Дилемма выжившего

5

Удар по стене из стекла

Когда весь мир словно завесили серой вуалью, а голоса его заглушает неосязаемая стеклянная стена, ты забываешь замечать. Уходишь в себя — не то чтобы там есть к чему уходить, глухой каменный мешок, но тем не менее. Выныриваешь обратно, только когда тебя хватают за шкирку и тянут, тянут, тянут.

— Молодой человек, вы меня слышите или нет? — повысила голос бариста, и Стас испуганно подпрыгнул на стуле. Судя по недовольному выражению лица, девушка звала его не первый раз. На Стаса накатил стыд, и, бормоча извинения, он бросился к стойке за своим капучино. Руки дрожали, пока он сыпал в него сахар, потом — еще сильнее, когда вспомнил, что с сахаром не пьет, но что уже поделаешь? Глаза баристы, казалось, прожигали Стаса насквозь — он не смел посмотреть и проверить. Ну как можно быть таким неловким? Позорище.

Поэтому он и избегал кофеен, предпочитая свежесваренному кофе химозные смеси из автоматов. Первое всегда подразумевало общение с человеком — и зачастую завершалось негативным подкреплением. Мелочь, но Стас понимал опасность таких мелочей. Накопишь этих неловких ситуаций, начнешь избегать людей пуще прежнего — и вуаль станет менее прозрачной. И стекло станет на миллиметр толще.

Замкнутый круг.

Пока разбирался с сахаром (раз всыпал, давай размешивай, а то получишь на дне стаканчика глюкозный удар), испачкал пальцы пенкой. Салфеток в подставке не оказалось. Стасу впервые за долгое время захотелось умереть.

Сколько страданий ради одного только капучино перед парами!

— Все ок? — спросила бариста. В ее носу блестела маленькая сережка-гвоздик.

— У вас есть салфетки? — взял себя в руки Стас.

— Ой, да, извините. Закончились. Коллега пошел покупать. — Блондинка нырнула за стойку и, когда начало казаться, что уже не вынырнет, показалась с пачкой бумажных платочков. — Бери мои.

— Спасибо.

— Я Инна, кстати.

— Стас.

— Студент?

— Да.

— Физик? Химик? Экономист?

— Математик.

— О, — уважительно протянула Инна. Тут в кофейню зашел усталого вида парень в наушниках, и она переключилась на него. На этом разговор, к Стасовому облегчению, закончился.

— У тебя депрессия, — сказала Дашка, когда они встретились летом перед ее переездом в Германию. Она собиралась год поучить язык, а потом поступить — либо на восточную, либо на романо-германскую филологию.

Она была из тех девочек, что притворяются серыми мышками в школе ровно до выпускного, а после, как по взмаху волшебной палочки, оказываются очень даже породистыми норками. На праздновании выпускного Коляс даже избил парня с параллели, который опрометчиво попытался вытащить Дашку на танец. Потом она, конечно, отшила обоих. Стас в это время сидел дома, отвоевав у матушки право отказаться от участия в празднике. Дашкин пересказ событий он потом слушал с облегчением, что все прошло без него.

— Посуди сам, — продолжала она. — Ты никуда не ходишь. Ни с кем не встречаешься. Спишь по двенадцать часов в сутки, блин! Отменяешь встречи даже со мной в последний момент. У тебя есть хобби?

— Ну, я читаю книги…

Трилогию «Темный эльф» он перечитывал уже четвертый раз за год.

— Сейчас все читают книги, — быстро обесценила Дашка, подозревающая, что Стас подумал именно о Дзирте До’Урдене. — Слушай, я же переживаю. Ты мой друг. Я уеду — и как ты тут без меня?

— Да все будет нормально. Я на физмат поступаю.

По баллам он проходил, мамина подруга тетя Лида из деканата подсмотрела условия и донесла. Университет хороший. Две станции метро от дома.

На физмате он затаится на несколько лет. А потом найдет, где еще затаиться.

— Ты хочешь быть физиком? — изогнула напомаженную бровь Дашка.

— Математиком, — поправил Стас. — И — нет, не хочу.

— А ты чего-то вообще хочешь?

Дашин вопрос повис в воздухе. Стас задумался, забыв о своей мужественной челюсти и о том, каким пристальным и многозначительным порой кажется его отсутствующий взгляд. Даша была поэтессой и порой трактовала происходящее с ней романтично, но ошибочно.

Она попыталась его поцеловать. А он сидел истуканом, силой мысли заставляя губы не сжиматься, и думал: ну надо же. И думал: как это странно. И думал: о, язык.

И думал: да что со мной не так?

Печально отстранившись, Даша повторила свой вердикт:

— Ну правда, Стас. Тебе бы к психологу.

Вечером, проводив ее и вернувшись домой, он озвучил эту мысль матушке за ужином. Та только посмеялась.

— Все психологи — шарлатаны, Стасик. Их самих лечить надо, причем принудительно… — Маленькая ладошка ласково взъерошила светлые волосы Стаса. — Семнадцать лет, ну какая у тебя может быть депрессия? Дашка твоя всегда выдумщицей была. Может, и хорошо, что уезжает.

Капучино вышел приторным, пить было нереально. Стас сделал несколько глотков, но в итоге не выдержал и оставил полный стаканчик у одной из урн по дороге к корпусу.

Наконец парковая зелень расступилась, открывая просторную площадь. Здания-близнецы, физико-математический и кибернетический факультеты, подпирали друг друга железобетонными плечами, и на зернистой коже их местами проступали плохо закрашенные граффити. Квадратные плиты под ногами растрескались и поросли травой. Возвышавшаяся на другой стороне площади десятиэтажная свечка-библиотека походила на надгробие.

Еще четыре года ему ходить здесь. Потом, возможно, он испугается жизни и поступит на магистратуру. Шесть серых лет.

Эта площадь была слишком безжизненной и блеклой даже для Стаса. Поэтому память услужливо подтянула противоположный образ, яркий… розовый. Слабоумно улыбающийся заяц с оторванной головой. Каким-то чудом, проснувшись, Стас ни разу о нем не вспомнил. А теперь к горлу подкатил ком. Мозг атаковали вопросы.

Если бы только Дашка не уехала в Германию. Если бы только у него был современный телефон, чтобы поставить вайбер или телеграм и быть с ней на связи 24/7! Даша знала о Реке, а еще она видела первых, оригинальных розовых зайцев. Она не оставила бы Стаса наедине с четвертым. У нее мигом нашлись бы предположения, как этот заяц оказался у него в рюкзаке и что неизвестный злоумышленник (а никаким добром от случившегося не пахло) хотел сказать оторванной головой и этим «В чем смысл твоей жизни?».

Раскладушку, промокшую позавчера в бассейне, Стас для верности приложил о батарею. Она пару раз мигнула с укоризной напоследок («Как ты мог, после всех этих лет?..») и больше не включалась. Только тогда Стас отнес мертвый телефон матушке, а та, поохав, все равно потащила его в ремонт.

Вообще, она хорошо зарабатывала, и алименты от отца приходили исправно, поэтому покупка нового телефона проблемой никогда не была. Просто матушка не любила перемен. Ей бы дать волю, залила бы все вокруг эпоксидной смолой, и Стаса залила бы, и себя саму. Чтобы одежда не изнашивалась, продукты в холодильнике не портились, а техника не устаревала, чтобы сыночек навсегда оставался ее маленьким Стасиком, а на лице не появлялись новые морщины.

Иногда Стаса это раздражало, но не настолько, чтобы что-то предпринимать. А теперь он жалел о своем безволии и отчаянно скучал по Дашке.

Первой парой был деловой украинский — для всего потока. Преподавала его невыносимая снобка из литинститута, на первой же лекции намекнувшая, что технари, по ее опыту, сплошь попадаются «эмоционально неразвитые».

Подходя к собравшейся у лекционного зала толпе, Стас не ожидал, что все разом смолкнут и посмотрят на него. Прямо как в страшном сне. С задних рядов донеслись встревоженные голоса.

«Гордиенко…»

«Да ну, чушь!»

«Вчера…»

«Стас Гордиенко…»

Из толпы отделился Даня и потащил несопротивляющегося Стаса к лифту.

— Нас вызывают в деканат, — мрачно сказал он по дороге.

Мелькнула мысль про тетю Лиду, но Стас так и не сумел никуда ее приклеить.

— Что? Почему?

Даня остановился и посмотрел на него. Он вел себя так же решительно и спокойно, как вчера после драки. Но что-то в его глазах выдавало страх, который по пальцам руки, все еще сжимавшей предплечье Стаса, переполз и к нему.

— Ответить на вопросы, — сказал Даня. — Бычка нашли сегодня утром.

Но ведь он не терялся, глупо подумал Стас. И неужели на физмате так серьезно относятся к студенческим потасовкам?

— Бычка нашли сегодня утром, — упрямо повторил Даня, видя, что Стас все-таки не понимает. — Возле общаги. Он упал с крыши и разбился насмерть.