– Ну, что? Мне в принципе, понятно, – сказал Антон. – Тут Денису предлагается какой-то выбор. Как там, Деня?
– Во-первых, можно просто остаться у этого... друга, – пожал плечами Денис. – Потом – в стране у быстрых рек, где героя баллады будто бы любят.
– Ага! Только там дракон начеку, – заметил Макс. – С разбитым мечом к нему не сунешься. Да еще без коня.
– Пожалуй... – согласился Денис. – Остается дева... у другой реки.
И он слегка покраснел и смутился. Но, к счастью, друзья в пылу полемического азарта этого не заметили.
– "Труден путь любви, и дракон мой ждет", – процитировал Антон. – Так что и здесь не все слава Богу... С этой девой, наверно, тоже хлопот не оберешься. Да и дракона победить охота.
– Он же все-таки – рыцарь, – поддержал Максим.
– Да, выбор аж тройной, да только не один особо не подходит, – кивнул Антон. – И что они означают на самом деле – для Магисториума? Что в этих вариантах зашифровано?
– А что, если весь этот сон... эта баллада – дана нам только ради последних строчек? – в свою очередь предположил Денис. Он призадумался на минутку, морща лоб и шевеля губами. А потом прочитал:
– Потерявши все – меч, коня, любовь, каждый дальше решает сам:
Лезть как прежде – ввысь, воротиться вниз или – каяться небесам.
– Ух ты! Здорово! – воскликнул Макс. – Очень похоже на правду, Денька. И красиво вырисовывается – как знатоки говорят в программе "Что? Где? Когда?"
– Значит, нам просто надо решить самим, – размышлял Денис. – Попробовать вскрыть это крысиное гнездо в Магисториуме. Ждать опасности от гостей Академии в нашем собственном Лицее...
– Или просто ждать. Развития ситуации, – солидно сказал Максим. – И ничего не предпринимать лишнего. Чтобы не напортачить случайно.
– Записываю, – сообщил Антон. И быстро зафиксировал на бумаги всех варианты, которые только что прозвучали, в виде таблицы. Смотрелось весьма наглядно.
– Нормалек! – потирая руки, живо сказал Максим. – Ну, что, с этим сном пока закончим? Тогда пошли дальше.
Каждый вновь уселся в кресло, прикрыл глаза и вызвал в памяти сон, который магия Риффеншталь послала Максиму.
"Все-таки что-то здесь есть другое... в этой балладе..." – подумалось Денису. – "Причем здесь я и... дева какая-то? Драконы еще... Не про меня эта песня, точно не про меня. Я в этом сне больше подхожу, пожалуй, на роль того собеседника. "Доброго старого друга", которому рыцарь рассказывает о своих бедах. А кто же тогда – рыцарь? И почему он спрашивает именно меня, какой ему сделать выбор? Кто я ему такой, а?"
В ту же минуту Макс сердито толкнул его в плечо и строго прошипел:
– Денька, не витай в облаках и давай не отвлекайся! Теперь начинаем вспоминать про знаки и палочки. И про древних римлян!
И Денис послушно погрузился в воспоминания о следующем сне. Сон Антона был интересным и загадочным. Это была Целая История. Денис ей даже название придумал.
НОЛЬ БЕЗ ПАЛОЧКИ
Решетка с лязгом захлопнулась.
Легионер кинул опасливый взгляд на пятерых изгоев, сгрудившихся возле костра, и зашагал к теплой землянке. Теперь, когда было надежно закрыто крохотное окошко для еды, остров на всю ночь окружала сплошная стена железных прутьев. Они потрескивали и искрились во тьме от переизбытка наложенных заклятий.
Четверо проводили стражника затравленными взглядами и с надеждой обернулись к пятому. Впрочем, здесь, на острове, у костра он был явно Первым. И самым старым.
Мы не можем больше ждать, – вздохнул Второй. – Минувшей ночью убита Шестая. Если убийца поднял руку даже на женщину, ждущую ребенка, никому из нас не будет пощады.
– А почему ты не думаешь, что это легионеры? – тихо прошептала его подруга, по имени Третья.
– Исключено, – сухо заметил Четвертый. – Стражники больше не заходят в наши Клетки.
Клетками они называли всю замкнутую часть острова, на котором их заточили. Уже третью неделю их охранял взвод легионеров из метрополии. Скорее всего, из секретной службы самого императора, а там никто не был из робкого десятка.
Они боятся нас, – горько усмехнулась Пятая. – Мы для легионеров просто чудовища. Мутанты.
Четвертый покачал головой и обнял ее плечи. Огонь только разгорался, и все четверо зябко поеживались в волглой ночной стыни.
– Мы не чудовища! – прошептала Третья, чувствуя, как на ее глаза наворачиваются горькие слезы.
– Но мы станем ими, если будем и впредь убивать друг друга... – твердо сказал Второй. – Пятая права, нас уже боятся даже охранники. Как диких зверей.
В костре громко треснула ветка, подняв сноп искр, осветивших на миг усталые, отчаявшиеся лица. Некоторые вздрогнули и попятились от огня.
– Помоги нам, Первый, – воскликнул Второй, протягивая руки к старику. – Нужно положить конец этому сумасшествию. Мало того, что римляне нас держат в заточении, так мы еще и сами себя убиваем. Нам всем очень страшно.
– И мне, – кивнул Первый. – Но, по-моему, и убийце – тоже.
Удивленное, недоверчивое молчание было ему ответом.
– Вспомните, как убили всех четверых, – пояснил старик. – Каждого по-разному. Убийца еще ни разу не повторился.
– Это было ужасно, – всхлипнула Третья.
– И с каждым разом – все ужасней, – подтвердил Первый. – Девятого он просто задушил. Восьмую подкараулил и убил из засады. Седьмому сломил позвоночник и переломал все кости. А Шестой...
Третья издала испуганное восклицание: жуткая картина все еще стояла перед ее глазами.
– Одним словом, думаю, убийца чего-то хочет, – пробормотал старик Первый. – И потому ищет то, что ему нужно. Возможно, у него на этом острове есть еще и какой-то свой, собственный страх. Он тоже боится. И этот страх неудержимо толкает убийцу на поиски средства спасения. Как знать, может быть, убийце-то как раз и страшнее всех.
Он медленно обвел строгим взором четверых, сжавшихся комочками у огня.
– Знаю, что всех вас тревожит больше всего. Каждый постоянно видит убийцу в своем соседе, верно?
– А разве не так? – горько спросила Пятая. – Ведь кроме нас самих в Клетках никого нет.
– Нет, не так, – ответил старик. – Уже седьмую ночь я слежу за вами. Сначала за одной парой, а потом – за другой.
Все четверо смущенно потупились. Третья зарделась болезненным, лихорадочным румянцем. И только Второй упрямо тряхнул кудрями.
– Но кто тогда убивает по ночам, если стражники нас боятся, и мы под твоим наблюдением? Остров же необитаем!
– Возможно, так было прежде, – кивнул Первый. – Но теперь все изменилось.
– Неужто кто-то приплыл на остров и пробрался сквозь решетки? – в сомнении покачал головой Четвертый.
– Это исключено, – отрезал Второй. – Заклятья не пропустят без разрешения даже мухи.
– И за что эти римляне нас так ненавидят... – прошептала Третья.
– Они просто боятся нас, – пожал плечами Четвертый. – Поэтому и прячут тут от всего остального мира.
– От своего мира, – поправил Первый. – Кроме метрополии на свете должны быть и другие миры.
– А мы – оттуда? – с испугом и надеждой пролепетала Третья.
– Я не знаю, – сказал старик. – Иначе прояснилось бы многое.
– Кто же все-таки нас убивает каждую ночь? – взгляд Второй был мрачен и угрюм.
– Кто-то другой, – сурово ответил Первый. – И он на острове. Думаю, перед тем, как привезти нас сюда, остров прочесали вдоль и поперек. И только после установили Решетки Заклятий. Поэтому, скорее всего, он появился здесь вместе с нами.
– Кто это знает? – испуганно пролепетали женщины.
– Может быть, наши тюремщики... – пожал плечами старик.
– Я хочу говорить с центурионом.
Первый один стоял у решетки, в опасной близости с узлом пересечения стальных прутьев. От узла отчетливо тянуло холодком заклятий.
– А, может, к тебе доставить самого императора? – с сомнением фыркнул стражник, буравя старика острыми и злыми глазами хорька.
– Скоро нас всех перебьют, – сухо сказал старик. – Центуриона за это метрополия по голове не погладит. Иначе, зачем нас было везти сюда? Прикончили бы еще на корабле и сбросили в море.
Легионер с минуту размышлял, после чего равнодушно сплюнул Первому прямо под ноги и побрел к шатру.
Центурион, как ни странно, не заставил себя ждать.
– Ты – самый первый? – спокойно спросил он, снимая золоченый шлем с развевающимся черным султаном.
– Просто Первый, – ответил старик. Он никак не мог определить возраст центуриона – в тайных службах любой страны полно таких вот моложавых, скуластых и неприметных. – Но еще есть и Пятая. С ней вы тоже можете говорить, в том случае, если со мной что-нибудь случится. Она понимает ваш язык.
– Чего тебе от меня надо, мутант? – беззлобно проговорил центурион.
– Наших людей убивают, – ответил старик. – Думаю, это не нужно ни нам, ни тебе.
– Если вы надумаете перебить друг друга до последнего, я возражать не стану, – хмыкнул центурион. – Чем меньше чудовищ на свете, тем больше порядка.
– Когда он перебьет всех нас, примется за твоих людей, – холодно проговорил старик. – Ты ведь давно догадался, что убийца – не из нас пятерых? Тогда мне нужно тебя спросить.
Центурион выдержал паузу, задумчиво поглядывая то на Первого, то на прутья решеток, то на далекий залив, искрящийся под холодным осенним солнцем.
– Хорошо, говори, – наконец разрешил он.
– Зачем мы вам?
– Чтобы вы не достались никому, – последовал ответ.
– Кроме нас – других таких больше нет?
Настала краткая пауза.
– Полагаю, вы все тут, – наконец ответил центурион. – Хочешь еще что-то знать?
– Всего одно, – поспешно воскликнул старик. – Нас везли сюда поодиночке?
На этот раз центурион нахмурился.
– Что ты хочешь этим сказать, старик?
– Как нас сюда доставили? Поверьте, господин, это очень важно. Чрезвычайно.
– Да? – центурион странно взглянул на узника, его глаза на миг заволокла смертная тоска. А потом все исчезло.
– Ладно, – кивнул он. – Если хочешь знать, жрец, который возился с вами, велел обнести всю вашу комнату решеткой. Со всех сторон, как клетку. Прутья ее напитал заклятьями. И в этой клетке вас доставили сюда. Все?
Старик молча покачал головой. Центурион недобро усмехнулся.
– Зато я тоже хочу тебе кое-что сказать.
Римлянин приблизил лицо к решетке и одними губами произнес свистящим шепотом:
– Для всех будет лучше, если вы поскорее сдохнете. И для вас – в том числе.
Старик долго смотрел ему вслед. Пока не подошел легионер и не положил выразительным жестом руку на меч, давая понять, что аудиенция окончена.
Огонь костра этой ночью показался Первому робким, больным и совсем не согревал его старого сердца.
– Да он просто невидим, – сказал старик спустя три часа после того, как они впятером прочесали все пространство острова, ограниченное решеткой заклятий. – Только так ему удается прятаться от нас. И от всех других тоже.
"И жрец это знал", – подумал он. – "Хотел бы я поговорить с ним..."
– Что же нам делать? – спросили четверо. – Разве можно бороться с невидимкой?
– Можно, – кивнул старик. – Ведь прежде он всегда нападал, когда вы были поодиночке. Теперь попробуйте для начала... просто взяться за руки.
– За руки? – недоверчиво воззрился на него Второй. – К чему это, старик?
– Чтобы он не сумел разделить вас, – усмехнулся Первый.
– Ты бредишь? – беспокойно воскликнул Четвертый.
– Только и всего? – скривился Второй.
– А ты? – всплеснула руками Третья.
Пятая промолчала. Только протянула руку и взяла Четвертого за руку тонкими холодными пальчиками. Тот пожал плечами и тоже взял ее ладонь в свою. А после их примеру последовали двое других.
Ветер зашумел над кронами чахлых вязов и лип. Пламя швырнуло в сторону, а потом огонь взметнулся ярко и высоко.
Старик одобрительно осмотрел всех вместе. А после – каждого, с ног до головы. Затем, не говоря ни слова, уселся возле очага и подбросил хворостину в разгоравшийся огонь. Четыре пары глаз удивленно взирали на него сквозь пламя.
– И долго нам оставаться так? – наконец спросил кто-то.
– Пока хотите жить, – поджал плечами старик.
Ропот недоверия и одновременно недовольства прокатился по этой необычной цепочке.
– А ты? – повторила Третья.
Старик поджал губы.
– Я его не боюсь. Если он тот, о ком я думаю, он не причинит мне вреда.
– Девятый тоже поначалу так думал, – вздохнула Пятая.
– Убийца все время учится, – ответил старик. – Смерть четверых ничего ему не дала. И до вас ему теперь не добраться. Значит, он явится предложить сделку.
– Объясни, – твердо сказала Четвертая.
– Представь, что у тебя нет тела, – сказал старик. – Ты невидим, потому что на самом деле – просто пуст. Думаю, заветное желание всякого, кто окажется в подобной ситуации – обрести себя.
– А как? – спросил кто-то у костра.
– И он не знает, – кивнул старик. – В таком случае самый простой путь, который приходит мне в голову – попробовать повторить себя снова. Размножиться.
– Это поможет?
– Вряд ли, – ответил Первый. – Но это, знаешь ли, дарует надежду. Недолгую, впрочем.
– Чепуха. Пустота просто поглощает все, – сказал все тот же невидимый голос у костра.
– Кто это говорит? – вдруг взвизгнула Третья. Мужчины крепче сжали руки подруг.
– Это он. Уже здесь, – старик сохранял спокойствие. – Я жду тебя, – сказал он темноте у костра.
– Почему? – глухо ответила она, и это был ее истинный голос.
– Кто-то присоединяет к себе пустоту и осваивает ее. А кто-то сливается с ней и становится ее частью. Отныне ты ищешь первое, потому что уже неоднократно испробовал второе. И ничего не получил.
Девушки в страхе озирались по сторонам, да и мужчинам было не по себе. Так продолжалось долго, несколько томительных и вязких минут. А потом старик вздохнул.
– Он ушел. На этот раз он проиграл.
– Он не смог с нами справиться... – прошептала Третья и робко захлопала в ладоши.
– Может быть, – вздохнул старик. – Давайте-ка укладываться на ночлег. Сегодня все мы останемся возле общего костра.
Ночь прошла спокойно. Утром все разошлись, а Пятая отвела старика в сторонку.
– Ко мне только что подходил легионер, – шепнула она. – Ты говорил центуриону, что они поймут меня в случае чего?
Первый кивнул.
– Кто-то из легионеров слышал ваш разговор. Мне передали Новость.
– Я знаю, – поджал губы Первый. – Они хотят уйти.
– Как ты узнал? – удивилась девушка.
– Должен же убийца чем-то питаться... А до нас ему не добраться, пока мы вместе.
Пятая посмотрела на старика со страхом. Да он просто ясновидящий, этот Первый!
– Стражники передали, что этой ночью уйдут. Лодки уже готовы. Сказали, что лучше смерть на кресте, чем...
– Возможно, они и правы, – кивнул старик. – А что будет с нами?
– Они не знают, – пожала плечами Пятая. – Говорят, их теперь это не касается.
– Что ж, каждый из них – опытный разведчик. Они сумеют раствориться даже в метрополии, не говоря уже о провинциях, – предположил старик. – Странно только, что такие солдаты готовы покинуть своего командира. Обычно так поступают только... особые солдаты.
– Какие? – в глазах Пятой светилось искреннее любопытство.
– Наемники, – последовал ответ.
Ночью в лагере охраны узники слышали шум, споры и глухие крики. А утром лоток с едой выставил в решетчатое окошко сам центурион. Старик и Пятая обменялись понимающими взглядами: значит, солдаты и впрямь ушли! Вот только никто из этих двоих узников еще не знал, изменит ли это хоть что-нибудь в их жалком положении виноватых без вины.
Так продолжалось двое суток. Центурион дважды в день молча клал еду и уходил. Все попытки старика вызвать его на разговор не имели успеха. А на третий день старик все понял.
– Рано или поздно тебе придется говорить со мной, – твердо сказал он в спину уходящему центуриону. Тот нес в безвольной руке опустошенный лоток для пищи, и его край скрипуче царапал землю.
– Но для тебя самого будет лучше, если ты сделаешь это раньше... жрец!
Идущий остановился. По его спине пробежала дрожь, лопатки опустились, и человек медленно стащил с головы золоченый шлем. А потом изо всех сил в отчаянии швырнул его в бревенчатую опору наблюдательной вышки.
– Я и раньше догадывался, что я – такой же, как вы. Ну... или почти такой.
– Ты догадался и о Пятой, – хмыкнул жрец.
– Я умный. Думая о нас, я догадался и о тебе, – тихо сказал старик. Удивленный и тоскливый одновременно взгляд был ему ответом.
Два человека сидели на песке, обхватив колени. Их разделяла стена решетки и заклятия, живущие в ее прутьях и брусах. Но сейчас это уже не имело прежнего значения.
– Сначала я сделал тебя. Первого... – произнес жрец, почти не шевеля сухими губами. – Ты должен был стать основой для последующего волшебства. И ты еще был почти как мы.
– В чем мое отличие от вас? От всех остальных римлян? – в упор спросил старик.
– В очень малом, – покачал головой жрец. – Мне будет трудно тебе это объяснить.
– Тогда покажи, – предложил Первый. – Я попытаюсь представить.
С минуту жрец смотрел на узника. Затем пошарил вокруг и поднял с песка сломанный прутик. На миг задумался, и нарисовал на песке палочку. Просто палочку.
I
– Это – вы? – прищурился Первый.
– Да, все мы, римляне, – кивнул жрец. – Я, к примеру. А вот посмотри, какой получился ты.
И он стер у палочки верхнюю перекладинку и легким росчерком подрисовал палочке сверху носик. Крохотный крючочек. Мизерную загогулину.
1
– И это... эта мелочь так все изменила? – прошептал старик. Удивительно, но он, казалось, ожидал куда большего.
– Я ведь просто показал на примере, – пожал плечами жрец. – К тому же я тогда еще не знал, что даже малая перемена подчас... разрушительна.
– И что было дальше? – в нетерпении воскликнул старик. Интерес его теперь был огромен, глаза Первого пытливо светились как у молодого.
– Результат превзошел все мои ожидания, – сказал жрец. – Ты просто еще не знаешь себя. Из малого получилось огромное.
Тогда я решил сделать побольше таких существ, как ты. Просто добавляя тебя всякий раз. Не спрашивай, как я это делал, просто к каждому полученному я добавлял еще одного тебя. Таким образом, и новое свойство, очередное качество, проявившееся у тебя, всякий раз должно было возрастать. Я изготовил десять капсул и стал ждать результатов.
Он вздохнул и провел ладонью по лицу.
– Когда я открыл вторую капсулу, то отпрянул в ужасе. Я ожидал увидеть там двух одинаковых, таких же, как ты. Но там лежал монстр.
– Второй? – бесстрастно сказал старик.
– Да, – вздохнул жрец. – Следующие капсулы можно было и не вскрывать – в каждой неизменно оказывался очередной монстр, отличный от нас, от тебя и от всех своих предыдущих собратьев. Среди них были и особи женского пола, что меня особенно поразило и напугало. Только Шестая и Девятый были схожи как две капли воды, зато принадлежали к разным полам. Но настоящий ужас поджидал меня в десятой капсуле.
– Там было пусто? – предположил старик, прикрыв глаза.
– Если бы, – с досадой произнес жрец. – Там был снова ты.
– Я??
– Точь-в-точь. Так я подумал в первый миг. Но потом подошел и увидел, что тебя нет в первой, твоей собственной капсуле. Невесть каким образом теперь ты оказался в десятой, последней.
Жрец даже криво усмехнулся – впервые за все время их разговора.
– Я понял, что волшебство окончательно зашло в тупик. Когда перестаешь понимать его ход, это первый признак опасности. И такому чувству волшебник обязан доверять в первую очередь.
– И ты решил нас заточить на необитаемом острове, спрятать следы своих деяний от всего мира? – спросил Первый, внимательно глядя на своего тюремщика.
– Не сразу. Я поначалу вернул тебя обратно. Но десятая капсула продолжала реагировать на охранительные заклятия! Она не была пуста, хотя там и никого не было!
Я не мог увидеть, я не мог понять, что там еще оставалось. Это перепугало меня окончательно.
Поэтому первым делом я велел изолировать всю комнату, где проходил эксперимент, обнеся ее решетками. Охранительные заклятия сделали ее непроницаемой и снаружи, и изнутри. Затем нанял три десятка опытных людей – все они были давно у меня на примете. И тайком перевез вас сюда в клетке.
– Но ведь комната была мала? – удивился старик.
– Волшебство открывает любые просторы, – поучительно молвил жрец. – Я просто увеличил размеры тайной комнаты до пределов острова, только и всего. Мастеру моего ранга при соответствующей подготовке по силе и большее. Гораздо большее.
– Но теперь, похоже, и ты зашел в тупик, вместе со своим проклятым волшебством, – заметил Первый.
– Пожалуй, – кивнул жрец. – Я уже не знаю, что у меня получилось. Я лишь чуть изменил качество малого на твоем примере. Но у меня тут же перестало получаться с количеством. И я получил большие изменения. Опасные изменения.
– Ты ведь хотел иметь всего лишь десяток-другой преданных слуг, верно? – ухмыльнулся старик. – Одинаковых, не рассуждающих, подчиненных тебе душой и телом. На будущее. Ведь ничто не вечно в метрополии.
Жрец вздрогнул, подполз к решетке и устремил на старика горящий, немигающий взор.
– Кто он? – раздался его свистящий шепот. – Кто убивает вас? Почему он невидим, скажи? Я ведь его не создавал...
– Конечно, – согласился старик. – Ты лишь придавал другое качество мне. А, значит, и другим, ведь мы связаны между собой. В итоге же породил нечто совершенно иное, чего еще никому не удавалось сделать.
– Что же я все-таки сделал? – жрец, казалось, готов сорваться на крик. – Вас – монстров?
– Нет, – покачал головой старик Первый. – Ты получил новое качество без его носителя. Качество, неизвестное тебе прежде.
– И оно само... убивает?
– Качество не понимает этого и не может понять, – покачал головой старик. – Оно не знает, что такое смерть. И жизнь. Но очень хочет это познать. Потому что оно – Качество в Чистом Виде. Пока оно само по себе, оно пусто и бессмысленно само для себя. И для других. Потому и невидимо другими.
– Что оно такое? – прошептал жрец.
– Ничто. Нуль, – ответил старик.
– А что такое – нуль?
– Трудно объяснить. У вас таких пока нет, – ответил старик. – Наверное, уже и не будет.
– И все же... – с горечью сказал жрец.
– Хорошо. Попробую объяснить на твоем же примере, – предложил старик. – Ты ведь не случайно изобразил меня первоначально в виде палочки?
Жрец молчал.
– Вы, римляне, все – такие же. Состоящие из палочек, возможно, из их разных сочетаний. Я тоже первоначально – один из вас. Но с чуть измененным качеством. Самую малость. Всего лишь с хвостиком.
Старик остро взглянул на жреца.
– Но ты – ты другой, жрец. И знаешь об этом. Возможно, что выше и дальше тебя в вашем мире покуда нет никого. И тебя тяготит твой потолок. Потому что ты уже – не из палочек. Может быть, это сейчас ты!
Он протянул руку. Жрец, помешкав, передал ему прутик. И старик начертал на песке по другую сторону решетки новый знак.
L
– Видишь? Тут есть и вы, и что-то от меня.
И вновь резкий взмах прутика!
– А ты, наверное, уже давно хочешь стать другим. Вот таким?
C
– Или же таким?
D
А, быть может, даже этим?
M
– Стремишься, но покуда не можешь. Поскольку в тебе самом нет Тех Качеств, которые ты создаешь для других.
И тогда жрец увидел других монстров. Они подошли к Первому и попарно взялись за руки. Второй с Третьей. Четвертый с Пятой. Словно вихрь пронесся на островом.
Старик подал знак, и Третья сплела руки с Четвертым.
Ударил гром, в воздухе запахло грозой.
Старик, он же Первый, встал и подал руку Второму.
Ветер, казалось, усилился десятикратно, над островом бушевал уже настоящий шторм. Деревья отчаянно гнулись, рушились уже опустевшие наблюдательные вышки, и опасно накренились охранительные решетки.
– Нет! – отчаянно закричал жрец и налег всем телом на стальные прутья. – Вы останетесь тут! Навсегда!!
В этот миг рядом с Пятой возникло движение. Точно невидимый смерч закрутился над песком, порождая его причудливый танец.
– Не бойся, – крикнул старик Пятой. – Протяни ему руку.
Пятая зажмурилась и с замиранием сердца протянула руку в пустоту. А пустота взяла ее и крепко сжала.
Что может быть десятикратно сильнее вихря и шторма? Только буря.
Стальная клетка страшно, невыносимо выгнулась под мощным напором, идущим изнутри. Разве может одна клетка удержать столько? Для этого понадобилось бы, наверное, не одна, а целых пять клеток! А точнее – шесть!
Могучий удар разметал решетки. Клетка порвалась, точно была сработана не из толстых стальных брусьев, а всего лишь нарисована на бумаге тонким, остро заточенным перышком.
В вихре и смерче мелькнуло растопыренное тело жреца с отчаянно кричащим, раззявленным ртом, и остров засыпало сорванной листвой. А спустя полчаса окончательно улеглась поднятая пыль, и успокоилось море.
– Корабль! Я вижу паруса!
Третья смеялась, размазывая по грязным щекам невидимые слезы. Вдали к острову шел белоснежный парус. Над ним уже взметнулся сигнальный флаг – там заметили кучку людей на высоком утесе, возле разведенного дымного костра.
– Просто не верится... – пробормотал Второй, не спуская глаз с моря. – Неужели все закончилось?
– Вовсе нет. Для нас все еще только начинается, – покачал головой старик.
– И все теперь будет иначе, – промолчала пустота за его спиной. Но старик услышал и скептически покачал головой.
– Как жаль, что Шестая, Седьмой, Восьмая и Девятый не дожили до этого дня, – вздохнула Пятая. – Тогда мы бы все сейчас были вместе.
– Ну, полагаю, это-то дело как раз и можно поправить, – задумчиво молвил Первый, озабоченно вглядываясь в гербы на флагах. – Во всяком случае, в том, что касается Шестой, я бы, к примеру, мог попробовать. Думаю, это совсем несложная операция. Что скажешь, девочка?
И его глаза, устремленные на Пятую, потеплели и разом помолодели.
Молодая женщина опустила голову, чуть покраснев. А потом кивнула и улыбнулась, быть может, впервые за всю свою жизнь – легко и свободно.
Потом внезапно во сне Антона появился высокий молодой человек, лет двадцати пяти, в плаще и кепке.
Он сидел на скамейке в каком-то осеннем парке, засыпанном резной листвой кленов и желтыми пятнышками липовых листьев. На краю скамейки сиротливо лежал забытый кем-то мокрый букет давно увядших белых хризантем. Молодой человек – он почему-то здорово походил на самого Антона, только был старше – задумчиво вертел в пальцах наручные часы.
У них был электронный циферблат и тонкий металлический браслет, похожий на миниатюрный наручник
Потом молодой человек поднял голову и посмотрел прямо на Дениса. Тот даже вздрогнул, хотя и находился по ту сторону Антонова сна. А молодой человек тихо сказал, поглаживая прямоугольное табло часов с множеством кнопочек.
– В детстве у меня был любимый будильник. С римским циферблатом янтарно-золотистого цвета и тонким ключом для завода. Вдоль частокола его причудливых цифр, сплошь состоящих из прямых и косых палочек, время всегда тянулось столь сладостно-медленно, чтобы я мог успевать поиграть, кажется, во все на свете.
С тех пор я давно ищу такой же будильник. Поскольку с другими часами и циферблатами время течет для меня теперь слишком быстро. Но никак не могу его найти.
И все чаще сам себе кажусь лишенным чего-то очень важного и дорогого.
Не достаточным.
Не исполненным до конца.
Нулем без палочки.
Может, оттого, что время этих игр под сенью римских цифр, так похожих на школьные счетные палочки, где-то давно уже отстало и заблудилось – окончательно и безвозвратно?..
Потом молодой человек сунул часы в карман, не надевая их на руку. Он встал и быстро пошел по аллее, совсем не замечая под ногами луж и кучек пожухлых листьев. Только букет мокрых и давно увядших хризантем остался лежать на скамейке. Как напрасное напоминание о чем-то, забытом давно, окончательно и уже, увы, безвозвратно.