Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Джатака о комочке каши

Никакое даяние, поданное от чистого сердца высокодостойному лицу, не может быть малым, ибо велики его результаты. Вот как об этом назидательно повествуется.

Наш Владыка ещё в состоянии бодхисаттвы был царём племени кошала. Хоть поразительно блистали в нем великие добродетели царей — энергия, благоразумие, величие, могущество и многие другие, блеск одной из добродетелей — счастья дивного — превосходил все другие.

И добродетели его, украшенные дивным счастьем, сияли ещё ярче, подобно месяца лучам, когда их красоту расцветит осень.

Сама богиня счастья Шри предана была ему и проявляла гнев свой, как и милость, к другим царям, руководясь его к ним отношеньем: она покинула врагов его, хоть те и были горды, и наслаждалась счастьем среди подданных его, словно влюблённая.

Он весь проникнут праведностью был, и дух его не выносил страданий ближних; и подданных к нему любовь так расцвела, что счастье отвернулось от его врагов.

Однажды он вспомнил своё рожденье, то, что непосредственно предшествовало настоящему. От этого воспоминанья пришел он в сильное волненье и с большим ещё, чем прежде, рвением стал расточать свои даяния — причину и главнейшее основание счастья — шраманам, брахманам, беднякам и нищим; непрерывно и с большою твёрдостью он соблюдал доброе поведение, а также воздержание и пост в дни новолуний. Стремясь поставить свой народ на путь спасенья тем, что ещё выше поднимал значенье добрых дел, царь с глубоким убеждением по многу раз в собрании и в своих покоях повторял два полных глубокого значения стиха:

«Услуга, самая ничтожная, оказанная буддам, всегда богатую, великую награду принесёт. Об этом только говорилось раньше; теперь же можно в этом убедиться, взглянув на поразительно высокую награду лишь за комочек несолёной, грубой и сухой красновато-коричневой каши. Моя могучая армия, с прекрасными конями, колесницами и тёмными свирепыми слонами, господство над землёй, великие богатства, благосклонность богини счастья, супруга благородная, взгляните — все это блеск полученной награды за комочек каши».

Ни его министры, ни старейшие из брахманов, ни знатнейшие представители горожан, хотя сердца их и горели любопытством, не смели спросить его, что значили эти две строфы, которые столь часто говорил великий царь. Но вот сама царица проявила интерес к словам, которые царь многократно повторял. Она свободно выражала свои желания, и потому, когда в беседе представился удобный случай, она обратилась к царю в приёмном зале с таким вопросом:

«Ты постоянно, о людей владыка, так говоришь, как будто радости, что в сердце у тебя, даёшь исход. От этих слов твоих моё все сердце любопытством полно.

И если мне возможно то услышать, скажи, что значит это восклицанье, государь? О тайне ты не стал бы говорить открыто, и потому я обращаю свой вопрос к тебе».

Царь бросил на царицу взгляд, полный нежной любви, и с лицом, расцвётшим от улыбки, сказал ей так:

«Услышав восклицание моё, значения его не понимая, не только лишь твоё от любопытства взволновалось сердце.

Министров всех моих, весь город и гарем, всех тех, кто так волнуется и мучится от любопытства, сейчас я успокою тем, что расскажу.

Я, словно после сна проснувшись, припоминаю жизнь свою в рожденье прежнем, когда я был вот в этом самом городе простым слугой. Хоть отличался я прекрасным поведеньем, однако свой насущный хлеб я зарабатывал трудом тяжёлым, я нанимался на работу к тем, кто был возвышен лишь своим богатством.

Однажды я готов был приступить к своей работе подневольной, что доставляла столько унижений, труда тяжёлого и горестей; стремленье поддержать [свою семью], боязнь лишиться средств к существованью меня к ней гнали; вдруг увидел я просящих милостыню четырёх монахов, свои все страсти обуздавших, словно сопровождаемых святою благодатью.

И с сердцем, верою смягчённым, я поклонился им; в свой дом их пригласил и угостил комочком только каши. Росток [даянья этого] поднялся так высоко, что всех других царей короны находятся у ног моих, в пыли.

Вот почему, об этом размышляя, так, о царица, говорю. И удовлетворенье нахожу я в совершенье добрых дел и в лицезрении архатов».

Глаза царицы широко раскрылись от удивленья и высокой радости, и, с глубочайшим почтением подняв свой взор к царю, она промолвила: «О как прекрасна, сколь высока награда эта за добрые дела! Вот почему великий государь, являясь свидетелем того, как награждаются подобные заслуги, всем сердцем стремится к добрым делам. По этой-то причине ты отвращаешься от зла и стремишься править своим народом справедливо, как отец; ты направил свои все помыслы на свершенье множества добрых дел.

Сияешь блеском дивной славы ты, что милосердием твоим взлелеяна, и враги твои, почтительно склонившись, ждут приказаний. Храни же много лет своим правленьем справедливым ты землю всю до берегов далёких океана, вздымаемого ветром!».

Царь сказал: «Почему бы этому не быть, о царица? Я сам стремиться буду впредь идти тропой спасенья, которая прекрасными путеводительными знаками отмечена. И мир, узнав награду за даяния благие, дары захочет расточать. "Зачем я буду все давать?"— никто тогда не скажет!» Тут царь, с любовью глядя на царицу, сиявшую красою, как богиня, почувствовал в своей душе желанье узнать причину столь дивной красоты и снова обратился к ней:

«Как серп луны средь звёзд, ты блещешь среди женщин; какой же подвиг совершила ты, прекрасная? За что дана тебе столь дивная награда?».

Царица сказала: «Да, государь, я также вспоминаю кое-что из прежнего моего рожденья».— «О, расскажи об этом!» — теперь почтительно обратился к ней царь, и она в ответ на эту просьбу сказала:

«Как будто в детстве то пережила я, вспоминаю, что я была рабыней и однажды с почтением глубоким отдала остаток пищи муни, изгнавшему свои все страсти; и словно там уснула я, а пробудившись, оказалась здесь.

Так вспоминаю я, о государь, то счастье, которое меня, со всей землёю вместе, под покровительство твоё смогло привесть. Ты говорил нам: "Что бы мы ни сделали для тех, кто одолел свои все страсти, ничто не может быть ничтожным". И так же говорил тот муни».

Тут царь, увидев, как в силу этого свидетельства высокой награды за добродетели все собрание, глубоко умилённое, прониклось великим изумленьем и глубочайшим почтением к заслугам, приобретаемым добрыми делами, стал учить закону правды и молвил примерно такие слова:

«Кто, видя блеск такой, величие награды за незначительные даже, но прекрасные дела, не стал бы сам стремиться к подвигам благим хорошим поведением и щедрости делами? И взгляда не достоин человек, даже богатство приобретший, чей ум окутан тьмою жадности печальной, кто не достигнет славы милосердия делами!

С богатством ведь помимо нашей воли, расстаться должен каждый безо всякой пользы, а если, расставаясь с ним достойным образом, тем самым можно добродетелей достичь, то кто, познавши сладость их, путь себялюбия избрать способен? Ведь добродетели, основанные на даянии, несут нам радость, и их сопровождает слава.

Даяние ведь есть великое сокровище, которое сопровождает нас, и в то же время недоступно для воров и прочих; даяние есть очищение души от тьмы пороков себялюбия и жадности; даяние прекрасная есть колесница, которая избавит нас от тягости пути перерождений вечных; даяние есть самый близкий добрый друг, что нам стремится уготовить многие услады.

Великие богатства, блеск высокой царской власти и жительство во граде богов и тела красота чудесная — все, чего ни пожелай, всего достигнуть можешь при помощи даяний. Кто, поразмыслив так, не станет подаянья расточать?

Даяние, как говорят, есть извлеченье пользы из богатств: даяние — величия основа; даяние есть подвиг благородства и, если простодушный горсть песку подаст, и то есть дар благой!» .

Тогда присутствующие, радостно приветствовав эту с большим почтением прослушанную, захватывающую речь царя, преисполнились стремленья к проявлению щедрости.

Таким-то образом «никакое даяние, поданное от чистого сердца высокодостойному лицу, не может быть малым, ибо велики его результаты».

[И тот, кто с чистым сердцем даёт дар духовной общине, наиболее благоприятствующей накоплению святых заслуг, тот будет преисполнен радостью при мысли: «И от меня уж недалеко подобное и даже более высокое блаженство!».]