Atomic Heart. Предыстория «Предприятия 3826»

6 декабря 1939 г. Москва, Научно-исследовательский институт мозга

— Это ещё что такое? — Молотов остановился перед входом в лабораторию и бросил демонстративный взгляд на укреплённую на двери табличку.

Надпись на табличке гласила: «Лаборатория кибернетики».

— Лаборатория кибернетики, товарищ Молотов, — ответил Сеченов.

Ответа на письма, отправленные в Академию наук и Молотову, пришлось ждать больше месяца. Вполне возможно, что ответа не последовало бы вообще, но в дело вновь вмешалась фортуна. С момента начала войны Сталин работал по 16 часов в сутки, затянувшееся переутомление вызвало у вождя народов головные боли, и он пожелал пройти осмотр у Сеченова, отказавшись от услуг прочих врачей, ибо патологически им не доверял.

Сам по себе медосмотр прошёл вполне благополучно. Сеченова привезли в Кремль вместе с массой медицинского оборудования, телохранители Сталина проверили всё раз двадцать, потом дважды обыскали самого Сеченова, после чего он был допущен к проведению осмотра. Как и в первый раз, в ходе медицинских процедур Сеченов применил медтехнику собственного изобретения, основанную на уникальных свойствах полимеров, и ему удалось купировать головные боли вождя полностью. Сталин остался доволен результатами и даже поинтересовался, не требуется ли что советской науке. В ответ Сеченов попросил о снисхождении к Вавилову и Королёву, а также рассказал о создании прототипа водородной ячейки.

Судьба арестованных учёных вождя народов интересовала мало, в ответ на ходатайство он лишь лениво обронил, что партия подумает над этим. А вот открытие в области создания топливного элемента Сталин воспринял благосклонно. И даже поручил Молотову лично выяснить подробности. Почему данное поручение было дано председателю Совнаркома вместо, например, наркома промышленности или руководителя Академии наук, оставалось загадкой, но для проекта так было даже лучше. В назначенный день в НИИ мозга вместе с Молотовым явилась целая делегация, состоящая из научных и кремлёвских чиновников высоких уровней. И все как один демонстрировали заинтересованность в бурном развитии советской науки. Особенно тех её отраслей, которые могут помочь СССР одержать победу в войне, оказавшейся совсем не столь простой, как это ожидалось поначалу.

С первого же шага, сделанного комиссией по институту, стало ясно, что все её представители, как один, смотрят в рот Молотову и если даже имеют собственное мнение, то вряд ли станут противопоставлять его мнению председателя Совнаркома. В итоге все объяснения имело смысл давать только Молотову, и на остальных членов комиссии Сеченов даже не смотрел. Но Молотов не являлся ни техническим, ни научным специалистом, и Сеченов всерьёз опасался, что председатель Совнаркома попросту не сможет осознать всю глубину открывающихся перед наукой перспектив и не сумеет дать их открытию реальную оценку. И первая реакция Молотова подтверждала небеспочвенность этих опасений.

— Я умею читать, товарищ Сеченов! — Молотов укоризненно нахмурился. — И мне известно, что такое кибернетика! Это роботы, не так ли? А у вас здесь медицинский институт, живущий на деньги советского государства! И какое же отношение кибернетика имеет к нейрохирургии?

Взгляды членов комиссии, направленные на Сеченова, немедленно преисполнились молотовской укоризны, и учёный спрятал тяжёлый вздох. Это удручает. То, что большинство из них сведущи в сути вопроса гораздо более Молотова, но для них более важна не судьба науки и не перспективы, открывающиеся перед человечеством. А всего лишь собственная выгода, возможность преумножить своё положение в карьерной вертикали общества. Общества, которое обществом можно назвать исключительно потому, что иных альтернатив людского объединения не имеется. Пока не имеется.

— Непосредственное, товарищ Молотов! — Сеченов не стал тратить время на взгляды сопровождающих председателя Совнаркома бесполезных существ. — Самое непосредственное! Достижение настоящих высот в кибернетике невозможно без выведения роботов на уровень тесного взаимодействия машины и человека, на уровень машинной самостоятельности, позволяющей роботу решать сверхсложные задачи, которые, в свою очередь, будет ставить машине человек! Для эффективности подобного взаимодействия необходимо добиться фактически мысленного единения человека и машины. Достичь подобного результата без изучения тайн головного мозга невозможно! Именно нейрохирургия есть ключ к истинной кибернетике! Более того, я и мои соратники считаем кардинальной ошибкой отделять науки друг от друга! Настоящий прогресс лежит именно на стыке фундаментальных наук, ибо именно так устроена природа, в ней всё взаимопереплетено: физика, химия, биология, математика. Ничто в природе не существует отдельно!

— Очень познавательный доклад, товарищ Сеченов! — В голосе Молотова прибавилось укоризны. — Теперь же прошу вас приступить к сути вопроса! Покажите нам, что вы оправдываете доверие, оказанное вам товарищем Сталиным!

— Прошу зайти внутрь. — Сеченов спрятал эмоции и распахнул двери лаборатории.

В конце концов, Молотов прав: слова потом, сперва дело. В отличие от подобострастно топчущихся вокруг него карьеристов, председатель Совнаркома не может быть таким же, как они, по определению: он занимает одну из высших должностей, находится на вершине карьеры, мышиная борьба за положение в обществе ему никак не интересна. На таком уровне лидеров может интересовать только настоящее и будущее страны, которой они управляют. Так что скепсис Молотова вполне объясним.

— Здравствуйте, товарищи! — Молотов окинул взглядом собравшихся в лаборатории учёных.

Чтобы не подвергать риску друзей в случае, если комиссия сочтёт проект саботажем против советской власти, мошеннической попыткой выудить из бюджета страны огромные деньги, способом вытащить из тюрьмы врагов народа или ещё чем-либо, что в наше тягостное время может произойти запросто, Сеченов собрал в лаборатории минимум учёных. Филимоненко, Захаров да он сам — вот и весь научный коллектив, призванный продемонстрировать председателю Совнаркома топливную ячейку и открываемые ею перспективы. На всякий случай было решено отказаться даже от лаборантов, благо все работы, включая механику, за прошедшие годы приходилось проделывать самостоятельно не одну сотню раз.

Филимоненко с Захаровым поздоровались в ответ, тут же попав под обстрел суровых взглядов молотовской свиты, и Сеченов приступил к демонстрации:

— Открытие, сделанное нашей научной группой, находится в зачаточном состоянии и требует массы доработок. Но уже сейчас можно довольно чётко и ясно представить хотя бы некоторые возможности, которые открывает перед страной и наукой наше изобретение. Алексей Петрович, прошу вас!

Сеченов посмотрел на Филимоненко, и тот щелкнул рубильником, запуская лабораторный стенд. В ёмкости с полимером тихо зашипела полимерно-водородная реакция, и расположенная над выходным каскадом электролампа ярко вспыхнула.

— В настоящий момент вы видите работу водородной ячейки, — объяснял Сеченов. — Данный топливный элемент создаёт электрический ток из воздуха. Если быть точнее, специальный вид полимеров выделяет из воздуха водород, другой специальный вид полимеров вступает с ним в химическую реакцию, третий специальный вид полимеров переводит сопровождающее данную реакцию выделение теплоты в электричество и так далее. Подробный механизм происходящего сложен, и для понимания требует высокого уровня знаний в нескольких областях науки. Смысл же его прост: полимеры поглощают содержащийся в воздухе водород, взамен выделяя энергию и водяной пар в качестве отходов.

— Сомневаюсь, что это не мистификация! — заявил кто-то из комиссии.

— Можете убедиться лично. — Сеченов сделал приглашающий жест в сторону лабораторного стенда. — Наша водородная ячейка существует пока в единственном экземпляре, и он собран на этом стенде. Как видите, электричество к нему не подключено. Никаких проводов нет. Аккумуляторов тоже. Лампочка горит за счёт функционирования топливного элемента, работу которого легко проследить от первого до последнего каскада.

Несколько членов комиссии поспешили убедиться в правдивости сказанного, с подозрением обходя лабораторный стенд вокруг в поисках скрытых проводов или источников питания, но опровергнуть слова учёного так и не смогли.

— А это что за провода в таком случае? — Молотов указал на лежащий на полу возле стенда электрический кабель с клеммами на конце.

— Соединительный кабель, — объяснил Сеченов, — нужен для демонстрации следующего этапа.

Он поднял кабель и подключил клеммы к выходному каскаду водородной ячейки.

— Сейчас по этим проводам я подам электрический ток на робота. Это тоже опытная модель в единственном экземпляре. Очень надеюсь, что пока в единственном.

Сеченов кивнул Филимоненко и Захарову. Филимоненко подошёл к стоящему в углу устройству, отдалённо напоминающему детский четырёхколёсный велосипед, на котором вместо сиденья и пассажира было укреплено подобие строительного крана. Вместо крюка для груза его стрела заканчивалась тройным манипулятором, напоминающем не то металлические пальцы, не то щупальца.

— Это и есть робот? — усмехнулся всё тот же представитель комиссии.

— Да, это он и есть, — невозмутимо подтвердил Сеченов. — Мы сделали его своими руками, полукустарным способом, из имевшихся в наличии небогатых материалов. В действительности под это устройство необходимо создать ряд специальных сплавов, разработки которых нами ведутся. Новые уникальные сплавы позволят сделать робота любым, в зависимости от нужд советской промышленности. При необходимости он может ходить на двух ногах и иметь форму человека. Но это требует массы исследований и усовершенствований, ведь способность держать равновесие, стоя на двух ногах, есть уникальное свойство головного мозга прямоходящих. Изучение этой области позволило нам сделать несколько интереснейших открытий, хотя мы, вне всякого сомнения, находимся лишь в самом начале пути.

Сеченов указал на Филимоненко, подключающего к роботу пару неких устройств на длинных проводах, заканчивающихся пультами с кнопками.

— Сейчас Алексей Петрович подключает к роботу пульты управления. В идеале настоящему роботу не потребуются все эти многие метры проводов. Потому что серийная топливная ячейка будет иметь размер буханки хлеба и располагаться внутри робота. А все команды робот будет принимать по радио, равно как и отправлять по радио отчёты о своей деятельности. На создание всего этого требуются средства, а их нет. Поэтому мы были вынуждены ограничиться проводами. Алексей Петрович, Харитон Радеоныч, запускайте!

Филимоненко протянул Захарову один из пультов, и оба учёных принялись нажимать на кнопки, управляя роботом. Четырёхколёсная конструкция поехала, бодро объезжая мебель и громоздкое научное оборудование.

— Товарищи, посторонитесь! — Сеченов повысил голос.

Комиссия расступилась, и робот деловито проехал мимо Молотова. Добравшись до закрытой двери, робот своей трёхпалой рукой открыл замок, повернул дверную ручку и распахнул дверь. Затем ловко переехал через порог, оказываясь в коридоре, развернулся и вернулся обратно, подкатив к Сеченову. Тот встал ногами на его платформу, держась за наскоро приваренный поручень, и робот покатил дальше вместе со стоящим на себе учёным.

— Как видите, робот может заменить человека во многих областях, — продолжил Сеченов, стоя на движущемся роботе. — При тушении пожаров, под водой, в условиях сильных морозов, в глубоких шахтах, угольных разрезах, в сталелитейных цехах и так далее. И всё это не требует нефтепродуктов и сопутствующих им проблем. При правильном научном подходе себестоимость таких роботов будет значительно меньше, нежели себестоимость имеющихся машин и оборудования…

— Как робот сможет участвовать в войне? — перебил его Молотов. — В своём письме вы указали, что ваши машины смогут заменить солдат на поле боя!

— Так и есть, — подтвердил Сеченов. — Боевой робот может превосходить по своим возможностям танк или самолёт многократно. Он дешевле, может нести больше вооружения, не требует нефтепродуктов и, главное, не требует живого экипажа, так как будет управляться на расстоянии. Солдатам более не придётся гибнуть в боях!

— Не требует нефтепродуктов… — задумчиво повторил Молотов.

— И он гораздо более функционален, — заявил Сеченов. — Харитон Радеоныч, будьте любезны, подайте товарищу Молотову нарзана!

Орудовавший пультом Захаров нажал на несколько кнопок, и робот подкатил к лабораторному столу со стоящими на нём стаканом и бутылкой нарзана. Металлическая рука аккуратно взяла бутылку, наполнила стакан, после чего поставила бутылку на то же место и подняла наполненный стакан. Робот подкатил к Молотову и протянул стакан к нему. Из толпы членов комиссии немедленно вынырнул крепкий человек в штатском и отобрал у робота стакан. Он с подозрением во взгляде принюхался к нарзану, сделал глоток и замер, ожидая последствий. Не обнаружив в нарзане яда, телохранитель так же молча отступил назад, скрываясь среди членов комиссии вместе со стаканом.

— Насколько он прочен? — поинтересовался Молотов. — Если в него попадёт пуля, он сломается и мы получим дорогой металлолом?

— Боевых роботов можно снабдить бронёй, — ответил Сеченов. — Наши новые сплавы позволят сделать её гораздо прочнее нынешней. Но даже так железный робот прочней человека.

Сеченов слез с робота, подошёл к стоящему у стены верстаку и подобрал лежащий на нём массивный газовый ключ. Он вернулся к роботу, неуклюже размахнулся и ударил его ключом по корпусу. После чего робот как ни в чём не бывало объехал его по кругу.

— Товарищи, — Молотов посмотрел на Филимоненко с Захаровым, — поставьте робота в тот угол!

Он указал на угол рядом с верстаком. Учёные выполнили приказ, и Молотов обернулся к телохранителю в штатском:

— Товарищ майор, попробуйте застрелить робота!

Телохранитель достал из спрятанной под пиджаком кобуры револьвер, сделал шаг вперёд, убедился, что никто не пошёл за ним следом, и принялся стрелять, целя в центр робота. Выстрелы один за другим больно били по ушам, заставляя всех вздрагивать, и Сеченов вздохнул, представляя, что сейчас думают сотрудники НИИ, находящиеся за стеной в соседней лаборатории. Тем временем офицер в штатском выпустил в робота весь барабан и прекратил огонь. Пули пробили роботу кожух, несколько застряли внутри, пара прошла навылет и увязла в кирпичной стене. Сеченов, морщась от звона в ушах, сделал жест своим друзьям. Те вновь принялись нажимать на кнопки, и издырявленный робот покатил прямо на телохранителя. Тот испуганно отпрянул, и робот проехал мимо.

— Пули не задели важных узлов робота, — констатировал Сеченов. — Так что даже в таком виде машина более живуча, нежели солдат. К тому же подбитого робота можно починить. И займёт это несравненно меньше времени, чем потребуется для лечения раненого, в которого попало столько пуль. Если ему посчастливилось выжить после такого расстрела.

— Это достижение советской науки принесёт Коммунистической партии и Советскому Союзу очевидную пользу! — вынес вердикт Молотов. — Завтра Наркомат обороны и Наркомат промышленности получат соответствующие распоряжения. Даю вам неделю. Подготовьте сметы, требующиеся для начала пробного производства. Вы получите необходимое финансирование и полную поддержку для изготовления опытных образцов боевых роботов. Через месяц вы должны представить их специальной комиссии Государственного комитета обороны для демонстрации военных возможностей.

— Но, товарищ Молотов! — опешил Сеченов. — Месяц — это абсурдный мизер! Этого совершенно недостаточно! Нам предстоит масса работы!

— Идёт кровопролитная война, товарищ Сеченов! — осадил его Молотов. — Каждый день на фронте гибнут советские солдаты! Так что позаботьтесь о том, чтобы уложиться в указанный срок и оправдать оказанное вам доверие!

Председатель Совнаркома смерил его холодным взглядом и покинул лабораторию. Партийные и правительственные функционеры поспешили следом. Оставшиеся внутри представители Академии наук, пять минут назад обжигавшие Сеченова холодными укоризненными взглядами, а ныне воспылавшие тёплыми улыбками лучших друзей, наперебой бросились поздравлять его с грандиозным успехом, в котором они, разумеется, ни минуты не сомневались.

Отходившие от наркоза нервы тупой болью отзывались на каждое движение, и Кузнецов старался лишний раз не шевелиться. Военврач обещал, что это крайняя операция, после которой ему останется лишь отдохнуть, восстановиться и снять швы. А там можно и возвращаться в строй. Старый седой хирург даже заявил, что выпустит его из госпиталя до Нового года и выхлопочет у начальства для раненых бойцов небольшой отпуск на праздники.

— Съездишь домой на Новый год, порадуешь родителей! — по-отечески улыбался седой военврач, осматривая перед финальной операцией недавний шов, протянувшийся через всю щёку Кузнецова. — Хороший у тебя организм, сынок, швы быстро затягиваются.

— У меня нет родителей, товарищ военврач первого ранга, — ответил Кузнецов, медленно произнося слова. — Умерли ещё в 1935-м.

Зашитая щека была словно деревянная, слушалась плохо, говорить было нелегко.

— Ничего, найдёшь чем в отпуске заняться! — отмахнулся седой хирург. — Главное, что руки-ноги целы и голова в порядке! Остальное приложится! Деваху себе подыщешь!

— Какие девахи… — медленно возразил Кузнецов. — Война идёт…

— Война войной, а детишек настругать не забывай! — назидательно заявил ему военврач. — Для кого Родину защищаем? Для детей! Иначе кому коммунизм строить?

— С такой щекой… — Кузнецов болезненно поморщился, — кто на меня посмотрит…

— Не робей, сынок, швы снимем — лицо на поправку пойдёт! Все девчата на тебя заглядываться станут! Шрамы украшают мужчину! — Он бросил короткий взгляд на ассистента: — Хлороформ!

Удушливая маска перекрыла ему дыхание, и сознание поплыло куда-то в мутный полумрак, оказавшийся фашистским блиндажом, и вокруг вновь сухо затрещали характерные очереди немецких пистолетов-пулемётов. Кузнецов опрокинул стол телефониста, устраивая себе в тесном пространстве хоть какое-то укрытие, и броском залёг за ним, вжимаясь в земляной пол. Снаружи в блиндаж полетели гранаты, несколько взрывов ударили один за другим, вспарывая острой болью барабанные перепонки. В ушах зазвенело, отражаясь в мозгу жестокой резью, зрение помутилось, контуженное сознание затуманилось.

Следующие двадцать секунд или двадцать минут Кузнецов стрелял в немецких солдат, врывающихся в блиндаж, вышвыривал обратно влетающие снаружи гранаты, снова прятался за перевёрнутым стволом, вновь стрелял… Резь и звон в ушах превратились в бесконечный монотонный вой, через который не пробивались иные звуки, и он не сразу понял, что немцы уже не штурмуют блиндаж. Никто более не кидал внутрь гранаты, но земля подпрыгивала, содрогаясь, и в раскрытую дверь не было видно ничего, кроме заполонившего всё вокруг чёрного дыма вперемешку с взлетающим в воздух земляным крошевом, озаряющимся вспышками разрывов.

Потом он бежал куда-то по немецким траншеям, спотыкаясь и перепрыгивая через германских солдат, в ужасе вжавшихся в землю под безжалостными ударами советских авиабомб; продирался через дымящиеся раскалённой землёй воронки к позициям зенитных батарей, собирал то, что осталось от диверсионной роты, и вёл за собой через непроглядную завесу из дыма и копоти, затмившую небо и заполонившую воздух. Путь к спасению лежал через минное поле, и он пошёл первым, ведя за собой уцелевших бойцов. Согласно плану операции, один из бомбардировщиков должен был сбросить бомбы на засеянное минами пространство точно в районе ворот, пробив через минное поле брешь, через которую советские диверсанты смогут отступить.

Но из-за массированной бомбардировки укрепрайон накрыло густой дымной шапкой. День стал ночью, и увидеть, пробита ли брешь на самом деле, оказалось невозможно. Кузнецов приказал уцелевшим бойцам двигаться за ним в колонну по одному, не теряя друг друга из вида, и пошёл первым. В кромешном дыму он раз двадцать падал в горячие воронки, всякий раз радуясь падению, ибо если нога наступила в воронку, то вероятность наступить на мину резко снижалась. Ему почти удалось вывести остатки роты за пределы укрепрайона, но в полусотне шагов от леса его везение закончилось.

Как только он вышел из зоны задымления, кто-то из советских лётчиков в небе над нефтепромыслом заметил группу солдат в форме вермахта, пытающихся добраться до лесной опушки, и пара краснозвёздных истребителей зашла на боевой разворот, стремясь не дать фашистам уйти. Авиационные пулемёты открыли огонь, пришлось забиваться в воронки, спасаясь от пуль своих же самолётов, и что есть силы бежать к лесу, пока прошедшие над головой истребители разворачивались для следующей атаки. У самого края минного поля кто-то из солдат наступил на фугас, не сдетонировавший от бомбового удара, и в двух шагах от Кузнецова полыхнул мощный взрыв, сметая его раскалённым ударом.

Он смутно помнил, как бойцы тащили его куда-то бегом через лес, вокруг густо свистели пули, яростно срезая ветви и насквозь пронзая древесные стволы; потом кто-то перевязывал ему голову, ставшую неимоверно тяжёлой, словно залитой свинцом; затем сознание угасало и вновь возвращалось. Его вновь тащили куда-то через ночную чащу, объятую пожаром где-то позади, затем было какое-то пустынное шоссе, сигнальные ракеты, взлетающие в усыпанное звёздами небо, и рокот авиационного мотора, негромко гудящего где-то в небесной выси…

Потом госпиталь, операции, больничная койка, снова операции… Боль от отходящего наркоза, поначалу жестокая, стала привычной, и сейчас, испытывая её в который уж раз, он подумал, что не помнит точно, когда именно к ней привык.

— Кузнецов? — Знакомый голос пробился через тупую резь в возвращающей себе чувствительность нервной системе. — Ты меня слышишь?

— Так… — Кузнецов облизнул сухие губы, — …точно, товарищ полковник. — Он открыл глаза, и застилающая взор муть обрела резкость, становясь замначальника разведотдела армии. — Ваше приказание… — слова после наркоза давались с трудом, — …выполнено…

— Знаю, что выполнено, старший лейтенант! — Полковник сжал ему руку. — Молодцы! Герои! Отлично сработано!

— Нефтепромысел… — Кузнецов болезненно зажмурил и открыл глаза, — уничтожен?

— Нет больше нефтепромысла! — ободряюще заявил полковник. — Немцы уже месяц сидят без топлива! Мы вышвырнули их с левого берега Вислы! Теперь они бегут к Одеру, рассчитывают закрепиться там! Посмотрим, как их хвалёные танковые клинья и люфтваффе сумеют удержать побережье с пустыми баками! Поздравляю тебя, старший лейтенант, теперь ты кавалер ордена Красной Звезды! Верховный главнокомандующий товарищ Сталин лично подписал приказ о вашем награждении!

— Мои… бойцы… — Кузнецов поднял голову, заглядывая полковнику в глаза. — Сколько их уцелело?

Полковник помрачнел, и торжествующая улыбка сползла с его губ.

— Два десятка солдат и командир первого взвода, — сумрачно ответил он.

— И всё?.. — Кузнецов опустил голову на подушку и закрыл глаза.

— Прости, сынок… — тихо произнёс полковник, на мгновение умолкая. — Родина их не забудет…

— Я хочу вернуться в строй. — Кузнецов вновь посмотрел на полковника. — На передовую. Хочу сражаться с фашистами.

— Успеешь ещё на передовую, — недовольно нахмурился тот. — А к гитлеровцам в тыл кто ходить будет? Резидентуру в Германии кто поддержит, если что-то пойдёт не так? На передовую он собрался! Ты здесь нужнее!

— Я же у вас не один. — Кузнецов машинально попытался скривиться, но из-за зашитой щеки ухмылка вышла злобной гримасой. — Устал я от этого. Надоело фашистом прикидываться. Сначала в Испании, теперь тут… Хочется в бой.

Секунду полковник молча смотрел ему в глаза, потом негромко ответил:

— Знал бы ты, как я устал… — Он спрятал тяжёлый вздох. — Ничего, война закончится — отдохнём. А пока мы с тобой сражаемся там, где от нас больше пользы! — Полковник поднялся. — Поправляйся, Кузнецов. После выписки получишь краткосрочный отпуск на неделю — и назад. Сейчас каждый опытный разведчик на счету!

— Мне не нужен отпуск. Прошу вернуть меня в строй сразу после госпиталя.

— Я поговорю с врачами, — пообещал полковник. — Не вешай нос, Кузнецов! Война только началась. Не время унывать, ты же коммунист и офицер! Чтоб я тебя таким больше не видел! Ты понял?

— Так точно, товарищ полковник, — устало ответил Кузнецов, закрывая глаза.

Полковник вышел из палаты, осторожно закрыл за собой дверь и неслышным шёпотом произнёс:

— Спи, сынок. Снова тебе повезло. Не иначе, в рубашке родился.

Он развернулся и направился прочь по госпитальному коридору, машинальным жестом отвечая на воинское приветствие взявших под козырёк встречных солдат.