Британия глазами русского

ИСКЛЮЧЕНИЯ ИЗ ПРАВИЛА

Не вся Англия - лишь предместье того или иного города-гиганта, хотя и очень близка к этому. Не все англичане живут в двухэтажных домах. Городская земля продается не десятками акров, а квадратными ярдами, как площадь в наших кооперативных домах, только дороже. В собственно Лондоне, как и в собственно Манчестере, Глазго, Бирмингеме, Ливерпуле, в отличие от Большого Лондона или Манчестера, двухэтажные дома вытесняются более высокими постройками, и в центральной части этих городов только два этажа - уже роскошь. Это либо «истейтс» - усадьбы в десяток-другой домов по бешеным ценам, где простому смертному делать нечего, либо доживающие свой век трущобы лондонского Ист-энда.

Густо и основательно, «на века» застроенный в основном еще в прошлом веке, Лондон неохотно снимает теперь шляпу перед веком двадцатым. Доминировавший еще совсем недавно, всего пять лет назад, над Сити и всем городом собор Святого Павла - самое знаменитое творение архитектора сэра Кристофера Рена - теперь уже теряется среди небоскребов «Барбикэна», хотя их еще и можно пересчитать по пальцам. Нет, это пока не частокол налезающих один на другой гигантов нью-йоркского Манхэттена. Авторы плана «Барбикэн» - застройки превращенных в развалины бомбардировками люфтваффе [*] кварталов Сити - были, видимо, небольшими поклонниками своих американских коллег.

[* Военно-воздушные силы фашистской Германии.]

И в отличие от них предусмотрели разрядку между высотными зданиями. К тому же отцы города давно обеспокоены перенаселением Лондона, его забитых, страдающих от тяжкого склероза транспортных артерий, перенасыщением города деловыми и административными постройками, как магнит притягивающими тысячи и тысячи служилого люда. Законом местных властей новое строительство в городе, в его центре тем более, сурово лимитировано. Получить теперь разрешение возвести новое административное здание в пределах собственно Лондона (в отличие от Большого Лондона), кольцевой дороги особенно, - дело малоперспективное. Конторы гонят в провинцию и кнутом закона и пряником льгот, предлагая различные послабления по части налогообложения. Поднявшиеся после войны многоэтажные конторы «Шелл», «Виккерс», редакции «Дейли миррор» и прочие еще не давят на вас, как громады Уолл-стрит. В Лондоне еще можно чувствовать себя человеком, а не букашкой в вечно сумрачном каменно-металлическом каньоне. Да и не небоскребы пока главная печаль этого города. Он больше страдает, пожалуй, не от новизны, а от старости. Он стал богат слишком рано, еще в долгий век карет. И вобрал в себя слишком много. Как в плотно набитом сундуке, здесь есть, кажется, все - кроме свободного места.

В Лондоне, говорят, можно найти любой другой город, который только есть на карте Британии. В кварталах тяжелых, солидных зданий Сити у Гилдхолла, где каждый второй понедельник ноября лорд-мэр Сити устраивает традиционный банкет с обязательным участием премьер-министра, можно узнать деловую часть Манчестера. Берега Темзы ниже знаменитого моста Тауэр-бридж заставляют вспомнить Ливерпуль. В районе Вестминстера можно найти Йорк и другие кафедральные центры. Квадратные вечнозеленые лужайки среди поседевших от времени построек «Иннз оф корт» - кварталов юристов и адвокатов между Флит-стрит и набережной Виктории - можно принять за внутренние дворики университетских Оксфорда и Кембриджа. Но в дополнение ко всему Лондон остается еще и самим собой.

Сити и по сей день крупнейший центр международных валютных расчетов. В доме английских Ротшильдов до сих пор совершаются крупнейшие сделки на мировое золото, там определяется его цена, там, кстати, продается и наше золото, чистейшие из всех слитки, которые содержат 999 единиц золота в тысяче по сравнению с 996 единицами в слитках из Южной Африки. При посредстве джентльменов с Хэттон-гарден и Ха-ундсдитч - в двухстах шагах от редакции «Морнинг стар» - выходит на рынок большая часть мировой добычи алмазов, многие из которых здесь же, в Лондоне, превращаются в бриллианты. Марк и Минсинг лейнз известны международным дельцам как оптовые центры по торговле чаем и другими «колониальными продуктами». Страховую компанию «Ллойд» знают, конечно, все судовладельцы мира.

На этих операциях вырос Лондон. И огрузнел. Доходы от них позволили ему в свое время стать самым богатым городом на земле, с самым высоким процентом преуспевающего третьего сословия, которое и застроило значительную часть его Вест-энда по своим вкусам, привычкам, карману. Но оставлю Сити - это скученное нагромождение помпезных и безвкусных зданий, прижатых одно к другому, выстроенных деньгами, а не архитекторами, зданий старых, темных, неприспособленных к нынешнему ритму и размаху операций: ведь там практически не живут (последняя перепись населения обнаружила лишь 5268 постоянных обитателей), хотя там и работают днем больше трети миллиона человек.

Оставлю известные ансамбли Вест-энда - Вестминстерский дворец, Вестминстерское аббатство, Трафальгарскую площадь, Мэлл, Карлтон-хауз террас; оставлю Пикадилли и Лестер-сквер, которые лондонцы любят сами по себе, знаменитые лондонские Гайд-парк и Риджент-парк с опоясывающими его домами, исполненными внутреннего достоинства и сдержанного изящества… Живут здесь очень немногие.

Жилые кварталы Лондона - это прежде всего ряды одинаковых трехэтажных домов, стеной выстроившихся по одну сторону улицы и стеной - по другую. О, это тоже разные улицы! Но на одной и той же эти дома, как и двухэтажные, тоже труба в трубу. И они тоже «вертикальные». Их можно было бы принять за один, не будь каждый из них выкрашен в свой цвет, независимо от того, украшает это улицу или делает ее пегой. Пока что, насколько мне удалось узнать, только один городской совет Виндзора - городка, где расположены Виндзорский замок (летняя резиденция королевы) и куда по этой причине совершается летом настоящее туристское паломничество, - пока что только он убедил горожан-домовладельцев прислушаться к мольбам архитекторов и покрасить свои дома в какой-то одной гамме. И Виндзор заметно выиграл от этого. В Лондоне за подобное мероприятие еще не принимались. Выбор цвета здесь все еще личное дело лендлорда, хотя он и обязан освежать свой фасад не реже установленного местным советом срока. Длинная трехэтажная стена становится в таких случаях похожа на длинный разноцветный забор из широких досок, поставленных вертикально, и каждая доска - это дом со своим номером и со своими жильцами.

Когда их строили лет восемьдесят, а быть может, и сто назад, они предназначались для одного домовладельца и для одной семьи, достаточно состоятельной, чтобы содержать весь такой дом (и прислугу в подвале). Эти дома могли бы, разумеется, спланировать и горизонтально, как строятся обычные многоквартирные блоки. Но тогда у владельца не было бы ни своего собственного номера, ни своего подъезда, непременно выходящего на улицу. У него не было бы «своего» дома, и у него не было бы «своего» положения в обществе, которое может дать ему владение недвижимой собственностью. В вертикальном варианте у него есть все это и есть статус, даже если ему и приходится ради его поддержания переходить не из комнаты в комнату, а с этажа на этаж.

Какая-то часть этих домов таким именно образом занята и по сей день. Сейчас, однако, это могут позволить себе значительно меньшее число людей, чем в былые времена, как вообще меньше может себе позволить сейчас и Британия в целом. С конца прошлого века цены на землю в Лондоне возросли в десятки раз, возросли параллельно и цены на недвижимую собственность, сделав такие дома малодоступными даже для «джентльменов со средствами». К тому же лендлорды нашли им с годами более выгодное применение. Они переделали их на горизонтальный манер с маленькой квартиркой на каждом из трех этажей и в подвале и стали сдавать в аренду не оптом, а в розницу. «Модернизация» окупилась многократно, за инициативными лендлордами последовали «консерваторы», и дома в переделку пошли тысячами, в том числе и викторианские «террасы» - степенные, высокомерные дома с портиками у каждого подъезда, высоченными потолками на первом этаже, пониже - на втором и совсем низкими - на третьем. Я жил сначала в Лондоне именно в такой квартире на первом этаже. В ней были две комнаты, метров по тридцать каждая, два огромных недействующих камина, две хилые, выключенные скрягой лендлордом уже в марте батареи «центрального отопления», от прикосновения к которым стыли руки, и два колоссальных, от пола до потолка, окна с ужасающими щелями, через которые не просто сквозило, но проходил и стелился слоями, как на улице, лондонский туман, настоенный на копоти от тысяч действующих каминов. Была еще кухня без отопления, с какой-то древней газовой плитой (это была меблированная квартира), когда-то роскошная, но теперь продавленная кровать невероятных размеров с ржавыми металлическими шишечками, лоснящийся диван, из которого можно было бы, наверное, мыло варить, протертые ковры и холодная ванная, где в феврале бриться по утрам можно было только в пальто и где собственно ванну можно было принять, лишь предварительно прогрев ее в течение нескольких часов лампами-рефлекторами вроде тех, которые используются на телевидении, чтобы вгонять в пот выступающих.

И это была квартира в одном из самых «приличных» районов Лондона - на Белсайз-парк, и драл с нас за нее лендлорд мистер Штернберг 54 фунта в месяц, не считая «дополнительных за отопление». Как выглядят квартиры в подобных домах на втором и третьем этаже, вы, очевидно, знаете по английским фильмам «Комната буквой «Г» (она почему-то называется «.Угловая комната»), с участием Лесли Кэррон, и «Актер», с участием Кенета Мура (которого почему-то именуют Мор), хотя в этих фильмах речь идет о домах, значительно менее «приличных» и расположенных в гораздо менее приличных районах, какими и являются на самом деле кварталы Паддингтона и Ноттинг-хилл гейта.

Жилья, видимо, везде не хватает. Не хватает его и в Лондоне. И за этими жалкими квартирками или «бедситтерз» - комнатенками с альковом - охотятся так же, как охотятся за квартирами, наверное, во всем мире. У стендов с маленькими картонками объявлений даже вечерами видишь по нескольку, как правило, молодых людей, которые читают их при тусклом свете уличного фонаря и наспех выписывают адреса с жильем, которое кажется им подходящим. Они наверняка будут возвращаться к этому стенду еще и еще раз и снова обходить «подходящие» адреса и снова возвращаться. Его нелегко найти, это «подходящее жилье» за подходящую цену. Лендлорды знают, что жилья мало, и дерут с нуждающихся три шкуры.

Нет, конечно, не весь Лондон в бегах. Тот факт, что в Лондоне, как и вообще в Англии, многие постройки относятся по времени к концу прошлого или к началу нашего века, означает, между прочим, и то, что здесь уже многое было построено. Национальное богатство не превращалось в этой стране в пепел каждые двадцать лет. И его не надо создавать заново. Оно накапливалось. Жилищная проблема в этих условиях выглядит далеко не так, как в странах, где треть или даже две пятых всего жилья были превращены второй мировой войной в руины. Да и решить ее здесь, видимо, было бы проще, если бы не смотрели на дома с точки зрения действительной и потенциальной недвижимой собственности, которая должна приносить свои проценты ежегодно, хоть трава не расти. И да позволено мне будет добавить, если бы сами англичане смотрели на жилье чуть-чуть современнее и чуть-чуть рациональнее, если бы умерили они свою страсть жить непременно в «своем» доме, со своим входом и своим, будь он хоть в ярд величиной, садиком; и если бы «горизонтальный» способ расположения квартир имел большее распространение.

Нужда подталкивает их в этом направлении. В Лондоне, как и в других крупных городах Британии, есть уже многоквартирные дома. И, кстати говоря, давно были. И мне нравится, как строят их, особенно в последние годы. Такие дома не возводятся где придется, был бы для этого клочок пустыря. Они строятся, как правило, группами, пусть даже всего в три-четыре дома, но так, чтобы вместе они выглядели ансамблем и возможно привлекательнее. Такой микрорайон, часто микрорайончик даже, планируется целиком и независимо от того, свободна ли для него в данный момент вся площадь или нет. Строительство начинается там, где для этого уже есть возможность, и достройка ведется иногда годы спустя, но по тому же, первоначально разработанному плану. В результате каждый из этих микрорайонов имеет свое архитектурное лицо, и высотные блоки вдоль Эджуэр-роуд не спутаешь с блоками у Ричмонд-парка - одного из самых приятных жилых ансамблей, которые мне приходилось видеть где-либо, хотя построены они советом лондонского графства и, как все «каунсэл флэте», то есть муниципальные квартиры, просты, дешевы и, уж конечно, без излишеств. (Добавлю, что арендная плата в таких муниципальных домах в несколько раз ниже, чем в домах, принадлежащих лендлордам; заселяются они в строгом соответствии с санитарными нормами, в Англии довольно высокими, и перенаселять их запрещено.)

Разумеется, и многоквартирные дома по цене своей - один другому рознь. «Каунсэл флэте» - не ровня квартирам в частных застройках, а те в свою очередь располагаются по восходящим ступенькам. Дом, в котором я снял, наконец, квартиру за 750 фунтов в год, был не из самых дешевых. Нет, это, конечно, не то что на Гровенор-сквер в высокомерном районе Мэйфэа, но достаточно приличный. И все же по сравнению с многоэтажной усадьбой, откуда открывается великолепный вид на зеленые просторы Хэмпстэд-хита, наш «Куинсмид» - «Королевский луг» - должен был знать свое место. Там квартиры «начинались» от 1200 фунтов арендной платы в год, не считая налогов, и снимали их лица другого слоя, чем мои соседи.

Единственное, что уравнивает эти многоквартирные постройки между собой, так это то, что, сложенные из ординарного кирпича или отделанные тиковыми панелями, все они, по законам совета лондонского графства, должны располагать не меньше чем четырьмя акрами свободного зеленого пространства на каждую тысячу жителей, или примерно двумя гектарами на каждые двести пятьдесят-триста семей.

Не так плохо? По идее - да. Беда лишь в том, что сама идея плохо прививается на этой земле. Привычки здесь подчас явно сильнее здравого смысла. Англичанин - человек своенравный. Он не любит, когда ему «указывают». Он хочет быть хозяином у себя дома и делать там то, что он хочет, или, на худой конец, думать, что он может делать все, что хочет. Его тяготят многочисленные параграфы мелким шрифтом, сопровождающие контракт на аренду квартиры: не включать громко радио, магнитофон или телевизор после 11 часов вечера, не выносить мусор днем или не пользоваться мусоропроводом после восьми часов вечера, не разрешать детям играть под окнами у соседей или вообще не играть перед домом, не переделывать квартиры без согласия лендлорда, заново ремонтировать ее в случае истечения контракта и покрывать стены не менее чем двумя слоями краски и прочее и прочее. Нет, знаете ли, это не по нему.

И он кссит глазом на «собственный дом». Но долго еще придется ему только тем и довольствоваться. Удовлетворение жилищного голода в обществе частной собственности и предпринимательства не столько вопрос психологии и привычек, а социальная проблема, вряд ли разрешимая. На земле с баснословной ценой за квадратный ярд жилые дома строить невыгодно: конторы и предприятия много доходнее… А между тем Британии нужно в настоящее время 3 700 000 жилых единиц, чтобы заменить трущобы и старые дома. К 1970 году из-за роста населения и сноса домов, чтобы освободить место для дорог, школ и частных предприятий, потребуется еще 1 600 000 домов. Национальный же план на 1965 - 1970 годы, с помпой провозглашенный лейбористами, предусматривает постройку 500 000 домов ежегодно. В этот план мало кто верит, но даже если он и будет выполнен, 2,5 - 3 миллиона семей все еще будут ютиться тогда в жилищах, квалифицируемых здесь как трущобы.