Бяк-бяк-бяк-бяк

Глава 11

Первым результатом передачи существенной части КБ Поликарпова Микояну и Гуревичу стал долгожданный истребитель немедленно запущенный в производство под индексом «МиГ-15». Как сказал по этому поводу товарищ Микоян (который Артем Иванович) «стране неважно, как называется самолет». И стране это действительно было неважно, а то, что машина от Поликарповского перехватчика отличалась лишь креплением двигателя, да и то лишь потому, что двигатель другой в него поставили, мало кому было интересно. То есть почти никому это было неинтересно, однако лишь почти — и Иосиф Виссарионович не удержался от того, чтобы «знаменитого авиаконструктора» макнуть мордой в грязь. Он всего лишь вежливо поинтересовался, почему для замены (или просто для проведения профилактики) двигателя самолет нужно разобрать на две части…

Вообще-то разбирать самолет с двигателем «Нин» (или даже с Климовским ВК-1) приходилось по одной простой причине: в предусмотренный на перехватчике технологический люк легко доставался мотор Соловьева диаметром в метр, а вот новый мотор диаметром в сто тридцать сантиметров через него достать уже никак не получалось. Не получалось без потери прочности фюзеляжа и расширить этот люк, поэтому конструкторам пришлось поизгаляться. Очень быстро изгальнуться: сроки правительство поставило очень жесткие, но поликарповские инженеры свою разработку уже хорошо знали и работу выполнили очень быстро. Заранее имея в виду, что такое решение — временное, только на установочную партию. И, все же, на первые серийные самолеты: товарищ Сталин «очень попросил» к параду на седьмое ноября «подготовить хотя бы полсотни машин».

«Просьбу товарища Сталина» выполнить оказалось не очень-то и сложно: в Москве уже поликарповский перехватчик делали, вся оснастка была готова, да и рабочие на заводе в целом понимали, что и как делать нужно. Опять же, с алюминием в стране стало довольно неплохо…

А вот взаимоотношения авиаконструкторов опять обострились. По простой причине: истребитель в ВВС многим понравился, к тому же у летчиков была полная уверенность, что самолет плохим уж точно не будет (все же знали там все, что это — машина «короля истребителей») — и поставили перед Минавиапромом задачу быстро наладить не просто серийное производство, а производство очень массовое. Потому что в руководстве ВВС знали что «супостат спит и видит, как на Москву бомбу сбросить», а чтобы это предотвратить, истребителей нужно очень много. И товарищ Шахурин принял «волевое решение» наладить выпуск истребителя в Новосибирске — а это решение «отбирало» завод у Яковлева.

Александр Сергеевич по этому поводу очень обиделся и на наркома, и на товарища Микояна лично (хотя от Микояна во всем этом деле была лишь одна буква в названии истребителя) — и он нажаловался на «произвол» Иосифу Виссарионовичу. А такие жалобы — они страшны непредсказуемостью результата. Но настолько непредсказуемых последствий вообще никто ожидать не мог (и даже сам Сталин удивился, когда скандал закончился). А вот сам процесс оказался для нескольких сугубо «посторонних наблюдателей» весьма занимательным.

Очень занимательным, поскольку про истребитель всем было понятно, что его в серию пускать абсолютно необходимо. А в Новосибирске, после того, как поршневые самолеты Яковлева стали не нужны, завод все равно простаивал — но Александр Сергеевич сказал, что он его загрузит своими «учебными машинами». Не Сталину сказал, то есть не лично Сталину, а на очередном заседании Совета Главных конструкторов. Но Сталин-то стенограмму заседания в тот же день получил и с большим интересом ее изучил:

— Александр Сергеевич, — с усталым видом старался объяснять ему министр (уже министр) авиапрома, — с выпуском учебных машин прекрасно справляется выделенный вашему КБ завод в Саратове.

— В Саратове строят реактивные машины, а я говорю о поршневых!

— А Як-18 уже выпускает Ленинградский завод, и ему поручено подготовить оснастку для производства этой же машины в Семеновке.

— Ну да, в далекой деревне на Дальнем Востоке… они там настроят… ДОСААФ готов заказать по две тысячи восемнадцатых Яков в год! К тому же в Новосибирске Як-11 выпускать можно на уже отлаженном производстве.

— А Як-11 прекрасно и в Саратове выпускается. Что же до возможного заказа от ДОСААФ, то он, честно говоря, сейчас невозможен: у них просто денег нет для подобных заказов. А те две сотни, на которые у них деньги могут найтись, пока и в Ленинграде прекрасно изготовят. А когда выпуск самолета наладят в Семеновке, то ленинградское производство переведут уже на Харьковский авиазавод.

— Но в Харькове… Мне товарищ Хрущев обещал, что Харьковский завод будет производить мои реактивные машины, и места для Як-18 там просто не останется!

— Товарищ Хрущев не может что-то обещать лишь что-то, к авиапрому не относящееся. И в Харькове ваши реактивные самолеты выпускаться не будут, они вообщебудут выпускаться лишь до конца следующего года.

— А киевский завод…

— Александр Сергеевич, решения о том, на каком заводе что производить, принимать не вам. Вам выделены уже три завода, даже четыре — вот и займитесь налаживанием производства на них! И поменьше слушайте товарища Хрущева…

Иосиф Виссарионович, прочитав стенограмму, на перед заседанием комиссии Спецкомитета поинтересовался у Шахурина:

— А что такого товарищ Хрущев наобещал товарищу Яковлеву? Такого, что вы буквально из себя вышли?

— Товарищ Хрущев слишком активно вмешивается не в свои дела. Он потребовал вернуть в Харьков и Киев все оборудование авиационных заводов, якобы эвакуированное в другие города.

— Что значит «якобы»? Что именно вы подразумеваете под этим словом?

— Товарищ Хрущев предъявил в МАП списки оборудования, которое он в сорок первом году приказал эвакуировать, но на самом деле большая часть этих станков осталась на оккупированной территории. В том числе и потому — это вы можете у Лазаря Моисеевича уточнить — что планы эвакуации, которыми Никита Сергеевич и руководил, были полностью сорваны. Сами же прекрасно знаете, что в Харькове под руководством Хрущева даже завод по выпуску тяжелых минометов фашисту оставили. Так вот, он требует от МАПа немедленно вернуть станки, которые частью были по его же приказу — правда другому — уничтожены или просто оставлены. Грозит страшными карами за невыполнение своих распоряжений… товарищу Петлякову грозит чуть ли не расстрелом: он считает, что Пе-10 сейчас делаются на вывезенном из Харькова оборудовании.

— А на самом деле?

— В Казани пара десятков станков, вывезенных из Харькова, действительно используются, но Хрущев требует вернуть и станки, которые в Казани же и были изготовлены под производство Пе-8, а теперь с их помощью и «десятки» строят. Мне Владимир Михайлович уже официальную жалобу написал, ведь если у него эти станки заберут, то выпуск Пе-10 просто остановится.

— А какие самолеты товарищ Хрущев хочет увидеть в производстве на Харьковском заводе?

— По плану министерства там со следующего года должен начаться выпуск Як-18…

— То есть он сейчас хочет вместо атомного бомбардировщика производить учебный самолет для аэроклубов? Так… — Иосиф Виссарионович вздохнул и продолжил уже спокойным голосом:

— Эти… требования — они в каком виде были? Устные или в форме приказов?

— В форме решения комиссии ЦК.

— А вы эти решения опротестовали?

— Конечно, у меня переписка по этим вопросам уже на толстую папку…

— Вы мне эту папку принесите… сегодня же принесите. И давайте перейдем в рабочим вопросам: как у нас обстоят дела с постановкой на производство Пе-10?

На авиазаводе в Казани было закончено, наконец, строительство нового сборочного цеха, а котором на стапелях собирались сразу восемь огромных машин. Второй такой же цех еще строился, и строился с заметным отставанием от плановых сроков — но задержка никак не могла быть наверстана: для окон нового цеха просто не было стекла. Стекла во всем Союзе катастрофически не хватало, и для Казанского завода оконное стекло было заказано вообще в Германии — но это стекло куда-то «бесследно исчезло» по дороге, и проведенное силами МВД расследование обнаружило, что стекло это «исчезло» во Львове, Шепетовки и Виннице, причем приказ о передаче стекла «на восстановление освобожденных городов» был подписан председателем Совмина Украины. Вроде бы не самое страшное нарушение принятого порядка, но Владимир Михайлович не побоялся доложить о нем лично товарищу Сталину…

Вообще у Петлякова работы было настолько много, что домой он чаще всего приходил уже ночью, и иногда вообще на ночь на работе оставался: постановление Комиссии ВПК о налаживании массового производства Пе-10 заставляло людей работать не щадя сил. Простое такое постановление: обеспечить темп производства минимум десяти машин в месяц до конца сорок шестого года. Хорошее постановление, и под него финансовые средства были выделены в требуемых объемах — но если в цеху можно разместить только восемь стапелей, на котором самолет собирается не менее семи недель, то выполнить задачу становится невозможным.

Почти невозможным: сейчас и все технологи завода, и вообще все, кто хоть что-то мог придумать для ускорения производства, работали буквально на износ. И определенные успехи уже просматривались, ведь изначально срок нахождения машины на стапеле составлял вообще два с половиной месяца. Но сократить этот срок только «технологическими» способами больше уже не удавалось, и вся надежда было на конструкторов. То есть она вдруг появилась…

Надежда на сокращение срока строительства самолета путем «незначительного изменения конструкции» появилась после того, как на очередной «летучке» молодой парень, переехавший в Казань из Москвы (из числа «не захотевший работать под Микояном» инженеров КЮ Поликарпова) сделал интересное предложение:

— Владимир Михайлович, а что если немного поменять конструкцию самолета?

— Что вы имеете в виду? Конструкция, конечно, постоянно дорабатывается, главным образом по результатам испытаний и эксплуатации…

— Я попрошу меня не перебивать пару минут. У Николая Николаевича я работал над истребителями, конечно, и моего опыта недостаточно, чтобы сразу предлагать готовые решения для больших машин. Но моей работой была проработка технологического люка для моторного отсека, и я даже премию получил за то, что придумал, как не ослабить набор фюзеляжа в полете при том, что на земле треть продольного набора по сути дела выключается из силовой схемы. Так вот, разработанные мною по заданию товарища Поликарпова стрингерные замки обеспечивают сохранение продольной прочности силовых элементов набора фюзеляжа, не уступающие прочности неразрезных элементов, а весит каждый такой замок… для реактивного истребителя, конечно, на лонжеронах менее полутора килограммов, а на стрингерах около четырехсот граммов.

— И что вы хотите этим сказать?

— Я думаю, что если секции фюзеляжей сделать короче и на стапеле просто соединять их подобными замками, то эти секции можно будет полностью собирать в старых цехах, а окончательная сборка фюзеляжа на стапеле сократится с двух недель до буквально пары дней. И для установки всего оборудования в полностью собранный самолет его можно будет уже со стапеля снимать и, как поступают с кораблями, достраивать машину уже не на стапеле, а… да хоть на открытой площадке.

— Интересное предложение, но на машине больше восьмидесяти стрингеров и каждый такой стык вес увеличит уже килограммов на сорок? Если машину поделить на десяток секций, то в сумме почти полтонны наберется…

— Ну… да. Но если другим способом быстро увеличить выпуск машин не получается, то не лучше ли делать машины чуть похуже, но в достаточном количестве чем… чем делать их втрое меньше плана?

— Лучше делать машины не похуже, но общая идея выглядит интересно. В конце концов Гуревич вообще ваш истребитель пополам поделил… Раз вы инициативу проявили, то займитесь ее проработкой. Вам выпишут командировку на… на старое место работы, разберитесь, что там ваши бывшие коллеги придумали такого, что прочностные характеристики фюзеляжа на месте стыковки сохраняются… или не сохраняются. И насколько не сохраняются: я после летучки свяжусь с товарищем Шахуриным, он командировку согласует. Что лицо у вас такое кислое? Разругались с коллегами перед переводом к нам?

— Нет, не разругался… у меня жене рожать где-то через неделю, а если я зарплату вовремя…

— Надо было раньше говорить: жена рожает — это очень важно. Но мы специально выделим матпомощь от профсоюза, и даже сиделку подыщем на первое время. Так что в командировку отправляйтесь со спокойным сердцем…

Однако командировка в Москву для этого инженера получилась неожиданно короткой: бывшие коллеги с радостью встретили старого (хотя и очень молодого) товарища, в проблему вникли… Сообщили, что методику расчета стыка им составил «сам Мстислав Всеволодович», быстренько с помощью этой методики просчитали параметры стыков «большого фюзеляжа» и пришли к однозначному выводу: «не выйдет». Потому что в МиГе это стык работал «на сжатие», а в Петляковской машине большая их часть получится «на растяжение». И Владимир Михайлович, получив такой ответ, лично отправился в Москву…

Попутно (и вообще-то против своей води) ему пришлось доложить «лично товарищу Сталину» о причинах «гарантированного срыва планов» — но этот доклад имел довольно серьезные последствия. В принципе, для Казанского завода (и лично для товарища Петлякова) позитивные: какие восстанавливаемые города или заводы остались без оконного стекла, Владимира Михайловича вообще не интересовало — зато, хотя план и был сорван, появились веские основания считать, что на выпуск десяти машин в месяц завод все же следующей весной выйти сможет.

А в «частной беседе» с Мстиславом Всеволодовичем Келдышем он договорился о том, что из института Келдыша в Казань приедет, хотя и не очень надолго, группа математиков, которые постараются найти решение очень непростой проблемы секционной сборки самолетов. То есть все же нее Пе-10, с этой машиной все было в общем-то понятно — но КБ усиленно занималось проработкой следующего проекта: в КБ товарища Климова шла усиленная разработка турбовинтового двигателя на пять тысяч лошадиных сил. Лишь немного более мощный, чем используемый на Пе-10 бензиновый Рыбинского завода, но с ожидаемым весом в полторы тонны вместо трех с лишним. А это и более шести тонн экономии веса всей машины, и крыло можно было сделать «попроще и полегче». А главное — все же «лишних» четыре тысячи сил на взлете позволяют грузоподъемность самолета прилично увеличить — а, следовательно, больше топлива взять. А если учесть, что двигатель и топлива должен потреблять почти на четверть меньше поршневого…

Вообще-то турбовинтовыми моторами занималось довольно много конструкторов. И первым придумать работоспособный двигатель сумел Павел Соловьев. А попробуй тут не суметь, если товарищ Мясищев буквально стоит за спиной и палкой лупит за мельчайшую задержку в работе. Правда получившийся мотор никого из конструкторов особо не впечатлил, и не из-за технических характеристик, а из-за крайне низкой надежности. Очень сильно «дефорсированный» вариант мотора (всего-то в триста «лошадок») заинтересовал лишь товарища Камова: все же триста лошадей на двести пятьдесят килограммов — это было вполне прилично, а на «половинной» мощности мотор выдерживал (причем все четыре опытных мотора выдержали без малейших замечаний) и пятьсот часов непрерывной работы. Сейчас эти же двигатели были поставлены на ресурсные испытания по части гарантированных циклов работы — но уже достигнутые значения были весьма интересны и два опытных двигателя были уже переданы в КБ Камову. Он попросил еще два: у них в КБ шел «напряженный спор по выбору оптимальной конструкции», и — после разрешения от Шахурина — они принялись строить два принципиально разных вертолета. Одномоторных, но иметь «запасные моторы» оба крайне желали.

Но результаты их работ ожидались (в соответствии с планами все же) не очень скоро, а вот изготовить требуемое товарищу Сталину количество самолетов к параду было суровой необходимостью. А если стране что-то очень нужно, то оно, как правило, появляется. Рано или поздно появляется — а в сорок шестом году оно, это нужное, появилось даже «досрочно»: к седьмому ноября для демонстрации во время воздушной части парада было изготовлено не пятьдесят, а почти в полтора раза больше реактивных истребителей МиГ-15. Изготовлено, облетано, даже «передано в строевые части» — то есть на аэродроме ЛИИ успели подготовить для каждого самолета умеющего на этом самолете летать пилота. И все было счастливы — пока утром седьмого воздушный парад из-за паршивой погоды не был отменен.

Откровенно говоря, отмене воздушного парада обрадовались почти все авиаконструктора, кроме, разве что, Микояна: Артем Иванович надеялся, что «товарищ Сталин обратит внимание на созданный под его руководством истребитель». Очень надеялся, ведь ему почему-то резко сократили «список доступных благ», а брат на просьбы о помощи лишь недовольно морщился и ничего не делал. То есть один раз попытался что-то сделать — это когда Артема Ивановича исключили из Совета Главных конструкторов — а после этого лишь говорил «занимайся своими делами и не приставай». Конечно, Артем Иванович брата все же дожал, и тот пояснил свое поведение:

— Иосиф Виссарионович сказал, что — всего лишь директор КБ, должность у тебя такая.

— Горбунов тоже директор!

— Владимир Петрович официально числится директором ОКБ и заместителем Главного конструктора, а ты — просто директор! Так что сиди на этой должности молча, пока товарищ Сталин не решил, что ты слишком уж много о себе мнишь. Ты думаешь, он не знает, что МиГи — это машины Поликарпова? Прекрасно знает, а КБ ваше вообще не разогнал потому что Михаил Иосифович — в отличие от тебя — в состоянии самолет разработать. Пусть на чужой основе, но все же…

— Мы и сами…

— Товарищ Гуревич сам. Все, я больше к Сталину за тебя просить не пойду.

Пожалуй, больше всех отмене воздушного парада радовался Владимир Михайлович Мясищев: его новый самолет уже летал, но вот выпускать его в полет над городом Мясищев считал очень опасным делом. Потому что новый бомбардировщик вообще под другой двигатель проектировался, и с двумя моторами ВК-1 он летал… неважно. То есть летал, и в ЛИИ испытатели машиной были довольны — однако у двигателей был серьезный недостаток: периодически лопасть горячей турбины отрывалась и куда она при этом может попасть, никто предсказать не мог. Понятно, что лопасть и на турбине в истребителе оторваться вполне даже могла, у МиГ-15 точно такой же двигатель ставился. Поэтому Владимир Михайлович был вообще против пролета реактивных машин над городом — и, похоже, небеса снизошли к его молитвам. Очень вовремя снизошли: на следующий день, когда МиГи разлетались по военным аэродромам, у одного мотор развалился. Летчик спасся, а самолет свалился в лес и никого не убил — но «звоночек прозвенел»…

Звоночек прозвенел очень громко: понятно, что товарищу Сталину об аварии немедленно доложили — и тот очень хорошо представил, что случилось бы, если самолет упал бы в городе. Ну а дальше все пошло «по традиционному сценарию»: товарищу Шахурину было «поставлено на вид», тот сделал соответствующий втык товарищу Климову, от Климова крепко досталось сотрудникам ОТК…

Сотрудники ОТК, зализав раны, подняли все протоколы приемки полуфабрикатов и составили серьезную такую телегу в адрес товарища министра, обвинив Электростальский завод в поставке «некачественного металла». Оттуда пришло «гневное опровержение» с утверждением, что металл делается в полном соответствии с инструкциями, предоставлений ВИАМом — но пока шла вся эта переписка, в ВИАМе сами занялись исследованием вопроса. И на состоявшемся очередном совещании «об устранении всего плохого в производстве» было предоставлено научное заключение, гласящее, что «лопатка рвется от переменных термических нагрузок во границам микрокристаллов»…

— То есть вы хотите сказать, что ничего поделать нельзя и лопатки и дальше будут отрываться? — злобно спросил Алексей Иванович.

— Я думаю, что можно попробовать ситуацию исправить, — тихо сообщил Сергей Тимофеевич Кишкин, — у нас Елена Андреевна, я Борисову имею в виду, — уточнил он, повернувшись к сидящим рядом коллегам, — по запросу товарища Соловьева занималась титановыми лопатками компрессоров.

— Мы говорим о горячей турбине.

— Да, сейчас и к ней перейдем. Титан она плавила в аргоне, в алундовых тиглях, и периодически мелкие частицы алунда попадали в расплав. Чтобы исключить дефекты в выплавляемых деталях, она придумала интересный способ: кристаллизация отливки проводилась погружением алундовой формы в расплавленный алюминий, причем погружением достаточно медленным для того, чтобы алундовые включения успевали попросту всплыть: подобным способом пользовались немцы во время войны… первой мировой войны, когда отливали заготовки стволов для своих конических пушек. Елена Андреевна, конечно, только общий принцип взяла, а всю технологию она сама разработала, поскольку материал принципиально иной. Но результат она получила прекрасный: тем самым в заготовках лопаток компрессора получались дефекты практически полностью исключить, а побочный эффект, возникающий при таком способе, заключался в том, что все микрокристаллы титана оказывались ориентированы строго вдоль лопатки. Понятно, что если рассматривать жаропрочные сплавы, то тут надо дополнительные исследования проводить и эксперименты ставить, но в целом — если… когда мы сможем получить подобную же микрокристаллическую структуру горячей лопатки, то вероятность ее отрыва уменьшится… значительно.

— Значительно — это на сколько?

— Это, думаю, на порядки: в моей лаборатории мы уже исследовали с десяток оборвавшихся лопаток, и на всех обрыв шел строго по поперечной границе кристаллов. А если поперечных границ не будет…

— Так, я, кажется, понял. Тогда вопрос: сколько времени вам потребуется на проведение таких исследований? И сколько времени будет нужно, чтобы подобную технологи. внедрить на серийных заводах?

— О сроках заранее говорить особого смысла нет, а, скажем, сметы на подобное исследование моя лаборатория предоставит до конца недели. Что же до внедрения на заводах… Такой подход потребует принципиально нового оборудования, особого обучения персонала… там довольно много тонкостей ожидается, так что, по моему личному мнению, было бы целесообразным для подобного производства выстроить отдельный узко специализированный завод. Сначала, думаю, небольшой, экспериментальный…

— На экспериментальный завод у нас, мне кажется, времени нет.

— Я не специалист по строительству завода, но, думаю, что постройка цехов потребует времени не меньше, чем нужно для проведение всех экспериментов и отработки технологии.

— Вы можете гарантировать, что лопатки рваться прекратят?

— Ну я же не господь бог, и даже не Госстрах. Теоретически прочность лопаток может вырасти в десятки и даже сотни раз, но даже если на практике мы увеличим из надежность хотя бы раз в пять…

— Ясно. Сергей Тимофеевич, министерство поручает вам вплотную заняться этим вопросом и для начала — кроме составления сметы на исследования — мы будем ждать от вам требования… общие, предварительные требования к будущему заводу. Сколько потребуется электричества, воды, прочего всего…

— Хорошо, я понял. Могу я задать еще один вопрос?

— Да, конечно, мы для этого здесь и собрались.

— У нас одновременно проводятся исследования… в самой начальной стадии проводятся по защите деталей горячего контура турбинных двигателей от быстрого окисления. Я могу в смету включить и затраты на проработку этих вопросов? Ведь сейчас даже если лопатки не обрываются, их все равно приходится заменять через максимум сотню часов работы…

— Включайте. Отдельной строкой, чтобы в крайнем случае мы могли это… несколько отложить. И постарайтесь все необходимое — я имею в виду сметы на работу и на завод… техтребования к заводу — предоставить в накро… в министерство до конца года. Тогда с начала следующего года в ВИАМе не будет хотя бы финансовых проблем. Сделаете?

Бабочки — они существа загадочные: знают, в какую сторону своими крылышками махать чтобы тем, кто летает, становилось лучше. Вежливое упорство товарища Петлякова в отстаивании интересов всего авиапрома работало куда как лучше, чем нахрапистое отстаивание интересов товарища Туполева или товарища Микояна товарищами Туполевым и Микояном. Просто потому, что Владимир Михайлович не старался сделать «лучше себе», а старался сделать лучше авиации Страны Советов. Не старался «по-большевистски» у кого-то отнять и поделить среди себя, а просто спокойно делал свою работу, не гнобя «конкурентов». И в результате Роберт Людвигович Бартини тихо и практически незаметно на восемьдесят шестом заводе в Таганроге к Новому году закончил сборку двух самолетов проекта Т-117. То есть двух прототипов, причем первый был изготовлен исключительно для проведения статических испытаний, а второй — на него лишь моторы осталось поставить. Новенькие АШ-73, и с ними «грузовик» должен был поднять целых двенадцать тонн и перетащить эти тонны на полторы тысячи километров. Вообще-то самолет мог перетащить танк Т-70, а вот Т-50 был для самолета пока тяжеловат — но ведь через год-два товарищ Климов построит свой мотор в пять тысяч сил, и вот тогда… И тогда Роберт Людвигович легко ответит на вопрос, зачем пол кабины и грузовая рампа спроектированы под нагрузку в шестнадцать тонн…