Дилемма выжившего

23

Ничего выдающегося

Стас столько раз выходил из дому, но еще ни разу — с решимостью больше никогда туда не возвращаться.

В горле пересохло от смеси из страха и восторга: вот он, Стас Гордиенко, семнадцати лет от роду, бесполезный и не способный даже умереть вовремя, отправляется навстречу своей судьбе. В этом было что-то пьянящее. Мир ощущался по-другому: ночной воздух казался особенно колючим, а звезды — те из них, которые не отпугнула городская иллюминация, — холодными и враждебными. Привычные расстояния, которые Стас преодолевал почти каждый день, — подъезд-киоск, киоск-переход, переход-остановка, — удлинились, как будто весь город вдруг взяли за края и растянули. Пространства вообще стало слишком много, и несмотря на то что эффект сглаживала ночь, Стасу казалось, что вот-вот на него обрушится небо. Впечатления были настолько сильными, настолько непохожими на все, что Стас испытывал раньше, что даже его сердцебиение ускорилось.

Теперь-то Стас по-настоящему понимал Дзирта До’Урдена, покинувшего Мензоберранзан ради непредсказуемой и опасной Поверхности. Вот только Дзирта впереди ждали слава и приключения, верные друзья и любовь прекрасной лучницы Кэтти-Бри, а Стаса… Стас догадывался, что ни любви, ни дружбы, ни уж тем более славы на Речном вокзале в четыре часа ночи (или это уже утро?) с ним не случится. Это точно будет приключение. Но вряд ли со счастливым концом.

На пересадочной в центре его попросили выйти из метро.

— Поезда уже не будет, молодой человек, — сказала тучная дежурная по станции. Края форменного пиджака едва сходились на могучей груди, и между пуговичками с эмблемами метрополитена образовались зазоры. — Поднимайтесь. Вызывайте такси.

У него не было денег и телефона, поэтому до Речного пришлось идти пешком. С освещением в центре было получше, чем в спальных районах: бешеная иллюминация у ночных клубов, подсветка скульптурных ансамблей на площади Независимости, стройная цепочка фонарей, спускающихся к набережной по одному из семи холмов города. Мир словно помогал Стасу не сбиться с пути своей осветительной уместностью. Если бы дело происходило в игре, Стас подумал бы: о, хороший дизайн уровня. Но он не думал ничего — просто старался держаться дорожки света и не слишком шаркать новыми кроссовками по старинной брусчатке.

Речная площадь была щедро подсвечена по периметру, визуально подсказывая: вот она, локация для твоей финальной битвы. Шаг ускорился сам собой, выпрыгивающее из груди сердце утроило усилия.

Мир его заметил — и каждая его составляющая, от камешка, попавшего в кроссовку, до ветра, обдувающего открытую шею, подтверждала это. Его заметили. Впервые в жизни Стас чувствовал себя не сторонним наблюдателем собственной жизни, а главным героем.

Спустившись на безлюдную площадь с отключенными фонтанами, он пошел к Речному вокзалу — это был единственный способ выйти на пристань, а ближе места к тому, «где все началось», не придумаешь. Вряд ли ночное свидание ему назначили на середине реки: скорее всего, Капюшонник позаботился о том, чтобы вокзал был открыт.

Часы на единственной башенке Речного показывали половину пятого. Опаздывать нехорошо, но Стас надеялся на понимание. Он постучал в дверь, и через несколько минут ему открыли. Он прежде почувствовал запах, чем разглядел, что это — лохматый сторож Григорыч. Запах был мерзкий и интенсивный, но какой-то уже привычный. Спасибо, матушка.

— Ты Стас Гордиенко? — спросил Григорыч, не выдавая никаких признаков узнавания. Неужели и правда забыл, кто ему тут бутылки побил и грозил донести начальству за пьянство?

— Да.

Григорыч впустил его и указал на один из выставочных залов.

— Тебе туда.

В зале его ждали двое. По силуэтам было понятно: парень и девушка. На обоих — куртки с капюшонами, скрывавшими лица.

— Капюшонники, — почему-то вырвалось у Стаса.

— Это звучит тупо, — сказала девушка, снимая капюшон. Волосы — в темноте неясно, светлые или темные, — собраны в пучок. Глаз не видно. Но голос… голос показался Стасу знакомым.

— Подождем? — обратился к девушке Капюшонник-парень. — Или начнем сами?

— Нам мозг вынесут, если начнем сами.

Девушка пыталась ответить шепотом, но зал был слишком огромен и слишком пуст, чтобы ее фраза затерялась по пути до Стасовых ушей. И ее голос. Он слышал его не раз. Он слышал его не раз и даже считал его приятным, вот только где? При каких обстоятельствах?

«Привет!»

Солнце бьет в окно, яркое и настырное, хотя уже не лето. Но солнце вездесуще.

«Тебе как обычно? Что-то вкусненькое?»

Рычит кофемашина, шипит взбиваемое паром молоко. Сыпется молотый перец.

— Инна, — осенило Стаса.

— Сюрприз, — мрачно сказала Инна, шагнув в треугольник искусственного света, льющегося из окна. Ее лицо казалось восково-желтым. Под глазами пролегли темные круги, тени предательски залегли, выдавая морщины, незаметные при свете дня. Все это время Стас воспринимал Инну как свою ровесницу и только сейчас, в таком прямолинейном освещении понял, что она взрослее. Может быть, даже на десять лет.

— Что ты здесь делаешь?

Инна пожала плечами, но ничего не сказала.

Она столько раз готовила ему кофе, и уточняла, нужны ли салфетки, если он проливал его на себя, и говорила «не беспокойся», когда он случайно сыпал сахар мимо стакана. Они никогда не разговаривали подолгу, но почему-то Стас считал, что у них хорошие, приятельские отношения. Теперь он видел, как это было наивно. Но что он сделал ей? Какое отношение она имеет к истории с розовыми зайцами? К истории с Рекой?

Разве что…

— Инна — твое ненастоящее имя, да?

Она молчала, напряженно глядя на Стаса, а он словно открыл шкатулку Пандоры — но вместо бед и несчастий из нее полезли догадки и выводы. И их уже было не остановить.

— Ты тоже была на пароме, так? — продолжал Стас. — «Анна Ахматова», десять лет назад. Когда все случилось. И потом лежала с пневмонией в седьмой больнице… Это ты передала для меня розового зайца. Тебя зовут не Инна, а Георгина. Георгина Сахно.

Инна шумно выдохнула, спрятала руки в карманы. Она посмотрела в окно, и Стас увидел, что ее глаза блестят.

— Я сменила имя, — глухо сказала она. — Нет ничего хуже, чем быть посредственностью — и носить имя Георгина.

Ее слова дрожали от боли и обиды — но Стас не услышал в них ни одной железной нотки, что выдавало: Инна-Георгина здесь — ведомая. Тогда кто главный? Этот парень, предпочитающий держаться у стены, с капюшоном, натянутым по самый нос?

Повисшую тишину продырявили легкие шаги, и их странная компания посреди выставочного зала пополнилась.

— Ты опоздала, — заметил парень. Вошедшая девушка никак не отреагировала на упрек. Она достала из рюкзачка несколько звякнувших бутылок и поставила их у стены. Водка, догадался Стас. Своеобразная взятка для спивающегося Григорыча. Девушка подошла ближе и, став перед Стасом, сняла капюшон.

Удивительно, как ей удавалось сохранять свои цвета даже в скудном искусственном освещении. Рыжие волосы рассыпались по плечам. Зеленые глаза, за которые когда-то сжигали, смотрели без тени эмоций.

— Хорошо, что ты пришел, — сказала Света Веснянко. — Чем скорее мы закончим с этим, тем лучше.