Дилемма выжившего

13

Он всегда тонул

Стас смог добраться до универа только к пятнице. Сегодня у них с Даней была всего одна общая лекция — сдвоенная пара экологии. Уселись, не сговариваясь, в заднем ряду. Стас распахнул рюкзак, и Даня положил туда зайца, найденного в парке.

— Так чего на пары не ходил? — спросил он, когда Стас спрятал рюкзак под парту. — Заболел?

— Да такое.

Стас не знал, как отвечать на подобные вопросы честно — и не казаться каким-то чокнутым. Дане хотелось сказать правду. Не заболел. Несколько дней преимущественно лежал на полу и смотрел в потолок. Матушка пару раз ломилась в дверь. Безуспешно — старая щеколда с достоинством выполнила свой долг, не пустив к Стасу нежеланную гостью, и только сегодня утром отвалилась.

Но, возможно, сегодня не лучший день для такой правды.

— Расскажи мне все, — попросил Даня. — Это ненормально, что какой-то шизофреник — или шизофреничка — таскается за тобой с этими зайцами и пишет криповые записочки.

Источник, из которого Даня узнал, что Капюшонник — она, не казался Стасу надежным. «Знакомый наркоман» вообще звучало не то как шуточное преувеличение, не то как повод обеспокоиться.

— Я вот думаю, — продолжал рассуждать Даня, — чего она хочет этим добиться? Записки… Тот, кто их писал, как будто пытается подтолкнуть тебя, ну…

— К суициду, — закончил за него Стас, видя, что Даня не спешит обрывать паузу. Тот быстро кивнул.

— Это может быть кто-то из больницы, где ты лежал после случившегося на переправе? Это ж там у тебя появились первые зайцы. Напомни, кто тебе их принес?

— Старшая медсестра. Но я говорил с ней в воскресенье. Она больше… не в своем уме.

— Допустим, минус один, — сказал Даня. — Дальше?

— Отец… но, оказалось, ему зайца передала мама. Чтоб не с пустыми руками заходил к ребенку. — Стас криво усмехнулся, чувствуя, как стыдно ему признавать, что отец плевать на него хотел, выжившего на Реке или нет.

— Какие у тебя отношения с мамой? — деловито спросил Даня.

— Хочешь сказать, что это все может быть ее рук делом?

— Она дружит с Лидией Аркадьевной. Возможно, даже больше чем дружит. — Даня нахмурился, постукивая себя пальцем по подбородку. — Но они не могут быть вместе, пока ты занимаешь жилплощадь. Понимаешь, к чему я? Пока ты в универе, Лидия Аркадьевна имеет уйму возможностей подсунуть тебе мертвого зайца. Может, она и есть наша Капюшонница, Стас!

Даня замер с таким правдоподобным озарением на лице, что лишь через несколько секунд Стас понял, что он шутит.

— Блин, — выдохнул он. И рассмеялся. С непривычки смех звучал слишком громко. Даня попытался шикнуть на него, но не успел.

— Молодые люди на галерке! — окликнула их преподавательница, и десятки лиц развернулись к задней парте. — Я все понимаю, но пощекотать друг друга можно и в свободное от пар время.

По аудитории прокатились смешки. Стас заметил, что Даня переглянулся со своей рыжей одногруппницей (имени он не вспомнил) и заулыбался сильнее.

Смех разрядил обстановку, но не спас их от наказания.

— Раз вам так нравится обсуждать, — сказала преподавательница, подозвав Стаса и Даню после пары, — вам предоставляется уникальная возможность посетить нашу университетскую библиотеку, изучить несколько монографий и критически разобрать гипотезы Эрнста Геккеля. К концу семестра жду от вас два реферата, написанных от руки.

— От руки? Но сейчас же две тысячи девятнадцатый, — возразил Даня, приунывший еще на слове «библиотека». Преподавательница посмотрела на него с иронией.

— А как, по-вашему, мне отучить вас нарушать дисциплину на моих лекциях?

После пары обнаружилось, что у обоих нет планов на вечер. Они решили не откладывать реферат и, купив в канцелярском магазинчике две папки с файлами и двадцать листов А4, направились в библиотеку.

— Ладно, вернемся к потенциальным подозреваемым, — сказал Даня по дороге. Стас заметил, что он то и дело осматривается по сторонам — не иначе как надеясь первым увидеть розового зайца, если его уже успели подсунуть на видное место. — Что там было с третьим зайцем?

— Передала девушка из соседней палаты. Я не знаю, сколько ей было лет. Только то, что у нее имя какое-то «цветочное». Так медсестры говорили.

— Лилия? — предположил Даня. — Роза? Лаванда какая-нибудь?

Стас пожал плечами.

— Я не знаю никого с такими именами. Как и с любыми другими флористическими.

— В любом случае, — задумчиво протянул Даня, — очевидно, что Капюшоннице многое о тебе известно. Нужно понять ее мотив. У каждого преступления он есть. А у этой Капюшонницы, судя по ее настойчивости, целый мотивище.

— Я никому ничего плохого не делал, — сказал Стас.

— Это ты так думаешь. Но кто-то явно считает иначе.

Они пересекли площадь и поднялись по ступенькам к футуристической (как футуризм представляли себе в 50-х) многоэтажной библиотеке, увенчанной странным асимметричным шпилем. Не иначе как тайная разработка советского правительства, с помощью которой собирались ловить сигналы из космоса и транслировать туда учение о коммунизме.

Студенческие были одновременно не только банковскими картами, на которые падала стипендия, но и пропусками в библиотеку. Из трех турникетов, преградивших путь к этажам знаний, работал только один. Стас и Даня по очереди прошли под суровым взглядом контролерши. Лифт, как водится, не работал. Бетонные ступени со слитыми балюстрадами спиралью убегали наверх.

— Какой нам этаж? — спросил Даня.

— Вроде четвертый.

— Идем.

Поднимаясь, он продолжал развивать тему.

— Мотивом может быть ревность, например.

— Не мой вариант, — смущенно сказал Стас.

— Жажда выгоды?

— Что с меня взять?

Разве что новый телефон, и тот побитый.

— Личная неприязнь?

— Я не общаюсь с людьми так плотно, чтоб их бесить.

— Кстати, почему? — Даня остановился и повернулся к Стасу. — В смысле, ты явно не душа компании. Но у меня сложилось впечатление, что… у тебя вообще есть друзья за пределами универа?

«У меня есть друзья в пределах универа?» — едва не переспросил Стас. К счастью, ему удалось удержать язык за зубами. Он уже который день недоумевал, почему Даня никак не пошлет его к чертовой матери вместе со всеми розовыми зайцами в придачу. Неужели Даня правда считает его своим другом? Как? Когда? Почему при мысли об этом так хорошо? Или все дело в несовершенстве языка, позволяющем интерпретировать фразы как душе угодно, находя неуловимые оттенки и скрытые смыслы там, где их нет?

— Да не особо, — пробормотал Стас, скрывая неловкость. Ощущение ненужности, появившееся после встречи с отцом, немного притупилось за последние дни, но ловушки, пробуждающие его, оказывались повсюду.

Лицо Дани вдруг приняло задумчивое выражение, а через несколько секунд его карие глаза округлились в озарении.

— Месть, — твердо сказал он.

— Месть? — переспросил Стас. — За что?

Даня победоносно улыбнулся.

— Подумай. О чем шла речь в записках?

Разбуди Стаса среди ночи, и он без запинки воспроизвел бы их содержимое.

«В чем смысл твоей жизни?»

«Думаешь, оно стоило того?»

«Ты уверен, что не зря переводишь кислород?»

До этого момента каждый из вопросов, оставленных неизвестным потрошителем в игрушках, Стас воспринимал как-то… порознь. Общим в них было указание на то, что жизнь его напрасна и бессмысленна, и Стас был совершенно с этим согласен. Возможно, собственный энтузиазм и ослепил его, не позволив увидеть явный мотив, сквозящий через каждую из трех записок. В горле пересохло.

— Кто-то хочет… отомстить мне за то, что я жив?

Даня кивнул, взволнованно прикусив нижнюю губу.

— Вторая записка, «думаешь, оно стоило того?», — продолжил он. — Это же явная претензия к тому, что ты выжил. Очевидно, речь идет о переправе. При каких обстоятельствах ты тогда спасся?

— Меня капитан вытащил на берег… — холодея, произнес Стас.

— Почему у тебя такое лицо?

— Просто… он умер сразу же. У него сердце остановилось, как только мы оказались на суше.

— Черт. — Почему-то Даня улыбнулся. — Вот и мотив. Капитан умер, спасая тебя. Но у него могла быть семья. Дочь. Которая винит тебя в смерти отца, следит за тобой… и теперь отправляет зайцев, чтобы заставить тебя… Ну, сделать с собой что-то.

Стас пораженно уставился на Даню. В его словах был смысл, и этот смысл пугал. Невидимый купол существовал уже много лет, исправно ограждая Стаса от мира, от праздника жизни, недостижимой и со временем не такой уже и интересной. Мир не интересовался Стасом. Редкие гости заходили к нему по одному, умудряясь проходить сквозь бесплотное стекло, не разрушая его. Под куполом было одиноко, но и безопасно. И Стасу и в голову не могло прийти, что безопасность эта — иллюзорна.

Он тяжело выдохнул и оперся на балюстраду. В лестничном колодце, парой этажей ниже, кто-то сажал розового зайца в вазон с фикусом.

— Даня… — в ужасе прошептал Стас. Тот без вопросов подошел, перевесившись через поручень.

— Вот сволочь, — скрипнул зубами он.

— Только не шуми, — взмолился Стас, чувствуя, как напрягся Даня. Его ноздри яростно раздувались, как у дракона, который вот-вот выдохнет пламя.

— Он же сейчас уйдет!

Стас не умел останавливать драконов. Даня бросился по лестнице вниз.

Розовый заяц, сидевший под фикусом, успел испачкаться в земле. Глаза у него были симпатичные — в виде бусинок, а шерсть — из какого-то шелковистого ворса. Похоже, китайские уродцы у Капюшонника окончательно закончились, пришлось раскошелиться на игрушку поприличнее. Подойдя ближе, Стас обнаружил, что шерсть у игрушки мокрая, а голова рассечена сбоку: пенопластовые шарики все еще сыпались из «раны», скрывая под собой землю вазона.

Записка лежала рядом на полу. Даня спугнул Капюшонника, не дав ему спрятать ее. Онемевшими пальцами Стас поднял ее и развернул.

«Ты сам знаешь, где выход».

Он механически выложил постиранный и выглаженный спортивный костюм из пакета и спрятал туда игрушку. С колотящимся в районе горла сердцем Стас спустился в холл, где Даня и контролерша орали друг на друга. Капюшонника видно не было.

— Посмотрите у себя в системе! — Даня морщился, держась за ребра. — Кто это был?

— Нельзя бегать в библиотеке! — взвизгнула тетка, явно его не слыша. У нее прежде всего сработал триггер: теперь нужно было напомнить оболтусам-студентам правила поведения в библиотеке. — И драться! Совсем уважение к храму знаний потеряли!

Стас понимал ее необходимость выговориться — у самого бабушка по матери двадцать лет проработала контролером в метро. Даня не понимал. Он был на взводе, и неясно было, что´ причина этому — эпизод с Капюшонником или нечто другое.

— Так чего ж вы в свой храм знаний преступников впускаете? — продолжал наседать Даня. — Вы видели, как он меня толкнул? Я чудом с лестницы не слетел. Было бы вам тут многочасовое паломничество с врачами и полицией.

— Да каких преступников? — возмутилась контролерша. — Он по пропуску прошел.

Даня потрогал ребра и зашипел, поморщившись. Стас догадался, что тот немного преувеличивает степень повреждений для контролерши — чтоб простимулировать ее сделать то, что им нужно.

— Тогда дайте мне его имя, блин, — сквозь зубы, словно превозмогая боль, сказал он. — На кого мне полицию вызывать? На библиотеку?

Немного поколебавшись, контролерша вернулась на свой пост. Минут пять она смотрела в старенький монитор, периодически кликая мышкой и печатая что-то двумя пальцами. Наконец она вышла. Стас и Даня, все это время промолчавшие, обратились в слух.

— Константин Бычук, группа М-11.

Они вышли из библиотеки и обосновались на ее ступенях. Рефераты обо всем, в чем Геккель был не прав, оказались безнадежно заброшены на когда-нибудь. До конца семестра еще оставалось время.

Пары закончились. Из корпусов физмата и факультета кибернетики на площадь устремились два потока студентов, сходящиеся в броуновском хаосе. Одним нужно было в сторону метро, другим — к общежитиям.

Стас увидел нескольких своих одногруппников. Он не помнил их имен. Жизнь, как всегда, мчалась мимо вместе со всеми именами, лицами и датами, а он даже не пытался за ней угнаться. Стас не ходил на тусовки, устраиваемые в группе «для знакомства», и не подхватывал разговоры, заняв в иерархии группы примерно то же положение, что и в школе. Объектом травли его никто делать не собирался, а после первой контрольной по матанализу, когда его результат оказался даже выше, чем у олимпиадника Руслана, Стас и вовсе обрел в глазах одногруппников определенную ценность. В полной мере он ее прочувствует ближе к сессии.

Некоторые студенты с их потока до сих пор считали, что Стас и Даня как-то замешаны в смерти Бычка. Наверное, сидя вот так вот под библиотекой, Стас и Даня порождали еще больше слухов и подозрений.

— Значит, все-таки Капюшонник — это он, — сказал Стас, просто чтобы не молчать. Он сам не знал, почему заговорил именно об этом, учитывая, что случившееся в библиотеке привело к выводам гораздо серьезнее. — Не она.

— Похоже на то. Или же у капитана несколько детей, — предположил Даня, подхватывая игру. Видимо, им обоим нужно было время, чтобы переварить полученную информацию. — Это нам предстоит узнать.

— Поедем на Речной?

— Да. Конечно, Речной уже давно не функционирует, но, может, там остался кто-то, кто знал этого капитана. Может, помнит его фамилию. А там поищем через соцсети. Ты же уже научился пользоваться соцсетями?

На эту беззлобную шуточку Стас не смог даже улыбнуться.

— Может, нам надо обратиться в полицию? — решился он.

— Нет. — Даня поджал губы. — У меня были проблемы с полицией в прошлом. Не хочу связываться. Если родители узнают об этом, они не станут разбираться. И мне придет конец.

Стас вопросительно уставился на Даню. Тот дернул плечами, словно высвобождаясь от мерзкой паутины, но в рассказ о своей семье не пустился. Это было не ко времени.

— Долгая история. Но если решишь обращаться в ментовку — я выхожу из игры.

Предупреждение испугало Стаса не меньше, чем очередной замордованный розовый заяц. Ни за что не хотел бы он оказаться с игрой один на один.

— Никакой ментовки, — быстро, даже слишком быстро подтвердил он.

— Тогда возвращаемся к плану, — с явным облегчением сказал Даня. — Завтра утром у меня плавание в спорткомплексе, потом поедем на Речной. Попробуем поймать Капюшонника сами. И… черт, — поразился он, ощупывая ребра, — а о лестницу он меня приложил нормально так. Синяк будет.

Стас не понимал в этот момент, во что ему сложнее поверить: в то, что у него на самом деле появился друг, готовый разделить с ним нешуточную опасность, или в то, что таинственный потрошитель зайцев и предполагаемый убийца Бычука — один и тот же человек.

После ужина Стас помыл посуду и, оставив матушку на кухне в компании пятничного вина и романтической комедии, пошел в гостиную. Там стоял компьютер, собранный еще отцом. Он безнадежно устарел — постоянно тормозил и перегревался, часть клавиш на клавиатуре залипала, а созвездия битых пикселей усеяли экран монитора. Вход в систему был запаролен. Матушка объясняла это тем, что не хочет, чтобы Стас стал игрозависимым. Не то чтобы это имело смысл. Во-первых, компьютер все равно не тянул новые видеоигры, поэтому Стасово развитие как геймера остановилось на изометрических рпг-шках прошлого. Во-вторых, даже самые захватывающие из них не смогли бы удержать его внимание надолго.

Он затиснул кнопку на системном блоке, и внутри все закашляло, закряхтело — ожило. Настало время пароля. Матушка бывала занозой в заднице, но зато предсказуемой донельзя. Сразившись с залипающей S, Стас вбил Stasik2002 и, подождав, пока система загрузится, отыскал в ней папку с названием «4 мая» и запустил видео.

Компьютер натужно загудел, бросая все свои силы на выполнение задачи. Стас понизил звук, придвинулся поближе к колонке. И наконец увидел себя полуторагодовалого.

Точнее, оживший пухлый комбинезон, синий в горошек. Из штанин торчали маленькие зимние ботиночки, из одного рукава — шерстяная варежка, из другого — кончики крохотных пальцев. Из щели между воротником комбинезона и огромной вязаной шапкой с помпоном Стас увидел свои детские глаза — заплаканные, паникующие.

Из груди вырвался непроизвольный вздох. Это было единственное видео, где он маленький. Матушка с отцом, тогда молодые и все еще уверенные, что у них получается быть семьей, позвали для съемок знакомого с видеокамерой. Человек монтировал их семейное видео с душой. На фоне звучал искусственный щебет птиц, а каждая смена кадра сопровождалась пошлыми в своей наивности спецэффектами. То, что задумывалось как милые сцены семейной прогулки, выглядело предзнаменованием катастрофы.

Матушка не отходила от маленького Стасика ни на шаг. Даже не так — она срослась с ним, обхватив запястья через пухлые рукава, накрыв сына своей тенью, предупреждая каждый его несмелый шажок.

Голос матушки звучал неестественно звонко.

— Скажи «привет»! Привет, я Стасик!

Она была донельзя милой со своей ярко-рыжей завивкой и примерно в той же степени нелепой — из-за лыжной шапки, придавившей шикарную шевелюру в начале мая. Мир вокруг зеленел, во всю положенную весне мощь светило солнце. Матушка улыбалась и энергично махала рукой потухшего Стасика в объектив камеры.

В следующем кадре она уже запихивала его пальчики обратно в варежку. Стасик морщился под своей шапкой, постоянно спадающей на глаза. Откуда-то пришло смутное воспоминание о том, какой колючей она была и как чесался от нее лоб. Стас не мог этого помнить. Но он словно испытывал схожее чувство всю жизнь.

— Игрушечку, Стасик. Берешь игрушечку? — Его руки тянулись — нет, ее руки тянули его руки к деревянному паровозику.

— Машут, ну дай пацану побегать, — со смехом, в котором уже тогда звучали напряженные нотки, сказал отец. На видео он был не такой модный, как сейчас, и в полтора раза у´же. Он не разделял сумасшествия жены, предпочтя рубашку и легкую ветровку.

Смена кадра — маленький Стасик каким-то чудом вырвался и побежал. Матушка бросается следом. Искусственные птицы поют особенно громко — возможно, в этот момент она ругает отца за то, что упустил ребенка.

Взрослый Стас напряженно прильнул к экрану, едва не коснулся его носом, глядя, как маленький синий комбинезон неуклюже топает прочь по майской аллее. Конец истории известен. Его детской версии ни за что не убежать. Но если бы только он мог — вернуться назад, вырваться на проезжую часть, прямо под колеса грузовика… Или лучше, хоть это и невозможно, утонуть в комбинезоне. Дать ему полностью поглотить свое детское, слабое, созданное для безволия тельце. И, когда матушка догонит его, она обнаружит пустой комбинезон и шапку с варежками, лежащие рядом. Никакого Стасика. Никакой марионетки для ее цепких рук.

Руки вляпались во что-то мокрое. Опустив взгляд, Стас увидел, что наплакал довольно приличную лужицу. Уничтожив ее рукавом домашней рубашки, он выключил компьютер, зажав кнопку на системном блоке.

Он тихо вернулся к себе в комнату, открыл окно настежь. Он так делал даже зимой и вдыхал обжигающий мороз, не морщась и не спеша прятаться в тепле. Ему всегда было мало воздуха. Ему всегда перекрывали кислород.

Дверь комнаты дернули извне, и сердце Стаса упало, и только тогда он вспомнил, что не успел вернуть щеколду на место. Ворота его крепости пали под натиском врага. На пороге стояла матушка. Ее взгляд был мутноват — одним вином не обошлось. Это происходило все чаще.

Стас, чьи слезы еще не высохли, сделал вид, что трет глаза.

— Стасик, а чего ты мне не рассказываешь, как у тебя дела в университете?

— Тебе тетя Лида рассказывает. — Ответ прозвучал сквозь стиснутые зубы.

— Стасик… — Матушкино лицо растерянно вытянулось. Из такого состояния она обычно переходила к истерике. — Ты как с матерью разговариваешь!

Стас обычно стойко переживал ее вспышки, не реагируя на них, не отвечая, не пытаясь прекратить. Ждал, пока матушка выдохнется и оставит его в покое. Никогда до этого дня он не думал, что ее вторжения в действительности как-то на него влияют. Но сейчас отчетливо осознавал: ее присутствие выжигает весь кислород.

Он схватил ртом воздух. Не помогло. Воздух был мертвый. И он будет, если ничего не предпримет. Он задыхался. Он тонул. И это не он, а его инстинкты заставили его подскочить к матушке и толкнуть ее в плечо.

Враг должен быть вышвырнут за пределы крепости.

— Уйди! — закричал он, уже не сдерживая слез. — Уйди!

Она не упала — но отшатнулась назад и сделала спасительный шажок, помогший устоять на ногах. В ее пьяном взгляде обида боролась с назревающей яростью. Матушка зарыдала и бросилась вперед. Стас зарыдал и захлопнул дверь перед ее носом.

Он подпер дверь спиной и держал ее, пока матушка не перестала ломиться, а потом еще немного. И все это время он не прекращал плакать.

Он задыхался. Он тонул.

Он тонул всю свою жизнь.

Она думала, что заботится о нем, но на самом деле топила. В огромном комбинезоне, в своих удушающих объятиях, в своей вездесущности. И все это время он, мамина радость, делал вид, что ему совсем не нужен кислород.

А теперь, осознав, что все-таки нужен, столкнулся с тем, что не умеет дышать.

Что ему делать? Бросить универ, найти работу, снять квартиру? Проситься к отцу, которому он не нужен? Попытаться получить место в университетском общежитии?

Стас решил не обманывать сам себя. Ничего он делать не будет.

Поздно.

Потому что больше нигде, нигде на этой планете он не сможет сосуществовать в подобной гармонии со своим прозрачным куполом, с водой, залившей ему уши. Только здесь, только в этой квартире, только с этой женщиной, которая рано или поздно добьется своего. И утопит его.

Впрочем, таинственный потрошитель игрушечных зайцев был прав. Стас знал, где выход. И мог добраться к нему раньше.