«Благообразный, безобразному...» — это произнёс Учитель, пребывая в роще Джеты, о том, как действовать на благо людям. Повод к этому был такой же, как в истории о большом черном псе. На этот раз Татхагата произнёс: «Не только теперь, о монахи, но и прежде Татхагата стремился принести людям благо» — и рассказал о былом.
Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва тогда был Шакрой. В ту пору некий колдун повадился по ночам блудить: ведовским заклинанием он открывал себе за полночь путь на женскую половину дворца варанасийского царя и прелюбодействовал с его главной супругой. Прислужницы о том дознались, да и сама она пришла к царю и повинилась:
— Государь, за полночь является ко мне в опочивальню неизвестный мужчина и силою берет меня.
— А ты бы не могла оставить на нем метку, чтобы его нам уличить?
— Попытаюсь, государь, — и царица велела поставить в опочивальне чашку с киноварью.
Ночью, когда колдун, натешившись с нею, собрался уходить, она смочила руку в киновари и отпечатала прямо на его спине всю пятерню. Рано утром об этом дали знать царю. Царь призвал сыщиков:
— Ищите человека с красным отпечатком пятерни на спине. Увидите — хватайте.
А колдун, блудя по ночам, дни проводил у погребальных кострищ: стоял там на одной ноге, как солнцепоклонник. Царёвы сыщики углядели его и окружили.
— Видать, о моих проделках стало известно, — сообразил колдун, прошептал заклинание и взлетел в воздух. Сыщики воротились к царю ни с чем.
— Ну что, разыскали его? — спросил тот.
— Да, разыскали.
— Кто же он?
— Подвижник какой-то, государь.
Раз колдун ходил днём в подвижничьем рубище, они его подвижником и сочли. А царь это принял на веру, и гнев его пал на всех подвижников:
— Ишь ты, днём святых из себя строят, а по ночам блудить вздумали! Он велел под бой гонгов объявить повсеместно:
— Пусть все подвижники убираются из моего царства. А если кто из них попадётся мне на глаза — предам казни!
И вот из Кашийского царства, простёршегося на триста йоджан, подвижники побежали в соседние государства и их столицы, и не осталось во всей стране ни единого преданного дхарме шрамана или брахмана, — никого, кто мог бы преподать народу благое наставление. Без наставлений народ огрубел, позабыл о щедрости и о нравственности, и умиравшие стали все попадать в ад и иные дурные места, на небесах же никто после смерти уже и не возрождался.
«В чем дело?» — озаботился Шакра, не встречая новых богов, и выяснил причину. Оказалось, это царь Варанаси рассердился на колдуна и понапрасну распространил свой гнев на всех подвижников, изгнал их из своего царства.
«Ну что ж, — решил Шакра, — некому, кроме меня, разубедить царя Варанаси. Если я возьму это дело на себя, я облагодетельствую и царя, и всех жителей царства».
Он перенёсся к подножию горы Нандамулы, где обитала община просветлённых-для-себя, и воззвал:
— Почтенные! Я прошу отправиться со мною одного из вас. Нужно, чтобы он был уже в летах. Я хочу вразумить обитателей царства Каши. Сам старейшина общины согласился помочь ему.
Они вместе перенеслись в город Варанаси. Тут Шакра обернулся молодым брахманом необычайной красоты. Вдвоём они трижды прошли по городу из конца в конец. Просветлённый шёл первым, а Шакра — за ним и нёс его чашу и покрывало. Остановившись перед дворцом, Шакра воспарил над землёю, молитвенно сложил руки над головою и поклонился старцу. Доложили царю:
— Государь! Неизвестный юноша-брахман, очень красивый, привёл сюда шрамана, а сам парит в воздухе перед вратами дворца.
Царь встал с трона, выглянул в окно и спросил:
«Благообразный, безобразному
Зачем ты кланяешься, юноша?
Ужели превосходит он тебя?
Как звать тебя и как его, ответь!»
— Государь, — отвечал Шакра, — шраманы заслуживают столь великого почтения, что я не смею произнести вслух его имя, могу только назваться сам. О государь! Цари не вправе знать ни имени, ни рода просветлённых. Своё же имя я назвать могу: Я Шакра, небожителей владыка.
Тогда царь спросил:
«Коль, видя добронравного монаха,
Почтенье искренне ему окажешь,
Что доброго с тобой по смерти будет?
Ответь мне на вопрос, о небожитель!»
Шакра ответил:
«Кто, видя добронравного монаха,
Почтенье искренне ему окажет –
Заслужит тот при жизни похвалу,
А после смерти — возродится богом».
Речь Шакры побудила царя переменить своё мнение о подвижниках, и он радостно произнёс:
«Сегодня у меня счастливый день,
Я повстречал небесного владыку!
Узрев тебя и шрамана, о Индра,
Я совершу немало добрых дел!»
Шакра одобрил решение:
«Отлично! Почитай же тех, кто мудр,
Кто много думал и немало знает.
Узрев меня и шрамана, о царь,
Ты совершишь немало добрых дел!»
А царь заключил:
«Отныне, безгневен и светёл в душе,
Я щедро гостей одарять своих буду,
Гордыню оставлю и стану приветлив.
Я внял твоей речи, о царь-небожитель».
Он вышел из дворца и почтительно склонился перед просветленным. А тот воспарил в воздухе, сел, скрестив ноги, и наставил царя:
— Государь, не путай колдунов и подвижников! Тебе следует знать, что свет — не без добродетельных шраманов и брахманов. Приноси дары, блюди обеты, следуй обрядам постного дня.
Шакра же, сменив личину брахмана на свой истинный божественный облик, дал наказ горожанам:
— Отныне вы должны образумиться. Он велел под бой гонгов объявить повсеместно:
«Пусть возвращаются в царство шраманы и брахманы, бежавшие на чужбину».
С тем они и покинули город. Царь же не отступал от полученного наказа и творил благие дела.
Закончив это наставление, Учитель изъяснил арийские истины, а затем отождествил перерождения: «Просветлённый тогда же упокоился, царём был Ананда, а Шакрой — я сам».