Дилемма выжившего

10

Тряпка с хорошими намерениями

Перед лекцией по механике к Дане подсела Маринка Кузнецова.

— Привет, — сказала она, доставая из сумки блокнот на спирали. Даня мельком увидел список студентов группы Ф-13 и месиво из галочек и крестиков напротив каждого. — Как ты, наверное, знаешь, в эту пятницу у нас планируется празднование Дня студента в клубе «Зевс». Но мы считаем, что нашему факультету неэтично праздновать после того, что случилось на прошлой неделе.

Слова так легко и привычно отскакивали от Маринкиных зубов, что Даня невольно подумал: сколько же раз только за сегодня она уже их произнесла? Кто вообще в здравом уме становится старостой группы?

— Окей, — сказал он вслух. Все равно собирался отмазаться и пропустить этот бесполезный праздник. У него была предсказуемая нелюбовь к клубам. Клубы пахли проблемами.

— Но в связи с тем, что Костя Бычук был из не очень обеспеченной семьи, — продолжала Маринка, поправив съехавшие на веснушчатый нос очки, — есть предложение взносы за праздник перечислить его матери. На похороны и памятник.

В этом было что-то ироничное — сначала Маринка собирала деньги на перцовый баллончик для девушки, которой Бычок проходу не давал, а теперь вот — на гроб и священника. Прежде чем Даня успел что-то сказать, она поспешно добавила:

— Очевидно, что никто Бычука тут не любил и он сам все для этого делал. Но… это же как-то по-человечески будет.

Почему-то именно в этот момент Даня заметил под воротничком Маринкиной зеленой в густой горошек блузки крестик на вощеном шнурке.

— Ты права, — сдался без боя Даня. — Оставь мне номер карты, куда скинуть, и сумму. К вечеру постараюсь сделать.

— Хорошо. — Маринка с видимым облегчением поставила в своей табличке галочку напротив аккуратно выведенного «Даниил Бах». — Я тогда добавлю тебя в чат, когда пройдусь по всем спискам. Там будет вся информация. Спасибо за понимание, Даня. Ты хороший человек.

— Это ты хороший человек, Марин. Поэтому тебя не хочется расстраивать.

— О, далеко не всем, — улыбнулась староста, симпатично наморщив нос. — Ты же видел, сколько в списке иксиков. Почему, ты думаешь, я к каждому отдельно подхожу? Если все начнут посылать меня одновременно, это заглушит тех, кто действительно готов помочь… несмотря на все обстоятельства.

— Привет! Тут свободно? — послышался знакомый голос. Даня и Марина одновременно подняли головы. Света Веснянко.

— Да, я уже ухожу. — Маринка закрыла блокнот и направилась к первой парте, где ее ждала залипающая в телефон Таня.

Света села рядом с Даней и поправила волосы. До его ноздрей донесся ставший уже знакомым аромат ее шампуня. Почувствовав его взгляд, она повернулась и обеспокоенно спросила:

— Я прервала что-то важное?

— Нет. Не особо. Марина собирает деньги для матери Бычка. На похороны.

Света выглядела так, будто ей влепили пощечину. И христианского всепрощения в ней явно не хватало на то, чтобы стерпеть ее, не то что подставить другую щеку.

— На похороны собирает, — шокированно выдохнула она. — Как мило.

Ее «как мило», выдавленное через сцепленные зубы, трещало по швам от других слов и эмоций, куда менее привлекательных. Даня почувствовал в Свете, прямой и напряженной как струна, этот клокочущий вулкан и по наитию коснулся ее руки, изо всех сил сжавшей лямку рюкзачка.

— Давай прогуляем? — мягко предложил он.

Он вывел ее из аудитории за руку, вообще не думая, что кто-то может это увидеть. В дверях столкнулись с вечно опаздывающим Тарасом Леонидовичем.

— Нас в деканат вызвали, — соврал Даня на ходу.

— Потом перепишите лекцию у одногруппников! — донеслось им вслед.

Спрятавшись на небольшом пятачке посреди университетского парка, Даня и Света расположились на полукруглой лавке. Секунд с двадцать они просто смотрели друг на друга, а затем Света решительно заговорила. Точнее, попыталась, чтобы тут же обнаружит: не может. Прерывисто вздохнув, она спрятала лицо в ладонях и заплакала.

Даня подсел ближе, не зная, что говорить, но чувствуя острую необходимость делать хоть что-то — поэтому он осторожно погладил Свету по спине. На ней все еще был прочный доспех ее большой джинсовки, поэтому он надеялся, что она не посчитает это излишним вторжением с его стороны. Худые лопатки вздрагивали под его рукой, но их хозяйку, мелко всхлипывающую в ладони, все, кажется, устраивало.

Она обрела голос чуть позже, когда слезы закончились.

— Все так премило молчали, когда он пытался меня изнасиловать, — сказала Света. — Это же происходило не раз и не два. Я просила о помощи у комендантки — но для нее мы все похотливые наркоманы, так что она сказала мне самой разбираться. Вокруг себя я слышала только смешки и дебильные комментарии, что, когда парень проявляет настойчивость — это классно и смело. Когда все вышло за рамки адекватности, мне не дали вызвать полицию, потому что — зачем, ночь же, всем спать хочется, а Бычок уже ушел все равно. Всем было плевать, понимаешь? И теперь, когда эта бешеная собака сдохла, мы собираем деньги ему на гроб. Марина совсем поехала со своими инициативами?

— Она была одной из тех, кто купил тебе баллончик.

— Она вроде бы и в бога верует. Таким все равно, кому помогать, лишь бы выкупить себе билетик в вечную жизнь… Прости. Я звучу как полная стерва.

— Ты звучишь как человек, столкнувшийся с несправедливостью. Тебе больно и обидно. Я понимаю.

— Мне очень больно и обидно, — всхлипнула Света. — Один мудак из его комнаты вчера додумался найти меня и отчитать. Мол, парень из-за тебя с крыши сиганул, дура, ну дала бы ему разочек, что бы ты потеряла.

Даня выругался.

— Я даже не знаю, что меня поразило сильнее: попытка таким мерзким образом повесить вину за случившееся на меня или то, что кто-то на самом деле допускает, что это было самоубийство. — Губы Светы презрительно скривились. — Нашли, блин, поэта с ранимой душой, не выдержавшей тягот этого мира.

Значит, о колотой ране, о которой Лидия Аркадьевна так опрометчиво проговорилась им со Стасом, в общаге мало кто знал. Логично. Даже тем, кто видел тело, это не могло броситься в глаза. Когда крови много, трудно разобраться, что вытекло откуда.

— Ты думаешь, что он не сам? — спросил Даня.

— Я слышала, как замдеканша про нож говорила, — дернула плечом Света. — Приплюсовала два и два, и все. Но знаешь, мне все равно, убийство это или самоубийство.

— Я понимаю, учитывая, что� он тебе устраивал.

— Тогда, когда он вломился ко мне ночью, я еле отбилась. Моя соседка, Анечка, была у своего парня. Кто-то Бычку донес, что я в комнате одна. Если бы я не подняла крик, он бы меня изнасиловал. И знаешь, что было бы потом? Мне бы сказали: сама виновата. Что на тебе было надето? Пижама? И ногти у тебя накрашены? Все ясно. — Она прервала саму себя горьким смешком. — Господи, как же я ненавижу это все. Всю эту гребаную жизнь.

Даня молчал рядом, утопая в собственном бессилии, как в болоте. Если бы только он мог забрать Свету из общаги, защитить от мира, жадного и беспощадного к красоте. Если бы он мог предложить ей что-то, кроме неловкого сочувствия и готовности бросаться ради нее в драки.

Но ему было семнадцать. Он не был способен улучшить чью-то жизнь. Он и свою-то едва не погубил. И все же.

— Если я как-то могу помочь тебе…

— Ты помог. — Света промокнула уголки глаз рукавом куртки. — Качественно выслушал нытье провинциалки, решившей, что вдали от дома ей будет лучше.

Ее голос насмешливо надломился. Даня догадался, что навязчивое внимание и домогательства преследовали Свету Веснянко давно. Возможно, еще с того времени, когда она была нескладной девочкой с наивным взглядом и неразвитой грудью. Защищал ли ее кто-то тогда? Та самая бабушка-физичка, натаскавшая внучку до уровня олимпиад?

Света явно боролась с этим, но все равно абсурдная ответственность за поведение других и изначальное чувство вины за то, что может случиться, свешивались с ее плеч, тянули к земле. Даже в жару она сидела на парах в огромной куртке — как будто та могла ей помочь.

Потому что ждать помощи от людей Света Веснянко не привыкла.

Она заправила волосы за уши и посмотрела на Даню, несмело улыбнувшись. Ее щеки и нос покраснели. Даня искренне пожелал, чтобы все виновники Светиных слез умерли в мучениях.

— Спасибо, что побыл со мной, пока я ужасная.

— Ты не ужасная, — возразил Даня. — Ты…

«…умная, искренняя и сильная. Ты необыкновенная. Мне хочется быть твоим рыцарем и защитником, но получается пока только бесполезной тряпкой с хорошими намерениями».

— Слушай! — К счастью, Света не стала дожидаться, пока он соберется со своими жалкими мыслями. — Хочешь роллов? Домашних. У меня хорошая соседка по комнате. Она на экономическом. Ее папа занимается поставкой рыбы из Норвегии для суши-баров. Пару дней назад был проездом, передал ей целого лосося — парень Ани его засолил, и мы с ней весь вечер роллы крутили. Так что?

Даня шел к метро счастливым. Он прогулял все пары, зато провел этот день со Светой. Они забрались в общежитие через окно первого этажа. Света показала ему выпадающий из кладки кирпич, общий секрет многих поколений студентов, и продемонстрировала, как залезать внутрь.

Даню, как чужака, в общежитие не пустили бы. Света объяснила, что комендантка после Бычка боится, что начальство с места погонит, еще и все прошлые пьянки припомнит, поэтому стала паинькой: не берет взятки в виде двадцаток и шоколадок «Свиточ», запускает внутрь только общажных и только до одиннадцати вечера.

— Надеюсь, ее все-таки выгонят, — мстительно добавила Света, когда они с Даней пришли в совковую столовку на первом этаже. В витрине одиноко желтели три порции оладьев со сгущенкой. На одном из них пировала жирная муха.

Зато роллы, принесенные Светой из холодильничка в ее комнате («иначе воруют»), были потрясающие. Не идеально ровные и не самые изысканные, но Даня не помнил уже, когда ел так вкусно. Света взяла для них две чашки чая (чтобы буфетчица не ворчала, что они со своим пришли и сидят), но, поставив их на стол, предупредила Даню не пить — посуду тут моют плохо. Роллы ели руками, обсуждали, кто больше достоин звания короля ужасов — Кинг или Лавкрафт, — ни на чем не сошлись, но время провели прекрасно. И ни грязный стол, ни тусклый свет, ни убийственный взгляд буфетчицы, ни мухи, предсмертно жужжащие на липкой ленте под потолком, не могли этого испортить.

В кустах в глубине парка копошился человек. Даня прошел бы мимо, но краем глаза уловил яркое пятно, мелькнувшее в его руках. Розовое. Не веря, что это происходит на самом деле, он свернул с дороги. Ветки под ногами предательски хрустели, заставляя ускориться.

— Эй! — крикнул он, когда между ними оставалась пара метров. Пока человек выпрямлял согнутую почти вдвое спину, Даня подскочил, схватил его за воротник. Капюшон свалился с головы, в нос Дане ударил кислый запах старого пота.

Выражение испуга на лице Шприца быстро сменилось возмущением. Пока они не виделись, кто-то успел сломать ему нос. Срослось криво. Минус десять к харизме, как сказал бы сам Шприц, вечный фанат D&D.

— Воу, полегче, бро! Если у тебя тестостерон зашкаливает, я ж говорил, к Мальке сходи. Она ж только рада будет.

Уже этого одного было достаточно, чтобы пересчитать Шприцу зубы.

— Хватит. — Даня отпустил его и от греха подальше убрал в карманы чешущиеся кулаки. — Что ты тут делаешь?

— А как ты думаешь? — прищурился Шприц, демонстративно отряхиваясь и поправляя капюшон. — Уже небось забыл, как сам клады прятал для студентиков?

Даня проигнорировал последнее, перевел взгляд на розовый комок, торчащий из зарослей. Не показалось — это был заяц. Он лежал как раз так, чтоб его можно было увидеть с главной дороги парка. Он лежал как раз так, чтоб попасться на глаза Стасу, возвращающемуся домой.

— Что там?

— Веселые конфетки для тусы на День студента. — Шприц усмехнулся. — Не ты, часом, заказывал? Студент же теперь, такой серьезный парень.

— Почему в игрушку?

Шприц редко упускал возможность подколоть его, но, видимо, что-то в голосе Дани подсказало ему на этот раз воздержаться.

— Да лежала тут. Тут часто мамаши с детьми гуляют, потеряли, наверное. Мне показалось, весело будет квест на время для клиентов забацать: написать, типа, иди в лес от главной дороги, и поспеши, пока твои конфетки не забрал ребенок.

Дане стало смешно. Некоторые вещи не менялись никогда.

— Тебе надо было в доме культуры детские утренники ставить.

— Там платят меньше. — Шприц почесал впалую щеку. На запястье у него краснела засалившаяся веревочка от сглаза.

— Заказ не мой, — сказал Даня, посерьезнев. — Но игрушку я заберу.

Он поднял зайца, и Шприц зашипел, выхватывая из желтоватого наполнителя пластиковый пакетик и поспешно пряча в карман.

— Да что ты творишь?

— Ты говоришь, что нашел эту игрушку, так? — Даня повертел зайца в руках, отмечая причину смерти — опять распоротое брюхо, — и то, что на месте глаз остались только два бугристых островка из старого клея. Ослепили и выпотрошили. — Где?

— Да прямо тут лежала… Чего ты так прицепился из-за этой?..

— Видел, кто положил?

— Какая-то баба, — пожал острыми плечами Шприц, немного смирившись с тем, что Даня сейчас только спрашивает, не отвечает.

— Как выглядела? — Осторожно, помня, что внутри может лежать лезвие, Даня разворотил наполнитель и обнаружил маленькую записку. «Ты уверен, что не зря переводишь кислород?» — спрашивалось в ней. Очаровательно.

— Да хрен знает. — Шприц поднял брови, увидев записку. — Видел только сзади, когда уходила. Темная куртка на ней была. С капюшоном. А что баба, я по жопе понял.

Если Шприц не врет, таинственный Капюшонник — женщина. Но Даня не был уверен, что стоит ему доверять: все-таки Шприц был прирожденным актером. Позавчера они одновременно были в центре. Конечно, Шприц вполне мог находиться там и по своим кладменским делишкам. Но второй день подряд оказываться неподалеку от места, где появилась следующая игрушка, — это было подозрительно.

Даня мог назвать столицы всех стран мира и перемножить в уме 2019 и 1234. Но он никогда не был настоящим вундеркиндом и не представлял, как грамотно вести себя в сложившейся детективной загадке.

— Тебе знакомо имя Стас Гордиенко? — спросил он, решив хотя бы посмотреть на реакцию. Если Шприцу есть что скрывать, он, может, и почувствует что-то сквозь безукоризненное лицедейство.

— Я ж не дурак настоящие имена с них трясти, — очень естественно удивился Шприц. — Все строго по никнеймам. Слушай, ты ведешь себя реально странно. Зачем тебе этот кроль, Дэн? Что с ним не так?

— Ничего, — отрезал Даня. — Мне пора.

— Ну, пора так пора. — Голос Шприца звучал рассержено. — Но подожди секунду. Послушай.

— Чего?

— Мы все прекрасно понимаем: тебя почистили, у тебя как бы новая жизнь, че тебе в яму возвращаться? Когда тебя поймали и забрали товар, ты, конечно, никого не сдал, и большой тебе за это респект. Но нам сверху все равно сказали расплатиться, а суммы там сам знаешь какие. Поставили на счетчик. Малька продала своего Роланда, чтобы закрыть вопрос… короче, ты бы зашел к ней как-то, правда. Просто по доброй памяти. Она тебе всегда будет рада, сам знаешь.

Глупо сжимая розового зайца, Даня вдруг ярко вспомнил Малю: она сидела на широком подоконнике со своим неразлучным Роландом — синтезатором — на коленях и играла заглавную тему из «Игры престолов». Ее лицо в такие моменты становилось трогательным и умиротворенным, как лик Мадонны, склонившейся нал своим младенцем с притаившейся в уголках губ тенью улыбки.

Дане не нужны были новые проблемы. Достаточно следователя Самчика и Стаса с его заячьей эпопеей. Он скучал по Птичке и тоже считал, что должен поехать туда и поговорить с Малей. Этого требовала его совесть. Но Даня также понимал, что ни к чему хорошему это не приведет. Однажды он заработает Мале на нового Роланда. Может, со стипендий насобирает — и отправит его курьером, без записки.

Как сказал Шприц: че тебе в яму возвращаться?

Даже если самые лучшие вещи порой оказываются на ее дне.

— Мне пора, — решительно повторил Даня и оставил Шприца одного.