Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Джатака о добронравии

"Добронравье — благо миру" — это произнёс Учитель в роще Джеты по поводу некоего брахмана, что решил испытать, за добронравие ли его ценят. Жил он при дворе царя Кошальского, был мирским приверженцем Учителя, неукоснительно соблюдал пять обетов и к тому же отлично знал три веды. Царь весьма уважал его за добронравное поведение. А брахману как-то раз пришло на ум: "Почему это царь так отличает меня среди всех прочих брахманов? Откуда в нём такое почтение ко мне? Оттого ли это, что я брахман, происхожу из известного северного рода отлично знаю своё дело, богат, — или же он уважает меня за мой безупречный нрав? Надо бы это узнать". Возвращаясь однажды с царского приёма к себе домой, он без спросу взял со столика менялы одну каршапану. Меняла из почтения к брахману не посмел и голос подать. Назавтра брахман взял две монеты. Меняла и это стерпел. Тогда на третий день брахман загрёб монет полную пригоршню.

"Ты это что ж третий день кряду грабишь казну!" — возопил меняла и трижды прокричал:

"Я поймал расхитителя царской казны!" Сбежались слуги, прикрикнули:

"Долго же ты носил личину добродетели!" — дали ему две-три затрещины, скрутили руки и притащили к царю.

"Как же ты, брахман, решился на такое безнравственное дело!" — расстроился царь и приказал:

"Ступайте, накажите его по закону". –

"Я не вор, государь", — возразил брахман.

"Чего же ради ты тогда таскал деньги со стола у моего менялы?" –

"Государь, ты всегда меня уважал, и мне захотелось проверить за что: за моё ли хорошее брахманское происхождение, за учёность и прочие достоинства, или же за мой безупречный нрав. А теперь мне уже не в чем и сомневаться: ты меня уважаешь за нрав и ни за что иное — иначе ты не приказал бы сегодня меня наказать. Так что теперь я уверен, что самое высокое, самое ценное в мире — чистота доброго нрава. А рассуждая дальше, если я буду, как мирянин, жить в своём доме и потакать своим страстям, то не всегда смогу блюсти свой добрый нрав. Поэтому я намерен сегодня же пойти в рощу Джеты и принять постриг у Пробуждённого. Дай мне на это своё согласие".

Царь дозволил. Брахман, не заходя домой, направился в рощу Джеты. По пути к нему подходили его родственники, близкие, друзья и пытались отговорить, но он остался непоколебим. Явившись к Учителю, брахман сказал, что хочет принять у него постриг. Принял он от Учителя и постриг, а со временем и посвящение, в монашестве же даром времени терять не стал и обрёл святость через духовное прозрение. С тем он и пришёл к Учителю и объявил:

"Почтенный, я достиг совершенства в монашестве". О том, что он достиг конечной монашеской цели, стало известно многим подвижникам, и вот как-то раз в зале для слушания дхармы завязался разговор о его достоинствах:

"Знаете, почтенные, этого брахмана? Раньше он служил при дворе царя Кошальского, а потом удостоверился, что главное в жизни — это безупречный нрав, ушёл от царя и стал святым". Учитель пришёл и спросил:

"О чём это вы беседуете, монахи?" Те рассказали. "Не один этот брахман, о монахи, выяснив, что нравственность — главное, принял монашество и помог тем себе, — заметил Учитель. — Такое и прежде случалось с умными людьми", — и он рассказал о былом.

"Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва был в ту пору его придворным жрецом. Был он от природы щедр, склонен к нравственному поведению и неукоснительно соблюдал пять обетов. Царь очень его отличал. Одним словом, всё было так же, как и теперь. И вот бодхисаттву, когда он третий раз взял денег со столика у менялы, скрутили и потащили к царю. А по дороге ему встретились заклинатели змей. Они заставляли змею танцевать, а для того теребили ей хвост и шею и дёргали за голову.

"Не надо так делать, любезные, — сказал им бодхисаттва. — Змея ведь может и укусить, а укус её смертелен!" –

"Нет, брахман, — отвечали заклинатели. — Змея у нас добронравная, она хорошо себя ведёт, тебе не в пример! А вот ты попался на злонравии, на преступлении, то-то тебя и тащат к царю как грабителя казны".

"Вот так так! — подумал брахман. — Даже кобру и ту, если она никому не вредит, никого не кусает, — считают добронравной. Сколь же высоко должно цениться добронравие в людях! Очевидно, именно добронравие — главное в этом мире, и нет ничего его выше". Тут его привели к царю.

"Что случилось, любезные?" — вопросил царь.

"Государь, это вор. Его изобличили в хищении твоей казны". –

"Покарайте его по закону". –

"Нет, государь, я не вор", — возразил брахман. "А почему тогда деньги брал?" Бодхисаттва всё ему объяснил и подытожил: "Я вздумал проверить, что же главное, что высшее в этом мире, и удостоверился, что это — добронравие. Но и то не так важно. Оказалось, что даже змея ядовитая, когда не вредит никому и никого не кусает, считается добронравной:

Вот и поэтому выходит тоже, что добронравие превыше всего". Тут бодхисаттва отпросился у царя со службы и решил немедля стать подвижником. Идя мимо бойни, он заметил, что какой-то ястреб взмыл в воздух с куском мяса в клюве. Тотчас налетели на него со всех сторон хищные птицы и давай клевать его и когтить. Ястреб не выдержал и выпустил мясо, а другой подхватил кусок на лету, но удержать не смог — на него насели остальные. Так и пошло: то один ухватит мясо, то другой; и тут же на удачника кидаются все разом, а стоит ему выпустить кусок, его оставляют в покое. Видя это, бодхисаттва подумал: "Право, услады наши в этом мире подобны куску мяса! Пока ты держишься за них, тебе плохо, а стоит лишь отбросить — найдёшь покой.

Пошёл он дальше и заночевал уже за городом, в каком-то деревенском доме. Была в том доме рабыня Пингала, и как раз той ночью у неё было назначено свидание с мужчиной. Вечером она омыла ноги господам, а когда те улеглись спать, села на пороге дожидаться милого. Просидела она так впустую всю вечернюю стражу, потом и полуночную — всё ждала, что он вот-вот придёт, — и лишь к рассвету поняла, что ждать уж нечего, и, потеряв надежду, легла и уснула. Видя это, бодхисаттва подумал: "Покуда у неё была ещё надежда, что милый на свидание придёт, она сидела и ждала. А теперь поняла, что ждать нечего, отчаялась и спит себе спокойно. Выходит так, что пока есть надежда утолить желание, человек страдает, а как надежда его оставит, так он и обретёт покой и счастье.

На следующий день ушёл он из деревни, углубился в лес и увидал подвижника в глубоком созерцанье. "Ни на этом свете, ни на том нет счастья выше, чем то, что обретаешь в созерцании, — подумал бодхисаттва. –

Там, в лесах, он и остался; сделался по древнему обычаю подвижником, научился созерцанию, обрёл сверхобычные способности и после смерти сопричислился к обитателям миров Брахмы". Закончив это поучение, Учитель связал перерождения: "Придворным жрецом был тогда я сам".