ничего. Еще раз обвел глазами всю комнату. Ничего.


— Ну, что?


— Этот матрас ваш или ее?


— Ее. Что происходит?


— Похоже, здесь побывал кто-то любопытный. А может, она что-то прятала в матрасе. У нее был телевизор или стерео?


— Только радио. И его тоже нет! Неужели это кража со взломом?


— Трудно сказать.


— Но ведь вы подозреваете что-то скверное, да? Вы поэтому сюда и пришли, верно?


— Мне слишком мало известно, чтобы что-то подозревать, Ричард. Может, вы знаете о ней что-то такое, что наводит вас на дурные мысли?


— Нет, — сказал он громким, напряженным голосом. — Она была одинокая, замкнутая и необщительная. Не знаю, что еще вы от меня хотите услышать!


— Ничего, Ричард, — ответил я. — Вы мне очень помогли. Спасибо, что уделили мне время.


— Да. Конечно. А теперь могу я все закрыть? Придется вызывать слесаря, менять замок.


Мы вышли из гаража. Во дворе он указал мне на дорожку и сказал:


— Идите прямо и выйдете на улицу.


Я еще раз поблагодарил его и пожелал удачи с тем эссе о частном сыщике, которое он собирался написать.


— Это отменяется, — буркнул он и скрылся в доме.

33


Первый телефон-автомат попался мне у торгового центра на бульваре Санта-Моника. Центр был только что построен — пустые витрины, свежий асфальт. Но телефонная будка имела явно обжитой вид: пол усеян комками жевательной резинки и окурками сигарет, справочник сорван с цепочки, к которой крепился.


Я позвонил в справочную службу Бостона и попросил дать мне номер телефона газеты «ГАЛА бэннер». Телефона самой газеты в справочнике у них не оказалось, но был номер Альянса сексуальных меньшинств, который я и набрал.


Трубку снял мужчина.


— «ГАЛА». — Мне были слышны в отдалении и другие голоса.


— Я хотел бы поговорить с кем-нибудь из сотрудников «Бэннер».


— Из рекламного отдела или редакции?


— Из редакции. С кем-то, кто знает Кэти, то есть Кейт Мориарти.


— Кейт здесь больше не работает.


— Я это знаю. Она живет в Лос-Анджелесе, откуда я и звоню.


Пауза.


— А в чем, собственно, дело?


— Я — знакомый Кейт. Прошло уже больше месяца с тех пор, как ее видели. Ее семья беспокоится, и я тоже. Вот и подумал — а вдруг кто-то в Бостоне может нам помочь.


— Ее здесь нет, если вас именно это интересует.


— Мне правда хотелось бы поговорить с кем-нибудь из сотрудников, кто ее знает.


Снова пауза.


— Позвольте мне записать вашу фамилию и номер телефона.


Я сообщил ему и то и другое и добавил:


— Это номер моей телефонной службы. Я — клинический психолог, вы найдете меня в справочнике Американской психологической ассоциации. Вы также можете справиться обо мне, позвонив профессору Сету Фиэкру в Бостонский университет, на факультет психологии. Буду вам признателен, если вы мне перезвоните как можно скорее.


— Ну, — отозвался голос на другом конце провода, — очень скоро может и не получиться. Вам лучше всего было бы поговорить с редактором «Бэннер» Бриджит Маквильямс, но ее не будет в городе до конца дня.


— А где ее можно найти?


— Этого я не вправе сказать.


— Прошу вас, свяжитесь с ней. Скажите ей, что жизни Кейт, возможно, грозит опасность. — Когда он на это ничего не ответил, я сказал: — Упомяните также имя Айлин Уэгнер.


— Уэгнер, — повторил он, и я услышал, как он записывает. — Как у того композитора. Или нет, тот вроде бы пишется Вагнер.


— Скорее всего.

* * *


Я совершенно забыл о том, что Сет Фиэкр переехал в Бостон, пока его имя не пришло мне в голову во время этого телефонного разговора. Сет был социальным психологом и в прошлом году ушел из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, где ему предложили существующую на деньги спонсоров кафедру группового процесса. Сет специализировался в области манипулирования сознанием и культов, и весьма состоятельный отец шестнадцатилетней девочки, вырванной из рук неоиндуистской апокалиптической секты, которая обитала в подземных бункерах Нью-Мексико, обратился к Сету за консультацией по депрограммированию. Вскоре после этого деньги для кафедры были получены.


Я опять позвонил в справочную службу Бостона, узнал телефон психологического факультета Бостонского университета, позвонил туда, и мне сообщили, что офис профессора Фиэкра находится в здании Центра прикладной социологии. Секретарша спросила мою фамилию и велела подождать. Через несколько секунд я услышал голос Сета.


— Алекс, сколько лет, сколько зим!


— Привет, Сет. Как там Бостон?


— Бостон просто потрясающий, это настоящий большой город. После выпуска я ни разу не бывал здесь подолгу, так что это для меня вроде как возвращение домой. А что у тебя? Ты преподаешь, как и хотел?


— Еще нет.


— Трудно возвращаться, — сказал он, — после того, как поживешь в реальном мире.


— Что бы это ни значило.


Он засмеялся.


— Я забыл, что разговариваю с клиницистом. Чем ты занимаешься?


— Консультирую понемножку, пытаюсь выпустить монографию.


— Звучит восхитительно округло. Итак, что я могу для тебя сделать? Проверить еще одну шайку истинно верующих? С большим удовольствием. Когда я в прошлый раз готовил для тебя данные, то поимел с этого публикацию в журнале двух рефератов и доклада.


— «Прикосновение», — вспомнил я.


— Они «прикоснулись» к великому множеству легковерных дураков. Так о каких ненормальных идет речь на этот раз?


— На этот раз никаких культов не будет, — ответил я. — Я просто ищу сведения об одном коллеге. Он раньше преподавал в твоей альма-матер.


— В Гарварде? Кто это?


— Лео Гэбни. И его жена.


— Доктор Плодовитый? Да, я вроде слышал, что он где-то там теперь живет.


— Ты знаешь о нем что-нибудь?


— Лично нет. Но мы здесь не совсем на задворках, не так ли? Помню, чуть не утонул во всех его описаниях, когда готовил свой курс продвинутой теории обучения. Это был не человек, а фабрика. Я тогда клял его за то, что он приводит такое количество данных, но в большинстве своем они оказались весьма основательными. Ему должно быть сколько? Шестьдесят пять, семьдесят? Несколько староват для шалостей. Почему он тебя интересует?


— Он не так стар — ему около шестидесяти. И он отнюдь не развалина. Они с женой содержат клинику в Сан-Лабрадоре, специализируются на лечении фобий. У богатых. — Я назвал ему цифры гонораров четы Гэбни.


— Какая досада, — сказал он. — Я-то думал, что этот дарственный фонд — серьезные деньги, а по твоей милости снова чувствую себя бедняком. — Он повторил цифры вслух. — Ну дела… Так что ты хочешь о них узнать и зачем?


— У них лечится мать одной моей пациентки, и происходят некоторые странные вещи, о которых я пока не могу говорить, Сет. Извини, но ты понимаешь.


— Разумеется. Тебя интересует как бы его история болезни на уровне либидо и все с этим связанное за тот период, когда он был в Гарварде?


— Все это, — сказал я, — а также любого рода финансовые шалости.


— Вот оно что! Ты меня заинтриговал.


— Если ты сможешь узнать, почему они уехали из Бостона и какой работой занимались в течение года, предшествовавшего их отъезду, я был бы страшно тебе признателен.


— Сделаю, что смогу, хотя здесь не любят говорить о деньгах — оттого, что слишком сильно их алчут. Кроме того, жрецы этого Храма Науки не всегда снисходят до разговора с нами, простыми смертными.


— Даже с бывшими питомцами?


— Даже с бывшими питомцами, которые слишком отклонились к югу от Кембриджа. Но я как следует размешаю похлебку, и посмотрим, что всплывет. Как зовут жену?


— Урсула Каннингэм. Теперь она носит двойную фамилию, Каннингэм-Гэбни. У нее степени доктора философии и медицины. Гэбни был ее руководителем в аспирантуре и послал ее на медфак. Она получила назначение на отделение психиатрии. Не исключено, что и он занимал там должность.


— Ты только что поднял планку еще выше, Алекс. Медфак — это совершенно отдельная сущность. Единственный человек, которого я знаю оттуда, это наш семейный педиатр, да и то он из клиницистов.


— Любая малость, какую ты сможешь узнать, будет очень кстати, Сет.


— И это надо сделать, конечно, как можно скорее.


— Чем скорее, тем лучше.


— Как бы не так. Это я о вине, сыре и плотском наслаждении. Ладно, посмотрю, что можно сделать. А ты подумай над тем, чтобы как-нибудь навестить нас, Алекс. Можешь сводить меня в «Дары моря», где я до отвала наемся омаров.

* * *


Напоследок я позвонил Майло. Ожидал услышать автоответчик, но трубку сняли, и голос Рика, показавшийся мне торопливым, сказал:


— Доктор Силверман.


— Рик, это опять Алекс.


— Алекс, я уже выбегаю — вызов из «скорой» на ДТП с автобусом. У них не хватает персонала. Майло в Пасадене. Все утро он висел на телефоне и уехал примерно час назад.


— Спасибо, Рик. Пока.


— Алекс? Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты достал ему эту работу, — он был в очень подавленном настроении. От безделья. Я пробовал уговорить его что-нибудь делать, но не очень в этом преуспел, пока не появился ты со своим предложением. Так что спасибо.


— Это не благотворительность, Рик. Он лучше всех подходит для этой работы.


— Я это знаю и ты это знаешь. Фокус был в том, как убедить его самого.

* * *


К вечеру движение на дорогах стало более интенсивным, и мне пришлось потратить больше времени на поездку в Сан-Лабрадор.


Я использовал это время для размышлений на тему о том, какая могла существовать связь между Массачусетсом и Калифорнией.


Ворота на Сассекс-Ноул были закрыты. Я поговорил с Мадлен по переговорному устройству и был впущен. Перед домом не было видно ни «фиата» Майло, ни «порше» Рика. Зато там стоял вишневого цвета «ягуар» с откидным верхом. Я как раз направлялся к чосеровской двери, когда она открылась, и из дома вышла женщина. Рост метр шестьдесят, около сорока пяти лет, несколько лишних килограммов веса, которые приятно ее округляли. По контрасту с фигурой ее лицо было худое, с заостренным подбородком. На голове шапочка черных кудряшек. Того же цвета были и глаза — большие, круглые, опушенные густыми ресницами. На женщине было легкое розовое платье, которое прекрасно смотрелось бы на пикнике в стиле Ренуара. Звякнули браслеты, когда она протянула мне руку.


— Доктор Делавэр? Я Сьюзан Лафамилья.


Мы обменялись рукопожатием. Ее рука казалась маленькой и мягкой, пока она не сжала мою ладонь. На лице было много умело наложенной косметики. Половину пальцев украшали кольца. На груди лежала нитка черного жемчуга. Если жемчуг настоящий, то эти бусики стоили подороже «яга».


— Хорошо, что я вас встретила, — сказала она. — Мне хотелось бы обсудить с вами дела нашей общей клиентки, но не прямо сейчас, потому что я еще должна буду продолжить разговор с ней — пытаюсь разобраться в ее финансах. Вы сможете через пару дней?


— Разумеется. Если Мелисса согласится.


— Она уже согласилась. Мы сейчас занимаемся передачей… Извините, вы приехали, чтобы провести с ней сеанс лечения?


— Нет, — ответил я. — Я приехал, чтобы посмотреть, как у нее дела.


— Похоже, что дела у нее идут неплохо, если учесть все обстоятельства. Меня удивило, как много она знает о деньгах, — для девушки ее возраста. Но, конечно, я ее очень мало знаю.


— Она сложная молодая леди. Скажите, заезжал сюда один детектив по фамилии Стерджис?


— Майло? Он был здесь, сейчас поехал в ресторан отчима Мелиссы. Приехали полицейские, хотели допросить Мелиссу в связи со смертью этого типа Макклоски. Я сказала им, что ей об этом еще не сообщили и что я ни при каких обстоятельствах не разрешу им с ней говорить. Майло предложил им поговорить с отчимом — они немного порыли копытом землю, пофыркали, но согласились.


Ее улыбка говорила о том, что успех не был для нее сюрпризом.

* * *


На парковочной площадке «Кружки» скопилось столько машин, что создавалось впечатление, будто ресторан открыт: «мерседес» Рэмпа, «тойота» Ноэля, коричневый «шевроле», «фиат» Майло и темно-синий «бьюик», который я тоже где-то раньше видел.


Нанятых Майло наблюдателей нигде не было видно. Либо они не работали, либо работали чертовски ловко.


Выйдя из машины, я заметил, как кто-то выскочил из здания с черного хода и помчался через площадку.


Бетель Друкер в белой блузке, темных шортах и сандалиях на плоской подошве. Развеваются светлые распушенные волосы, подпрыгивают груди. Секунду спустя она уже сидела за рулем коричневого «шеви», резко дала задний ход со своего места на задней площадке, потом рванула вперед, под визг шин вырулила на дорожку и понеслась по ней в сторону бульвара. Не останавливаясь, резко свернула направо и умчалась прочь.


Я пытался разглядеть за стеклами ее лицо, но поймал лишь отраженную вспышку горячего белого солнечного света.


Только успел замереть вдали шум ее двигателя, как входная дверь «Кружки» открылась, и вышел Ноэль. Вид у него был растерянный и испуганный.


— Твоя мама поехала вон в том направлении, — сказал я, и его глаза конвульсивно дернулись в мою сторону.


Я подошел к нему.


— Что случилось?


— Я не знаю, — ответил он. — Пришли полицейские поговорить с Доном. Я был на кухне, кое-что читал. Мама вышла, подала им кофе, а когда вернулась, я заметил, что она страшно расстроена. Я спросил, что случилось, но она не ответила, а потом я увидел, как она ушла.


— А что сказали полицейские Дону, ты знаешь?


— Нет. Я уже говорил, я был на кухне. Хотел спросить ее, в чем дело, но она просто ушла, не сказав ни слова. — Он посмотрел вдоль бульвара. — Это на нее не похоже…


Он горестно опустил голову. Темноволосый, красивый, печальный… В нем было что-то от Джеймса Дина. У меня на голове шевельнулись волосы.


Я спросил:


— Как по-твоему, куда она могла поехать?


— Да куда угодно. Ей нравится ездить — она же весь день тут в четырех стенах. Но обычно она говорит мне, куда едет и когда вернется.


— Вероятно, она в состоянии стресса, — сказал я. — Оттого, что закрыт ресторан. От неуверенности в будущем.


— Она боится. В «Кружке» была ее жизнь. Я сказал ей: даже если случится худшее и Дон не откроется снова, она легко найдет работу в другом месте, но она ответила, что так, как здесь, больше уже не будет, потому что… — Заслонив глаза одной рукой, он посмотрел в обе стороны бульвара.


— Потому что что, Ноэль?


— А? — Он растерянно посмотрел на меня.


— Твоя мама сказала, что так, как здесь, больше уже не будет, потому что…


— Неважно, — сердито буркнул он.


— Ноэль…


— Это не имеет значения. Мне нужно идти.


Сунув руку в карман джинсов, он вытащил связку ключей, подбежал к «селике» и уехал.


Я был все еще погружен в свои мысли, когда подошел к двери ресторана. Вместо таблички с надписью «ЛЕНЧ ОТМЕНЯЕТСЯ» была выставлена табличка «ЗАКРЫТО ДО ДАЛЬНЕЙШЕГО УВЕДОМЛЕНИЯ».


Внутри освещение было включено на полную яркость, придавая интерьеру дешевый вид, высвечивая каждую шершавинку на деревянных панелях, каждую затертость и каждое пятно на ковре.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги