Держать в плену

Глава 11

Ария

Моя ситуация только что стала хуже. Намного хуже. Я была заперта в какой-то средневековой камере подвала в течение нескольких дней. Я могла следить за временем только потому, что меня кормили два раза в день. Утром небольшой завтрак, состоящий из тостов и фруктов, а вечером ужин, который в основном такой же, как первый прием пищи, но с дополнительным куском хлеба. Они меня почти не кормят. Дают еды ровно столько, что позволяет мне жить. И от этого страх еще глубже проникает в мои кости.

На третью ночь заточения Матео, наконец, приходит навестить меня. Я наблюдаю за ним с пристальным вниманием, когда он спокойно садится на табурет возле моей камеры.

— Итак, ты жив, — говорю с сарказмом.

Он смотрит на меня с раздраженным выражением лица, и я захлопываю рот, мгновенно сожалея о своих словах. Боже, я не могу контролировать свой рот даже в подобной ситуации, когда единственным возможным исходом на данный момент, вероятно, является смерть. Но я ждала его несколько дней. Он мой единственный спасательный круг здесь, нравится мне это или нет, а он даже не удосужился прийти навестить меня.

Темные глаза Матео оценивают мою внешность, и его губы кривятся от отвращения. Я уверена, что выгляжу ужасно, учитывая, что все еще покрыта его кровью, и воняю так, будто не мылась почти неделю.

На нем костюм-тройка, поэтому не могу видеть, какая у него рана. Не то чтобы меня это волновало. Я ударила его осколком не просто так. В тот момент я думала убить его, но только потому, что хотела спасти себя и свою невинность. Я никогда раньше никому не причиняла вреда, и это вызывает у меня очень противоречивые чувства. Я почти сожалею о том, что сделала. Но сейчас не время копаться в своей голове. Мне нужно убираться отсюда к чертовой матери, и он единственный, у кого есть ключ к моей свободе.

— У меня к тебе вопрос, Ария, — начинает он, и я ненавижу то, как звучит мое имя из его уст.

Я нашла бы это сексуальным при любых других обстоятельствах. Но это отвлекает, нервирует в таком месте, как это.

— Что именно ты собиралась делать после того, как убила меня? — Он размышляет с ухмылкой на лице, которая меня раздражает.

— Я не думала так далеко наперед, — признаюсь шепотом.

Он мрачно усмехается.

— Ты не думала так далеко наперед, — повторяет он, недоверчиво качая головой.

— Мне очень жаль! — Выпаливаю я.

Я действительно сожалею о том, что ударила его ножом? Нет, конечно, нет. Я бы сделала это снова, если бы у меня был шанс, за исключением того, что в следующий раз целилась бы в горло, как он мне посоветовал. О чем я сожалею, так это о том, что попала в эту невозможную ситуацию, потому что пыталась убить его, но ему не обязательно об этом знать.

— Тебе жаль? — Он усмехается, наклоняясь вперед и упираясь локтями в колени.

— Я была напугана. Думала, ты собираешься изнасиловать меня, — признаюсь я.

Он вздрагивает от моего обвинения.

— Я уже говорил, что не насилую женщин. Тебе следовало послушать меня в первый раз.

— Ты мог бы быть просто насильником и лжецом! — Раздраженно восклицаю я.

Он встает со своего места прежде, чем успеваю моргнуть. Обхватывает прутья решетки своими большими руками, костяшки пальцев белеют от напряжения. Его глаза выглядят злыми, когда он угрожает: — Снова соедини меня и слово насильник в одном предложении и посмотри, что с тобой будет.

— Я тебя совсем не знаю. Я просто пытаюсь заставить тебя взглянуть на это с моей точки зрения, — объясняю я, мой голос чуть громче шепота. — Ты купил меня на аукционе, где женщин продавали по самой высокой цене, как ценный скот! Что я должна думать?

Выражение его лица меняется, но затем он снова быстро возводит все эти бронированные стены и в одно мгновение вычеркивает меня из своих мыслей.

— Если бы мне нужна была киска, я мог бы получить ее в любую секунду, в любую минуту, в любой час любого дня. Мне могут отсосать, трахнуть или сделать все, что я захочу, в любое время, когда я захочу. Ты понимаешь? — Спрашивает он сквозь стиснутые зубы.

Я решительно киваю.

Он отпускает решетку и возвращается на свое место. Через несколько секунд я наблюдаю, как он вытаскивает монету из кармана и начинает методично водить ею по большим костяшкам пальцев. Движение почти завораживает, но тишина начинает сводить меня с ума. Это почти оглушает, поскольку ни один из нас не произносит ни слова в течение нескольких долгих минут, он просто продолжает подбрасывать свою дурацкую монетку. И когда я больше не могу выносить напряжение или тишину, говорю ему: — Я извинилась. Я больше ничего не могу сделать. Я думаю, мое наказание должно закончиться.

— Твое наказание? Ты думаешь, это твое наказание? — Он усмехается. — О нет, cariño (с испан. дорогая). Это, — говорит он, указывая на мою камеру, — как раз то место, где тебя держат, пока не начнется твое истинное наказание.

Страх и паника угрожают захлестнуть меня.

— Пожалуйста. Пожалуйста, просто отпусти меня, — умоляю я.

— Если бы я был лучшим человеком, Ария, то бы отпустил тебя. Но, к несчастью для тебя, я не такой. — Он на мгновение замолкает. — Видишь ли, моим людям нужно какое-то возмездие за то, что произошло. Если я освобожу тебя, они сочтут меня слабым. И я просто не могу этого допустить, — объясняет он с напряженным выражением лица, прежде чем оглядеться вокруг, погруженный в свои мысли.

Слезы застилают мне глаза, но я не позволяю им пролиться.

— Пожалуйста, Матео, — умоляю я.

При упоминании его имени его глаза встречаются с моими.

— Я сделаю все, что ты захочешь. Что угодно, — подчеркиваю я.

Я знаю, что он заплатил за мою девственность. Конечно, он все еще хочет этого.

— Боюсь, уже слишком поздно торговаться, cariño.

Я смотрю, как монета перекатывается по костяшкам его пальцев, раздраженная тем, что он все еще играет с ней. Очевидно, она имеет для него какое-то значение, потому что даже отсюда вижу, какая она потертая и поцарапанная. Может быть, он азартный человек. Что ж, если он хочет рискнуть, может быть, я смогу убедить его сделать ставку на это.

— Почему бы тебе не подбросить монетку и тогда решить мою судьбу?

— Что? — Спрашивает он, как будто мог ослышаться.

— Знаешь, при выпадении орла я покидаю эту камеру. Решка, я остаюсь.

Он подбрасывает монету к мизинцу, а затем хватает ее в руку.

— Ты хочешь определить свою судьбу таким образом? — Спрашивает он, изогнув темную бровь.

— У меня больше шансов с монетой, не так ли? Ты уже сказал мне, что я отсюда не выберусь. По крайней мере, так мои шансы пятьдесят на пятьдесят.

Может быть, я просто тяну время или жду чуда, не знаю, но я просто надеюсь, что что-нибудь, что угодно, сработает в мою пользу на данный момент.

Темные глаза Матео пронзают мои, пока он обдумывает предложение. Затем, удовлетворенно кивнув, он встает и подбрасывает монету в воздух. Она приземляется на тыльную сторону другой его руки, и он быстро прикрывает ее, никто из нас не знает, чем все закончится.

— Орел, ты выходишь. Решка, остаешься там, где ты сейчас, — повторяет он то, что я сказала ранее.

Я медленно киваю ему.

О боже, я надеюсь, что это орел.

Он убирает руку с монеты и долго смотрит на нее, прежде чем, наконец, раскрыть мне результат.

Я вижу орла, пожирающего гремучую змею, и осознаю, что это решка. Мое сердце проваливается в желудок, и я так сильно прикусываю нижнюю губу, что чувствую вкус крови.

На долю секунды Матео выглядит почти разочарованным, прежде чем снова надевает свою обычную маску безразличия, ничем не выдавая своих сокровенных мыслей.

— Похоже, госпожа Удача сегодня не вмешается, — говорит он окончательно.

И с этими словами он уходит.

Я жду, пока не перестану слышать его шаги, прежде чем позволю пролиться первой из того, что, без сомнения, будет большим количеством слез. Ложусь на твердый, неумолимый пол и сворачиваюсь в позу эмбриона, поскольку все ужасные мысли о том, каким на самом деле может быть мое истинное наказание, угрожают поглотить меня изнутри.