Джатака о главе гильдии

Добродетельные жаждут проявить своё милосердие, хотя бы им угрожала гибель. Кто же не будет творить дела милосердия, находясь в полном благополучии? Вот как об этом назидательно повествуется.

Ещё в состоянии Бодхисаттвы наш Владыка был главою гильдии. Благодаря своей поразительно счастливой судьбе, а также необыкновенно успешной постоянной деятельности, он приобрёл огромные богатства; непорочностью своей жизни и деятельности он снискал глубокое уважение народа; происходя к тому же из знатного рода, он сделал свой ум ещё более ясным при помощи изучения многих наук и искусств. Его благородные качества снискали ему высокое уважение самого царя. Вследствие его всегдашней щедрости у него не было своих богатств — они были у него общими со всем народом.

Просившие с сердечной радостью повсюду разнесли молву о нем, и слава имени его, возвышенного доблестью и щедростью, достигла десяти стран света.

«Даст или не даст?» — вот на таких качелях сомнения не качалось сердце бедняка. Славный подвиг щедрости его всем беднякам внушил доверье; они непринуждённо излагали свои просьбы.

Он не скрывал от них сокровища свои для личных наслаждений — ни из стремленья превзойти других, ни ради низкой жадности. Не мог он выносить страдания просящих и оттого остерегался слово «нет» произнести.

И вот однажды, в час обеда, когда Великосущный совершил омовение, умастил своё тело и был готов уже надлежащим образом вкусить приготовленный опытным и благородным поваром обед, соединявший в себе разнообразнейшие достоинства в отношении цвета, запаха, вкуса, осязания и так далее и состоявший из различных блюд,— в этот самый час к его жилищу подошёл нищий. То был пратьекабудда, который огнём мудрости сжёг все топливо, поддерживающее пламень нечистых страстей, и теперь хотел увеличить мощь добродетелей Бодхисаттвы. Подойдя к дому, он остановился у ворот.

Спокойно, безмятежно, с выраженьем твёрдости и ласки стоял он там, взор опустив и глядя лишь на расстоянье юги, с умиротвореньем благородным на лице, держа в пальцах-лотосах рук своих для подаяний чашу.

В то время злейший Мара, который не мог вынести величия щедрости Бодхисаттвы, чтоб помешать ему творить добро, своей волшебной силой создал между Почтенным и порогом дома ужасную на вид пропасть, необычайной глубины и шириной в несколько наля, оттуда, колеблясь, поднимались языки пламени, слышался зловещий гул; и было видно там много сотен людей в ужасных муках. Тут Бодхисаттва, увидев пратьекабудду, подошедшего за подаяньем, сказал своей супруге: «Дорогая, подай благородному святому хлеба полную меру». Супруга повиновалась и вышла, взяв разной прекрасной пищи. Увидев бездну у ворот, она стремительно отпрянула назад, с остановившимся от страха и изумленья взглядом. Когда супруг спросил её, в чём дело, она с трудом могла ответить ему, так как ужас сковал ей горло. Тогда Бодхисаттва, придя в волнение из-за того, что святой уйдёт из его дома, не получив милостыни, не слушая свою супругу, взял все те прекрасные кушанья, желая наполнить чашу для подаяния тому великосущному, подошёл к воротам и увидел эту ужаснейшую бездну. И пока он размышлял о том, что бы это означало, злейший Мара вышел из стены дома и предстал перед ним в своей дивной, необыкновенной красоте. Стоя в воздухе, он обратился к Бодхисаттве, словно доброжелатель, с такою речью:

«О домохозяин, это великая преисподняя, по имени Махараурава.

Для тех, кто был прельщён хвалебными речами нищих и заражён пороком щедрости и кто хотел раздать свои богатства, для тех ты видишь обиталище на много тысяч лет; и выбраться отсюда очень трудно!

Богатство есть основа достиженья трёх целей жизни. Кто его губит, губит праведность. А если разрушением богатства загублена и праведность, то как же не попасть за это в ад?

Ты согрешил своим пристрастьем к щедрости, разрушившим богатство, основу праведности; за это бездна, что своими пламенными языками подобна лику Наракантаки, пожрать тебя сюда явилась.

Но пусть! От щедрости теперь хоть дух свой отврати, и тем избегнуть сможешь ты паденья и не разделишь общей участи со всеми расточителями этими, которые, рыдая горько, извиваются в мучениях.

А тот, кто принимает лишь дары, не поддаваясь привычке богатства раздавать, достигнет состоянья божества. Ты откажись от страсти к подаяниям, что к небесам путь заграждает, и к воздержанью обратись».

Бодхисаттва, однако, все понял: «Несомненно, это зловредный [Мара] стремится воспрепятствовать мне щедрость проявить». И, твёрдый в своём стремлении к добру, он обратился к Маре с решительною речью, не нарушая скромности и ласковости своих слов:

«Заботясь о благополучии моем, ты милостиво указал мне этот путь достойных. Ведь божествам особенно присуще состраданье к ближним.

Но надлежало бы вступать на путь искоренения болезни до появления её иль сразу же после начала. Когда болезнь зашла уж далеко от небреженья иль лечения дурного, тогда губительно стремление к лечению.

И опасаюсь я, что мой порок — стремление к даяньям — уж не поддастся излеченью; поэтому от щедрости мой дух не отвратится, хотя даёшь ты добрый мне совет.

А что до слов твоих, что от даяний происходит зло и праведности главная причина есть богатства, то слабый человеческий мой ум не постигает, как же без щедрости богатство дорогой к добродетели назвать.

Ведь это основанье праведности люди укрывают, как сокровище, оно насильно похищается ворами, в морской пучине может утонуть или явиться пищей для огня.

А что до слов твоих: «дающий попадает в ад, а принимающий достигнет мира небожителей»,— от них моё стремленье к щедрости лишь возросло, хоть ты стремился обуздать его.

Да будет не напрасным это твоё слово: пусть на небо пойдут все те, кто обращался с просьбами ко мне; ведь я свои даяния расточал для блага мира, а не затем, чтоб самому достигнуть высшего блаженства».

Тогда зловредный Мара серьёзно, как истинный доброжелатель, вновь обратился к Бодхисаттве.

«Ты взвесь мои слова: добро ль я говорю иль нечто праздное; потом иди таким путём, каким захочешь сам, но верь, с почтением великим меня ты вспомнишь, когда осыпан будешь счастьем иль будешь мучиться раскаянием поздним».

Бодхисаттва ответил: «Господин, благоволи простить меня!

Скорей я добровольно брошусь вниз головою в ад, столь яростно пылающий огнём, и пусть меня там лижет пламя, чем вместо оказания почтения просящим, которые с доверьем обратились, я проявлю к ним полное презренье».

Промолвив это, Бодхисаттва, зная силу своей великой судьбы, уверенный, что щедростью нельзя навлечь страдание на себя, отстранил всех близких, у которых было одно желание — удержать его, и без малейшего страха в сердце, напротив, с ещё большим желанием подать просящему, шагнул через пропасть.

И силою его заслуг вдруг лотос там расцвёл; он вырос не из ила, как обычно; тычинок белые ряды подобны были в нем зубам блестящим, и казалось, что лотос насмехается с презрением над Марой. И Бодхисаттва по лотосам, созданным его великими заслугами, подошёл к пратьекабудде; и с сердцем, полным спокойствия и радости, подал ему обильную милостыню.

Тогда, чтоб показать ему своё душевное удовлетворенье, поднялся в воздух нищий, там просиял великим блеском он и пролил дождь, подобно озаренному сияньем молнии облаку.

Когда растоптаны его желанья были, Мара, утратив всю свою красу, позеленел от злости и вместе с пропастью своею вмиг исчез, взглянуть не смея в очи Бодхисаттвы.

Зачем же все это рассказано? Чтобы показать, что «добродетельные жаждут проявить свою щедрость, хотя бы им угрожала гибель. Кто же не будет творить дела щедрости, находясь в полном благополучии?»

[Этот же рассказ следует привести в подтверждение того, что «даже из страха добродетельные не могут быть увлечены на путь неправый».]

Загрузка...