Бяк-бяк-бяк-бяк

Глава 26

Полет советского человека в космос вызвал бурю ликования в СССР, да и за рубежом эффект оказался более чем неожиданным. Вся мировая пресса просто визжала — кто от восторга, кто от злости — но целую неделю казалось, что в мире вообще ничего не происходит, все обсуждали исключительно полет «русского космонавта». Да и не только в прессе этот полет обсуждали.

Эйзенхауэр собрал у себя кучу генералов, специалистов по ракетам, разных там физиков и прочих людей, кто — по его мнению — мог высказать хоть какие-то разумные мысли по этому поводу. А разумными он считал исключительно мысли о том, как обогнать коммунистов в космосе. Идей прозвучало много, но президенту понравилось предложение очень молодого, но — по мнению представителя Целевой группы НАСА Крафта — исключительно толкового инженера Гленна Ланни. Понравилось, даже не взирая на то, что из выступления этого двадцатичетырехлетнего парня он вообще ни слова не понял: у него был настолько тяжелый южный акцент, что для остальных собравшихся его речь «переводил» лично Кристофер Крафт. Но суть сказанного оказалась совершенно понятной и предложение звучало вполне разумно — в отличие от всего, что говорили остальные «представители науки и техники». Правда, названные Ланни суммы могли вызвать оторопь у какого-нибудь банкира вроде Рокфеллера или Моргана — но генерал Эйзенхауэр привык на такие мелочи внимания не обращать:

— Эй, кто-нибудь, переведите этому парню мой вопрос, — неуклюже пошутил президент, но даже такая шутка напряжение в кабинете куда-то отодвинуло, — сколько времени потребуется для подготовки такого полета?

— Просто взлететь в космос мы сможем примерно за год, а вывести пилота на орбиту… я думаю, этот момент будет определяться суммами, которые смогут получить корпорации. Я сейчас не могу сказать, сколько денег захочет получить «Конвэйр», но с уверенностью могу утверждать, что им придется очень серьезно поработать над надежностью ракеты. Ведь мы же не будем как русские сообщать о полете только после его успешного завершения? А пока правительство дает нашей команде крохи, то мы вообще ничего обещать не можем. Нам нужно много денег, много больше, чем получаем сейчас. Сколько именно — мы сказать не можем, но можем сказать, что именно — в техническом плане — мы хотим получить, а платить за это все же должно правительство. И платить именно за то, что нам потребуется.

— Мне нравится, что вы быстро соображаете и соображаете правильно. Мистер Крафт, что вы думаете о том, чтобы назначить этого молодого человека координатором программы пилотируемых полетов? Мне кажется, что он сумеет выбить из Конвэйра все, что для этого потребуется.

Вопрос был явно провокационный, ведь разработкой этой программы собственно Крафт и руководил — но пока результата даже нее просматривалось, так что обижаться Кристофер Крафт и не подумал, а лишь уточнил:

— Вы считаете, что я должен подать в отставку?

— Ни в коем случае. Вы разрабатываете, и насколько я успел узнать, практически разработали саму космическую капсулу. Просто чтобы она подняла внутри себя пилота, вам нужно кое-что получить со стороны, и как раз вот этим… мне кажется, что мистер Ланни поможет вам получить именно то, что вам необходимо. Если он способен президенту сообщить, в чем тот не прав, то уж с представителями корпораций он точно церемониться не станет. Так что считайте, что деньги у вас есть — деньги на то, что вам необходимо. И если вы работу сможете сделать раньше, чем сейчас пообещали… но в одном этот молодой человек прав: о полете мы сообщим заранее…

В общем, весь мир находился под впечатлением первого пилотируемого полета в космос, и на всякие менее важные события внимания вообще не обращал. И никто — даже в СССР — не обратил внимания на пуск новой ракеты Челомея УР-200, произведенного четырнадцатого апреля с полигона «Капустин Яр». А в субботу шестнадцатого оттуда же (правда, с другого стартового стола) на Камчатку полетела вторая такая же ракета. А еще три таких же ракеты уже были доставлены на полигон «Тюратам», и там их предстояло запустить в течение одной недели с одного и того же стартового стола: маршал Неделин предложил исключительно напряженную программу испытаний.

Правда, в конце мая, когда вся программа испытаний УР-200 была закончена, в разговоре с Владимиром Николаевичем он все же заметил:

— Неплохая у вас ракета получилась, но все же до требований ракетных войск немного не дотягивает. Совсем немного, так что на вооружение мы ее, пожалуй, и примем — но только до завершения испытаний новой машины товарища Янгеля. Он-то обещает даже перекрыть наши запросы!

— Митрофан Иванович, насколько я наслышан, Михаил Кузьмич свою ракету только начал проектировать…

— Он начал начинать, вы, Владимир Николаевич, мое замечание не как критику принимайте, а как пожелание по доработке. Сами понимаете: нам сейчас нужно три тысячи шестьсот килограммов, а не три ровно, как у вас получилось. И двенадцать тысяч километров, а не восемь. Но если наши физики через два-три года вес своего изделия на тонну уменьшат, то ваша ракета окажется очень даже пригодной. Она, я вам так скажу, мне и сейчас вполне пригодной кажется, ведь не обязательно на нее три мегатонны ставить, почти две тоже дадут супостату нехило так просраться. Со своей стороны я все, что мог, сделал, заказ на сто двадцать ракет завизировал… предварительно, в конце концов окончательное решение не я один принимаю. А без заказа — средства на доработку машины мы точно выделим, и на следующий этап работ тоже. Потому что три тонны — это пока лишь неплохо, а вот пятнадцать гораздо лучше. Конечно, и пятнадцать маловато скоро будет…

— Почему маловато?

— Потому что физики грозят сделать что-то вообще неимоверно мощное, но моща эта уже тонн на двадцать потянет. Но это так, мечты — а вот с дальностью вы что-то сделать планируете?

— Кое-что, Валентин Петрович новый двигатель уже в Новостройке вовсю испытывает. Интересный, у него вроде получается мало что однокамерный, то есть на три центнера легче, так еще и тяга не сорок пять, а уже пятьдесят пять тонн. Так что если у него все хорошо пройдет, то осенью попробуем три тонны и на двенадцать… то есть пока получается, что на одиннадцать с половиной где-то закинуть.

— Что-то я не понял: на четырех моторах вы больше тонны сэкономите, а полезную нагрузку не увеличите?

— Потому что для достижения дальности топлива больше потребуется. Стартовый вес даже увеличится… немного, тонны на две.

— Понятно. То есть «двухсотку» с новыми двигателями осенью, а «трехсотка» уже на следующий год?

— Ну уж не раньше.

— А ответьте мне на такой вопрос: почему вы так категорически не хотите перевода вашего КБ под Хруничева? Ведь с тем же Глушко вам будет куда как проще общаться.

— Не проще. Сейчас он на нас работает с финансированием от МАП, а от Хруничева я точно лишних денег для ОКБ-456 не выбью. Но без финансирования работать довольно трудно…

— Ясно. Ладно, просто Хруничев сейчас очень хочет ваше КБ себе забрать… но я вас в этом вопросе поддержу: то, что у вас уже сделано, тому же Янгелю поможет не спешить. Да и мне не дергаться: «двухсотка» его нынешнюю машину почти догоняет по боевым характеристикам, так что мне уже даже не очень-то и важно, когда он ракету доведет. Так говорите, что старты под обновленную ракету переделывать не придется? И можно уже приступать к их строительству?

У товарища Янгеля разработка ракету Р-16 тоже подходила к концу, и в июле с полигона Тюратам был произведен первый ее успешный запуск. То есть относительно успешный: ракета упала через несколько минут полета, но уже то, что она без особых проблем взлетела и даже полетела в нужную сторону, было сочтено успехом. Потому что к самой ракете претензий вообще не было, разработанная харьковчанами система управления подвела. Мстислав Всеволодович с проблемой разобрался довольно быстро — оказалось, что харьковчане придумали «слишком чувствительные» датчики отклонений по рысканью, и система управления старалась «скомпенсировать» буквально вибрацию двигателей, что привело к потере управляемости ракеты. Тот случай, когда «слишком хорошо означает плохо» — но с проблемой разобрались благодаря Келдышу очень быстро и пути ее решения были очевидны.

Но даже такая «неприятность», к тому же известная лишь довольно ограниченному кругу людей, не испортила всем радости (или ярости) многим десяткам и даже сотням миллионов людей: в понедельник четвертого июля Герман Степанович Титов тоже поднялся в космос — и провел там почти двое суток. Правда «рекорд» он побил из-за мелкой неисправности в корабле — но неисправность действительно была очень мелкой, службы управления полетом просто решили «слегка перестраховаться» — но неисправность все же лишний раз показала, что с системами управления в советской ракетостроительной отрасли имеются «определенные проблемы».

И решать проблемы требовалось быстро: «специалисты» Лаврентия Павловича сообщили, что у американцев довольно успешно продвигаются работы по созданию межконтинентальной твердотопливной ракеты, которые американцы собираются на боевое дежурство ставить буквально тысячами. Причем самым неприятным было то, что на каждую ракету янки решили ставить по несколько боеголовок, а предварительные расчеты уже наших инженеров показывали, что на ракету Челомея несколько поставить не получится — зато это возможно с ракетой Янгеля. Правда, расчеты эти проводили специалисты из МОМ, самого Челомея никто не спрашивал (как, впрочем, никто и Янгеля не спросил). Лаврентий Павлович выводам этих специалистов не поверил, но все же работы по Р-16 форсировал, и причиной была «магия больших чисел»: запуск ракеты Янгеля должен был обходиться стране в сумму около восьми миллионов рублей, а УР-200 Челомея ­– чуть больше одиннадцати. Вроде бы разница и терпимая — с учетом того, что технические параметры второй в ближайшем будущем выглядели даже получше, но на дежурство планировалось поставить около тысячи ракет, а тут уж суммы выглядели совсем неприлично.

Впрочем, пока в основном на дежурство ставились «сотки», которые государству обходились совсем уж недорого, в пределах пары миллионов…

Миллионов требовалось все больше и больше, причем не на одни лишь ракеты и самолеты. А дать стране эти миллионы самолеты с ракетами не могли… хотя кое-что и от самолетов стране перепадало. Производство семьсот седьмых Боингов не обеспечивало даже внутриамериканский спрос, а ведь в число приоритетных заказчиков входили и австралийцы, и европейцы, которым отказывать было нельзя уже по политическим причинам. А другие страны, вдобавок не столь платежеспособные, на скорые поставки современных самолетов рассчитывать не могли. Так что Южная Америка оставалась практически без реактивной авиации — кроме, естественно, Аргентины, которая «успела первой» присосаться к советскому источнику. А другим латиноамериканским странам тоже хотелось «прогресса» — и тоже хотелось к этому «источнику» припасть. Причем желательно в кредит на много-много лет. Собственно, выдав такой «кредит» Бразилии Лаврентий Павлович и смог в свое время разжиться ценным песочком, а чуть позже уже Николай Семенович нашел еще один «источник погашения кредитов» для латиносов. В Перу и в Чили были учреждены две авиакомпании (причем латино-германские), и эти компании получили — в качестве «платы за сервис» — право на вылов в Тихом океане по миллиону тонн хамсы в год. Немцы срочно понастроили траулеров морозильных, несколько огромных морозильных сухогрузов — и приступили к ловле и перевозке рыбы. Ну а то, что экипажи (как самолетов, так и судов) были практически на сто процентов укомплектованы товарищами с краснокожими паспортинами — так это дело такое: кого нашли, того и наняли. А найти, скажем, специалистов в сервисные центры по обслуживанию и ремонту самолетов — дело не самое простое, те3м более что самолеты-то все были как раз советские: Соколы С-72 и Адлеры в сорокаместном варианте: избытка богатеньких пассажиров в этих странах не наблюдалось, так что предпочтение отдавалось «плотной посадке» — а на комфорт всем было в общем-то плевать.

Аэродромами (их строительством и обслуживанием) тоже эти же авиакомпании занимались — и вот тут персонал был все же главным образом германский — как и обслуживанием «рыбных портов», в которых строились огромные морозильники для хранения улова перед отправкой. Пока все это еще только разворачивалось, но разворачивалось довольно быстро — и уже к осени шестидесятого в СССР пришло около трехсот тысяч тонн хамсы. То есть «чилийского анчоуса», в мороженом и соленом виде. А немцы — которым очевидно просто было неудобно рыбу к себе возить — получали из СССР другие продукты (главным образом фуражное зерно). Это было всем участвующим в процессе крайне выгодно: те же немцы получали «свое» не только за работу в «совместных компаниях» — там вообще копейки выходили, а еще и за поставки в СССР разнообразных судов и огромного числа вагонов-рефрижераторов. Которые, конечно, не только рыбу с Дальнего Востока возили…

Вообще-то с продуктами в СССР в шестидесятом году стало не просто хорошо, а очень хорошо. Все же больше десяти лет страна сильно вкладывалась в развитие сельского хозяйства, и в конце концов эти вложение стали заметны невооруженным взглядом. Огромные лесополосы в степной зоне привели к тому, что урожаи зерна там выросли чуть ли не вдвое (то есть они вдвое и выросли, но не из-за одних лишь лесополос, работа селекционеров тоже дала неплохие результаты). И с хлебом стало уже просто прекрасно, а в элеваторах и хранилищах впервые появились запасы «на два года вообще без урожая». Правда, учитывая потребности населения «по ленинградской блокадной норме» на два года — но ведь никто на столь суровые неурожаи и не рассчитывал. Очень сильно получшело с овощами — на столе у населения кроме традиционных картошки, капусты и моркови с луком стали появляться и ранее неведомые дайкон, японский сладкий картофель, пекинская капуста и разнообразные грибы, выращиваемые на грибных фермах. С фруктами и ягодами тоже стало довольно неплохо: кроме традиционных яблок и вишни с черешней из Закавказья начались массовые поставки ягод фейхоа, на юге России получила популярность мушмула, Абхазия вообще приготовилась всю страну мандаринами завалить. Но лучше всего внезапно стало с продуктами мясо-молочными.

В Австрии обработка молока и производство из него всякого разного давно уже была поставлена на твердую промышленную основу. Не только, конечно, в Австрии — но так уж сложилась география, что торговать мимо социалистических стран ей стало возможно лишь через Италию, а итальянцы явно не хотели создавать какие-то преференции потенциальным конкурентам. А так как заказчики из СССР условия предлагали в принципе «терпимые», то оттуда стали поступать целые молокоперерабатывающие комбинаты — и на прилавки советских продуктовых магазинов валом повалил сыр. А на прилавки магазинов уже сугубо канцелярских — дешевый казеиновый клей. На животноводческие комплексы — «белковая подкормка» из обезвоженной молочной сыворотки, в детские кухни — подкормка уже для человеческих младенцев…

А чтобы эти комбинаты (и огромные, и совсем маленькие) могли бесперебойно работать, им требовалось сырье. Однако премии, выдаваемые колхозам за перевыполнение планов по молоку, преференции, получаемые «частником» за сдачу молока от личных коровок на местные молокозаводы и отдельная программа по селекции и выращиванию кормовых культур и собственно молочных коров привели к тому, что сырья всем этим заводам и комбинатам хватало с избытком. То есть не то чтобы уж с избытком, но… хватало.

А еще делу окормления народа очень сильно помогало то, что предприятия ВПК более чем серьезно отнеслись к поручению правительства по части «использования деревенских трудовых ресурсов». Правда, несколько «специфически» отнеслись: в Электростали разработали довольно простой, но весьма эффективный картофелеуборочный комбайн. И даже таких комбайнов изготовили два десятка штук. Но комбайн действительно был простой, и его (в разных «вариантах» — от прицепного до самоходного и даже самовываливающего убранное в кузов грузовика) тут же начали выпускать пара десятков заводов, к ВПК никак не относящихся. В Запорожье под руководством товарища Ивченко изделие довели «до абсолюта»: соединив нехитрую конструкцию со специально придуманным двухцилиндровым моторчиком (ставшим «развитием» мотора от бензопилы «Дружба») получили самоходный агрегат, на котором один мужик и один «юный пионер» могли за день выкопать картошку на одном гектаре картофельной «плантации», причем в процессе картошку по ящикам распределить или в мешки засыпать, а роль «пионера» сводилась у тому, чтобы подставлять новые ящики или мешки взамен заполненных к погрузчику. Продавался этот агрегат населению за тысячу двести рублей, то есть довольно дорого — но их как правило несколько мужиков вскладчину покупали, так что избытка предложения не наблюдалась, хотя этот «комбайн» производился на авиамоторных заводах и в Запорожье, и в Перми, и в Омске, и даже в Комсомольске. Правда, в «исходном виде» его только завод Ивченко и делал, на остальных заводах мотор «слегка доработали»: в Омске поставили чугунную гильзу в цилиндры, в Перми и Комсомольске вообще мотор сделали четырехтактным…

Алексей Дмитриевич Чаромский разработал «для нужд сельского хозяйства» целую гамму небольших высокооборотных дизельных моторов (а Николай Степанович распорядился всю «колхозную минитехнику со следующего года на эти дизели и перевести): от крошечного, запускаемого тросовым 'стартером» одноцилиндрового на шесть сил до весьма уже приличного шестицилиндрового на восемьдесят. А так как уже заработали первые два гидроагрегата Красноярской ГЭС и шесть на Братской, то никто даже не возразил по поводу того, что двигатели эти были алюминиевыми (хотя и с чугунными гильзами в цилиндрах). Больше всех «не возразили» на ГАЗе: с восьмидесятисильным мотором ГАЗ-51Д понравился и гражданским заказчикам, и — что было важнее — военным.

Но с точки зрения предприятий ВПК главным во всем этом было то, что в стране появилось больше денег. Гораздо больше, и финансирование оборонных отраслей стало происходить гораздо проще, что ли. А когда программы финансируются более чем прилично, то и результаты более чем неплохие получаются.

В середине осени и в Тюратаме, и в Плесецке были готовы к запуску ракет Королева по два стартовых стола, а уже в самом конце ноября в Тюратаме было закончено и строительство нового стартового комплекса под ракеты товарища Челомея. С него — с этого стартового комплекса — можно было и УР-200 запускать, и находящуюся уже «в предстартовой готовности» УР-300: Валентин Петрович Глушко всеж-таки закончил испытания своего нового двигателя (который получился с тягой не в пятьдесят пять тонн, а в пятьдесят девять, в весь декабри и весь январь шестьдесят первого производились испытательные пуски «окончательного варианта» УР-200 с этими двигателями. А в конце февраля со старта в небо ушла и УР-300: «двухсотка», к которой в качестве ускорителей были пристегнуты четыре «сотки». Правда и то, и другое были не обычными серийными изделиями, а ступенями существенно доработанными — главным образом на них были увеличены баки.

Увеличить баки на ракете несложно, нужно просто саму ракету сделать «слегка подлиннее». И результат не замедлил сказаться: если «доработанные» ускорители показали себя на высоте, то вот первая ступень «двухсотки» с удлиненным на два с половиной метра баком продемонстрировала, что «простые решения иногда оказываются слишком сложными»: после отстрела «боковушек» ракета сломалась. Именно сломалась, переломившись пополам как раз в месте расположения мембраны, отделявшей отсек горючего от отсека окислителя. Второй пуск, произведенный уже в конце марта, «повторил успех» — правда теперь ракета переломилась еще раньше…

Товарищ Келдыш, изучив данные телеметрии, высказал предположение, что в баке возникает акустический резонанс — но это была лишь «рабочая гипотеза». А чтобы ее превратить в «стройную теорию», из ОКБ-1 Королева к Челомею был направлен молодой механик (как раз тот, кторый и придумал Р-7 «подвешивать» на стартовом столе). Гипотезу Келдыша парень подтвердил довольно быстро, а вот чтобы этот резонанс ликвидировать, ему пришлось провести в Реутово почти полгода. И не потому, что «математика оказалась сложной», а потому, что для проверки идей по поводу того, как проблему решить, пришлось выстроит новый (и очень непростой) динамический стенд.

Митрофан Иванович, когда ему принесли смету на эту часть работы, лишь вздохнул тяжело. Но маршал в принципе доверял словам Владимира Николаевича — и абсолютно, безоговорочно доверял расчетам Мстислава Всеволодовича, а уж убеждать руководство он умел. Убедил, СССР в очередной раз «ужал» какие-то другие статьи бюджета — и двадцатого сентября шестьдесят первого года «УР-300» вывела на орбиту очередной искусственный спутник Земли.

Правда, советский народ уже на запуски «просто спутников» особо восторженно не реагировал: в мае в космосе советский космонавт уже пять суток отработал, а в конце августа в космос были запущены сразу два пилотируемых космических корабля — и вот о космонавтах народ говорил. А «просто спутник» — их вообще по штуке в месяц запускалось, и иногда и по два-три…

Советские достижения в космосе американцев пугали очень сильно. Именно пугали, ведь было понятно, что если вместо спутника запустить (и не на орбиту, а просто по баллистической траектории) бомбу, то будет очень грустно. И денег янки на космос жалеть перестали, так что еще «при Эйзенхауэре» дважды американцы поднимались в Космос. То есть летали по баллистической траектории, а в июне запустили человека и на орбиту. Правда Лаврентий Павлович в докладе Николаю Семеновичу по поводу американского достижения высказался несколько скептически:

— Нам вообще по поводу этой программы беспокоиться не стоит: американцы сейчас поднимают в космос менее полутора тонн, и в ближайшие годы прорыва по этой части от них ждать не стоит. По крайней мере НАСА запланировало в ближайшие три года производить по два пуска своих «Меркуриев» в год, и у нас нет сведений о том, что они хоть как-то хотят эту программу сократить.

— А зачем им ее сокращать?

— Полет Карпентера помог Никсону стать президентом: Эйзенхауэр сделал из него отличную рекламу республиканской партии. Полет Шепарда закрепил за Никсоном репутацию человека, способного обогнать русских в космосе, но для следующей победы на выборах ему нужно сделать и следующий шаг в этом направлении. Янки приняли новую космическую программу, предусматривающую запуск в шестьдесят четвертом уже многоместного корабля…

— А мы можем их в этом опередить?

— Королев говорит, что с мелкими модификациями «Восток» будет в состоянии поднять и двух, и даже трех пилотов в космос. Там, конечно, возникают определенные проблемы по части безопасности полета, но, откровенно говоря, и одноместный полеты были весьма рискованными, Мстислав Всеволодович говорил, что имей он достаточно информации весной шестидесятого, он бы не подписал разрешения на запуск. Сейчас у Королева ведутся работы, предусматривающие посадку корабля без катапультирования космонавтов, но когда эти работы будут закончены, мы пока сказать не в состоянии.

— Надо успеть до американцев…

— Думаю, что в любом случае успеем: тут товарищ Челомей тоже захотел в космос, и у него ведутся работы по собственной программе пилотируемых полетов. В конце концов его УР-300 уже вытащила на орбиту шеститонный спутник…

— А страна потянет две пилотируемых программы?

— Челомея готовы финансировать и ВМФ, и ВВС. У него программа строго военная.

— У Королева тоже.

— «Заря» — программа военная, а пилотируемые полеты — нет. Но пока эти полеты дают СССР возможность доказывать преимущества социалистического строя, затраты на нее, можно сказать, окупаются. Кстати, товарищ Косберг приступил к разработке новых двигателей для новой третьей ступени для Р-7, и с ними Королев готовится запускать уже трехместный корабль, который, по предварительным расчетам, как раз около семи тонн и будет.

— А если Королеву оставить только корабль? Ведь Челомей уже шесть тонн поднимает…

— Он и семь поднимет, но проекты кораблей принципиально разные. У Королева это больше исследовательский, а у Челомея именно военный. Так что пусть каждый делает то, что уже делает, в конце концов деньги на это в стране есть.

— Можно подумать, что мы деньги только на космос тратим, у нас еще очень много программ страдают от недостатка финансирования.

— Я понимаю… но есть мнение, что и космические полеты скоро окажутся способными приносить стране деньги.

— Это как?

— Буквально. Немцы уже готовы оплатить полет в космос германского космонавта, причем они, даже не догадываясь о реальной стоимости каждого пуска, готовы заплатить достаточно, чтобы мы получили даже небольшую прибыль.

— И ради этого…

— И вот если немца — да и кого угодно еще — включить в состав экипажа нового корабля Королева, то они, по сути, оплатят все расходы на полет. Конечно, это будет еще не скоро: по словам самого Королева корабль ожидается года через четыре. А вот на корабль Челомея никаких иностранцев…

— Ну что же, оставляем в работе обе программы. А что по «Заре»?

— Поскольку завод Королева с программой производства не справлялся, в Сарапуле запущен новый завод, занимающийся исключительно изготовлением спутников по программе «Заря». Более того, сейчас рассматриваются предложения и по передаче им выпуска «Востоков» — но это, скорее всего, не потребуется: Королев просто не успеет им передать производство до того, как выпуск этих кораблей прекратится. Но пока вопросы эти даже не начали прорабатываться, так что точнее сообщу в конце года.

— Хорошо, а по остальным программам? Средмаш с планами справляется? Затыков нет? В том числе и по финансированию?

— После запуска второго и третьего энергетических реакторов в Томске-7 дополнительное финансирование там вообще не требуется, там хватает выручки от электричества и тепла. Да и если смотреть экономию на топливе в самом Томске…

— То есть атомные электростанции довольно быстро окупаются… я большие станции имею в виду. Думаю, нам стоит этим заняться всерьез, но расходы на их строительство…

— Они действительно окупаются довольно быстро. Но и расходы на строительство… к тому же пока мы не можем сказать, что в СССР избыток урана. Однако работы в этом направлении ведутся, причем за счет собственных доходов предприятий ВПК.

— Я гляжу, что под вашим руководством ВПК скоро вообще всь страну не только защищать, но и кормить будет, а также одевать и обувать.

— И доставлять вам новые проблемы. Да, ВПК очень неплохо поработал в плане развития сельского хозяйства, но и проблем создал немало.

— Это каких? Урожай складывать некуда стало?

— Если бы. У нас на селе тридцать процентов несовершеннолетних, почти двадцать — пенсионеры. Но пятьдесят процентов — люди вполне работоспособного возраста… только вот со всей этой новой техникой уже больше половины колхозников не имею места, куда руки свои приложить. Нужна, и срочно нужна, программа переподгтоовки крестьян — а вот чему их обучать и чем их должно занимать, это к компетенции ВПК вообще не относится. Скажу так: ВПК свое дело сделал, а теперь партия должна плоды этой деятельности обратить на пользу всему СССР.

— Партия и правительство…

— А вот нет, только партия. Правительство решает вопросы экономические, а вот о чем люди будут мечтать и у чему стремиться — это должна определять именно партия.

— Понятно к чему: к победе коммунизма.

— А я, между прочим, совершенно всерьез…