Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Джатака о лебеде

Злые неспособны следовать поведению добродетельных, даже впавших в несчастье, а тем более пребывающих в благополучии. Вот как об этом повествуется.

Некогда Бодхисаттва был царём лебедей. Он повелевал огромной стаей лебедей числом в несколько сот тысяч на большом озере Манаса и носил имя Дхритараштра. У него был военачальник, ум которого был изощрён в знании того, что есть правильное и что неправильное правление; он отличался также своей выдающейся памятью. Являясь красою славного рода, он был украшен талантом, обходительностью и скромностью; он был настойчив, отличался чистотою своего поведения, образа жизни, поступков, а также своим мужеством; легко преодолевая усталость, он был предусмотрителен и искусен в ведении военных действии. За свою глубокую преданность господину он получил имя Сумукха. Оба они опирались на взаимную любовь, и их силы сияли от этого ещё ярче; и подобно тому, как учитель с помощью лучшего ученика наставляет остальных учеников или как отец со своим старшим сыном — остальных детей, так наставляли и они надлежащим образом эту стаю лебедей в делах, направленных к общему благу и безопасности, и возбуждали величайшее удивление среди наблюдавших это богов, нагов, якшей и видьядхаров.

Одно лишь дело занимало их обоих: то поддержанье счастия всех лебедей их стаи, как крылья заняты одним лишь делом — летящей в небе птицы поддержаньем.

И вот благодаря их заботам эта стая лебедей, как мир — благодаря распространению процветания и праведности,— достигла величайшего благополучия, и потому их озеро приобрело ещё большую прелесть.

Приятны были крики этих лебедей, как звон колец у женщин на ногах, и ими озеро блистало, как будто было лесом движущихся белых лотосов покрыто.

Где рассыпались птицы друг от друга далеко, а где соединялись в стаи, и с ними озеро красу небес превосходило, украшенных рассеянными всюду облаками.

И, глубоко изумлённые поразительною силою добродетелей этого царя лебедей, стремившегося к благу всех существ, и Сумукхи, его военачальника, толпы сиддхов, риши, видьядхаров и божеств повсюду наслаждались рассказами о славе их обоих.

Их дивные тела как будто бы из золота отлиты; и речь членораздельна и понятна, и добродетелью порождены их праведная жизнь и мудрое правленье; кто же они такие — по внешности ведь только лебеди!

И в силу славных добродетелей, свободных даже от зависти людской, их слава всюду разносилась; доверье встретила она такое, что и в собраниях царей ценилась как подарок.

В это время в Бенаресе был царь по имени Брахмадатта. Он не раз в собрании слышал этот рассказ о поразительных добродетелях царя лебедей и его военачальника от достойных доверия советников и старейших брахманов, превозносивших их; и в нем возникло сильное желание их увидеть. Он обратился к советникам, ум которых был изощрён изучением многих наук: «Пустите в ход всю изощрённость ваших умов, чтобы найти какое-либо средство, с помощью которого предстали бы пред нашими глазами эти прекраснейшие лебеди». И тогда советники, направив всю силу своих умов по пути жизненной мудрости, сказали царю:

«На счастие надежда существа повсюду увлекает, о государь; быть может, слух о качествах высоких, сулящих счастие, сюда их привлечёт. Поэтому пусть повелит государь устроить здесь в какой-нибудь лесной местности озеро, превосходящее своею красотою то озеро, на котором, как рассказывают, обитают оба эти прекрасных лебедя; пусть, кроме того, ежедневно провозглашают дарование безопасности всем пернатым. Быть может, слух о достоинствах озера, сулящих счастье, вызовет у них любопытство и привлечёт их сюда. Пойми же, о государь, ведь

Счастие обычно, от достижения утратив привлекательность, не замечается людьми, а удалённое от глаз, приятное нам лишь по слуху, влечёт к себе сердца».

И царь, сказав: «Да будет так!» — повелел в кратчайший срок устроить не очень близко от пригородных рощ восхитительное большое озеро с совершенно прозрачной водой, богатством своих высоких достоинств спорившее с озером Манаса. Различные виды лотосов — падма, угнала, кумуда, пундарика, саугандхика, тамараса, кахлара — обнимали его воды.

Деревья, скрытые в цветах своих, прекраснолистные и колыхавшие блестящими ветвями, росли по берегам повсюду, как бы любуясь озером чудесным.

Роились пчелы в воздухе: их лотосы влекли, что на волнах колеблющихся колыхались и словно улыбались.

Ласкаемые лунным светом, те лотосы чудесные не спали; казалось, это были света лунного кусочки, деревьев тенью окружённые.

Пыльца прекрасных лотосов и лилий водяных, отброшенная к берегу как будто пальчиками волн, украсила все побережье нитью золотой.

Поверхность озера была покрыта прекрасных лилий водяных и лотосов тычинками и лепестками,— как будто подношение великой красоте они свершали.

И так была вода спокойна и чиста, что ясно в ней виднелись очертанья и окраска рыбьих стай, как будто в воздухе носящихся, то озеро собою украшавших.

Как нити жемчуга, сверкали, взлетая в воздух, там из хоботов слонов воды фонтаны: казалось, волны то, о скалы ударяясь, в пыль рассыпались.

Мадой слонов, пыльцой цветочною, а также от омовений жён видьядхаров благоухал прекрасный водоём;

Казалось, это было зеркало большое всех звёзд, жён месяца; и суета весёлых птичек, их щебетанье наполняли воздух.

Приказав устроить такое озеро и предоставив его в неограниченное пользование всего рода пернатых, чтобы они могли там наслаждаться, царь повелел ежедневно для привлечения доверия птиц возглашать о даровании им безопасности в таких словах:

«Вот это озеро, вода которого покрыта лотосами н водяными лилиями, дарует царь пернатым и с радостью дарует безопасность им».

И однажды, когда с небес была сброшена тёмная завеса облаков и они показались во всей своей красе, разукрашенные осенью; когда озера чаровали взоры своей прозрачною водой и украсились лесом проснувшихся цветов лотоса, а месяц, достигнув наивысшей красоты юности, словно рассыпал во все стороны свои лучи; когда земля украсилась целым морем различных злаков и начались встречи молодых лебедей,— одна пара лебедей с озера Манаса, отделившись от той стаи лебедей и пролетая одну за другою чужие страны, украшенные осенью, прилетела в страну того царя. И там они увидели это озеро, оглашавшееся криками птичьих стай; рои пчёл носились над ним; оно благоухало от пыльцы водяных лилий и лотосов, разносимой во все стороны приятно прохладными, нежными дуновениями ветерка, который чуть-чуть колебал гирлянду волн; озеро словно пылало распустившимися водяными лилиями и улыбалось раскрывшимися цветами ночного лотоса. И хоть эта пара лебедей и привыкла к озеру Манаса, однако, когда они увидели восхитительную красоту этого озера, у них явилась мысль: «Вся наша стая должна перелететь сюда».

Обычно так ведь у людей бывает: когда они достигнут блага, всем доступного, их память по внушению любви всех прежде обращается к друзьям.

И вот эта пара лебедей провела там время в удовольствиях, как ей хотелось; а когда началось время дождей и стали надвигаться, подобно полчищам дайтьев, громады туч, неся тьму, хоть и не очень густую, так как её, словно метательное оружие, прорезали сверкающие молнии; когда стали плясать стаи прекрасных павлинов, широко раскрывавших чудные перья своих хвостов и издававших громкие радостные клики, словно радуясь победе облаков; когда начали громче щебетать маленькие птички; когда приятное свежее дуновение ветерка, словно дыханье леса, наполнилось благоуханием цветов кадамба, сарджа, арджуна и кетака; когда стаи молодых журавлей стали виднеться, как ряд белых зубов на фоне облаков, и стаи лебедей преисполнились стремленьем улететь и от этого желания испускали слабые нежные крики, в это время та пара лебедей вернулась на озеро Манаса. Приблизившись к повелителю лебедей и поведав о чужих краях, они стали описывать исключительные достоинства нового озера:

«Есть, о государь, к югу от Гималаев в Бенаресе царь по имени Брахмадатта. Поразительного, дивного вида и красоты, неописуемых достоинств и великолепия большое озеро даровано им в распоряжение пернатых, чтобы они наслаждались как хотели, и ежедневно там объявляется об их безопасности. И птицы развлекаются там без страха и опасений, как у себя дома. Посему да благоволит царь, когда минет время дождей, отправиться туда».

Услышав это, все лебеди почувствовали сильное желание увидеть это озеро. И Бодхисаттва, вопросительно посмотрев на своего военачальника Сумукху, промолвил: «Как ты смотришь на это?» Сумукха, поклонившись ему, сказал:

«Я полагаю, не следует государю отправляться туда. Эти соблазнительные восхитительные красоты являются только приманкою; с другой же стороны, у нас здесь нет недостатка ни в чем. Ведь сердца людей прикрывают свою низость деланно приятным обхождением и речами; по большей части они фальшивы и под нежным состраданием скрывают коварство. Посмотри, о мой повелитель!

Животные и птицы что держат в сердце, то и криком выражают; лишь люди могут говорить не то, что думают.

Их речь сладка, изящна, безупречна, ведь и купцы готовы на издержки в надежде прибыль получить!

Поэтому-то им за эти свойства, государь, доверия оказывать не должно: не может быть благополучным даже ради достиженья цели этот опасный, ложный путь!

Если же действительно необходимо отправиться туда, то, насладившись сладостью дивных красот этого озера, нам там долго оставаться не следует, а о поселении там нельзя допускать и мысли — таково моё мнение».

Но Бодхисаттва, настойчиво упрашиваемый своей лебединой стаей, в которой чрезвычайно возросло желание видеть Бенаресское озеро, снизойдя на просьбы лебедей, в одну осеннюю ночь, украшенную звёздами, созвездиями и яркой луной, отправился в путь, окружённый великой стаей лебедей во главе с Сумукхой, как месяц, окружённый толпою осенних облаков.

Увидев прелесть озера, они пришли в восторг и изумленье; когда ж они, прекрасные, очаровательными группами спустились на воду, то с озера красой сравнялись.

И так как озеро прекрасней было по местоположенью своему чудесному, чем Манаса, то всеми мыслями своими лебеди к нему и привязались, и в мыслях Манаса у них не долго оставалось.

Слушая, как объявляется о безопасности, и наблюдая полную свободу живущих на озере птиц, видя дивную красоту озера, лебеди радовались всем сердцем, и, наслаждаясь как бы прогулкою в увеселительном саду, они дошли до крайних пределов радости. Между тем люди, приставленные к этому пруду, известили царя о прибытии туда этих двух лебедей: «Появились, о государь, на нашем озере лебеди, обладающие такой же красотой и достоинствами, как и те дивные лебеди, о которых рассказывают; их крылья светлы и блещут, как золото; красота их ног и клюва своим блеском превосходит золото, величина их стройных тел превосходит обычную, они окружены несколькими сотнями тысяч лебедей; они явились словно с тем, чтобы украсить государево озеро». И царь, выбрав из своих птицеловов одного, пользовавшегося великою славою за своё искусство в ловле птиц, возложил на него почётное поручение — поймать этих лебедей. Тот, ответив: «Слушаю!» — и выведав надлежащим образом, где плавали и отдыхали те двое лебедей, расставил в разных местах крепкие, хорошо скрытые сети, И меж тем как лебеди, доверившись обещаниям и не боясь опасности, плавали и бродили всюду, возбуждённые глубокой радостью, Бодхисаттва, царь лебедей, попал лапою в сеть.

Всех тех, кто страх перед опасностью забыл благодаря людей поступкам хитрым, внушающим к себе доверье, приводит к гибели доверчивость слепая, из-за которой возникает беззаботность. Меж тем Бодхисаттва с мыслью: «Да не постигнет здесь подобное же несчастье, ещё кого-нибудь другого» — известил особого рода криком об опасности озера. И лебеди, глубоко поражённые пленением своего царя, с беспорядочными, нестройными кряками страха, не заботясь друг о друге, словно воины, у которых убит великий вождь, взлетели к небу. Сумукха же, военачальник лебедей, не покинул своего царя.

Сердца друзей, что связаны любовью, не помышляют об опасности, грозящей жизни собственной: опасности им тяжелее скорбь от муки злой их друга.

И Бодхисаттва обратился к нему:

«Иди, иди ж, Сумукха, тебе не следует здесь медлить! Как можешь оказать ты помощь мне, когда в подобном положенье сам я оказался?»

Сумукха сказал:

«Не несомненна смерть моя, если останусь здесь; если ж уйду, то не избегну старости, бессмертья не достигну; я в счастии тебе служил всегда, и впавшего в несчастье, о высокий повелитель, как мог бы я тебя оставить?

А если только для спасенья жизни собственной тебя оставлю я, о царь пернатых, то от потоков порицании что меня укроет?

Закона нет такого, великий царь, чтоб я способен был тебя покинуть в злом твоём несчастье; каков бы путь твой ни был — он и меня влечёт, о повелитель тех, кто воздух рассекает!»

Бодхисаттва сказал:

«Какая же судьба иная, как не кухня, того постигнет, кто попался в сети? И как она могла б привлечь тебя, свободную и здравомыслящую птицу?!

Какую ж пользу видишь ты для самого себя, иль для меня, иль для родных всех остальных в совместной нашей смерти?

Где же тут польза? Я её не вижу, как в темноте неровное от ровного не отличить. В подобном положении жизнь отдавая, какую цель имеешь ты в виду?»

Сумукха сказал:

«О, как же ты, прекраснейший из лебедей, в святом законе пользы сам не видишь? Закон ведь, почитаемый как должно, приносит пользу наивысшую всем людям!

Я вижу и закон, и пользу, что вытекает из закона. С тобой, высокий повелитель, любовью связанный, сам не стремлюсь я к жизни!»

Бодхисаттва сказал:

«Поистине, закон то добродетельных, что друг в несчастии не должен друга покидать; и, для спасенья жизни закон сей помня,

Почтил и ты святой закон, любовь ко мне ты проявил; теперь мою последнюю исполни просьбу: уйди — на то даю тебе соизволенье!

Теперь, когда подобное случилось, что наши други-лебеди меня лишились, тобой, о мудростию одарённый, да будет же восполнена утрата!»

Меж тем как от любви взаимной они друг с другом говорили так, нишадец показался, как будто воплощенье смерти к ним явилось.

И оба дивных лебедя, увидев приближающегося нишадца, замолчали. А он, увидев, что лебединая стая улетела, подумал: «Должно быть, кто-нибудь попался там» — и, обходя одно за другим места, где были расставлены сети, увидел тех чудных лебедей. Глубоко поражённый их видом и красотою, он, думая, что оба они пойманы, стал поднимать сети. И, увидев, что один пойман, а другой, не пойманный и совершенно здоровый, сидит возле него, он ещё более изумился в сердце своём и, приблизившись к Сумукхе, обратился к нему:

«Ну, эта птица сетью крепкой лишена свободы двигаться, и в воздух потому она не поднялась, когда я к ней стал подходить.

Но ты ж не пойман и здоров, твоя из перьев колесница ведь готова, ты силён, так почему, хотя я подошёл так близко, ты не взлетел поспешно в небеса?»

То услышав, Сумукха, ясно разделяя слоги и слова, мужественным голосом, исполненным твёрдости и выражавшим его природу, так обратился к нему на человеческом языке:

«Тому причиною, что, силу и возможность не утратив, не ухожу я, то, что птица эта здесь на муку в сеть попалась.

Е ты сетью крепкой за ногу поймал; я добродетелями к сердцу этой птицы привязан крепче всех сетей».

И сердце нишадца исполнилось величайшего изумления, от которого у него даже зашевелились волоски на всем теле, и он снова обратился к Сумукхе:

«Другие лебеди, меня страшась, ведь в небеса взвились, его оставив, но ты его не покидаешь. Кто ж эта птица для тебя?»

Сумукха сказал: «То государь мой, жизни равный друг и счастия податель, и он в несчастии находится; я не могу его покинуть, хотя бы для спасенья своей жизни!»

И Сумукха, увидев, что сердце нишадца склонилось к изумлению и умилению, снова обратился к нему:

«О, если бы беседа наша, мой друг, могла иметь исход счастливый! О, если б ты, нас отпустив, сегодня тем святую славу приобрёл!»

Нишадец сказал: «Я не желаю ала тебе, и ты не пойман мной, так улетай, куда ты хочешь сам; смотри ты на родных, порадуй их!»

Сумукха сказал: «О, если зла ты не желаешь мне, тогда мою исполни просьбу, и если ты одной лишь птицей удовлетвориться можешь, то отпусти его, возьми меня!

По росту и величине мы схожи, а также и по возрасту равны; возьми меня, как выкуп за него; своей награды ты не потеряешь!

Поэтому ты рассуди, как должно, и жадность да родится в твоей душе ко мне! Меня сперва свяжи ты, а потом владыку птиц освободи!

Такой же будет и твоя награда, и просьбу ты мою исполнишь; а стае лебедей то радость будет, и их приязнь приобретёшь ты.

Тогда увидят пусть обрадованные стаи лебедей их предводителя, тобой освобождённого, сияющего в чистом небе, как повелитель звёзд, отпущенный владыкой дайтьев».

И нишадец, хотя его сердце очерствело от постоянного проявления жестокости, был поражён в самое сердце этими его словами, свидетельствовавшими о пренебрежении к жизни, сиявшими любовью к господину, сильными своей высокой благородностью, украшенными твёрдостью и приятностью. Проникнутый изумлением и глубоким почтением, он, почтительно сложив свои руки, сказал Сумукхе:

«Хорошо, хорошо, о высокоблаженный!

И для людей и для богов такая добродетель чудо, которую ты проявил сейчас, для господина жизнью жертвуя!

Поэтому я твоего царя с почтением великим отпускаю; ему, который для тебя приятней жизни, кто неприятное бы сделать мог?»

Промолвив так, нишадец, невзирая на повеление царя, проявляя высокое почтение к владыке лебедей и проникнувшись состраданием, выпустил его из сети. Тогда Сумукха, военачальник, сердце которого было исполнено величайшего ликования вследствие освобождения царя лебедей, с радостью и любовью взирая на нишадца, сказал ему:

«О утешение друзей! Как я тобой утешен был сегодня освобожденьем лебедей царя, так много тысяч лет тебя пусть утешает толпа друзей, родных, о друг мой!

Так пусть бесплодным же не будет труд твой этот! Ты, взяв меня и лебедей владыку, здоровых и несвязанных, обоих во дворец представь царю.

И, несомненно, царь твой, владыку лебедей с советником его увидев, в великой радости пожалует тебе, мечты все превзойдя твои, премного денег, которые твою умножат радость».

И нишадец подумал: «По его неотступному желанию пусть же увидит царь эту поразительно прекрасную пару лебедей» — и, освободив чудесных этих птиц из силка, он представил их обоих, невредимых и несвязанных, царю, произнеся:

«Подарок дивный этот осмотреть благоволи, великий государь: с военачальником своим сюда мной приведён царь лебедей прекрасный».

И царь, с сердцем, преисполненным великой радостью и удивленьем, посмотрев на тех лебедей, прекрасных, как два больших слитка золота, чарующе блиставших своею красотой, сказал нишадцу:

«Мне расскажи подробно: каким путём к тебе попали в руки птицы эти, неповреждённые, несвязанные обе, хотя лишь по земле ходить способен ты?»

Услышав это, нишадец, поклонившись царю, сказал: «Расставил много крепких я сетей для птиц повсюду, где они играют, в озерах и прудах.

Тогда доверчиво, без опасении, прекрасный этот лебедь, бродя по берегу, ногой попался в сеть, которая была там скрыта мною.

А этот лебедь, несвязанный, подсев к тому, меня просить принялся его освободить и самого себя как выкуп предлагал за жизнь владыки лебедей.

Своею жизнью жертвуя охотно, с настойчивою просьбой обратился он ко мне словами человечьими, в которых ясен и приятен каждый слог.

Его тем словом дивным и твёрдым поведением его на благо господина так умилен я был, что выпустил его владыку с жестокостью моею вместе.

И птиц царя освобожденьем обрадован был он глубоко! Различными приятными словами меня он побуждал к тебе с собой явиться, чтобы мой труд из-за бесплодности его тяжёлым не был.

Таким-то образом, закону правды преданный глубоко, носящий облик птицы, кто б ни был он, в мгновение одно в моей душе он даже мягкость пробудил. Птиц повелителя освобожденье помня и обо мне радея, с владыкой лебедей явился сам сюда он во дворец».

Услышав это, царь, обрадованный и поражённый всем сердцем, предложил царю лебедей золотое сидение, достойное быть троном царя; его ножки, дивно прекрасные, сверкали блеском различных драгоценных камней; оно было покрыто дивным покрывалом; роскошные покойные подушки пышно лежали на нем; внизу у него было удобное подножие для ног. Достойное служить первому советнику тростниковое сидение было предложено Сумукхе. И Бодхисаттва, помыслив: «Теперь время обратиться с дружеским приветствием», своим приятным, как звон колец на ногах у женщин, голосом обратился к царю:

«Сияния и прелести вместилище твоё есть тело! Все ли в нем здорово, скажи, о здравия достойный? Здорово ли и тело добродетелей твоих, и дышит ли оно, как должно, вздохами могучими речей, деяний?

И посвятил ли ты себя защите подданных своих, во благовременье им расточая милости и наказанья? Преумножаешь ли ты этим славы блеск, любовь всего живого и добро?

С советниками, не причастными к обману по чистоте своей, искусными в делах и преданными долгу, ты размышляешь ли о благе подданных твоих, и от сего не отвращён ли ум твой?

Когда твоим правленьем мудрым и доблестью твоей лишённые величия соседние цари к тебе с мольбами обращаются, являешь ли ты состраданья красоту, а не пренебрежение к доверью?

Твои поступки, с благим, приятным и полезным не стоящие в противоречье, высокомужественный муж, всем добродетельным любезны ль? Распространяются ль они повсюду успехом славы? Врагами воздыхающими им наносится ли вред?»

И царь, в своей радости проявляя чистоту своих чувств, сказал ему в ответ на это:

«Сегодня у меня благополучье полное, о лебедь, и так всегда и будет: ведь встретился я с добродетельным, чего давно желал!

Когда ты в сеть попался, то в легкомыслии своём и в буйной радости не причинил ли своей суровой властью этот птицелов тебе мучений?

Случается ведь так, что этих подлых ум, великой радостью смущённый, впадает даже в грех, когда постигнет птиц несчастье».

Бодхисаттва сказал: «Благополучие меня не оставляло, великий: царь, и в час постигнувшей меня беды; и этот птицелов ни в чем не проявил себя по отношенью к нам как враг.

Свободного, но связанного будто любовию ко мне Сумукху увидав, к нему он с ласковою речью обратился, удивления и любопытства полный.

От ласковых Сумукхи слов его смягчилось сердце, меня он выпустил из сети, с учтивостью воздав почтенье мне.

И потому Сумукха, добра ему желая, склонился к мысли, что сюда отправиться нам должно и что ему на счастье это будет».

Царь сказал: «Желали страстно мы прибытья вашего. Привет вам здесь! Я в высочайшей степени обрадован сим праздником — вас видеть!

А этот птицелов-нишадец великую награду сегодня от меня получит: добро вам сотворив обоим, он сам добра достоин!»

Так промолвив, царь, пожаловав нишадцу великий денежный дар, снова сказал царю лебедей:

«В сей вам принадлежащий дом прибыв, оставьте здесь при мне стесненья всякие; чем угодить могу я вам и как, сказать благоволите: ведь с вами общие богатства у меня!

Лишённою боязни речью и откровенными словами богатому друг доставляет удовлетворенье, подобного которому тот не достигнет богатствами своими; великое благодеянье — откровенность среди друзей!»

И царь, любопытствуя всем сердцем побеседовать с Сумукхой и с удивлением устремив свой взор на него, сказал:

«Не приобретя короткости в знакомстве новом, люди, конечно, к смелой откровенности ещё не прибегают, но речи их учтивостью проникнуты, и говорят они с любезностью, чарующей сердца.

Беседою своею посему благоволи ты сделать так, о господин, чтоб не бесплодным было возрастанье в нашем сердце на откровенность радостной надежды!»

В ответ на эти слова Сумукха, военачальник лебедей, учтиво поклонившись царю, сказал:

«С тобой, царём, Махендре равным, беседа — праздник, мыслю я! И чьи желания не превзойдёшь ты, проявляя дружелюбие своё?

Когда беседуют столь дружелюбно и приятно два государя — царь людей и повелитель птиц, то в их беседу вмешиваться дерзко слуге — не будет разве непристойно?

И этот образ действий разве добрым воспитаньем не рождён? То зная, как бы мог в беседу я вмешаться? Я и хранил молчание, великий государь, по сей причине; и если следует просить прощенья мне, то ты меня прости!»

В ответ на это царь с великой радостью и удивлением на лице, выражая своё одобрение Сумукхе, сказал:

«По справедливости молва о добродетелях твоих пленяет мир! По справедливости ты назван другом царя пернатых! Подобную ведь скромность и совершенство повеленья несовершенный дух и сердце не проявят!

Поэтому начавшаяся дружба между нами уж больше не расстроится теперь, я в то глубоко верю; приязнь — то благородных единенье!»

И Бодхисаттва, видя глубокое желанье дружбы со стороны того царя и прославляя его наклонность к проявлению любви, сказал:

«Что сделать может только близкий друг, то сделал ты для нас, о государь, хотя приязнь меж нами и нова: своей души великой указаниям ты следовал!

И кто б, о царь, к тебе не привязался сердцем от обращения такого твоего, проникнутого уваженьем и любовью, как то, которое здесь к нам ты проявил?

Какую пользу от меня, высокий повелитель, ожидаешь? Как велика та польза? Царь, твёрдый в добродетели! Ты проявленьем этой добродетели гостеприимству положил начало несомненно!

Не чудо ль это, что в тебе, и душу собственную победившем, на благо подданных столь твердо преданном царёву долгу, и в подвиги и в созерцанье погруженном, как отшельник, в согласии с своей природой все добродетели живут?

Своею славой добродетели приятны, и не в греховных дебрях обитает благодать; то зная, качество греха и добродетели познав, кто, коли он разумен, от собственного блага станет отклоняться?

И положения такого не достигает царь ни доблестью, ни силою богатства, ни счастьем в управленье мудром, какого, добродетель соблюдая, он достигает без усилий и затрат.

Ведь к добродетелям богов владыки счастье взоры обращает; возвысившихся добродетелью смирение сопровождает; из добродетелей проистекает слава так же, как и величие высокое на добродетелях покоится всегда.

И злобою, тщеславием, высокомерием ожесточённые, всегда великою враждою опьянённые сердца врагов и те смягчают добродетели, превосходящие своею прелестью сияние луны.

По сей причине, о земли хранитель, ты, охраняя землю с её склонившимися пред твоим величием высокомерными царями, великой красотою скромности и добродетелей других во всем живущем к добродетели влеченье пробуждай.

Достойнейшая цель царя — народа благо, ведь это путь к благополучию обоих, и будет так оно, когда закону предан царь: ведь поведению царя народ весь следует!

Так справедливо охраняй ты землю, и да подаст тебе защиту тридцати владыка. Теперь же ухожу я с глаз твоих, хотя они дают блаженство тем, стоит кто перед ними; меня зовёт несчастье моей стаи».

И царь, радостно приветствовав эти слава Бодхисаттвы и вместе со свитою своею предварительно почтив его приятными речами, исполненными глубокого уважения, отпустил этих обоих прекрасных лебедей. И Бодхисаттва, поднявшись в небеса, блиставшие ясной осенней красою как тёмно-синий, без пятнышка, клинок меча, и сопровождаемый, как бы своим отражением, Сумукхой, военачальником лебедей, присоединился к своей стае, своим появлением доставив лебедям величайшую радость.

И, снова прилетев к царю однажды, тот лебедь, полный состраданья к ближним, беседовал с ним о святом законе и был почтён владыкою земли, в смирении склонившимся пред ним.

Таким образом, «злые неспособны следовать поведению добродетельных, даже впавших в несчастье, а тем более пребывающих в благополучии».

[Таким образом, прекрасная речь приносит благо обоим. С этими словами следует приводить это в восхваление прекрасного слова. Также должно привести это в рассказе о прекрасном друге. «Те, кто имеет прекрасных друзей, даже в беде преуспевают», а также свидетельствуя, что благородный Ананда ещё в прежних рождениях был спутником: «Таким образом Ананда, бывший спутником Бодхисаттвы, в течение долгого времени проявлял любовь и глубочайшее уважение к владыке».]