Бяк-бяк-бяк-бяк

Глава 28

У Берии с Патоличевым и Пономаренко отношения сложились несколько своеобразные. Все трое были «производственниками», но Патоличев и Пономаренко «деньги зарабатывали», а Берия «деньги только тратил» — однако эта различие в их деятельности никаких конфликтов не вызывало. Все прекрасно понимали, что СССР без мощной обороны существовать не может, а «оборонка» зарабатывать не может по определению. Так что если споры и возникали, то лишь по поводу возможности тех или иных трат.

Но были у них и принципиальные разногласия. Николай Семенович, поуправляв Украиной, вынес стойкое предубеждение против любого рода «самостийности», а Пантелеймон Кондратьевич еще раньше, в войну, сформировал четкое отношение к любым проявлениям национализма — так что оба категорически отвергали любые попытки проведения «коренизации», к которой стремился Лаврентий Павлович. И несколько его попыток поставить руководителями крупных предприятий ВПК «национальные кадры» были пресечены методами, очень далекими от «межнациональной терпимости». Что, понятное дело, Лаврентию Павловичу радости не добавляло, тем более что жестче всего эти «пресечения» проводились на Кавказе. А иногда это приводило к последствиям, даже вызывавшим волнения местного населения. Но, если посмотреть на экономический результат, то и сам Лаврентий Павлович был вынужден признавать, что действия руководства страны и партии были, в общем-то, оправданными.

Когда Берия решил поменять руководство Тбилисского авиазавода и назначил директором грузина, спустя всего полгода новое руководство завода (а новый директор поменял и главного инженера, и главного технолога) было в полном составе отправлено на добычу желтого металла в Магаданскую область: сделанные на этом заводе самолеты посему-то стали слишком часто падать. Проведенные расследования показали, что аварии вызваны заводским браком, причем — после того как были остановлены полеты всех изготовленных после смены руководства завода самолетов и проведена сплошная проверка их качества — выяснилось, что только один самолет из почти сотни был изготовлен в соответствии с проектом. Потому что во-первых почти четверть квалифицированных рабочих (русских) были заменены на грузинов, наличием хоть малейшей квалификации нее отягощенной, а во-вторых, все хоть сколь-нибудь ценные материалы разворовывались, а вместо них ставилось «что подешевле». Например, на самолетах ни один разъем не был посеребрен — а ведь на каждый страна честно отправляла заводу до пяти килограммов ценного металла. Но этот завод был все же «военным», там тихо всех воров вычислили, посадили — и особого шума в городе по этому поводу не случилось.

А вот с кутаисским автозаводом получилось куда как хуже. Специальная комиссия — после многочисленных жалоб на качество грузинских грузовиков — провела полную дефектацию сотни сошедших с конвейера подряд грузовиков. О результате проверки было доложено Пантелеймону Кондратьевичу, тот «провел воспитательную работу» среди руководства завода — а через полгода, после повторной такой же проверки, не выявившей ни малейшего улучшения качества продукции, завод был просто закрыт. А почти все его работники — уволены с очень специфической записью в трудовые книжки: «неоднократное неисполнение работником без уважительных причин своих трудовых обязанностей». А так как «неоднократное неисполнение» было зафиксировано комиссией, состоящей из сотрудников МГБ, то оспорить запись шансов ни у кого не было. Ну, собственно, никто оспаривать и не стал, уволенные рабочие (которых было почти одиннадцать тысяч) просто подняли в городе бунт…

То есть не все одиннадцать тысяч бунтовать отправились, реально бузить стали человек пятьсот и бунт был почти мгновенно подавлен — но Лаврентий Павлович был сильно возмущен самим фактом закрытия завода, который, по его мнению, и привел к таким последствиям, поэтому довольно сильно поругался с Пономаренко.

— Лаврентий Павлович, вы все же не кипятитесь. Полгода назад мы произвели проверку и выяснили, что завод выпускает сто процентов брака. Мы объяснили руководству завода, что страна такого терпеть долго не намерена и дали полгода на исправление — но повторная проверка показала, что качество продукции стало еще хуже. Кроме всего прочего, вторую проверку проводило МГБ, поскольку во время первой возникли серьезные подозрения в том, что завод брак гонит умышленно: многочисленные ремонтные артели уже по дороге, по которой машины перегонялись в другие республики, ремонтировали эти машины, имея все необходимые запчасти — которые, оказывается, на заводе и делались и откуда воровались. Так что дальше содержать эту, по факту, организованную воровскую банду страна позволить себе не может, и не только по экономическим, но и по политическим причинам…

— Но в городе теперь одиннадцать тысяч человек остались без работы!

— Мы, конечно, можем все одиннадцать тысяч отправить за решетку, однако если можно обойтись без этого… а завод будет перепрофилирован, автомобилей у нас хватает. Немцы грузовики на четырех заводах делают, две трети производства нам отправляют, теперь еще чехи машины в Союз везут — так что не нужен нам этот завод. И в Ереване, кстати, тоже постройку автозавода мы отменяем. К сожалению, пока что практика показывает, что на Кавказе серьезное машиностроение развивать невозможно, кроме, разве что, Азербайджана — но там нефтяная промышленность еще с дореволюционных времен существует, рабочие традиции уже сильны…

— Но если мы не будем развивать республики…

— Мы развивать республики будем. Но развивать в них нацизм в любой форме — нет. Для нас безразлично, какая у человека национальность, у нас все люди равны. В том числе равны и перед законом, и преступники — любой национальности — за противозаконные действия должны отвечать независимо от того, представителями какой национальности или какой республики они являются…

На том, собственно, спор и закончился: Лаврентий Павлович прекрасно знал, как умеет «бороться с нацизмом» Николай Семенович и далее высказывать «претензии» не стал. Когда умер Сталин, его — крепкого «хозяйственника», за полтора года «вытянувшего» из разрухи Украину — избрали на высший партийный пост считая, что он будет заниматься именно «хозяйством». Но никто не обратил внимания на то, что для «вытягивания» республики товарищ Патоличев создал мощнейшую «репрессивную» систему, с помощью которой, собственно, на Украине и получилось у него навести порядок в экономике. А став руководителем всей страны, точно так же «навел порядок в хозяйстве» и в руководстве СССР, причем порядок он навел «через идеологию». Любителей громко декларировать красивые лозунги Николай Семенович ненавидел со времен работы в Ярославле, да так ненавидел, что о том, куда делось множество «ответственных товарищей», оставалось лишь догадываться, а идеологический отдел ЦК в полном составе даже мыть золото в Магадан отправлен не был…

Зато экономика СССР крепла на глазах. И финансирование довольно затратных проектов в ВПК шло бесперебойно, да так, что народ практически «не замечал» того, что многие миллиарды тратились на вещи, о которых простые люди даже не догадывались. Да и не хотели «замечать», им хватало видимой части того, что предприятия ВПК выпускали. Самолеты летали почти в каждую деревню… ну, не в каждую, но часто даже в райцентр самолетом добраться стало проще, чем автобусом. Но еще чаще в райцентр людям и ехать не требовалось: все, что для нормальной жизни требовалось, было доступно уже действительно в каждой деревне. И особенно становилось доступно семьям, в которых рождался третий ребенок: на такие все блага социализма начинали просто потоком литься. Школьная форма для всех детей — бесплатно, питание в школах (минимум двухразовое) — бесплатно, предметы гигиены и детская одежда — за полцены, бесплатный проезд в городском и пригородном транспорте, еще куча дополнительных привилегий. И денег в СССР на все это хватало. Потому что товарищ Патоличев — в полном соответствии с заветами Сталина — во главу угла ставил улучшение жизни трудящихся.

Собственно, это стало причиной того, что почти каждому предприятию ВПК спускались планы по выпуску разных товаров «народного потребления» — а предприятия, у которых основные планы были все же несколько иные, такие производства старались изо всех сил «оптимизировать». Как правило, путем автоматизации всего, что только можно — просто потому, что кроме собственно производственных планов у них были и весьма жесткие лимиты на привлечение рабочей силы. Определяемые возможностями строительства жилья для этой самой «силы» там, где эти предприятия размещались. В крупных городах вообще шансов набрать новых рабочих у руководителей заводов не было, так что для выполнения планов по ТНП хитрые директора быстренько создавали различные «филиалы» (а по сути — просто небольшие заводики и фабрики) «где-нибудь подальше». Периодически интересы нескольких предприятий разных министерств пересекались в какой-нибудь городишке или в поселке городского типа — но тут уже вмешивалась Комиссия ВПК и как-то разруливала споры на тему «кто здесь размещаться будет». То есть чаще проблема решалась просто: «стройтесь оба», и иногда это помогало сократить общие затраты на обустройство персонала, ведь в небольшом городке достаточно и одной, скажем, поликлиники, да и прочий «соцкультбыт» не приходилось дублировать. А проблемы с транспортом — собственно, только они и создавали относительно серьезные коллизии. Потому что да, самолет в райцентр — это хорошо, но если приходится возить много сырья или готовой продукции, то тут самолетом точно не отделаться. И если одной фабрике в принципе хватило бы грузовиков, мотающихся к ближайшей железнодорожной станции по проселкам, то если таких фабрик и заводов в городке возникает уже несколько, то с проселком становится исключительно грустно…

Одно выручало: все же серьезная такая механизация сельского хозяйства оставляла без работы очень много народу в колхозах. Народу, который для работы на заводах и фабриках пока не годился — а вот на постройке дорог мог принести ощутимую пользу. А так как для строительства дорог очень даже неплохо годилась специальная техника, которую в МАПе разработали для постройки аэродромов, то отправить «лишних людей» в автодор получалось не особо сложно. К тому же колхозники в массе своей по крайней мере трактором управлять умели, и переучить их на чуть более сложную технику было не особо трудно.

По этому поводу Пантелеймон Кондратьевич даже провел отдельное совещание, на котором до руководителей ВПК были доведены «пожелания» Госплана по части дорожного строительства. Ну, довели пожелания — а в результате планы резко поменялись (причем в сторону «увеличения производства») у «черных металлургов». Потому что более половины того же асфальта в стране производилось из отходов коксового производства. А так как в разы нарастить выпуск чугуна и стали было невозможно, то проблему принялись решать уже специалисты Средмаша и авиапрома.

ВИАМ, как головное предприятие страны по части придумывания разных «материалов», разработал довольно нетривиальную технологи. коксования углей, которые в принципе коксующимися не считались, а подольский Гидропресс разработал супертехнологичные топки, в которых прекрасно сжигалось то, что после такого коксования от угля оставалось. Даже того, что оставалось после коксования угля из Экибастуза. А так как это сжигать требовалось «на месте» (потому что возить такой мусор куда-либо было крайне убыточным занятием), то в Экибастузе быстрыми темпами началось и строительство нового алюминиевого комбината — одновременно с постройкой новейшей ГРЭС с плановой мощностью в четыре гигаватта. И спецификой и алюминиевого завода, и ГРЭС было то, что оба строящихся предприятия нек входили в соответствующие министерства: алюминиевый завод не входил в Минцветмет, а ГРЭС не подчинялась Минэнерго поскольку и то, и другое предприятия (а еще и пяток других, обеспечивающих работу этих двух) вошли в систему МАП и Средмаша соответственно. Про алюминий было в принципе понятно почему, а ГРЭС — для нее в Подольске котлы сверхкритические делались в Подольске на совершенно «атомном» предприятии и имелись серьезные сомнения в том, что обслуживать их кто-то, «атомным» опытом не обладающий, сможет хотя бы относительно пристойно.

А на «отходах асфальтового производства» быстро рос «Опытный завод ВИАМ», так как авиационным химикам стало очень интересно схимичить что-то общественно полезное для авиации в промышленных масштабах. Поначалу Алексей Иванович инициативу ВИАМовцев постарался пригасить, но когда эти ребята показали ему, что можно сделать из обычного акрилонитрила, товарищ Шахурин добился-таки приказа товарища Берии о передаче нового химкомбината в ВИАМ в качестве «подсобного производства». И даже самые первые «продукты» московских авиахимиков дали результат, очень заметный не только в оборонке, но и в быту. Из капронового «брезента» можно делать прекрасные чехлы для авиатехники — но можно (при наличии определенной фантазии и нужных красителей) из него же делать и прочную ткань для обивки мягкой мебели. А из лавсана можно делать не только оплетку проводов для противотанковых управляемых ракет, но и плащи, куртки, прочую верхнюю (и довольно легкую, но прочную) одежду. Конечно, чтобы из продукции «опытного химкомбината» сделать ткань, нужны еще и станки, которые нитки сделают, станки, которые из ниток ткань соткут — но когда результат практически виден невооруженным взглядом, то все это возникает исключительно быстро. За деньги, но ведь любому уже понятно, что деньги эти не пропадут, а лишь «на время» изымутся из бюджета страны, причем на весьма короткое время…

Две трети оборудования для нового химкомбината делалось в Германии и в Австрии. Точнее, австрийцы изготовили все оборудование «текстильной» части комбината — от станков по изготовлению волокна до ткацкого оборудования. А германцы изготовили установки по производству капрона и лавсана. Еще поучаствовали в работе венгры: эти произвели несколько (полтора десятка) электрических генераторов — а вот крутить эти генераторы стали «списываемые из авиации моторы». Только не поршневые, как во время войны, а газотурбинные: оказывается, что двигатель НК-12 после того, как он свой срок на самолете отработает, можно немного починить — и он еще очень долго сможет крутить что-то на земле. Например, газовый насос на газоперекачивающее станции, или как раз электрический генератор.

Последняя идея очень вдохновила отдельных товарищей в ЦИАМе (в частности, товарища Люльку) — и там разработали двигатель вообще не авиационный. В принципе не авиацимонный, потому что он весил почти пятьдесят тонн — но он прекрасно мог крутить пятидесятимегаваттный электрогенератор, работая на обычном метане, которого при коксовании получалось довольно много. Пока в Экибастузе использовали списанные самолетные двигатели — потому что в ЦИАМе у Люльки двигатель был изготовлен всего один и ему предстояло пройти не самые быстрые испытания, но советское руководство работу Архипа Михайловича сразу же оценило, причем оценило достойной звания Героя социалистического труда…

Так что электричества в стране было много, много было вообще много чего — в том числе и интересных идей, воплощением которых занималось очень много людей. Людей тоже было много, ведь только «лишних колхозников» по прикидкам Госплана в стане было сильно за двадцать миллионов. Ну, миллиона два из них как-то задействовали «филиалы» предприятий ВПК, миллиона три расползлись по различным стройкам…

Но еще миллионов пятнадцать по сути дела «перебивались случайными заработками» в родных колхозах, и Пантелеймон Кондратьевич был этим очень сильно недоволен. И на очередном совещании вышел с простым предложением:

— Я думаю, что надо бы этих дармоедов к какому-нибудь полезному делу пристроить.

— Меня восхищает ваш творческий подход к вопросу, — съехидничал Лаврентий Павлович. — Никто в стране не догадывался, что дармоедов кормить накладно, и тут вы всем нам буквально глаза открыли!

— Это я еще не открыл, — довольно флегматично ответил товарищ Пономаренко. — Но ждать с открыванием не буду, так что давайте обсудим вот что: у нас в селе каждый год три миллиона школьников школы заканчивает, и поступило предложение — из Госплана поступило — для таких школьников на предприятиях ВПК — и я тут имею в виду филиалы — организовать учебные центры по типу ФЗУ. Если потом эти школьники в большинстве своем останутся в городах и займутся промышленным производством, то через десять лет проблема «лишних людей» на селе у нас рассосется.

— А учредить такие училища в армии? Ведь половина этих школьников — мальчишки, они мимо армии всяко не проскочат.

— А половина — девчонки. Вот тут в Госплане списочек подготовили, кому на какие специальности кого и где обучать, я на неделе по всем предприятиям его разошлю, а вы проследите…

— Проследить за чем? Чтобы директора эту бумажку прочитали?

— Обучать их будет нужно работе на станках и оборудовании, которых у нас пока почти и нет, и вот сосредоточиться на выпуске такого оборудования…

— А чем будет заниматься, скажем, минстанкострой?

— Здесь имеется в виде оборудование весьма сложное и высокотехнологичное, станкострой две трети их этого списка не то что не потянет, но даже не поймет, как это вообще изготовить можно. Ладно, по швейным машинам нам германские товарищи все потребности закрыть пообещали, кое-что мы уже договорились у итальянцев приобрести. Но вот все остальное… товарищ Якубовский считает, что иностранцам даже знать не следует о том, что мы это производить собираемся!

— Ну, с министром обороны спорить — идея так себе. Однако он должен понимать, что бесплатно такие программы не делаются…

— Лаврентий Павлович, Иван Игнатьевич об этом прекрасно знает, и Госплан программу финансирования вчерне подготовил. Но нам необходимо уже получить точные данные от конкретных предприятий по их возможностям производства по каждой их перечисленных позиций.

— Ну да, там все бросят и будут банкозакатывающие машины делать вместо ракет и самолетов…

— И кому вы это рассказываете? Девяносто процентов этих филиалов к основной производственной программе вообще отношения не имеют! Сейчас предприятия ВПК выпускают чуть больше сорока пяти процентов промышленных товаров бытового назначения, тридцать почти процентов продукции сельскохозяйственного машиностроения. И больше половины продукции станкостроения — так что, они не смогут эту непрофильную деятельность слегка увеличить? За государственный счет, между прочим…

— А людей селить…

— Именно поэтому и нужны данные по каждому предприятию: Госплан должен четко знать где, сколько и когда строить. И мы отдельно просим в эту работу головные предприятия вообще не вовлекать, поскольку самолеты, ракеты и… и бомбы нам нужны куда как больше, чем даже самые красивые плащи и самые удобные туфли. С ракетами-то у нас вроде проблем нет?

С ракетами особых проблем в СССР не было. А были проблемы совершенно рядовые, в чем-то даже традиционные. Практически такие же, как и в любой другой отрасли народного хозяйства: не всех всего сильно не хватало. Поэтому каждое ОКБ старалось выцарапать себе из бюджета денежек побольше, остальным оставив, соответственно, поменьше. Особенно на этот поприще старался себя обеспечить Сергей Павлович, причем старался, по мнению Михаила Кузьмича, используя крайне неправильные средства. То есть Янгель искренне считал, что Королев обещает то, что сделать — в обозначаемые сроки и с указанными затратами — невозможно в принципе.

А вот что сделать можно, он знал прекрасно. И в «соревновании» с товарищем Челомеем он одержал победу — по части баллистических ракет одержал. Подойдя в решению дилеммы «вес-прочность» с позиции несколько «консервативной», он сумел спроектировать боевую ракету (с тремя двигателями на первой ступени вместо четырех у Челомея), которая и летала несколько дальше, и бомбу помощнее могла поднять. Ну и стоила… на самом деле хоть немного, но все же дешевле стоила. Так что товарищ Неделин «исполнил обещание» и ракеты УР-200 и УР-300 с вооружения снял.

Ну снял — так снял, у Владимира Николаевича «внезапно» появилось сразу двенадцать «совершенно свободных» трехсоток — так что ему удалось сильно продвинуться в работах по программе «Алмаз». Пока Королев запускал свои «Востоки», демонстрируя миру «советский мирный космос», Челомей готовил уже свои орбитальные корабли. За шестьдесят третий и шестьдесят четвертый годы на «Востоках» в космос полетели семь космонавтов (из которых двое были вообще женщинами), а на «Рассветах» больше в космос никто не поднимался. То есть до декабря шестьдесят четвертого не поднимался, а в декабре с интервалом в две недели были запушены два пилотируемых корабля, причем каждый с тремя космонавтами.

Пресса про эти полеты упоминала вообще вскользь: мол, полетели сразу трое, вот какие молодцы советские инженеры! Еще немножко газеты поподнимали гордость советского народа за космические рекорды длительности полета (восемь суток и вообще две недели) — и, собственно, всё. А о том, чем все это время космонавты там занимались, описывалось короткой фразой «выполняли научные эксперименты».

Ну, выполнили, освоили «высокую науку». Поэтому в середине января, когда в космос поднялся следующий «Рассвет», только на третий день советские газеты сообщили о том, что корабль пристыковался к ранее выведенной научной станции «Алмаз», перешли в эту станцию — и опять занялись «научными экспериментами». Но и в самом-то деле, чем еще заниматься на научной станции?

Для УР-500 вывод «Алмаза» на орбиту стал уже двенадцатым подряд успешным полетом. А для товарища Неделина «Алмаз» стал поводом для того, чтобы верить обещаниям Владимира Николаевича практически абсолютно. Просто потому, что уже перовые снимки с орбиты, сделанные не автоматом, а человеком (хотя пока и переданные на Землю с помощью радио, в довольно низком разрешении) помогли столько нового и интересного у супостата увидеть!

— Одно жалко, сами пленки мы раз в месяц получать сможем, — немного, и с явно демонстрируемой улыбкой «попенял» Митрофан Иванович Челомею, разглядывая фотографии.

— Ну почему же? Я не насчет «жалко», а по поводу «через месяц».

— Спускать экипаж на Землю чтобы пораньше фотографии поглядеть — не самое умное решение. В конце-то концов они там сверху могут еще много интересного увидеть…

— А мы не будем спускать, мы, наоборот, поднимать будем, — хмыкнул Челомей. — На неделе Ильюшин туда поднимется, притащит на станцию несколько небольших спускаемых аппаратов. Человек в нем не поместится, а вот кассета с пленкой…

— Хм… А как он на станцию попадет? Или штатный экипаж отстыкуется?

— Корабль отстыкуется, у нас там манипулятор для этого установлен. «Рассвет» отстыкуют, отведут в сторону, другой «Рассвет» состыкуется, все груды передаст и домой отправится, а манипулятор старый корабль на место поставит. Все просто.

— Ну… да. А вы не думали над вариантом смены экипажей таким манером?

— Нет, не думали. Потому что на втором «Алмазе» мы просто два стыковочных узла ставим, так без таких танцев с бубном можно и корабли новые стыковать, и экипажи менять. А здесь — смысла нет, станция рассчитана на три месяца работы. Опытовый корабль…

— Опытовый? Ах да, вы же с моряками, от них нахватались всякого. И когда второй «Алмаз» нам ждать?

— Не раньше осени. У нас с носителями… некоторые трудности.

— С УР-500? Они же вроде в серии…

— На серийном заводе сейчас другую задачу решают. Глушко-то двигатель новый уже на стенд ставить собрался, а я, дурак, пообещал за три года после его испытаний…

— И кого думаете?

— Я не думаю кого. Они сами решают — и правильно делают. Моя задача — дать им машину.

— Дадите?

— А куда деваться-то? Тем более не я же ее делаю, а целое КБ. А там народ и умелый, и амбициозный.

— Какой народ?

— Выпендриваться любит. Но выпендриваться строго по делу.

— Как и вы сами. Но это же хорошо! Ладно, когда Ильюшин летит? Я домой вернуться успею или здесь пуск подождать?