Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Джатака о бездетном

Состояние домохозяина связано со стремлениями, враждебными спокойствию и нравственному поведению. Поэтому оно не доставляет радости заботящимся о своей душе. Вот как об этом назидательно повествуется.

Некогда Бодхисаттва, как рассказывают, принял рождение в одном богатом роде, который был славен своим добродетельным образом жизни и поведением и был высоко чтим в народе; родство с этим родом почиталось высокой честью, и был он славно освежающим источником для родовитых семей; его кладовые и сокровищницы были как бы собственностью всех шраманов и брахманов; дом его был всегда открыт для друзей и родственников; он доставлял пропитание беднякам и нищим; ремесленники находили там работу и покровительство; наконец, благодаря своему великому счастью и богатству род этот имел возможность выражать свою преданность и почтение царю, принимая его у себя.

С течением времени Бодхисаттва вырос и с чрезвычайным рвением изучил различные отрасли науки, знание которых почиталось людьми особенно ценным, а также избранные им различные искусства. Благодаря такому образованию, радовавшей взоры красоте и знанию людей, которое он проявлял, не нарушая предписаний праведного закона, он завоевал сердца людей как любимый родственник. Ведь мы родных глубоко уважаем не потому, что нам они родные, и на чужих иначе смотрим, не как на близких, не потому, что чужаки они. Найдём ли мы достоинства или пороки — от этого зависит, как будем относиться к человеку с глубоким уваженьем иль с презреньем.

Когда Великосущный надлежащим образом познакомился с отречением от мира, постигнул он, что жизнь домохозяина стоит в противоречье со святым законом и со страданьем связана из-за стремлений тщетных; постигнув также, что блаженство даруют пустыни лесные, он сердцем отвратился от неё.

До глубины своего сердца он был потрясен смертью отца и матери и после этого, раздав друзьям, родственникам, беднякам, шраманам и брахманам, каждому в соответствии с его заслугами, все своё имение — дом и громадные богатства, ценность которых равнялась многим сотням тысяч, он ушёл из дому. И вот, проходя постепенно деревни, города, царства и столицы царей, он наконец пришел и поселился на лесистом холме в окрестностях какого-то города. Скоро он стал известен, так как благодаря его продолжительным упражнениям в созерцании, спокойная ясность его чувств была совершенно естественной и искренней; речь его радовала слух и сердце и, хоть и свидетельствовала о глубокой учёности, тем не менее была полна скромности; свободная от жалких удручённых сетовании и своекорыстных надежд, она свидетельствовала о благовоспитанности, так как к каждому он обращался с вежливостью и сердечным радушием и, кроме того, в его речи проявлялось его уменье различать согласное и несогласное со святым законом. Его поведение и вся жизнь аскета-отшельника были прекрасны и соответствовали наилучшим представлениям о добродетели. Когда же народ, относившийся к нему с большим любопытством, узнал, что он ради жизни отшельника оставил свой высокий род, его стали уважать ещё больше.

Ведь добродетели нас привлекают больше, когда они блистают в человеке, высоком по рожденью, как и лучи — побеги месяца, когда на чудную поверхность падают они.

И вот, узнав о его прибытии в ту страну, один из сверстников и друзей его отца, побуждаемый глубоким уважением к его достоинствам, пришел к нему и, предварительно осведомившись о его здоровье, представился ему как сверстник и друг его отца. Меж ними завязалась беседа, и, когда представился удобный случай, этот человек ласково промолвил:

«Мне кажется, о достопочтенный, что ты совершил легкомысленный поступок тем, что пренебрёг семьёй и продолжением рода и ушёл в отшельники в столь юном возрасте. Ведь те, кто ведает пути добра, блюдут святой закон и в доме, как в лесу. Зачем же ты, покинув дом богатый, направил помыслы на жизнь лесную? Ты подаянием живёшь, что получаешь от других из милости, народ относится к тебе с почтением не большим, чем к бродяге, отрепья носишь ты, лишён друзей, родных; собой пренебрегаешь ты в лесу. Зачем ты сам себя отдал во власть страданий, как будто с бедностью обнялся воплощённой. Ведь даже у врагов бы появились слезы на глазах, если б увидели они то состоянье, в котором ты находишься теперь! И посему вернись ты в отчий дом! Тебе известны ведь его великие богатства. Там сможешь ты святой закон блюсти, а также сына добродетельного получить, осуществив своё желанье.

Недаром в народе существует пословица:

"Дом даже бедного слуги, если он свой, как свежая вода, приятен; что говорить уж о дворце богатом и счастливом, который получить легко"».

Тогда Бодхисаттва, ум которого насладился отречением от мира, как дивным соком бессмертия, и сердце которого не лежало к этой жизни, прекрасно понимая разницу между жизнью дома и в лесу и чувствуя столь же мало удовольствия от призыва вкусить земных наслаждений, как сытый при упоминании о пище, сказал:

«То было сказано тобой, конечно, от любви ко мне, и потому меня не очень огорчило; не применяй, однако, слово "счастье" никогда, когда ты говоришь о жизни в доме! Ведь состояние домохозяина в высокой степени болезненно для богача и бедняка; для первого — от тягостей имущества охраны, а для второго— от усилия приобрести его. Где счастья нет равно для бедняка и богача, там наслаждение — лишь ослепленье, и плод его такой же, как и плод греха. Что же касается твоего утверждения, что и в состоянии домохозяина вполне возможно исполнять святой закон, то, конечно, это правда; но мне кажется, это в высшей степени трудно, так как состояние это связано с действиями, противными святому закону, и требует множества изнуряющих хлопот. Подумай только господин! Не должен домом обладать ни тот, кто никаких стремлении не имеет, ни тот, кто лжи не говорит; ни тот, кто наказания не применяет; ни тот, кто неспособен унижать других. Каждый, чьё сердце привязано к домашним наслаждениям, все помыслы свои направляет на пути к их достижению.

Нет дома для того, кто обращается к закону праведному, а кто на дом направит помыслы свои, куда деваться там закону? Ведь путь закона требует строжайшего покоя, меж тем удача в домоводстве лишь с применением энергии возможна. И если жизнь домашняя стоит в губительном столь несогласии с законом, кто мудрый сможет ею наслаждаться? Кто раз презрел закон, желая насладиться, не сдержится для достиженья ещё больших наслаждений. Жизнь в доме, несомненно, повлечёт утрату доброй славы, мученья совести и бедствия; поэтому все мудрые и знающие жизнь её рассматривают как противную закону, скорее как беду, а не как путь, ведущий к счастью.

Кроме того, мне представляется, что утверждение «жизнь в доме есть благо» принято нами лишь на веру. В страданьях бесконечных по приобретению имущества, его охране и так далее, в том состоянье, которое является единственной причиною для казней, пленения и бедствий, где даже у царей довольства нет богатством, как дождевой водой у океана, откуда, или как, или когда быть может благо, коль не является оно тому, кто тешится игрой воображенья? Если стремятся ж к благу люди, привязанные к чувственным вещам, то это ведь безумию подобно, как если бы царапали мы рану, чтоб залечить её!

Обычно же, скажу я, бывает так, что большинство живущих в доме становятся высокомерными благодаря богатству, от знатности — тщеславными, благодаря же силе — наглыми; страдания рождают злобу в них, а бедствия — унынье. Когда же здесь найдётся время для спокойствия души?

Поэтому я прошу тебя примириться с моим положением. Ведь дом является гнездом ужасных змей — тщеславия, высокомерия, безумья; он — гибель для блаженного спокойствия, вместилище страданий многих и тяжёлых. Так кто же станет в нем искать опору, когда он обещает бедствия одни? В лесу же, в этом доме, где желаний нет у человека, он наслаждается уединеньем, в спокойствие приходит сердце; даже на небе Шакры может ли найтись такое благо? Поэтому предпочитаю жить в лесу я, отрепьями прикрывши наготу, питаясь тем, что подают из милости другие, но не хочу я блага, связанного с нарушением закона, как мудрый пищи не захочет, к которой яд примешан».

Этой хватающей за сердце речью он вполне убедил друга своего отца, который выразил глубокое уважение к Великосущному, почтив его предложением прекрасного угощения.