Джатака о подвижнике и небесной деве

"Тогда в горнем чертоге Судхарме…" — это сказал Учитель в роще Джеты по поводу некоего монаха, которого смущала его бывшая в мирской жизни жена.

"Правда ли, монах, что ты тоскуешь?" — спросил его Учитель.

"Правда, почтенный". –

"Кто же нагнал на тебя тоску?" –

"Моя бывшая жена". –

"Эта женщина, о монах, причинила тебе много вреда. Ты когда-то из-за неё потерял способность созерцать и три года пролежал в беспамятстве, а очнувшись, стал горько каяться", — произнёс Учитель и рассказал о былом.

"Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва родился в ту пору брахманом где-то в царстве Каши. Возмужав, он достиг совершенства во всех искусствах, стал, по древнему обычаю, подвижником и зажил в лесной глуши, поддерживая свою жизнь плодами и кореньями. Как-то раз одна олениха щипала траву и пила воду на том месте, где бодхисаттва помочился. И, любя его, она оттого понесла. С тех пор она стала постоянно пастись рядом со скитом бодхисаттвы. Великий присмотрелся к ней и увидел, что она на сносях. В свой срок олениха разродилась мальчиком.

Великий отечески полюбил это дитя и взял к себе на воспитание. Нарёк он его Ришьяшрингой. Когда тот подрос и вошёл в разумный возраст, бодхисаттва обратил его в монашество. Состарившись, он ушёл вместе с сыном в рощу Нари в Гималаях и дал ему такой наказ: "Сынок, здесь, в Гималаях, можно встретить порой существа, что именуются женщинами. Они похожи на цветы, что тут растут. Того, кто склонится на их уловки, ждёт погибель. Им никак нельзя подчиняться". Затем бодхисаттва скончался и возродился на небесах Брахмы, а Ришьяшринга остался жить в Гималаях и счастливо, будто играючи, занимался созерцанием. Сделался он суровым подвижником, предался умерщвлению чувств. И вот от пыла его добродетели престол Шакры содрогнулся. Сосредоточившись, Шакра понял, в чём дело, и обеспокоился: "Так он, пожалуй, меня и небесного престола лишит". И решил он послать к Ришьяшринге апсару, чтобы та обольстила его и отвлекла от подвигов. Он посмотрел на всех своих божественных прислужниц — а было их у него два с половиной десятка миллионов — и увидел среди них некую апсару Аламбушу: лишь она одна изо всех них показалась ему способной совратить подвижника. Подозвал он её к себе и повелел ей отправиться к Ришьяшринге.

Тогда в горнем чертоге Судхарме

Вождь богов и отец победы,

Одолевший демона Вритру,

Слово молвил могучий Индра

Аламбуше, деве небесной:

"Все Тридцать Три небожителя

И сам Индра, богов предводитель,

Тебя, о прелестная, молят:

Ты, Аламбуша, неотразима –

Искуси Ришьяшрингу-аскета!

Его подвиги нам угрожают.

Целомудрен он, верен обетам

И давно устремлён к нирване.

Сбить с пути его постарайся!"

Отвечала Аламбуша Шакре:

"Что за речи, небесный владыка?

Почему ты меня отличаешь,

Искусить посылаешь аскета?

Здесь, в твоей ашоковой роще,

Предостаточно дев прелестных.

Есть подобные мне, есть и краше –

Дай одной из них порученье,

Пусть они соблазняют аскета!"

И промолвил могучий Индра:

"Ты сказала сущую правду.

Здесь, в моей ашоковой роще,

Предостаточно дев прелестных.

Есть такие, как ты, есть и краше.

Одного у них нет — уменья!

Ни одна не сравнится с тобою

В искусстве прельстить мужчину.

Ты, о женщина с дивным телом,

Бесподобна в этом искусстве.

А раз так, то иди, о благая,

Ты здесь лучшая среди женщин.

Своей прелестью ты, я знаю,

Победишь суровость аскета".

Отвечала ему Аламбуша:

"Я отказываться не смею –

Царь богов мне даёт порученье,

Но робею я пред Ришьяшрингой:

Опалит меня жар его духа.

Ведь уж многие в ад попали

Иль увязли в чреде рождений,

Искусить пытаясь подвижников.

Право, зябко мне стало от страха!"

И, сказавши так, в путь пустилась

Бесподобная обликом апсара.

Прельстить устремилась прелестная

Ришьяшрингу дева Аламбуша.

Добралась она до той рощи,

Где стоял шалаш Ришьяшринги.

Расцветали тогда повсюду

Бутоны красного бархатника.

Там из сумерек предрассветных

В раннюю пору завтрака

Вышла апсара к Ришьяшринге,

Когда он подметал у костра.

И сказал изумлённый подвижник:

"Ты явилась ко мне, как молния,

Блещешь, словно звезда падучая.

Крутобёдрая и лукавая,

Кто ты, дева, мой взор влекущая?

На запястьях твоих браслеты,

А в ушах драгоценные серьги.

Ты как солнце в полдень сияешь…

Твоя кожа благоухает

Превосходной сандаловой пудрой.

Ты стройна, нежна и пригожа,

Ноги ставишь изящно и ровно.

Ты идёшь и с собою уносишь,

О желанная, мою душу.

Твои бёдра сужаются книзу –

Я их хоботу уподоблю.

Умащённые лучшими мазями,

Они блещут, как ось колесницы.

Твой пупок, пушком окаймлённый,

Вид имеет цветущего лотоса,

Он лоснится, и издали кажется,

Что покрыт он блестящим лаком.

Твои груди пышны и выпуклы,

Налиты, крепки и упруги,

Очертаниями подобны

Половинкам маленькой тыквы.

Твоя шея длинна, как у лани,

И рисунок на ней мне напомнил

Своим рядом округлых линий

Завитки океанской раковины.

Твои яркие губы прелестны,

А меж ними двумя рядами,

Словно жемчуг, сверкают зубы.

И смотреть-то на них приятно.

Глаза у тебя — загляденье:

Длинны, широко раскрыты,

Зрачки чёрные, уголки красные –

Будто спелые плоды чёточника.

Не излишне длинны твои волосы,

Умащённые и опрятные,

Золотым гребешком расчёсаны,

Источают запах сандала.

Среди пастухов и пахарей

Иль между торговцев странствующих.

Среди мудрецов почитаемых,

Отшельников, преданных подвигам,

Я не встречал тебе равной

Во всей округе, известной мне.

Кто же ты родом, как звать тебя?

Тебя я хотел бы поближе знать".

Пока подвижник расхваливал красоту апсары, поднимая свой взор от её ног к голове, Аламбуша молчала. По речам его она поняла, что он в великом смущении, и промолвила:

"Благо тебе, о сын Кашьяпы!

Не время теперь для пустых речей.

Пойдём и друг другом утешимся,

Насладимся любовью в обители.

Подойди ко мне, дай обнять тебя,

Научить любовным утехам!"

"Пока я стою, он не решится подойти ко мне близко, — подумала затем Аламбуша. — Сделаю-ка я вид, будто ухожу от него". И тут эта апсара, искусная в обольщении и по-женски лукавая, распаляя подвижника, отвернулась от него и пошла в сторону.

И, сказавши так, в путь пустилась

Бесподобная обликом апсара,

Прельстить стремилась прелестная

Ришьяшрингу дева Аламбуша.

Позабыл он свою неловкость,

Устремился пылко за нею

И, нагнав, схватил её за косу.

Повернулась к нему красавица,

Заключила его в объятия.

Так достигла она своей цели –

Он лишился тогда целомудрия.

В этот миг воззвала в уме своём

К владыке Индре Аламбуша.

Пребывал он тогда в роще Нандане.

Царь богов, могучий и щедрый,

На призыв её тотчас откликнулся.

Ей прислал он ложе златое,

Тысячей покрывал устеленное,

С дорогим, высоким балдахином,

Драгоценными тканями покрытым

В пятьдесят слоёв, коли не больше.

И взошла на него красавица,

Заключила в объятья подвижника.

Будто час, три года промелькнуло –

Всё в объятиях она его держала.

Развеялся через три года морок,

Пробудился ото сна подвижник.

Смотрит апсара: чары проходят –

Тотчас же невидимою стала.

Вот очнулся брахман, оглянулся –

Видит зелень молодую на деревьях.

Там, где был очаг, — трава густая.

А вокруг него — весенний лес разросся,

Раздаётся пение кукушек.

Осмотрелся он в недоуменье

И заплакал горькими слезами:

"Я не жертвую и не читаю мантры,

Подношения огню забросил!

Кто же ввёл меня во искушенье,

От служенья отвратил мой разум?

Я и прежде жил в лесной пустыне,

Мой духовный пыл не изменял мне.

Кем-то, как корабль в открытом море,

Что наполнен множеством сокровищ,

Был ограблен я и благ лишился!"

"Если я немедленно не назовусь, — испугалась Аламбуша, — он меня проклянёт. Надо сознаваться!" Она вновь приняла зримый облик и сказала:

"Царь богов меня к тебе направил.

Я ввела тебя во искушенье,

Своим духом дух твой победила!

Омрачён ты был, проспал три года".

Слыша её речи, Ришьяшринга вспомнил о наказе, что давал ему отец, и стал горько каяться: "В какую же беду попал я оттого, что ослушался родителя!

Говорил мне отец мой Кашьяпа,

Упреждал меня он заранее:

"Ты запомни, о юноша: женщины

Красотою цветам подобятся.

На груди у них по две выпуклости,

Ты по ним узнаешь их, юноша".

Так родной отец наставлял меня,

От опасности уберечь хотел.

Но увы, я его не послушался,

Отцовский наказ запамятовал.

Ничего теперь не осталось мне,

Как в лесу горевать в одиночестве.

Будь же проклята моя оплошность!

Либо вновь я обращусь к созерцанию,

Либо тут же с жизнью распрощаюсь".

Сказавши так, он отринул чувственные влечения и вернул себе способность созерцать. И Аламбуша поняла, что отшельническая мощь и созерцание в нём возродились. Полная страха, она стала просить прощения.

Видит апсара — к отшельнику вернулись

Пыл духовный, мужество и стойкость.

Головой Аламбуша припала

К стопам Ришьяшринги, повинилась:

"Не сердись на меня, о великий муж,

Не сердись, подвижник достославный!

Я великую услугу оказала

Небожителям и Шакре, их владыке, –

Ведь от жара твоих подвигов суровых

Содрогнулась горняя обитель".

"Я прощаю тебя, милая, — сказал ей Ришьяшринга.

Пусть тридцать три небожителя

И Васава, их предводитель,

И ты сама, милая апсара, –

Пусть все вы будете счастливы.

Ступай куда хочешь, красавица".

И Аламбуша покинула его.

Поклонилась она в ноги подвижнику,

Обошла три раза с почтением,

Попрощалась с ним, сложив ладони,

И отправилась восвояси:

Вновь воссела на ложе золотое,

Тысячей покрывал устеленное,

С дорогим, высоким балдахином,

Драгоценными тканями покрытым

В пятьдесят слоёв, коли не больше, –

И на нём в мир богов воротилась.

Воссияла она, словно факел,

И блистала, подобно молнии.

Царь богов был рад и доволен

И промолвил: "Ты мне угодила,

Попроси чего хочешь в награду!" –

"О господин всех созданий,

Вот что прошу я в награду:

Не посылай меня, Шакра,

Впредь соблазнять подвижников!"

Закончив это наставление в дхарме для монаха, Учитель изъяснил арийские положения, а затем отождествил перерождения: "Аламбушей тогда была бывшая мирская жена монаха, Ришьяшрингой — сам затосковавший монах, а я был отцом его, великим подвижником". Монах, услышав изъяснение, обрёл плод прорезавшегося слуха.

Загрузка...