Бяк-бяк-бяк-бяк

Глава 15

Вряд ли товарищ Сталин лично следил за тем, чтобы конструктора авиационных КБ обзаводились приличным жильем, да и товарищу Берии не до жилищных условий работающих на оборону страны инженеров было. То есть им не было дела до условий, в которых живут конкретные конструктора и конкретные инженеры: с жильем в СССР для всех граждан было неважно. Точнее даже сказать, совсем паршиво — и руководство страны беспокоила проблема в целом. Причем беспокоила исключительно конкретно — и любые «инициативы с мест», если они могли помочь с решением проблемы, руководством всячески приветствовались.

Поэтому и инициатива двух министров — министра авиапрома Шахурина и министра общего машиностроения Хруничева — была одобрена. Простая такая инициатива: на вспомогательных производствах двух министерств начался выпуск комплектов оборудования для шахтных цементных печей. Не самых эффективных в плане производительности и использования топлива, но…

Оказалось, что выстроить такую печь, производящую полтораста тонн цемента в сутки, можно месяца за три — если оборудование для печи уже готово. А если топить эти печи угольком с Экибастуза, то о топливной экономичности можно даже особо не беспокоиться: уголь-то был совершенно паршивым, с зольностью в сорок процентов — зато и обходилась его добыча в копейки. А «избыток золы» как раз в цементных печах не мешал совершенно, вся эта зола в цемент и превращалась. Разве что возить этот уголь приходилось далеко — но опять же, на одну такую печь в сутки требовалось всего-то тонн двадцать уголька.

Понятно, что цемент не только на «авиаракетных» установках делался, даже в основном не на них — но такую печку можно было практически где угодно поставить, да и топить ее можно было почти чем угодно. И ставили, и топили — так что на Дальнем Востоке появился даже некоторый избыток этого цемента. Избыток этот, ясное дело, сами же и потребляли, и его тоже не хватало — но в дальневосточных селах проблема жилья «исчезла». Да и в городах там тоже она успешно решалась. Конечно, никто на Дольний Восток уголь из Экибастуза не возил, но печки прекрасно работали и на местном угольке, буром (в котором тоже золы было «достаточно»). А мельницы цементные за этих маленьких цементных заводах крутились от газовых мотор-генераторов, так что людям (довольно многим) казалось, что счастье уже не за горами. А местами это счастье уже даже наступило. Вот только чтобы оно «обратно не отступило», нужно было работать — и работать усердно. Причем не только руками, но и головой…

Вот чем хорош СССР, так это доступностью новых технологий не только для тех, кто эти технологии придумал, а вообще всем предприятиям страны. Вот придумали на заводе в Реутове очень шустрый гидропривод — и уже через пару месяцев совершенно не авиапромоский заводик приступил к выпуску гидравлической шахтной крепи с такими же гидравлическими машинками. Придумали в ВИАМе как на зерна корунда наносить слой рения толщиной в доли микрона — и через три месяца Московский НПЗ приступил к выпуску высокооктанового бензина. Гражданин Игнатьев конечно гениальный химик, но Советскому Союзу он состав придуманного им катализатора для гидрокрекинга нефти раскрывать не стал (даже за большие деньги не стал), а вот немецко-фашистский инженер, работавший в лаборатории, этот катализатор производящей по американской лицензии, не просто сам пришел в советскую комендатуру и поделился «секретом», но и с удовольствием (и за приличную зарплату, конечно) поработал над разработкой методов препятствования отравлению катализатора в крекинговых установках.

— Теперь стало понятно, зачем фашисты тратили бешеные миллионы для выработки полутора центнеров этого… как его, рения? — сказал Сталин после того, как ему доложили о результатах работы. — Мы думаем, что немецкому товарищу можно даже орден Ленина дать.

— Я вот думаю, что бы ему такого дать, чтобы он никому о своих открытиях не рассказал, — задумчиво проговорил Лаврентий Павлович. — У американцев такие катализаторы в промышленных установках не используются, это исключительно лабораторный метод — поскольку произвести катализатор в достаточных объемах они пока не умеют. И отравляется он у них практически мгновенно…

— А что сам товарищ говорит?

— Он говорит, что еще лет десять потребуется чтобы научиться катализатор изготавливать: ему про достижения химиков из ВИАМ никто, естественно, не сообщал. Да и в Америке производство металла даже производством язык не поворачивается назвать: его получают килограммов по десять в год.

— Вот и отлично, я думаю, что если немецкое правительство выделит нашему немецкому другу даже не лабораторию, а институт…

— А людей пусть он сам подбирает… при нашем присмотре, естественно. Но, думаю, американцам он информацию в любом случае не сольет: у него янки племянника во Франции в концлагере инвалидом сделали. Мы уже предложили ему вместе с племянником в Крым переехать, там климат получше — но он пока не соглашается. Впрочем, сейчас это не особо актуально, в Германии служба госбезопасности уже очень неплохо налажена, там товарищи за подобными работами присматривают качественно. А про рений этот — немцы его для других целей использовали. В основном для высоковольтных контактов-размыкателей в тех же ракетах.

— А у нас этот рений в стране есть?

— Да он везде есть… в богатой руде его содержится примерно один грамм на тонну руды. Одно утешение: это молибденовая руда или в крайнем случае медная, хотя в медной его уже раз в десять меньше. Но все равно влетать он будет в копеечку.

— Я приносить многие рубли.

— Я о другом думаю: в ВИАМе новые сплавы разработали с этим рением, высокотемпературные. Товарищ Люлька в ЦИАМе горячие лопатки из этого сплава уже испытал, у него комплект лопаток прекрасно отработал двести пятьдесят часов при температуре в тысячу двести почти градусов.

— И что? Ты мне не детали, а в целом скажи.

— Тяга двигателя при том же расходе топлива выросла почти в полтора раза, ресурс — поднялся в два с половиной.

— А что препятствует внедрению этого сплава в серийном производстве?

— За двести пятьдесят часов выгорело около тридцати граммов этого рения. В ВИАМе лопатки из сплава покрыли слоем рения, и вот этот слой выгорел. А добывать мы его можем примерно один грамм на полтонны молибдена.

— То есть этот способ увеличения ресурса двигателя неприменим?

— Пока да, но только пока. Там уже прорабатывают идеи об использовании иных, невыгорающих покрытий. Мгновенного результата, понятное дело, никто не обещает, но предполагают, что в течении года-двух что-то работающее придумают.

— Что-то ты авиацией слишком увлекся, а как дела по основному проекту?

— По основному проекту работа идет по плану, а авиацией я занимаюсь… обращаю на нее внимание в некоторой степени вынуждено: изделие-то придется доставить в нужное место, а на чем? Без авиации нам не обойтись…

— Ждешь Пе-16?

— И его тоже. Но тут вежливая троица, точнее товарищ Челомей от их лица, пришли с очень интересной идеей. У Челомея заканчиваются испытания самолета-снаряда с дальностью в тысячу километров…

— Я уже слышал, он предлагает пять тонн на две тысячи…

— Нет, идея у него совсем новая. То есть не то, чтобы идея новая, а вот развитие идеи интересное. Он предлагает с этим прямоточным двигателем разработать самолет-снаряд, который пять тонн доставит с гарантией на восемь — десять тысяч километров так, что его супостату не сбить. На высоте километров в тридцать и со скоростью до километра в секунду.

— И что под идею свою получить хочет?

— Себе — только разрешение на проведение ОКР. А еще — постановление для Бондарюка на разработку нужного Челомею двигателя. Смету под постановление Владимир Николаевич принес.

— И сколько там миллиардов?

— Я специально у Шахурина уточнил, с Бондарюком мы вместе побеседовали… в общем, образец для летных испытаний обещают через полтора года и за примерно двадцать пять миллионов выкатить. Правда, это не всё, что им нужно, так еще совместные работы с товарищем Хруничевым намечаются. Но Михаил Васильевич уже в курсе, помощь оказать готов.

— Ну что же… Товарищ Челомей на двадцать пять миллионов точно наработал, думаю, деньги мы ему дадим. Но и за результат строго спросим…

«Вежливой троицей» в руководстве страны часто называли группу авиаконструкторов, резко выделявшихся из общей массы именно «врожденной» вежливостью, высоким уровнем общей культуры и специфическим общением с подчиненными, да и со всеми окружающими их людьми. Петляков, Мясищев и Челомей никогда в разговорах не использовали нецензурной лексики, всегда глубоко обосновывали свои предложения начальству — да и вообще общаться с ними было приятно и не обидно даже в случаях, когда они буквально с дерьмом смешивали чьи-то идеи. Но они это проделывали настолько культурно…

Конечно, такими чертами отличались не только эти трое, но Бартини, Сухой, Бериев и Бедункович в связи с тем, что их проекты не имели прямого отношения к Спецпроекту, с руководством страны общались крайне редко (и входили в «вежливую семерку МАП»), а эти трое были вынуждены часто встречаться с «начальством»…

Впрочем некоторые люди их люто ненавидели — но вот сделать с этим ничего не могли. Потому что когда какая-то мысль до начальства доносится спокойно и аргументировано, то начальство это такую мысль довольно быстро начинает воспринимать как свою собственную. Не в том плане, что «мы сами до этого додумались», а как «ну понятно, иначе и быть не может». А если эта мысль касается карьеры какого-то чиновника, то последствия получаются довольно интересными.

Особенно интересными были последствия одной беседы, проведенной товарищем Сталиным с представителями МАП после того, как руководитель Украины накатал жалобу на некоторых авиационных «функционеров»:

— Товарищ Шахурин, мне тут товарищ Хрущев жалуется на то, что вы мало что прекратили восстановление авиазавода в Киеве, так еще и притесняете конструктора, который со своей новой машиной был готов этот завод загрузить производством крайне необходимого стране самолета. Но о приостановке восстановления завода мы уже вопрос обсуждали, и мне теперь стало интересно: это он о чем конкретно жалуется?

— Разрешите я отвечу, — вмешался Петляков. — Конструктор Антонов из КБ Яковлева сказал, что он разработал принципиально новый самолет для сельского хозяйства. Однако по факту это была не новая разработка, а переработка, существенная, конечно, но переработка самолета товарища Бедунковича, причем разработанного еще в тридцать шестом году. И переработка, должен отметить, довольно бездарная…

— А у вас есть какие-то доказательства для подобного утверждения? Ведь, насколько я знаю, машина Антонова цельнометаллическая, а самолет товарища Бедунковича был деревянный.

— Есть, во множестве. Но достаточно и того, что в машине Антонова даже шаг стрингеров использован тот же, что и на ЛИГ-10. Но у Бедунковича стрингера были не несущие и ставились для крепления деревянной же обшивки, а для цельнометаллической машины они получились сильно избыточными. То есть у Антонова самолет получился практически вечным…

— А вы говорите, что переработка бездарная.

— Именно так: в результате планер получился слишком тяжелый и даже с мотором втрое более мощным, чем у ЛИГ-10, не возросли ни грузоподъемность, ни скорость. Зато цена выросла вчетверо. Да и бензин для самолета теперь подходит лишь высокооктановый авиационный.

— Но товарищ Хрущев тут пишет, что самолет получается дешевым…

— Он бы получился дешевым, — заметил Алексей Иванович, — если бы его завод смог производить в большой серии. Но даже если бы мы киевский завод и восстановили бы полностью, на нем просто работать было бы некому: нет нам квалифицированных кадров. Правда товарищ Хрущев старается — как и в случае с товарищем Антоновым — такие кадры с других заводов перетащить. Однако из-за этого мы уже начинаем сталкиваться со срывами исполнения планов предприятиями МАП: кадры уходят, работать становится некому. Причем на Украине эти люди тоже практически не работают… то есть работают далеко не в силу своих возможностей и способностей, негде им там работать. Я понимаю, у товарища Хрущева свои планы по развитию республики, но провозглашать, что бывший комбайновый завод начнет производить высококачественную авиационную технику… А комбайнов, насколько я знаю, в стране не хватает, их на ту же Украину из других республик свозят…

— А у меня вообще создается впечатление, — тихо проговорил Владимир Михайлович Мясищев, которого Шахурин тоже на эту встречу захватил, — что товарищ Хрущев вообще Украину готовит к отделению от СССР. Перетаскивает к себе заводы, причем не только авиационные, специалистов, за счет всей страны обеспечивает их жильем и прочими благами. Там даже нормативы по обеспечению магазинов гораздо выше, чем в любой другой республике — и все это тащится из других республик СССР, а местное производство только лишь раскачивается потихоньку… очень потихоньку. Был я тут в Харькове по работе, так в магазинах всего уже полно, в Москве — и то половины не найти, но вот украинских товаров… я, собственно, хотел украинские подарки родне и знакомым привезти… Извините.

— Ничего, не за что вам извиняться, продолжайте.

— Да я уже все сказал. Просто наболело: Хрущев у меня с завода увел двух лучших лекальщиков, и они теперь во Львове собираются на автобусной фабрике работать. Лекальщики шестого разряда — и автобусные кузова!

— Ну не горячитесь, автобусы стране тоже нужны. Не такой ценой, конечно… мы подумаем, как эти явления… купировать. Думаю, что я узнал все, что хотел. Спасибо, товарищи, можете идти — у вас-то работы много…

А Владимир Николаевич смету на новый самолет-снаряд не «из головы» взял, он уже аванпроект нового самолета-снаряда составил, с Бондарюком все возможные проблемы обсудил. А еще он «плотно побеседовал» с «конкурентами»: прежде всего с Борисом Евсеевичем Чертоком и с Валентином Петровичем Глушко. У Чертока была уже разработана очень нужная «деталь» будущего самолета-снаряда: система астронавигации, позволяющая на расстоянии в восемь тысяч километров от точки старта «промахнуться» не более чем километров на пять. То есть «теоретически позволяющая», ее никто еще не испытывал.

А у Валентина Петровича был готов проект интересного чисто ракетного двигателя. Но товарищ Королев, к которому Валентин Петрович пришел со своей разработкой, её отверг: двигатель питался страшно ядовитым гептилом, а Сергей Павлович мечтал на своей ракете людей в космос посылать и «ядовитую»! ракету счел для такого дела совершенно неподходящей. Ну а Челомею и такая вполне годилась: ему нужно было свой самолет-снаряд сначала разогнать достаточно для того, чтобы прямоточный мотор заработал. Для уже изготовленных машин эту проблему решали ракеты пороховые, но пороховых достаточно мощности, чтобы разогнать изделие массой примерно в двести тонн до сверхзвуковой скорости, не было и даже в перспективе такие не прорисовывались…

Но и свои возможности товарищ Челомей оценивал исключительно трезво, поэтому для разработки нового изделия он привлек и старого уже приятеля Владимира Ивановича Мясищева:

— Ну как тебе идея?

— Это ты широко шагнул, штаны порвать не боишься?

— Боюсь? Да не то слово, я буквально паникую. Поэтому и к тебе пришел, причем не поплакать, а предложить соучастие. Тут, как ни крути, потребуется очень большой… да чего там словами играть, большой самолет, причем самолет сверхзвуковой. Я такие не делал никогда и даже как к разработке приступить — и то не соображу. А вот ты самолетик этот спроектировать точно сумеешь. Возьмешься?

— Взялся бы, да кто мне разрешит этим заниматься?

— Давай так договоримся: я уговариваю начальство эту работу запустить, как бы в инициативном порядке, но с выделением финансирования начиная с какого-то этапа. Как разрешение получим — ты делаешь самолет, я занимаюсь ускорителями и системой управления.

— Заманчиво. А самолет-то этот нужную систему управления поднимет? Ты же такого понаписал…

— Поднимет. Вот, смотри, — и Челомей, покопавшись в ящике своего стола, высыпал перед Мясищевым горсть крошечных стеклянных цилиндриков размером со стёрку, которую в карандаши вставляют.

— Это что?

— Это новые лампы электронные, их инженер Авдеев со «Светланы» изобрел. Стержневые какие-то, но важно то, что он изобрел сразу всю нужную номенклатуру ламп.

— Ну изобрел, а когда они в производстве окажутся? Сам знаешь, от изобретения до серии сколько времени…

— Уже в серии, Слава Вишняков уже и оборудование сделал, и на МАПовском ламповом заводе серию запустил. Девять серий, всю номенклатуру сразу. У меня электронщики уже на этой базе пересобрали систему управления корабельного самолета-снаряда, она теперь весит не полтора центнера, а два килограмма. Мореманы уже к натурным испытаниям готовятся, месяца через два проведут — но уже в припляску хотят все готовые машины доработать. Вроде пустяк, но лишних полторы сотни километров дальности…

— А астронавигационная система? Она же почти тонну весит, и она вообще полностью механическая.

— Полностью, да не полностью. Черток мне «сдал» разработчика, это некий товарищ Рубен Чачикян, я с ним уже успел поговорить, он в НИИ-1 работает. И этот Чачикян сказал, что можно и без кулачков обойтись если электроника позволит. Так он думает, что с этими лампами он задачку решит. Не сразу, конечно, но в НИИ-1 его тоже из-за веса пинают неслабо, а так как лампы эти есть только у МАПа… в смысле, он и с нами всенепременно поделится.

— Как-то ты заговорил…

— Да книжку я на днях почитал детскую.

— Никак жениться собрался? О детях задумался?

— Да нет, просто под руку попалась. Профсоюзники притащили мне пачку, которую в наш пионерлагерь отправлять решили, из библиотеки при КБ, спрашивали можно ли их списать до строка.

— С чего бы с этим к тебе-то приперлись?

— Опасаются: книжки-то про Ленина были, так как бы на них партком не наехал за «политическую близорукость». А в библиотеке КБ они вообще не нужны, их вообще ни разу никто не брал, только место занимают — но по приказу начальства, да в пионерлагерь место для нужной литературы освободить…

— У тебя в парткоме идиоты?

— Идиоты есть везде, наша задача — их не провоцировать. И пользоваться благосклонностью начальства на пользу делу. Ну так как, возьмешься за самолет?

— Возьмусь. Только ты на бумаге, что наверх понесешь, сразу пиши, что со мной согласовано, я подпишусь.

Вообще-то Иосиф Виссарионович хотел конструктора Антонова «примерно наказать», но товарищ Яковлев «отстоял» своего заместителя. Когда Александр Сергеевич Яковлев узнал о том, каким способом его заместитель попытался получить собственное КБ, он счел и себя виноватым в том, что случилось, поскольку «не проследил» и лично разрешил Антонову построить в Новосибирске «опытные экземпляры». Ну не знал он о старом «СХ-1», то есть знал лишь то, что такой самолет «когда-то был», а подозревать человека в том, что он попросту конструкцию «своровал», был не в состоянии. Поскольку сам он «чужие идеи не воровал», и — хотя ему и приходилось пользоваться сторонними разработками — никогда авторство таких разработок не скрывал, а наоборот всегда авторов включал во все списки премирования и награждения. Поэтому действия Антонова он расценил как подлость по отношению к Бедунковичу, а расследование в МАП точно установило, что об афере своего подчиненного он на самом деле не подозревал. Так что, после обещания Яковлева, что он «лично присмотрит» за действиями подчиненного, Олег Константинович стал всего лишь ведущим конструктором в отделе легкомоторных самолетов ОКБ Яковлева — и без малейших шансов на «карьерный рост». Что же до второго обсуждаемого персонажа…

Лаврентий Павлович, которому Иосиф Виссарионович рассказал о частном мнении товарища Мясищева, попросил «вопрос прояснить» министра госбезопасности, а товарищ Абакумов был товарищем очень исполнительным. И за неделю до «завершения» работы по Спецпроекту он принес Лаврентию Павловичу довольно толстую папку с результатами этого расследования. А так как Виктор Семенович был еще и членом секретной комиссии Политбюро по судебным делам, соответствующее «дело» тоже было тщательно подготовлено.

Бабочки умеют очень правильно крылышками махать. Махнула вон одна — и Владимир Михайлович Мясищев в очень подходящий момент высказал свое сугубо личное мнение. Просто мнение, ведь у авиаконструктора никаких подкрепленных точно установленными фактами оснований так думать не было, мысль ему ветерок от крыльев бабочки вероятно навеял. Но когда за обдумывание этой мысли берется лично товарищ Абакумов — в отличие от членов «вежливой семерки» сомнений не испытывающий — то факты откуда-то всплывают и тайное становится явным. Правда способы доставания тайного в явь у товарища Абакумова были, политкорректно выражаясь, не совсем политкорректными — но проявленное им почему-то оказывалось неопровержимым. Всегда оказывалось — со вполне предсказуемыми последствиями…

Слава Вишняков — то есть уже давно Вячеслав Николаевич, дважды лауреат Сталинской премии — занимался тем, что делать любил, умел и чему, собственно и учился. Вот только это были три разных дела: учился он разработкам технологий производства всякого электронного, умел делать машины-автоматы, технологии эти реализующие, а любил всякие электронные штуки придумывать. И сейчас он придумывал — в тесном взаимодействии с Мстиславом Всеволодовичем — разные «управляющие машины», сугубо электронные. Но для этого требовались новые «стержневые» лампы, и требовалось их очень много — поэтому он заодно и автоматы, которые эти лампы собирают, разрабатывал.

Как он сам любил говорить, «две вещи навсегда останутся покрытыми мраком тайны: как товарищ Шахурин смог оставить в МАПе электроламповый завод в Чулыме и почему я сам решил остаться в МАПе». Хотя ответ на второй вопрос был всем понятен: в министерстве Слава уже занимал должность заместителя министра по разработке радиоэлектронной авиационной аппаратуры, и ему никто не мешал делать то, что он сам считал нужным. Правда часто то, что сейчас необходимо считать нужным, ему объясняли другие люди — но задачи-то они ставили такие интересные! Впрочем, должность для Славы была далеко не самым главным, быди для него и другие пряники заготовлены. Например в ВИАМе придумывали весьма интересные материалы и способы из обработки, а из этих материалов и всякие радиоизделия получались тоже… интересные. Взять хотя бы новую керамику с теплопроводностью чуть похуже чем у серебра: если из этой керамики изготовить корпус той же радиолампы… То есть такие корпуса уже делались, и делались во множестве: иногда людям были нужны лампы довольно мощные, а стеклянная мощная лампа без водяного охлаждения могла просто расплавиться при работе. То есть стеклянный корпус мог расплавиться — а керамический без малейших последствий выдерживал нагрев во многие сотни градусов. Или тот же титан: если крепления элементов лампы из него делать, то в лампе и геттер становится ненужным, все газы в лампе титан адсорбирует. Но и керамика эта, и титан — только в МАПе в свободном доступе имеется, ну как тут из министерства-то уходить?

Вот он и не уходил, с огромным удовольствием «напитываясь новыми знаниями» от Мстислава Всеволодовича. Правда процесс был все же взаимным: товарищ Келдыш от молодого замминистра тоже очень многое узнавал. Все же один человек не в состоянии знать все, а вот дружный коллектив…

Или даже коллектив совсем не дружный, но объединенный общей целью. Товарищ Сталин умел недружных людей объединять — и объединил довольно склочную компанию советских архитекторов. Поставил перед ними задачу, обрисовал меру ответственности за ее невыполнение в срок — и осенью сорок девятого молодой замминистра Вишняков въехал в новую пятикомнатную квартиру в новом восьмиэтажном доме, построенном в новом районе Москвы «Сокол». Но получил он эту квартиру вместо прежней трехкомнатной не за то, что «замминистра», а в качестве дополнительного поощрения к двум своим Сталинским премиям: второй степени на «глушилки» и первой — за ламповый завод. Но не за завод в далеком Чулыме, а за «почти такой же» в подмосковном поселке Фрязино — его (завод в смысле) выстроило уже министерство радиопромышленности, «для собственных нужд» выстроило. Молча выстроила, Славу вообще не вспоминая, ведь в СССР «все изобретения принадлежали всему народу». Однако, вероятно прослышав о судьбе авиаконструктора Антонова (или, скорее о судьбе того, кто Антонова «прикрывал»), в министерстве немедленно «вспомнили» кто именно разработал все оборудования для лампового завода и Славу Вишнякова номинировали на премию. Оказывается, дурной пример не только заразителен, но и поучающ. А пример положительный вообще людей на трудовые подвиги толкает!

Однако важнейшим «выводом» из всех этих примеров было то, что нужно следить, чтобы все «толкалось» в правильную сторону. Однако кому за этим проследить, в стране было…