Atomic Heart. Предыстория «Предприятия 3826»

3 ноября 1951 г. СССР, «Предприятие 3826», личная лаборатория Сеченова

Серое нейрополимерное желе, заполняющее лабораторный бассейн величиной с большую ванну, то медленно сжималось и разжималось, будто пытаясь лениво дышать всем своим объёмом, то начинало резко дёргаться, вздымаясь длинными и толстыми всплесками, чем-то напоминающими сталагмиты. В ярком свете мощного потолочного освещения эти серые желе-сталагмиты казались настолько прозрачными, что возникало ощущение некоторой призрачности происходящего. Рядом с лабораторной ванной стоял высокий штатив с нависающей над желе штангой, на которой был укреплён узкосфокусированный нейроретранслятор, направленный в самый центр нейрополимера.

Время от времени желе-сталагмиты выплёскивались в его направлении, но не дотягивались до ретранслятора полуметра и застывали, словно от досады. Простояв неподвижно несколько секунд, сталагмиты начинали медленно стекать вниз, распадаясь, и всё начиналось заново.

— Довольно странное поведение. — Сеченов, сидящий в операторском кресле с ободом нейропередатчика на голове, изучал показания датчиков на приборных стойках и косился на то вырастающие, то опадающие желе-сталагмиты. — По моим расчётам нейрополимер должен реагировать на входящий нейросигнал вполне спокойно.

— Побочный эффект, — стоящий рядом со штативом Захаров неприязненно поморщился. — Это первичный образец нейрополимера, синтезированного в соответствии с волновыми колебаниями человеческого мозга. Прежде чем я всё-таки сумел найти правильный алгоритм синтеза, мне пришлось растворить в исходном образце фрагменты нервной ткани более чем сотни подопытных. Всё это были преступники и убийцы, приговорённые к высшей мере. В результате нейрополимер вышел несколько агрессивным, так он реагирует на приток информации. Наверное, поэтому он получился серым, а не бесцветным. Теперь, когда алгоритм синтеза отработан, можно создать полноценный образец из нервной ткани нормальных людей.

— Как только он будет завершён, — Сеченов болезненно поморщился, — необходимость в вивисекции живых подопытных наконец-то отпадёт. Полноценный образец станет копировать сам себя, и можно будет приступить к процессу тиражирования стартовых объёмов нейрополимера.

Он вслушался в информацию, приходящую от дёргающегося в ванне желе:

— Я не вижу в нём конкретных данных, связанных с какими-либо насильственными действиями. Его информационная ёмкость пуста, если не считать того, что мы поместили в него на этапе первичных тестов. Как только будет получен полноценный образец, эту версию можно будет уничтожить.

— Зачем его уничтожать? — удивился Захаров. — Он безвреден. Его агрессивность ни на что не влияет, зато ускоряет процесс поглощения информации. Оставь его хотя бы для музея! Я столько над ним бился!

— Если только небольшую его часть, чисто символически… — пожал плечами Сеченов. — Зачем нам образец, созданный на основе нервных тканей убийц и садистов? Это будет пугать людей и вызывать у них неприязнь к науке.

— Брось! — отмахнулся Захаров. — Никого это не испугает. До того как все объединятся в единый коллектив, никто из них и знать-то об этом не будет. А после того, как объединятся, никто и спрашивать их не будет. Прикажем радоваться — пусть радуются!

— Харитон, — нахмурился Сеченов, — это не смешно. Это люди. Живые люди, такие же, как мы с тобой!

— Не такие! — отрезал Захаров. — Другие! Как раз такие, как мы с тобой, прекрасно поймут! За всё в этой жизни надо платить, в том числе за научный прогресс. Это закон сохранения энергии, Дима! Ничто не появляется из ниоткуда, и ничто не пропадает в никуда! Прежде чем наука создала лекарство от холеры, умерли миллионы. Прежде чем мы создали полимерную вакцину от боевого реверсанта, погибли десятки добровольцев. А тут речь идёт об отбросах общества, убийцах и садистах!

— Коричневая чума — это наше бремя… — начал было Сеченов, но не закончил.

— Не наше! — резко перебил его Харитон. — Я уже устал с тобой спорить на эту тему! Мы сражались за выживание! Вопрос стоял ребром! Или мы, или они! А в стольких смертях виноваты те, кто не дал нам времени отшлифовать вакцину! Мы же честно сделали всё, что только могли: сперва спасли мир от гитлеровской чумы, а после — от коричневой! Одна чума уничтожила другую, а мы вычистили мир! И заметь! После этого мы ведём этот самый мир к прогрессу и процветанию! А мир всячески сопротивляется!

— Большинство людей ещё не осознали в полной мере всех преимуществ научно-технического прогрессивного общества… — попытался возразить Сеченов.

— Угу! — вновь перебил его Захаров. — Потому что большинство людей — тупые. Дима, взгляни в глаза правде, это помогает! Мир неоднороден. Люди не равны. Все разные! Все отличаются друг от друга, и подчас отличаются катастрофически! В одном и том же обществе разные люди стоят на разных ступенях эволюции! Мы создали «Коллектив 1.0»! И теперь за людей всю изнурительную, грязную и неквалифицированную работу делают роботы! И что?!

Харитон саркастически фыркнул:

— Мы, вся наша могучая кучка, чего мы ожидали? Что люди, избавившись от необходимости вкалывать с утра до ночи в шахтах и на полях, вознесутся в интеллектуальную высь! Освобождённые от рутины, они ринутся в науку с распахнутым сердцем и пылающей жаждой великих свершений душой! Их будет интересовать космос и тайны мироздания! А что в итоге? Толпа рванула в развлечения и соцсети! Какая наука, какой космос, о чём ты?! Стадо всегда останется стадом, ибо всё, что его интересует, это хлеб и зрелища! Все по уши довольны нашими роботами и сетью! Потому что роботы позволили им протирать штаны перед монитором компьютера, где эти бездари состязаются друг с другом в скудоумии, которое они называют сетевым общением! В стране резко упало количество абитуриентов, поступающих на научные специальности, зато на сетевых режиссёров, сетевых журналистов и сетевых программистов конкурс везде уже один к пяти!

— Всё это изменится, когда мы запустим «Коллектив 2.0»! — убеждённо заявил Сеченов. — Все люди объединятся в единое общество, вся эта сетевая шелуха станет им не нужна, и они поймут, в чём истинный смысл существования разума! В непрерывном познании! В совершенствовании! В покорении космоса! Вселенной!

— Не сомневаюсь, что именно так всё и будет, — кивнул Захаров. — Потом! После того, когда все объединятся в единое общество. Вот только что делать с теми, кто не захочет в него объединяться? Потому что собственное эго для них важнее?

— Мы их убедим…

— Да ни черта мы их не убедим! — Харитон разрубил рукой воздух. — Заупрямившегося осла невозможно убедить, его можно только заставить! Объединятся только те, кто уже эволюционировал сознанием! Таких немного! Пусть даже их будет несколько миллионов — против них встанет несколько миллиардов! Из которых никто не пожелает терять свою никчёмную индивидуальность! Деньги! Статус! Положение! Эго! Если ты надеешься дождаться, когда все придут в единое общество добровольно, то рискуешь столько не прожить и за две жизни!

— И всё же я рассчитываю на то, что мы сможем убедить их логическими доводами, — не сдавался Сеченов. — Пусть не с первого раза, но мы будем услышаны!

— Ты не рассчитываешь, а надеешься! — парировал Харитон. — Расчёт — это математическая конструкция, и она показывает, что прав я, а не ты! Зато надежда — это уже из области гуманитарной. А гуманитарным наукам доказательства не нужны, им достаточно умозаключений. В том числе надежды. Но мы с тобой учёные, Дима! Причём не самые посредственные! Я же вижу, что ты понимаешь, что я прав! Понимаешь! И не видишь способов убедить толпу! Просто ты надеешься, что изобретёшь такой способ, как изобрёл полимеры и прочие научные чудеса. Имей в виду: тут ты можешь потерпеть неудачу! Это уже не область точных наук, а в гуманитарке ты не силён!

— Я думаю об этом постоянно! — в голосе Сеченова зазвучали нотки досады. — Должен быть выход! Да, большинство не доросло до понимания всей сути коллективного разума! Но они поймут, как только станут его частью! Нужно только правильно внушить им идею «Коллектива 2.0»! Всякий, кто много общался с народом, хорошо знает, что подчас внушение и прививка идей играет гораздо более видную роль, чем логическое убеждение! Толпа связывается в одно целое настроением, а потому говорить с ней нужно не убеждая математически, а возбуждая эмоционально!

— То есть толпу нужно попросту обмануть! — подытожил Захаров. — Сказать, что в «Коллективе 2.0» у жаждущих примитива а-ля «хлеба и зрелищ» будет ещё больше хлеба и зрелищ. Пусть они добровольно сбегутся в Массив, а мы нажмём кнопку!

— Это не обман! — запротестовал Сеченов. — Мы не станем лгать! Мы осветим людям все положительные стороны «Коллектива 2.0», и люди поверят в идею!

— Угу, — кивнул Захаров. — А про отрицательные стороны мы умолчим, чтобы безмозглое примитивное большинство не испугалось предстоящей утраты своих безмозглости и примитивизма!

— В «Коллективе 2.0» нет отрицательных сторон! — вскинулся Сеченов.

— Это для тебя их нет! — вновь отрезал Харитон. — Для меня. Для Аркадия Челомея. Для Вани Павлова, Серёги Вавилова, Феди Королёва, Алёшки Филимоненко. Для подавляющего большинства учёных и талантливых инженеров этого мира! А вот для ленивого бесполезного стада — отрицательных сторон полно! Даже если ты не видишь этих самых — отрицательных! — сторон, то не переживай: огромная масса бездарностей их обязательно найдёт и предъявит тебе полный список на тридцати листах! Тем более у них теперь есть соцсети, там-то они против тебя и объединятся!

— Тоже своего рода коллективный разум, кстати! — поддел друга Сеченов.

— Угу! — немедленно согласился Харитон. — Коллективный, да! Только тупой! Абсолютно бесполезный для науки, прогресса, движения в космос! А теперь ещё и для элементарного выживания, потому что через пару поколений сетевое стадо забудет, как выращивать пищу в огороде! Вот потеха-то будет, если все роботы сломаются, а весь научный мир уйдёт в «Коллектив 2.0» и переселится жить на Марс!

— Мы обязаны найти решение, как убедить всех сомневающихся, и мы его найдём! — упрямо заявил Сеченов.

— Ты его уже нашёл, Дима! — Захаров устало вздохнул. — Надо не убеждать, а увлекать! Показать им все плюсы и умолчать о минусах. Никакого обмана. Просто немного недоговорили. Причём, как ты правильно заметил, мудрые поймут, что отрицательных сторон у «Коллектива 2.0» нет. А безмозглых убеждать нет смысла — это бесполезно. Для них достаточно безмозглой идеи. До революции они безмозгло верили в религию, после революции безмозгло верили в непорочность вождей коммунизма — сейчас поверят в светлое будущее! Тем более что на этот раз это действительно светлое будущее!

— Так! — Сеченов бросил быстрый взгляд на отдельную приборную панель, стоящую особняком. — Не распаляйся! Вставлять шпильки вождям коммунизма — занятие неблагодарное и небезопасное! КГБ не дремлет!

— У них нет технологий, чтобы нас подслушать, — усмехнулся Харитон. — Или ты забыл, на чьём предприятии изготавливается их шпионское оборудование? Увеличь мощность фильтров, если полковник Муравьёва попытается нас прослушивать.

— Полковник Муравьёва пытается нас прослушивать постоянно. — Сеченов отмахнулся с видом человека, констатирующего неизбежную данность. — И помимо неё этим занимается чуть ли не всё Управление «Ш». Единственные, кто за нами не шпионит, это «Аргентум». Поэтому я обеспечил их самыми современными нашими разработками. А все остальные довольствуются технологиями предыдущих уровней. Разве что секретную и правительственную связь я стараюсь держать на высоте. Это же безопасность страны! Родина выше мелких политических дрязг.

— Это верно, — согласился Захаров. — Что там с тестированием?

— Порядок! — Сеченов удовлетворённо кивнул. — Скорость поглощения информации у этого образца действительно высока. Но из-за его постоянных попыток достать до ретранслятора запись идёт всплесками. В итоге скорость информационного накопления ниже, чем была бы у неагрессивного образца.

— Я отодвину штатив немного в сторону, чтобы образец не ощущал близость ретранслятора. — Харитон подошёл к ванне и ухватился за штатив. — Я буду двигать, следи за уровнем сигнала. Двигаю!

Захаров попытался сдвинуть штатив, но ему это не удалось. Он надавил чуть сильней, но снова неудачно.

— Основание прилипло к полу, — определил он. — Кажется, я в этом месте обронил сгусток нейрополимера, когда работал с образцом. Сейчас…

Он упёрся в штатив обеими руками и сорвал его с места. Усилие оказалось чрезмерным, и штанга ретранслятора дёрнулась, разворачиваясь в сторону.

— Вот ведь! — чертыхнулся Захаров. — Перестарался! Сейчас поправлю, отследи направление!

Он принялся двигать штангу, возвращая ретранслятор к ванной. Сеченов, устремив взгляд на пульт, корректировал его действия:

— Правее! Ещё правее! Угол пятнадцать… семь… минус шесть. Давай назад, влево! Минус два… Плюс три. Теперь снова вправо!

— Да чтоб его… — тихо возмутился Захаров. — Так. Сейчас сделаю.

Он встал ногами на бортик ванной, дотянулся до ретранслятора и спросил:

— А теперь?

— Минус ноль пять! — Сеченов смотрел на вспыхивающие на экране цифры.

В следующий миг подёргивающийся в ванне серый нейрополимер выбросил вверх желе-сталагмиты, мгновенно обвил Захарова и рывком затянул в себя с почти беззвучным хлюпаньем.

— Минус ноль один! — произнёс Сеченов. — Оставь так! Вполне пойдёт. Позже пришлю сюда киберлаборанта, он выставит нужный угол… Что такое…

Учёный вслушался в исходящий от образца нейросигнал.

— Образец испытывает боль! Я вижу твой образ, Харитон! Ты не слишком близко?..

Учёный обернулся к ванне и не увидел друга.

— Харитон?!

Сеченов непонимающе огляделся и опрометью рванулся к ванне, спотыкаясь и теряя операторский шлем. Добежав до её края, он замер в ужасе. Внутри серовато-прозрачной толщи нейрополимера отчётливо виднелся лабораторный халат и научный комбинезон Захарова, из которого торчали лишённые плоти череп и кости конечностей, медленно растворяющиеся прямо на глазах. Несколько секунд Сеченов неподвижно смотрел на бесследно исчезающий скелет, после чего нажал на кнопку экстренного вызова и медленно осел на пол. Он прислонился спиной к ванне, обхватил руками голову и тоскливо закрыл глаза.