Британия глазами русского

ВЕСТМИНСТЕР

Перед вычурными, чугунного литья с позолотой, воротами в Букингемский дворец - пышнотелый беломраморный монумент королевы Виктории, именем которой означен чуть ли не календарный «золотой век» Британской империи. От монумента начинается Мэлл - один из очень немногих во всех английских городах проспектов. Без малого миля прямого, как стрела, красного парадного асфальта легла между ансамблем Кларенс хауз террас - слева и Сент-Джеймским парком - справа. Скромная по нынешним временам арка Адмиралтейства венчает этот королевский выезд. За аркой - Трафальгарская площадь. Если обогнуть ее слева, можно по Стрэнду попасть к Темпл-бар, где начинается Сити.

А вниз от колонны Нельсона к Темзе идет Уайтхолл - кварталы внушительных тяжеловесных зданий, символ исполнительной власти в Британии. Здесь все рядом: тесный сумрачный проулок Даунинг-стрит с особняком под № 10 на черной двери, который уже лет триста служит официальной резиденцией британского премьер-министра, традиционная резиденция канцлера казначейства под № 11, громоздкое, потемневшее от времени карэ Форин оффиса - министерства иностранных дел, министерство обороны, красно-белый, похожий своими башнями на рыцарский замок Скотланд-ярд…

Уайтхолл кончается Парламентской площадью, Вестминстерским дворцом и Вестминстерским аббатством.

По этому маршруту - от Букингемского дворца до Вестминстера и совершается наиболее пышная из церемониальных процессий (если не считать относительно редких коронаций) - торжественный выезд королевы Великобритании на открытие новой сессии парламента. Это происходит обычно в первый вторник ноября каждого года и, как обычно (погода в Британии, вы помните, тоже традиционна), в серый дождливый день. Впрочем, такой фон лишь оттеняет яркие краски королевского кортежа: золоченый королевский экипаж, шестерку попарно запряженных белых лошадей, шитые золотом камзолы лакеев на запятках, колоритные средневековые мундиры драгун, их до блеска начищенные медные каски… Толпы лондонцев и туристов стекаются тогда поглазеть на процессию (многие еще с ночи занимают места поудобнее) и густой цепью выстраиваются вдоль Мэлла и Уайтхолла. Посмотреть есть на что - зрелище впечатляющее, такое только в сказках описывают. Но собственно открытие сессии парламента подавляющее большинство англичан увидело лишь в 1964 году, когда всю церемонию от начала до конца показали по телевидению.

По отшлифованному десятилетиями ритуалу королева шествует в палату лордов и занимает место на троне, герцог Эдинбургский - кресло по правую руку, по левую - займет в будущем принц Уэльский. Пэрам предлагается сесть, а королевский посланец направляется к закрытым дверям палаты общин, чтобы пригласить ее членов выслушать тронную речь королевы. Палата ревностно относится к своим правам, и посланца допускает лишь после троекратного стука. Но волю королевы исполняет, и во главе со спикером, премьер-министром и лидером оппозиции депутаты шествуют к дверям палаты лордов. Так в дверях и стоя ведущие члены палаты - больше двух десятков их в проходе все равно не умещается - и внимают высочайшим словам. И хотя с давних времен тронную речь, в которой излагаются основные мероприятия правительства на ближайшее время, пишут премьер и его ближайшие коллеги, королева говорит в ней от первого лица, о «моих министрах», «моем правительстве» и «моем народе». Храня традиции церемонии, премьер Гарольд Вильсон даже в канун открытия сессии 1965/66 года уверял корреспондентов на пресс-конференции, что «не ведает, что будет в тронной речи», зная, разумеется, к тому времени эту речь почти на память.

Тронная речь зачитана. Сессия парламента открыта. Королевский кортеж возвращается в Букингемский дворец. Депутаты - в палату общин. Британский парламент начинает очередную сессию.

Вестминстер - нарицательное для британского парламента - учреждение, любопытнейшее во всех отношениях, смотреть ли на него глазами иностранного туриста, журналиста, историка или подданного ее величества. В чисто архитектурном плане это стрельчатое, цвета старого сотового меда здание на берегу Темзы отвечает, на мой вкус, своему статусу больше, чем любой из дюжины виденных мною парламентов. Его политическая архитектура ветхозаветна и представляет собой нечто в высшей степени нестройное. Эталон буржуазного демократизма, Вестминстер слышит в своих стенах постоянные жалобы депутатов на невозможность высказаться. Символ законодательной власти, он беспомощно замечает, как обтекает его стороной реальная власть. Выступая в британском комплексе правления единственной переменной величиной, сама переменность которой освящена конституционным сводом законов и предопределена всем государственным укладом страны, Вестминстер отягощен позументом неизменных традиций.

Вестминстер принято считать прародителем буржуазного парламентаризма. И хотя некоторые из его континентальных соперников хотели бы в погоне за приоритетом и туристским кошельком вывести свою родословную чуть ли не с каменного века, власть монархов там была абсолютной вплоть до конца XVIII века. На Британских же островах парламент вотировал увольнение неугодного монарха - Ричарда II - еще в XIV веке. С XVIII же века Вестминстер, а точнее палата общин, держал в своих руках все полномочия, послужив позднее в этом отношении образцом для многих законодательных учреждений той части мира, которую сейчас мы называем Западом. Юридические слепки его можно найти теперь на всех континентах мира: в Австралии, Канаде, Индии, ряде африканских государств. В период расцвета Британской империи о Вестминстере говорили, что он может сделать все, кроме превращения мужчины в женщину.

Но у каждого слишком долгого стажа есть и своя оборотная сторона - старость. Вестминстер дряхлеет. «Девятьсот лет понадобилось нам, чтобы создать свою демократическую и парламентскую систему, - заметил однажды лорд Чандос, президент Института директоров, - а как посмотришь на нее, о боже!» В теории 630 членов палаты общин и по сей день располагают суверенитетом, хотя строго формально верховной властью в стране является «королева в парламенте», то есть королева, палата лордов и палата общин, и без согласия всех этих трех компонентов законы не могут считаться принятыми. Но королева, вы помните, к практическому управлению страной отношения не имеет. Полномочия 920 лордов урезаны давно и коротко. В худшем случае (и главным образом теоретически) они могут задержать билль - законопроект - на год, но и то не билль, предусматривающий ассигнование денег: такие позволено волынить лишь в пределах месяца. Да лорды на многое и не претендуют. Наследственные пэры и возведенные в пэрство, сошедшие со сцены и теперь забытые политические знаменитости довольствуются тем, что могут вольготно высказаться почти на любую тему и даже рассчитывать, что «Таймс» процитирует их утром пятью строками. Последствия не беспокоят их: разжалованию пэры не подлежат, серьезного внимания на них никто не обращает - бури не будет. Обязанностей - никаких. Ответственности - тоже. За присутствие на заседании лорд вправе претендовать на четыре с половиной гинеи. Для кворума достаточно и трех человек. И есть где понежиться на старости лет, подремать в красноватом от витражей полумраке, предаться воспоминаниям в почтенной компании знатных фамилий, некогда громких имен и бронзовых статуй восемнадцати баронов, заставивших в 1215 году короля Иоанна подписать Магну карту - Великую хартию вольностей. Словом, палата лордов погоды не делает. Это - занятие палаты общин.

Она вправе законодательствовать, вызывать любого гражданина в качестве свидетеля, допрашивать государственных служащих, наказывать редакторов газет, интерпретировать законы по своему разумению. Она настолько щепетильна в своей независимости, что не считает себя связанной даже законами, принятыми палатой предыдущих созывов (в противном случае был бы нарушен ее суверенитет), или прошлыми судебными решениями и вправе даже продлить срок собственных полномочий, ограниченный парламентским актом 1911 года пятью годами. И она держится за эти права и за все их традиционное обрамление. И внешне кажется, что все так и есть, как было. Колорит сохранен в неприкосновенности: неподражаемый архитектурный ансамбль, знаменитый Биг Бэн, ежедневная процессия спикера, ритуал раскланивания депутатов при входе в палату, возможность выпить в парламентском баре в любое после полудня время без обязательного для всех прочих питейных заведений перерыва с трех часов до шести вечера.

…Вестминстер хранит ворох традиций и обычаев. И три четверти миллиона туристов ежегодно отдают им дань. Любопытно ведь взглянуть на знаменитый, большой, как диван, мешок с шерстью, на котором еще со времен Эдварда III, то есть с XIV века, восседает в палате лордов лорд-канцлер, на спикера палаты общин в полном парике, председательствующего в кресле, подаренном Австралией, на бронзового Ричарда Львиное Сердце, о котором еще в детстве читали у Вальтера Скотта и который застыл теперь на коне у королевского подъезда в Вестминстерский дворец, на памятник Оливеру Кромвелю, четвертованному через несколько лет после его смерти. Он стоит на том самом месте, куда, как рассказывают, скатилась отрубленная голова великого бунтаря, провисевшая на шесте вестминстерского холла четверть века. И еще сто тридцать статуй и бюстов (последняя на моей памяти - Ллойд-Джорджу) расставлены по двум милям коридоров дворца, порядок в котором поддерживается 26 полицейскими и 32 швейцарами, а чистота - 250 служителями.

Как ни говори, у реликвий есть магнетические свойства. И в иные дни любопытных на галереях для публики раз в десять больше, чем внизу, в собственно палате общин, депутатов, уютно раскинувшихся с газеткой на зеленых сафьяновых скамьях. Впрочем, и сами депутаты, или эм-пиз (члены парламента), как их сокращенно именуют в Британии, обожают палату и купаются в той атмосфере, которая царит в этом «старейшем и почтеннейшем клубе Европы». Они относятся к ней как к чему-то одушевленному и уж, конечно, не упустят возможности напомнить, что «палата не привыкла, чтобы ее дурачили» или что она «не потерпит, чтобы с ней обращались как с горничной». Палата, правда, терпит многое, в том числе и падение своей власти. Но, допуская резкость, она не допускает грубости: спикер потребует взять свои слова обратно всякого, кто употребит в адрес коллеги «непарламентское выражение», вроде «лицемер», «убийца», «гавкающая собака», «свинья», «ханжа», «мошенник», «негодяй»…

Здесь любят поговорить, ценят хороших ораторов, рассыпают перлы остроумия пригоршнями и штучно и считают сокровенным «час вопросов», которым после церемонии открытия заседания и краткой молитвы начинается день, в том числе и каждые вторник и четверг, когда на вопросы депутатов обязан отвечать сам премьер-министр. Сэр Уинстон Черчилль, рассказывают, был в этом отношении бесподобен и умел ускользать даже из самых хитрых словесных ловушек.

На первом же после рождественских каникул заседании в январе 1965 года, дня три спустя после вторичного поражения лейбористского министра иностранных дел Гордона Уокера на дополнительных выборах, лидер оппозиции тори сэр Алек Дуг-лас-Хьюм пытался поддеть Вильсона:

- Я не вижу в палате общин министра иностранных дел?

- Мы не видели в палате министра иностранных дел три года, - тотчас же парировал Вильсон, напомнив сэру Алеку, что в качестве министра иностранных дел лорд Хьюм, как он тогда именовался, заседал в палате лордов.

Но при всем суверенитете членов палаты, при всем культе красноречия практическое значение личного мнения там, увы, весьма относительно. Если лидеры всех трех представленных в Вестминстере партий не связаны решениями своих же партийных конференций, поскольку они считаются избранниками партийных фракций палаты общин, то депутаты обязаны голосовать так, как укажет им «уип» - «хлыст», главный парламентский организатор данной фракции. И точка! Молодые, пылкие, необ-катанные еще жерновами партийной машины депутаты вольны сколько угодно развивать свои радикальные идеи… за столиками на открытой, «с видом на Темзу», парламентской террасе. Но очень скоро они обучатся там эти идеи и оставлять, как оставляют недокуренные сигареты перед входом в зал палаты общин. Главный «хлыст» в вопросах дисциплины шуток не терпит. Одно из самых влиятельных лиц в своей партии, он выступает «серым кардиналом» лидера или, если партия у власти, премьера. В последнем случае его официальной резиденцией является Даунинг-стрит, 12, через дом после канцлера казначейства от особняка № 10. Он видится с премьером, пожалуй, чаще, чем кто-либо еще из членов правительства. Он знает, что происходит в зале заседаний кабинета, и сам является главным информатором его о настроениях в своей парламентской фракции. Бывший главный «хлыст» консерваторов сэр Мартин Редмейн так рассказывал о своей практике:

«У меня было тринадцать хлыстов-организаторов, не считая моего заместителя, и за каждым из них был закреплен, как мы говорим, свой район - географический район страны с тридцатью или сорока членами парламента - консерваторами. Его задача заключается в том, чтобы поддерживать контакт с каждым из депутатов, и не только поддерживать, но и знать их так, чтобы в случае необходимости быть в состоянии судить об их мнении, даже не спрашивая их. Затем каждый хлыст прикреплен к одной или более комиссий партии; он держит связь с председателем и должностными лицами такой комиссии, посещает их заседания и докладывает мне о всем, что может представлять интерес, то есть обо всем, что может стать предметом нежелательных разговоров. И каждый хлыст в порядке рутинного исполнения своих обязанностей в палате - а все они находятся там большую часть своего времени, когда парламент заседает, - поддерживает постоянный контакт со своими друзьями, с теми, с кем он обедает, встречается в курительной комнате и так далее. Он всегда наготове подцепить все, что может оказаться полезным для правительства и в равной степени для заднескамеечников, ибо ни одна партия не может рассчитывать на успех, если она не выступает как один человек в спорных вопросах».

Сэр Мартин, как видим, не самый лояльный сторонник точки зрения Марка Твена, который полагал, что «полное единомыслие не привело бы к добру: без различия мнений не было бы даже конских скачек». Привязь, на которой держат суверенных депутатов британского парламента, весьма коротка. И с собственными взглядами здесь не разгуляешься. Палата может пустовать в течение доброй половины дня, но к 9.45 вечера - обычное время голосований того или иного билля - все они должны быть в Вестминстерском дворце и по знаку спикера палаты покидать зал заседаний через одну из двух дверей позади трона спикера (одна - «за», вторая - «против»), которая указана главным «хлыстом» данной партии. Времена, когда депутат мог проявить свою самостоятельность, отошли, видимо, в прошлое, хотя формально все прежние привилегии и по сей день при нем. Ведь строго говоря, британский свод законов не признает в парламенте никаких партий, и на заседаниях палаты общин даже вопросы премьер-министру адресуются ему как достопочтенному члену от округа такого-то, и в официальных парламентских протоколах (так называемый «хэнсард») партийная принадлежность депутатов не обозначается [*].

[* Этого, кстати, не делается и на избирательных бюллетенях. Как «домовладелец», я вместе с женой тоже был занесен в избирательные списки и любопытства ради прошел весь несложный ритуал голосования на выборах 15 октября 1964 года. Перед школой в переулочке у Свисс-коттеджа, превращенной по случаю в избирательный участок, активисты либералов, тори и лейбористов, разумеется, напомнили нам имена их кандидатов; но в самом участке на бюллетенях, выданных нам торжественно-нейтральным старичком, кроме трех имен и фамилий - против «своего» надо было поставить крестик, - никаких других пометок не было.]

Эм-пиз и сейчас, конечно, может воспользоваться возможностью, отведенной для «частных биллей», или «часом вопросов». Но во-первых, возможности эти предельно ограничены, а во-вторых, «парламентский хлыст» тут как тут. Кристофер Холлис, помощник редактора сатирического журнала «Панч», консерватор, сам бывший член парламента в течение десяти лет, говорит на этот счет: «Хлысту» нет необходимости быть настолько грубым, чтобы угрожать: «Если вы выступите против политики партии, вам нет нужды беспокоиться о месте заместителя министра, распроститесь с надеждами на рыцарское звание, можете не рассчитывать на включение в список нашей зарубежной делегации или место в комиссии по вопросам, которые вас особо интересуют». Но каждый прекрасно знает, что эта угроза подразумевается и она очень эффективна. Жизнь в Вестминстере, если она не облегчается время от времени какими-то поручениями, невыносимо скучна. И «хлысты», от которых зависят такие поручения, всегда могут использовать это орудие, чтобы убить смутьяна чисто китайской пыткой скуки».

Хотят они того или нет, но при голосовании депутаты выстраиваются в линию и, как правило, шага не сбивают. Оппозиция может хоть на голову встать: с механическим большинством правящей партии в течение сессии ей все равно ничего не сделать. Да и само-то большинство, дав лидерам возможность сформировать правительство, на этом свою главную функцию исчерпывает. Ему остается лишь дисциплинированно превращать билли в законы.

Правда, у оппозиции всегда сохраняется надежда поменяться местами с правящей партией, выиграв очередные выборы, что, как мы знаем, время от времени и происходит.

Профессионализм политиков - нечто в высшей степени почитаемое и, быть может, имевшее немалый смысл для Британии XIX века, когда парламенту приходилось иметь дело в основном с вопросами чисто политического свойства, оказался теперь достоинством крайне сомнительным. Времена, когда сложные проблемы хозяйствования и развития производства и науки находились вне сферы ответственности британского парламента, ушли, видимо, в безвозвратное прошлое, теперь эти проблемы требуют-не только внимания, но и соответствующих решений от депутатов Вестминстера. Фермеру, правда, и сейчас не придет в голову испрашивать совета - не говоря уже о том, чтобы принимать указания, - что, как и когда сеять: на своем частном поле он хозяин и он отвечает сам перед собой за успех или провал дела. Для компании «Руте» Вестминстер тоже не авторитет по части моделей выпускаемых ею автомашин. Не следует, однако, забывать, что в настоящее время государственный капитализм - крупнейший из хозяйственных укладов в стране. И правительство, и парламент в Британии ответственны за отрасли, худо-бедно представляющие 40 процентов всех основных капиталовложений: угольную промышленность, железнодорожный транспорт, радио, телевидение, телефон, газ, электроэнергию, научно-исследовательские учреждения, атомную энергетику… Как развивать все это хозяйство, как быть с квантовой механикой (отпускать на исследования деньги или считать ее алхимией?), сколько нужно стране специалистов в области электроники, инженеров-строителей, биологов - эти и многие другие вопросы призваны решать правительство и в конечном счете парламент. Разумеется, к услугам профессиональных политиков советы экспертов. Но экспертов Уайтхолла, Сити и монополий, а не палаты общин. «В Вестминстер, - цитирует Энтони Сэмпсон одного из промышленников, - попадают те, кто хорошо ораторствует, а не те, кто действительно способен вести дело». И этот промышленник говорит истину.

Власть имущие в Британии не новички в искусстве привлекать способные головы на «правящие» должности, в том числе и парламентские. Но нынешний Вестминстер сложился в период истории этой страны, когда ее политическая жизнь еще вращалась главным образом вокруг проблем управления империей. Именно в те десятилетия британскими господствующими классами и была создана система отбора нужных им людей: профессионалов-политиков - в метрополии, губернаторов и чиновников - в колониях. Раз сформированная и запущенная в ход система приобрела инерцию большую, чем сама империя, и в наши дни она явно не отвечает реальному положению Британии в мире, когда волей-неволей она должна сама зарабатывать себе на жизнь.

Такова, грубо говоря, суть того двусмысленного положения Вестминстера в британском обруче власти, который, все еще сохраняя статус и роль верховного законодательного органа, не в состоянии осуществлять ее с той эффективностью, которой от него хотели бы в «коридорах власти». Я не случайно оговорился насчет «грубости» данной фразы, ибо сама эта двусмысленность отнюдь не так очевидна в повседневной парламентской сутолоке, как может показаться. Она скрыта под ворохом других крупных и мелких проблем, смазана необходимостью заниматься и внутренней политикой, и все еще огромными заморскими активами Британии, она оттеснена на задний план противоречивостью интересов и соперничеством кругов, еще живущих имперскими киплинговскими мотивами, и кругов, делающих ставку на промышленное возрождение собственно Британии. И ко всему прочему Вестминстер и в настоящем своем виде, с точки зрения действительных правителей Британии, вовсе не исчерпал своей роли. В противном случае лишенные сентиментов воспитанники «паблик скулз» давно превратили бы его в открытый музей на манер лондонского Тауэра, куда валом валят туристы, чтобы поглазеть на холодные каменные мешки заточения монархов, орудия пыток и хранилище королевских драгоценностей, среди которых за непробиваемым, наверное, даже пушкой стеклом сверкает и имперская корона со знаменитым бриллиантом «Кох-и-нор».

Вестминстер нужен британским правящим классам по многим причинам. Потому, что им нужен традиционный институт буржуазной демократии, как наиболее приемлемой в условиях данной страны формы правления, гибкой и надежной, отточенной, проверенной временем и в конечном счете наименее хлопотной. Вестминстер нужен им как постоянный и пока безотказно действующий предохранительный клапан для отвода опасных идей, как русло, по которому удобнее всего направить вспыхивающие время от времени политические дискуссии в стране, и как омут, в котором при необходимости можно утопить в словопрениях неугодную будоражащую мысль.

Вестминстер нужен тем, кто имеет реальную власть и деньги в Британии, еще и потому, что дает отличную возможность «провентилировать» тот или иной шаг, тот или иной законопроект, прежде чем сделать его законом. Не велика, с их позиций, беда, если сотня-другая «эм-пиз» голосует «за» или «против» финансового билля - больше двухсот страниц убористого текста, - не ведая, хорош или плох он. В конце концов, этот билль составляется «их» экспертами при участии или консультации лучших умов Сити. Есть ведь еще и обширнейшая область политики - внутренней, внешней, военной, экономической, политики по отношению к тред-юнионам, рабочему движению в целом, в области культуры, образования - да всего и не перечтешь. И здесь бывает крайне важно вовремя прощупать возможную реакцию, выявить собственные слабые и уязвимые места, подправить законопроект по принципу «и волки сыты, и овцы целы» - словом, сделать все возможное, чтобы обезопасить себя против неосторожного, непродуманного шага. Вестминстер же имеет по этой части опыт богатейший, и соперников ему поискать. Парадокс, однако, в том, что этой своей способностью, этими достоинствами, если угодно, он поддерживает ту самую систему власти, которая сама нуждается в радикальных изменениях.