Дилемма выжившего

6

Темное прошлое

Шприц говорил, что умение правильно отрицать свою причастность к преступлению — искусство, подвластное не каждому. Сам Шприц считал себя гением. Когда все собирались у Мальки на квартире, он неизменно рвался демонстрировать мастерство: заламывал брови, раздувал ноздри и негодующе пыхтел, изображая оскорбленную невинность.

«Вы прикалываетесь? Какое хранение? Я похож на долбаного нарика? Скажите это бабушке моей, которую я досматриваю. Мне подкинули».

«Возле школы?! Да ни за что на свете, у меня младшему брату двенадцать. По-вашему, у меня совести нет? Ничего я не распространял».

Все ухохатывались до слез с этого театра одного актера, но Даня сомневался, что такой фурор возможно повторить с ненакурившейся аудиторией. А еще он искренне не понимал, как это работало, но факт оставался фактом: Шприца загребали пять раз, и только на пятый он получил условное. В компании были уверены: он и дьявола уболтает, когда попадет в ад, где ему было самое место.

Даня не умел ни юлить, ни отнекиваться. Когда справедливость настигла его в беснующейся толпе клуба (девушкам вход бесплатный, всем Татьянам «маргарита» в подарок), где он пытался сбагрить пакетики мета двум студенткам в блестящих платьях, Даня не сумел ни слова найти в свою защиту. Едва наскреб мужества, чтоб соврать, что «товар» брал у «какого-то мужика», чтобы увести из-под удара Малю. Ему зачитали протокол, он подтвердил все — да, пришел, да, распространял, да, с обвинением следствия согласен, — и уже тянулся дрожащей от отходняка рукой подписывать бумагу, как в отделение ворвался папа в сопровождении адвоката.

Его отмазали и увезли в рехаб.

Дане не понадобилось искусство Шприца. Потому что он был одарен в другом — он родился Бахом.

Но поможет ли это теперь? Папа сказал не высовываться и ясно дал понять, что церемониться с Даней больше не собирается. Они и так сделали для него слишком много, замяв дело, и отправив на реабилитацию, и даже позволив жить дома до совершеннолетия.

В лифте Даня бросил злой взгляд на застывшего рядом с кнопочной панелью Стаса.

— Ну что завис? Забыл, на каком этаже деканат?

Тот словно проснулся от звуков его голоса и поспешно затиснул круглую кнопку с шестеркой. Старенький лифт закряхтел, поднимая их наверх. Стас выглядел настолько подавленным, что Даня пожалел о своей несдержанности.

Он злился на Стаса Гордиенко, хотя виноват во всем был сам. Никто его не втягивал, не заставлял тащить за ним рюкзак, не заставлял отбивать его у Бычка — сам с радостью втянулся, притащил, отбил. Логично, что следователь хочет поговорить с ним после того, как Бычка нашли под общагой.

Мертвого. Спрыгнул с крыши. С ума сойти.

Страх нарушить папино «не высовываться» размыл весь смысл новости. Так испугавшее Даню перешептывание студентов не дало сразу осознать главного. Еще вчера у них на факультете ходил вот такой маргинал, в драки лез, к девушкам приставал, бухал как мразь. У кого-то из местных вроде деньги отобрал. Половина всех разговоров была о том, как он достал, и как хорошо было бы, если бы деканат отреагировал поскорее и исключил Константина Бычука из универа. И тут Бычок исключает себя сам.

В приемной деканата Даню и Стаса встретила секретарша — загробным голосом она сообщила, что их родителям уже позвонили: по закону, опрашивать несовершеннолетних студентов без разрешения было нельзя. Значит, Данин отец дал согласие. Оставалось надеяться, что ему не передали никаких лишних деталей о вчерашнем конфликте. Одно дело — когда опрашивают весь факультет, и ты — один из многих. Совсем другое — когда ты в положении подозреваемого.

Даня и Стас по очереди поставили подписи в распечатанном списке групп, а затем их отправили в кабинет декана. Внутри стояло гробовое молчание и пахло корвалолом. Декан Вадим Валентинович Дацанов, древний дедушка с бесцветными глазами, заметно усохший для своего синего пиджака, скромно стоял у окна. Форточку, несмотря на духоту, не открывал — может, боялся сквозняков. Его голос был совсем тихим.

— Гордиенко, Рахманинов…

— Бах, — удивленно исправил Даня, раньше уже подозревавший у Вадима Валентиновича деменцию.

Основное пространство своего кабинета Дацанов, сознательно или нет, уступил другому мужчине: молодому, с лисьим лицом и уложенными каштановыми волосами. Его пиджак был ему по плечам, а взгляд — вызывающе расслаблен.

— Старший следователь Самчик, — представился он и махнул вошедшим на диван для посетителей. На указательном пальце блестела золотая печатка. — Задам вам пару вопросов, и будете свободны.

— Это допрос? — обрел голос Стас. Даня почувствовал смутное желание ему врезать.

— Пока это просто вопросы. — Старший следователь Самчик похлопал ладонью по стопке папок на деканском столе: видно, изучал их личные дела, пока они тряслись в лифте. — Судя по лицам, вы в курсе, что случилось. Где вы были вчера вечером, с семи до полуночи?

— Дома, — в один голос ответили Даня и Стас и переглянулись.

Уголки губ следователя дернулись.

— Родители или опекуны подтвердить могут?

Стас сказал «да», Даня решил ограничиться кивком. Самчик выглядел все таким же невпечатленным.

— Ну конечно, конечно. А с Константином Бычуком вчера почему подрались?

— Он в меня плюнул, — тихо сказал Стас, и Даня напрягся, потому что это была ложь. Бычок просто промчался мимо, а затем Стас нашел у себя в рюкзаке розового зайца и бросился следом.

К счастью, эта ложь никак не повлияла на Данино намерение говорить правду.

— И вы решили поговорить с ним по-мужски? — приподнял брови Самчик, мол, да этот бугай же тебя пополам сложил бы, не напрягаясь.

Но Стас сарказма не понял.

— Угу.

— А вы, Даниил, почему вмешались?

— Чтоб он его не избил, разве непонятно? — нахмурился Даня. — Вы что, не слышали, что Бычук устраивал всему факультету?

— То есть гибель семнадцатилетнего парня пошла факультету на пользу? — испытующе прищурился Самчик.

— Бог с вами, бог с вами… — заохал декан, но никто не обратил на него внимания.

— Я этого не говорил, — заметил Даня. — Но смерть автоматически не делает конченых мудаков святыми.

Самчик рассмеялся. Дане захотелось врезать уже себе самому.

— Хорошо подмечено. Что ж, Станислав, вы можете быть свободны. Даниил, останетесь на минуту?

Он остался.

— Пока готовился к нашему разговору, выяснил, что у вас уже были проблемы в прошлом, — сказал Самчик. — Распространение, если не ошибаюсь. Но вам удалось избежать наказания. Несовершеннолетие плюс хороший папа. Не думаете ли вы, что и на этот раз вам все с рук сойдет, если что?

К горлу подкатила тошнота. Он не гордился таким прошлым, но Самчик вцепился в него, как голодная лисица в зазевавшуюся курицу, и теперь потрошил — в присутствии декана и всего секретариата, подслушивавшего за дверью.

У хорошего студента Даниила Баха был шанс, но кто даст место в общаге бывшему наркоману и распространителю?

— Это и не нужно, — пересилив себя, сказал Даня. — Я к гибели Бычука никакого отношения не имею. И… погодите, вы что, хотите сказать, что он не сам оттуда упал?..

Для себя Даня представлял какую-то нелепую случайность из разряда: бухой Бычок залез на крышу, попытался эпично помочиться с ее края и потерпел сокрушительное поражение об асфальт. Но теперь…

— Есть серьезные аргументы, позволяющие так думать, — сдержанно ответил Самчик. — Свидетели слышали, как вы угрожали Константину Бычуку. «Давай ты отвянешь от всех раз и навсегда».

— Это же фигура речи, — возразил Даня, невольно вспоминая перформансы Шприца. — Кроме того, свидетели также слышали, что он сказал мне «ходить и оглядываться». Это больше походит на угрозу, нет?

Даня представлял, кем считает его следователь. Сынком богатеньких родителей, почуявшим свою безнаказанность. Мажором, уверенным, что может наворотить чего угодно — а последствия ему будут как с гуся вода. Наверняка Самчик много раз сталкивался с такими — и ненавидел всей душой. Да он будет просто счастлив связать Даню со смертью… с убийством Бычка — и упечь за решетку.

— Я узнал все, что мне было нужно. Спасибо за ваше время, Даниил. — Застывшая на лице Самчика ухмылка ему не нравилась. — И до новых встреч.

Даня ничуть не сомневался, что они будут.

Стас не вернулся на лекцию — ждал его на этаже, залип у окна. Отбросив соблазнительное желание незаметно пройти мимо, Даня все-таки подошел к нему.

— Я, конечно, никому не скажу, — шепотом начал он. — Но зачем было врать? Я же видел, никто в тебя не плевал…

Ссутуленная спина Стаса вздрогнула и немного распрямилась, и Даня увидел, что он сжимает что-то… ну конечно, розовое.

— Странное у тебя хобби, — пошутил Даня, хотя в горле почему-то встал ком дурного предчувствия.

— Это не мое хобби, — севшим голосом сказал Стас, судорожно запихивая розовые комки в рюкзак: зайца на сей раз четвертовали. — Он лежал тут на подоконнике, когда я вышел.

— И зачем он тебе сдался?

— Ты не поймешь.

Оторванная лапа беззвучно приземлилась на кафель, и Даня быстро поднял ее. Глаза Стаса покраснели, подбородок дрожал, будто он вот-вот расплачется. Что бы за тема ни происходила с этими зайцами, она влияла на Стаса похуже вести о гибели Бычка. Никто на памяти Дани еще не цепенел так при виде игрушки, пусть и испорченной.

«Ты не поймешь» прозвучало как просьба о помощи, такая, когда сам просящий вроде как понимает, что просить ни о чем не имеет права.

«Ну как знаешь, — сказала умная версия Дани у него в голове. — Тогда давай, увидимся потом».

— Ну, может, пойму, — пробормотал Даня-спаситель, Даня-полный-кретин. — Попробуешь объяснить?

Папа говорил Дане не высовываться. Но папа сам никогда не высовывался, когда Дане нужна была его помощь.

— Только не здесь, — поспешно добавил Даня. — Идем в парк, чтоб не спалили, что мы прогуливаем.

У самой лестницы их перехватила Лидия Аркадьевна, заместительница декана. На ней были серо-розовый пиджак в английскую клетку и такая же юбка-карандаш, худые ноги блестели капроном, а завитые ярко-бордовые волосы торчали во все стороны. Вид кабинетных тетушек при государственных учреждениях всегда навевал на Даню страшную тоску.

— Стасик, ты в порядке? Такой кошмар, такой кошмар… Что следователь спрашивал? Я твоей маме звонила же. Она так переживает. Просила напомнить, чтобы ты пообедал. Она еще не купила тебе новый телефон?

Лидия Аркадьевна защебетала вокруг Стаса, совсем не замечая Даню. Неизвестно, кто из них чувствовал себя более глупо. Из всего происходящего Даня вынес, что мама Стаса следит за каждым его шагом. Неизвестно, что хуже — мать, делающая вид, что тебя не существует, или та, что отправляет сына на факультет, где работает ее подружка.

Пока Стас выслушивал Лидию Аркадьевну с отсутствующим видом, Даня вдруг вспомнил, о чем так и не догадался спросить Самчика.

— Лидия Аркадьевна, а вам следователь рассказал, почему считает, что Бычок не сам прыгнул?

В глазах кабинетной тетушки зажглись живые огоньки.

— Конечно, не для ушей студентов это все, — для приличия сказала она, — но все равно же от общажников узнаете. Мы думали, самоубийство… Неспокойный был этот Бычук, кто знает, что там у него в голове творилось. Но следователь говорит, колотая рана в сердце. Ох, такой кошмар, и прямо в начале семестра…

Как будто в середине семестра или перед летней сессией убийства студентов менее кошмарны. Распрощавшись с Лидией Аркадьевной, Даня и Стас спустились на первый этаж, взяли по кофе в автомате и отправились в универский парк.

Со Светой бродить здесь Дане было гораздо приятнее. Интересно, как она вообще? Бычок ей проходу не давал, и теперь, когда его не стало, что она чувствует? Ужас? Облегчение? Все вместе?

А что чувствует он сам?

К счастью, загадка казненных розовых зайцев не позволяла ему думать об этом сейчас. Они заняли одну из лавок.

— Десять лет назад на целое лето закрыли Центральный мост и пустили паром, — начал Стас, спрятав нос в неэкологичный пластиковый стаканчик. — У меня школа была на левом берегу, дважды в день на пароме катался.

— Это тебе сколько было?

— Семь.

— И мама пускала самого? — вырвалось у Дани. Все же он сделал некоторые выводы после сценки с Лидией Аркадьевной. Стас поднял на него равнодушный взгляд, явно догадавшись, чем вызван вопрос.

— Ну, она не всегда такой была. В общем, однажды паром накренился. Я первым выпал за борт, начал тонуть. У капитана что-то перемкнуло. Он бросил штурвал, прыгнул за мной. И тогда паром перевернулся со всеми оставшимися пассажирами. Мне потом сказали, что десять человек тогда погибло. И капитан этот тоже — меня на берег выволок, и все, сердце остановилось.

— Блин.

— Угу. В общем, я после этого в больнице оказался с пневмонией. На две недели. И пока лежал, мне подарили трех розовых зайцев.

— Странный выбор. Особенно для мальчика.

— Это случайно получилось, все три — от разных людей. Просто самая дешевая игрушка на рынке под больницей.

— Интересный способ поддержать ребенка.

— Да и пофиг. Просто… я снова начал находить таких зайцев. Вчера мне подбросили обезглавленного. Сегодня… — Стас открыл рюкзак и высыпал на лавку расчлененное розовое тельце. — Вот. А внутри… — Он одну за другой осмотрел оторванные конечности, выдирая пальцами наполнитель. Наконец из правой ноги зайца он извлек закрученную бумажку. — Внутри у них послания.

— И что там? — Даня придвинулся, беря у Стаса записку.

— В прошлой было что-то типа «В чем смысл твоей жизни?» … А что тут?

— «Думаешь, оно стоило того?» — прочитал Даня, а у самого аж в горле пересохло. — Черт, я думал, что у тебя просто с головой не все в порядке… прости. Но это правда какая-то зловещая муть. Я бы тоже испугался. Как думаешь, от кого это?

— Я не знаю. Очевидно только, что от кого-то с факультета. Этого зайца оставили на подоконнике, пока мы говорили со следователем.

— На этаже есть камеры?

— Нет. Тетя Лида… Лидия Аркадьевна на это матушке недавно жаловалась.

— Два-ка-девятнадцатый, блин. Ты сохранил предыдущего зайца?

— Нет… выбросил.

— Этого сохрани. Посмотрим, что будет дальше. А сейчас, — Даня поднялся, — нам пора на пары. Я буду внимательнее — может, удастся поймать этого игрушечного живодера на месте преступления. И узнать у него, чего ему надо.

— Спасибо, — искренне сказал Стас. И, смяв пустой стаканчик гармошкой, добавил: — Бычок — это, конечно, жесть. Что тебе сказал следователь?

Стас поделился с ним своей тайной, и теперь Даня чувствовал себя в каком-то смысле обязанным.

— У меня раньше были проблемы с законом. Отец отмазал. Самчик нашел где-то эту информацию и, по ходу, теперь хочет преподать мне урок.

— Каким образом? — насторожился Стас. Они двинулись обратно к корпусу.

— Не знаю. Возможно, попытается повесить на меня Бычка. Не представляю, правда, как именно. Черт, в голове не укладывается, что его больше нет. Еще и так…

Колотая рана в сердце.

День тянулся бесконечно долго. Одногруппники вели себя с ними по-разному: кто-то сторонился, кто-то нервно шутил, что Даня им всем сделал большую услугу, кто-то, как, например, староста Маринка, не участвовал в этом. До конца учебного дня к следователю сходила почти вся группа, и ажиотаж поутих. Но Света на парах так и не появилась. К концу дня Даня все-таки решился написать ей в телеграм.

Ты как?

Ответ пришел незамедлительно.

Паршиво. Он падал мимо моего окна, по ходу

Я и не услышала ничего

В 6 утра нас всех подняли

Полиция приехала

Меня до сих пор трясет

Большой палец Дани неуверенно замер над виртуальной клавиатурой смартфона.

Я могу что-то для тебя сделать?

Нет

Я пока могу только сидеть в кровати

И смотреть дурацкие комедии

Оставшиеся сообщения пришли, уже когда Даня спускался в метро.

Но спасибо тебе, что предложил

Это очень мило с твоей стороны, Даня

Давай потом еще раз на кофе вместе сходим?

Было что-то неправильное в том, чтобы чувствовать подобное окрыление в такой ужасный день. Но в жизни Дани было столько всего странного и неправильного, что он привык.