Дилемма выжившего

9

Это жизнь,

молодой человек

Сандру Ванну он едва узнал — высохла, уменьшилась в размерах, даже некогда громогласный, свободно раскатывавшийся по всему отделению голос истончился, ослаб. «Галя! Капельницу в третью палату!» прозвучало так тихо, что Стас, оказавшийся неподалеку, сам еле услышал. И совсем не был уверен насчет Гали, находившейся на другом конце коридора. Неизменными в Сандре Ванне остались только очки с запоминающимися квадратными дужками: стекла в них были настолько толстыми, что глаза казались неестественно маленькими, как у крота.

Возможно, если бы не эти очки, Стас бы побродил тут еще немного и вышел, поддавшись мысли, что приезжать в больницу — это все-таки не самая хорошая идея. Но теперь отступать было некуда.

— Молодой человек, вы к кому? — прошелестела Сандра Ванна, проплывая мимо. Стас знал, что медсестры здесь всегда заняты, и без лишних слов увязался за ней. Он помнил ее активной и разговорчивой, когда она возвышалась над койками на каждом утреннем обходе, а сейчас смотрел на нее сверху вниз и видел уязвимую розовую кожу макушки, просвечивающую сквозь седые волоски.

— Я к вам, Александра Ивановна. — Теперь, когда Стас вырос и знал, что удивительное имя старшей медсестры на самом деле вполне обычное, он не мог обращаться к ней как раньше.

Старушка в белом халате развернулась и глянула на него уменьшенными глазками.

— Гордиевич, — крякнула она, окатывая Стаса волной зловония.

— Гордиенко. — Стас мужественно сдержал порыв бежать к открытой форточке. — Десять лет назад я у вас лежал. С пневмонией.

— Помню, помню такого… — Сандра Ванна затихла, задумалась и вдруг внезапно всплеснула руками. — Десять человек! Десять живых душ! Я всегда говорила Зоечке: Зоечка, солнце, конечно же, дети — это святое. Но капитан тогда неправильное решение принял, ох, неправильное. Десять живых душ, молодой человек!

Последнее она практически прокричала — и вновь замерла, прижимая руки к груди. Стас растерянно смотрел, как бегающие в эмоциях выцветшие бусинки глазок за толстыми стеклами успокаиваются, обретают осмысленное выражение. Сандра Ванна требовательно посмотрела на Стаса.

— Молодой человек, вы к кому? — спросила она.

— Сандра Ванна! — К старушке подошла молодая медсестра с ярко-красным каре и аккуратно, но решительно взяла ее под локоть. — Ну что же вы здесь ходите?

— Я с пациентом обсуждаю рецепт, — вяло ответила Сандра Ванна, позволяя себя увести.

— А как же другие пациенты?

— А что другие пациенты?

— Ну, ждут вас. Идемте скорее, поставим всем капельницы…

Стас только начал о чем-то догадываться, как рядом выросла еще одна женщина — высокая и крепкая. Матушка, сама будучи размеров очень скромных, таких не любила — в далеком детстве Стасику на таких указывала украдкой и говорила: смотри, какая дылдища, Стасик, настоящая женщина должна каблуки носить, а куда таким каблуки, ну скажи, чтоб крышу макушкой содрали и дом обрушили? Напуганный возможностью погибнуть под обломками, маленький Стасик относился к высоким женщинам с опаской и старался не находиться с ними в одной комнате. Взрослый Стасик с этим вроде бы справился, но инстинктивно вспомнил, где находится дверь.

— Чего вам нужно? — спросила высокая медсестра, прекрасно чувствуя себя на каблуках и находясь в полной гармонии с потолками отделения. На ее бейджике было написано «Галина Алексеевна Юфимова, старшая медсестра». — Чего вы к Сандре Ванне нашей пристаете? Не видите, она не в себе?

— Извините, я не сразу понял. А что с ней случилось?

— Жизнь случилась. Старость. Держим тут ее из жалости, потому что ей держаться больше не за что. Дочка с внуками на машине разбилась четыре года назад, вот она и… не справилась. Главврач наш покойный, Валентин Конанович, завещал нам всем не бросать Ванну, не прогонять из отделения. Пусть хоть санитаркой трудится. Но толку с этого мало, ни одной утки пока не вынесла без происшествий, а к пациентам ее лучше не подпускать… Ну вы видели.

— Мне очень жаль, — выдавил Стас.

— Еще бы, — невесело фыркнула старшая медсестра. — Так что вам в отделении нужно? Родственник здесь?

— Нет. Я надеялся поговорить с Александрой Ивановной. Я лежал здесь десять лет назад, когда она была старшей медсестрой…

Стас понял, что ему катастрофически не хватает слов. Он не репетировал речь по дороге в больницу, пока пропахшая бензином желтая маршрутка колошматилась вместе с ним и еще парой потухших пассажиров о выбоины. Он не знал, как говорить о розовых зайцах, чтобы эта грозная Галина Алексеевна не сочла его молодым коллегой несправившейся Сандры Ванны.

— Хотел проведать, — выдохнул Стас, пытаясь выглядеть опечаленно, но адекватно.

— А. — Выражение лица старшей медсестры смягчилось. — Ну, видите, как бывает. Это жизнь, молодой человек. Дай нам бог всем покинуть мир раньше, чем это сделает наш разум. И не стать никому обузой.

Стас спустился вниз по ступенькам, на каждом пролете заглядывая в небольшие прямоугольные окошки. Все они выходили на пустырь с приткнувшейся по центру свежей церквушкой. Хрущевки столпились чуть поодаль, с атеистическим неодобрением советского человека глядя на единственный позолоченный купол с крестом. Сентябрь еще изо всех сил делал вид, что он — лето, и в буйстве зелени, и в голубом небе, и в солнце невозможно было обнаружить подвох. Осень пока оставалась предчувствием — печальным, неизбежным и незримо красивым.

В больнице было сложно дышать. Каждый вдох Стас делал там на свой страх и риск, почти физически ощущая, что вместе с кислородом вдыхает болезни и умирание. А стоило выйти, и воздух словно окреп.

Во дворе Стас встретил беременную кошку — ее бока смешно и одновременно жутко топорщились, но мурчала она сладко. Он погладил кошкину спутавшуюся шерсть, с тоской вспоминая Хвосточку. Хвосточка была тоже беспородной, чуть менее пушистой, но такой же ласковой, особенно в дни, когда забегала в квартиру после своих долгих прогулок. Отец шутливо называл Хвосточку «сильной и независимой», матушка украдкой баловала сливками, а сам Стасик, несмотря на запреты, запускал ее в свою комнату и позволял спать в кровати. Хвосточки не стало уже после Реки, когда отец с матушкой начали скандалить. Во время одной из ссор отец вылетел из квартиры и с силой хлопнул дверью, прибив пытавшуюся прошмыгнуть внутрь кошку. Хвосточке соорудили лежанку в Стасиковой комнате. Она умирала два дня, издавая страшные хрипы, а потом ему удалось слезами убедить матушку усыпить ее. Хвосточка умерла в такси по дороге к ветеринару, и матушка, хоть и плакала по ней сама, не раз потом упрекала Стасика в том, что ей пришлось не только зря вызвать такси, но и доплатить за перевозку животного водителю.

После Хвосточки дом начал пустеть. Ушел отец, не хлопнув дверью, но осторожно прикрыв ее напоследок. Потом ушел сам Стас — нет, он, конечно же, остался, и у этого факта было множество подтверждений. Он ел матушкины завтраки и выносил мусор, надевал заботливо выглаженные черный-низ-белый-верх и ходил в школу, делал уроки и перечитывал «Темного эльфа». Но его «остался» было слишком похоже на «ушел». И он пока не знал, как «вернуться».

В зарослях жасмина у калитки сидел розовый заяц. Стас отреагировал как всегда — застыл, напрягся. Пространство словно натыкали невидимыми иголками, и он непременно напорется на них, если попробует пошевелиться.

Секундой позже заяц исчез — на его месте оказались смятые розовые бахилы, в спешке сунутые в заросли. Видимо, кто-то слишком поздно обнаружил, что не снял их в больнице, а до ближайшей урны бежать поленился.

Стас вспомнил, что тоже забыл снять бахилы. До урны донес заодно свои и те, что его так напугали. Кошка куда-то смылась. Сделав глубокий вдох, Стас двинулся в сторону остановки.

Зря он сюда приехал. Думал, что разговор с Сандрой Ванной немного прольет свет на происходящее, но лишь убедился в том, что интуиция его ни на что не годна и прислушиваться к ней не стоит. Что он ожидал получить? Да черт его знает. Просто Сандра Ванна была первой, кто принес ему розового зайца, — запихнула в еще слабые руки и добродушно шепнула: «Знакомьтесь, Станислав, это ваш защитник Филимон, можно Филя».

Какие еще были варианты? Второго зайца передали из соседней палаты, пока Стас спал — он знал, что дарительницей была девушка, но прежде чем матушка спохватилась и отвела его сказать «спасибо», та уже выписалась. Он ничего о ней не знал, кроме того, что имя девушки было, по словам одной из медсестер, какое-то «цветочное». Ее зайца Стасик назвал Цветиком. А третьего, принесенного отцом, в честь Хвосточки — Хвостичком. Ныне он не мог сказать, кто из пыльных розовых уродцев кто.

Остановка для маршруток располагалась у бывшего палаточного рынка — тот закрыли много лет назад, оградили стеной и принялись возводить торговый центр, да только застряли где-то посередине, бросив железобетонный скелет на милость всем ветрам.

Доктор, заразивший его поисками выдающегося, умер. Сандра Ванна сошла с ума после гибели дочери и внуков. Девушку с цветочным именем, лежавшую в его отделении десять лет назад, он не найдет: когда он начал расспрашивать о ней в регистратуре, его раздраженно прервали и попросили не морочить голову. Рынка больше нет, поэтому след палатки с дешевыми китайскими игрушками тоже был утерян.

Но одна-единственная связь с розовыми зайцами у Стаса все-таки еще оставалась. Он заскочил в подъехавшую маршрутку, достал телефон и написал короткую эсэмэску:

Можно к тебе приехать? Ненадолго.

И замер, нахмурившись. Это было как-то неприятно — допускать, что у родного отца в телефоне может не оказаться твоего номера. Даже как-то унизительно. Но большая часть Стасового достоинства осталась в детстве, когда он тратил его на пресмыкание перед всеми подряд в своих наивных попытках заслужить свою жизнь. Поэтому Стас ткнул в неотправленное сообщение еще раз и дописал в конце свое имя.

По крайней мере, так отец будет точно знать, кого он проигнорирует.