Дилемма выжившего

8

Возможно, не самые худшие выходные

Оставаться дома на выходные было ошибкой. В его бывшей комнате мамуля истязала Юльку: «Весна» Вивальди раз за разом расцветала под смычком сестры, но среди сильных ростков то и дело попадался сухой корешок; «Весна» прерывалась, мамуля непримиримо восклицала: «Заново!» Каждое ее «заново!» било хлыстом по Даниным мозгам.

Когда с этой пыткой будет покончено, за Юлю возьмутся репетиторы. Сначала она будет заниматься задачками на логику. После — учить французский. Мамулю все не отпускала идея отправить в Сорбонну хотя бы одного из своих детей.

Интересно, она и Юле внушает, что та — талантище, феномен, вундеркинд, алмаз чистой воды в мире беспородных камешков? Она и Юлю заставляет развлекать своих многочисленных знакомых декламацией поэм и перемножением четырехзначных чисел в уме? Она и Юлю захваливает так же отчаянно, как и наказывает за каждую ошибку?

Даня подозревал, что при всем этом завидует сестре. Он помнил свой ад и не думал, что Юлькин сильно отличается. Ей должно быть еще сложнее: ведь первые семь лет жизни для мамули ее не существовало и она не знала изначально, что избрана, что уникальна, что обязана. Ей приходилось учиться быть такой на ходу, в плотном графике, под почти круглосуточным надзором. Но зато — зато у нее была мамуля.

Мазохист гребаный.

Папа, конечно же, в Юлькиной жизни не участвовал. Отгородился в своем кабинете, делает вид, что нет у него никакой дочери и не отнимают у нее детство, пытаясь слепить в трофейное изваяние для музея мамулиной гордости. Даня мечтал однажды поговорить с ним по-честному. Спросить: пап, а пап, что это вообще было? Для чего я пришел в этот мир? Чтобы быть вещью в мамулиных ухоженных руках? Чтобы отвлечь ее, пока ты составляешь лекции и срываешь аншлаги в своих университетах? Если ты так хотел сбежать от нее, почему откупился мной? Если ты все еще так хочешь сбежать от нее, зачем откупаешься Юлей? Неужели тебе совсем, ну совсем нас не жаль, пап?

Но, конечно, у него кишка тонка была решиться на такое. Видимо, эту черту — беспросветную трусость, когда речь идет о чем-то действительно важном, — он перенял именно от папы.

Когда Юлину пытку скрипкой терпеть стало совсем невыносимо, Дане позвонили с незнакомого номера. И через пять минут он уже бежал под сенью аллейки, ведущей от их спальника на краю леса к метро.

Выскочив из перехода на Речную площадь, Даня заозирался, пытаясь разглядеть среди праздных горожан Стаса. Нашел по неуместному в выходной черному-низу-светлому-верху, но даже как-то порадовался: хоть не тренерские спортивки. Даня сделал себе заметку напомнить Стасу, что спортивный костюм надо вернуть. И, возможно, стоило найти момент и намекнуть, что в семнадцать лет парням не запрещается носить джинсы и кеды.

— Ну что? — Он подошел к Стасу, на ходу сбавляя шаг и пытаясь выровнять дыхание — начало казаться неадекватным то, как быстро он сюда примчался, даже с учетом, что ехать было по прямой.

— Спасибо, что приехал, — сказал Стас. Вид у него был не очень. В руках он сжимал смартфон — две длинные трещины пересекали экран.

— Где он?

Стас молча указал на клумбу. Там, среди цветущих флоксов, окурков и спрятанных у корней пакетов из «Макдоналдса», сидел розовый заяц. Он немного отличался от прошлых двух: глаза-бусинки, шерсть — курчавая и блестящая, между ушей пришит синий цилиндр.

— Осторожно, там лезвие, — предупредил Стас, когда Даня потянулся к распоротому заячьему брюху, и показал обмотанный пластырем с Хэлло Китти указательный палец. Наверное, одолжил кто-то из родителей, выгуливающих своих чад возле фонтанов.

Отщипывая по кусочку от силиконового наполнителя, Даня осторожно вытащил лезвие и убедился, что больше ничего внутри не было. Посмотрел на Стаса. Пожалуйста, сделай что-то, — умоляли серые глаза под мученически затемненными веками.

Мелькнула нехорошая мысль: а что, если все эти мутки с зайцами — обман? У этого Стаса явно не много друзей. Что, если он сам таскает с собой испорченные игрушки, периодически отыгрывая ужас и тайну при Дане, просто чтобы тусить с ним?

Вдруг у Стаса зазвонил телефон.

— Извини, — сказал он Дане и с третьего раза смог подключиться к видеозвонку.

— Что там у тебя? — раздался из телефона недовольный девичий голос. — Чего не перезвонил?

— Телефон уронил.

— Новый?.. Разбил экран?

— Да…

— Вот Scheiße!**** Блин, сочувствую. В первый же день.

— Слушай, Даш… — Стас неуверенно глянул на Даню. — Я тебе потом перезвоню, ладно?

Он отключился.

— Девушка? — спросил Даня, уже не так уверенный в своей теории. Все-таки Стас не совсем безнадежный одиночка.

— Нет, подруга школьная. Она в Германию уехала.

— Ясно. — Повертев в руках опустошенного зайца, Даня посадил его на место. — Ты не знаешь, кто это мог сделать? Видел тут кого-то из знакомых?

Стас отрицательно покачал головой.

— А что ты здесь вообще делал?

— Гулял… Извини, что я тебе позвонил. Это же выходной все-таки. Я просто… испугался. А ты уже и так в теме.

Стас думал, что отнимает у Дани время. Как мило. Даня вспомнил жалобную скрипку, мамулины хлесткие «заново!» и папину молчаливую отрешенность за дверями кабинета. Стало смешно.

— Да ничего, — сказал он. — А может быть так, что этот заяц — это просто чья-то игрушка? Просто… так совпало. Посмотри, сколько тут детей с родителями. У кого-то из них вполне мог быть розовый заяц.

— Я уже спрашивал, — как-то оскорбленно ответил Стас, демонстрируя еще раз пестрый пластырь. — Ты же не думаешь, что это я — тайный фанат Хэлло Китти? Женщина, которая одолжила мне пластырь, говорит, что какой-то капюшонник его сюда положил.

— Капюшонник?

— Не знаю, — покачал головой Стас. — Зайца там точно не было, когда я сюда приехал.

— У вас все в порядке? — К ним подошла молодая женщина в джинсовом комбинезоне. За руку она крепко держала упиравшегося трехлетку. Женщина посмотрела на Даню, затем на Стаса. — Еще пластырь нужен?

— Спасибо, этого вроде достаточно, — отозвался тот, потерянно глядя на Хэлло Китти. Даня взял ситуацию в свои руки.

— Скажите, вы видели, кто сюда этого зайца принес?

— Да какой-то капюшонник, — фыркнула женщина. — Возле детских площадок — и вообще любых мест, куда мамочки приводят деток погулять, — постоянно ошиваются какие-то типы. Шприцы разбрасывают, конфеты, наркотиками накачанные… Вот теперь игрушки. Кошмар какой. Молодой человек, вы к врачу сходите обязательно. Вдруг на этом лезвии СПИД был?

Стас побледнел на несколько оттенков. Дане хотелось закатить глаза.

— А вы можете описать этого человека? — попытался Даня еще раз. — Ну, телосложение, там, одежду.

— Говорю же, капюшонник какой-то. Во всем темном был. Худой. Не очень высокий. Вы уж извините, деталей не рассматривала. — Женщина дернула ноющего сына, чтоб успокоился. — Мне за ребенком следить надо. В каком мире ужасном живем, ни на секунду не расслабишься. Хоть в область переезжай.

Описание, которое она дала, было бесполезным, поэтому оставаться на Речной площади и пытаться отыскать Капюшонника среди отдыхающих не стоило. Но, с другой стороны, эмоциональные показания женщины окончательно убедили Даню в том, что Стас не сам подстраивает все эти встречи с искалеченными игрушками.

Даня сгонял в «Макдоналдс» и вернулся с двумя колами и фирменным пакетом. Завернув зайца в пакет, он запихнул его Стасу в рюкзак.

— Это улика, — пояснил Даня. — Не думаю, что стоит ее оставлять здесь.

Они спустились с Речной площади на примыкавшую к ней пешеходную улицу, ведущую в исторический центр. Первое время молчали — слишком уж странными были обстоятельства их общения. Стас послушно держал врученный Даней бумажный стакан с колой, но не притронулся к ней. Не выдержал первым Даня.

— Что ты будешь с этим делать?

— Я не знаю. Ждать, пока в мире закончатся розовые зайцы, — вяло пошутил Стас.

— А серьезно? — не отставал Даня. — Не может же быть, чтобы у тебя на уме не было пары-тройки подозреваемых. Кто бы ни подсовывал этих зайцев — он знает тебя. У тебя есть враги?

— В том-то и дело, что нет.

— Ну ты еще подумай.

Он молчал.

А Даня злился сам на себя: сорвался, примчался, бросился разгребать чужие проблемы — а потом оказалось, что только ему это и надо было. Стас же весь обратился в унылое созерцание, сжался, отстранился.

— Слушай, — резко сказал Даня. — Если ты ничего не знаешь, ничего не понимаешь и не можешь ничем помочь, то зачем ты меня вообще сюда позвал?

— Мне просто хотелось, чтобы… чтобы кто-то побыл рядом.

Это прозвучало настолько прямо, честно и не по-пацански, что Даня опешил.

Он не умел «быть рядом». «Рядом» с ним никогда никого не было. Мамуля всегда маячила «над», периодически оказываясь за спиной, чтобы удобнее было подталкивать его, подталкивать, пока он не споткнется и не вспашет носом землю. Папа и Юлька скрывались за стенами кабинета и детской соответственно, — словно в других, не пересекающихся с его вселенных.

Даня никогда не рассматривал пассивное участие как помощь. Но у Стаса, очевидно, на этот счет были другие соображения. Он смотрел на Даню с совершенно несчастным видом, и тот сдался.

— Ладно, забыли… — пробормотал он. — А насчет твоего телефона. Это ты его сегодня разбил? Когда дадут стипендию, могу сводить тебя к одному мастеру. Он как-то хитро срезает с экрана слой разбитого стекла и заливает какой-то прозрачной смесью. На выходе телефон как новенький.

— Круто, — без особого энтузиазма отозвался Стас. И, помедлив, добавил: — Но я думаю, что в шрамах нет ничего страшного.

Даня неосознанно сжал стакан — и опрокинул его содержимое на себя.

— Черт… — Футболка, к счастью, была черной, но кола все равно расползлась по ней мокрым липким пятном. Стас принялся панически выискивать в своем рюкзаке салфетки, отчаянно предложил вытереться шерстью зайца, но Даня остановил его и сказал, что до дома доедет в таком виде без проблем. Главное, что на джинсы не попало и не наделало компрометирующих пятен.

«Но я думаю, что в шрамах нет ничего страшного».

Стас говорил о трещинах, тонкой паутинкой расползшихся по экрану его новехонького смартфона. Конечно же, он говорил о них.

Ночью к Дане в телеграм добавились с незнакомого номера. Он как раз засыпал, оказавшись на единственном хрупком промежутке между реальностью и сном, где чувствовал себя в безопасности, даже находясь на территории врага. Тихий виброгудок обернулся ведром ледяной воды за шиворот, когда он открыл мессенджер.

Прив Дэн

Че как

Один на свете человек называл его так, сколько бы Даня ни доказывал, что Дэнами бывают только Денисы.

Чертов Шприц.

План дальнейших действий был очевиден. Не отвечать. Удалить чат. Заблокировать контакт. Лечь спать. Завтра первым делом поменять симку — почему, почему он не додумался до этого раньше? Когда он под тяжелым взглядом отца удалял и блокировал номера всей компании, он как-то и не подумал, что они могут добраться до него с других.

План дальнейших действий был очевиден — как и то, что Шприц и другие три года назад стали его семьей. Пусть маргинальной и проблемной — но относились там к нему лучше и душевнее, чем все, кто спал сейчас за стенами.

Он бросил их слишком внезапно. Некрасиво. Явно хуже, чем они заслуживали. Даня понимал, что это к лучшему. Он больше не был четырнадцатилетним мальчишкой с нервным срывом, готовым бежать хоть на край света от давления мамули. После рехаба ему и думать не хотелось о наркотиках и мирке, вертевшемся вокруг них.

И все-таки их связывали далеко не наркотики.

Даня сдался.

Привет, Гриша

Сейчас, после всех этих долгих месяцев, казалось глупым называть его Шприцом не в своей голове.

Ответ последовал незамедлительно.

Привет Гриша? лол

После всего, что между нами было

Что тебе нужно?

Видел тебя в центре сегодня

С каким-то школьником

Так тебя типа выпустили на поруки?

А чего Мальке не дал знать?

Она из-за тебя между прочим чуть в окно не вышла

Переживала

Может, заскочишь на Птичку
по старой памяти? завтра

Малина квартира располагалась в старом доме на самом краю города. Дане нравилось добираться к ней от конечной старой трамвайной линии. Путь тянулся через зеленый коридор под брошенной много лет назад стройкой торгового центра, через гаражи, охраняемые сворами уличных собак, которые поначалу рычали, а потом встречали Даню с виляющими хвостами. Дальше шла тусклая каштановая аллея с побитым асфальтом, которая выводила к небольшому жилому райончику и его сердцу — пустующему птичьему рынку. Птиц там не было, не считая воробушков на вольном выпасе. В основном — пузатые мужички, торгующие всякой утварью для рыбалки, и скукоженные бабулечки в шерстяных платках, пытавшиеся продать наловленных с утра по подвалам котят. Над рынком и высилась Малина ветхая пятиэтажка.

В их компании так и говорили — «встретимся на Птичке». И от фразы этой Дане всегда веяло уютом, удивительным чувством дома и покоя. А там, за дверью с обшарпанным коричневым кожзамом, его ждали сладковатый запах травы, приглушенная музыка и теплая, мягкая Маля, совершенно зря стеснявшаяся своего прекрасного имени Амалия, с ее мурчащим шепотом и нежными объятиями, в которых Даня провел бы вечность.

Воспоминания окутали его сладким дымом. Даня мысленно открыл форточку, прогоняя его прочь. Он написал Шприцу короткое «нет», заблокировал его новый номер и перевел телефон в режим полета.

Дерьмо! (нем.)