— Ты всё же сделал это.
Кафе оказалось битком набитым, шум болтовни половины города заполнил до краёв кабинки, столики и даже внутренний дворик. Это была какофония звуков: дребезжание тарелок, гул голосов и почти мелодичный стук кассового аппарата, которые сливались в хор, и всё это так соответствовало Нью — Йорку. Мои внутренности трепетали от волнения, потому что именно поэтому я так восхищалась этим городом — жизнь проявлялась в каждой его детали. Пульсировала.
— Сделал что? — Лео сунул руку в задний карман, чтобы вытащить бумажник.
— Уговорил пойти с тобой на обед.
Его плечи содрогнулись от беззвучного смеха.
— Джули, я пригласил тебя на работу. Могу заверить, что пережил нанесённое оскорбление от отказа пообедать.
— Я причинила тебе боль?
Мы двинулись вперёд в нашей очереди. Рыжая девушка с большим начёсом и кольцом в носу, как у коров, выбила на своём аппарате чек клиенту перед нами.
— Как шмель. — Мне стало любопытно, не причёска ли кассирши навела его на эту мысль, потому что я подумала о том же.
— Самец или самка?
— Что? — Лео покачал головой, как будто она не очень прочна крепилась к шее. — Не знаю. Думаю, самец.
— Ну такое сравнение никуда не годится, потому что у трутней нет жала. Они есть у самок, и те на самом деле могут ужалить, и не раз, потому что, в отличие от обычных пчёл, их жала гладкие.
Он откровенно уставился на меня.
— Хорошо, тогда, пожалуй, самка шмеля, потому что такое чувство, что ты ещё не закончила меня жалить.
Я побледнела.
— Зачем ты так говоришь?
Если я когда — нибудь и хотела до ужаса медленного клиентского обслуживания, так это сейчас, но моё желание не исполнилось, потому что девушка с начёсом резким движением запястья махнула нам следовать вперёд.
— Что я могу вам сегодня предложить?
К этому моменту я ещё не ознакомилась с меню, поэтому просто повторила заказ Лео. Я надеялась, что это не тофу, хотя и считала себя довольно смелой, если это касалось кулинарных подвигов. Но для взрослых тофу представляет собой клей, который они когда — то ели в детском саду. Мне больше не хотелось пробовать этой кашицы.
Кассирша на секунду задержалась, чтобы распечатать чек, её пальцы зависли в ожидании рулона бумаги, она оглядела меня сверху вниз и сказала:
— Мне очень нравится цвет вашего платья.
Чёрный? Ну хорошо.
— Спасибо, — улыбнулась я, когда она оторвала чек и вручила нам напитки.
Лео умудрился разыскать единственный свободный столик в ресторане, если его можно так назвать. Тот был больше похож на деревянный поддон, который можно найти в переулке, а «стулья» — опрокинутые вверх дном металлические ведра, облупившаяся краска цеплялась за края, как будто пережила эпическую битву, в которой погибло всё остальное покрытие. Погнувшаяся кромка неприятно впивалась в попу, и я заметила, что у нас нет ни посуды, ни салфеток. Я блуждала взглядом по комнате, пока не увидела в дальнем углу раковину, на которой было написано «Мойка». Туда выстроилась очередь по крайней мере из восьми человек, видимо, предполагалось, что чистота столовых приборов зависит от вас самих.
Ну, это определённо интересно. Я решила, что не имеет значения, что я заказала, и буду есть это руками.
Сосредоточиться на чём — то одном казалось трудным, но мой слух продолжал улавливать пронзительный тенор кассирши, которая каждому посетителю говорила, что ей нравится цвет их одежды, что бы они ни носили.
Лео скользнул на своё место и поставил стаканчики с водой на стол в виде перевёрнутого поддона.
— Заметил, что она делает? — спросила я, всё больше и больше негодуя, слыша каждое новое фальшивое откровение.
— Что? — Он повернулся на своём ведре. — Кто?
— Кассирша.
— Она принимает заказы.
Я поджала губы и покачала головой.
— Нет, она раздаёт комплименты посетителям.
— О, как славно. — Чёрт возьми, он выглядел так мило, когда произнёс это. Даже несмотря на то, что его глаза зажмурились от улыбки, они продолжили ярко блестеть.
— Нет, — поправила я его. — Это не мило. Послушай.
На фоне шума вокруг нас я услышала, как она говорит мужчине средних лет, щеголяющему в кашемировом кардигане:
— Мне очень нравится цвет вашего свитера.
— Ага, мне не нравится этот цвет, — сказал Лео, указывая на мужчину в фисташковом. — Каждому своё.
— Нет, — фыркнула я, лживые похвалы девчонки раздражали всё сильнее. — Она повторяется. Каждому клиенту говорит, что ей нравится цвет какого — нибудь их предмета одежды.
— Может, это принцип переработки? Кажется, здесь всё вторично. Почти уверен, что салфетки сделаны из туалетной бумаги. — Он помахал перед моим лицом рулоном, край коричневого цвета развевался, как крошечный бумажный флаг.
— Это неправильно. Нельзя неохотно выдавать фальшивые комплименты. Это совершенно неэтично.
— Повторять комплименты неэтично. — Лео произнес это как утверждение, как будто, если сказать вслух, это станет правдой. Но почему — то это всё равно прозвучало как вопрос.
— Да. Нельзя использовать любезности по нескольку раз. Это основа основ человечества. Ты должен быть искренним.
— Не повторять комплименты. Принято, хотя, я не совсем понимаю, почему ты так этим обеспокоена.
Я поднесла стаканчик с водой ко рту и сделала глоток, но от влаги картон тут же начал разлагаться у губ.
— Это банально, — сказала я, очищая рот от влажных комочков.
— Это точно не про тебя.
— Банальность?
— Джули, ты самый незаурядный человек, с которым я когда — либо встречался. — Я встретилась взглядом с Лео, а дальше, как по цепной реакции, опрокинула стакан на стол. Жидкость залила деревянные доски, я схватила туалетную бумагу, чтобы протереть поверхность. — Не считая этого. Пять раз — это уже тривиально.
— Четыре.
— А кто считает? — Когда он потянулся через поддон за салфетками в моих руках, между нашими пальцами вспыхнули искры. Он буквально ошарашил меня. — Прости, — сказа Лео, потирая подушечки большого и указательного пальцев, чтобы унять боль. Он прав. Я ещё не покончила с причинением ему страданий. — Хочешь, я подойду к ней и скажу что — нибудь?
— Что? — Собрав мокрые бумажные полотенца, я скомкала их.
Не дожидаясь ответа, он резко поднялся с металлического ведра. Я наблюдала за тем, как он, отстояв очередь, подошёл к кассирше, и, наклонившись над стойкой, обменялся с ней парой слов. Она взглянула на меня через плечо Лео, много раз кивая, пока как будто бы внимательно слушала его.
Немного погодя он вернулся к нашему столику и сел напротив меня.
— Она говорит, что мы милая парочка.
— Что, прости? — я подавилась водой или влажным комком картона. Не уверена, чем именно.
— Я сказал ей, что тебе кажется, будто ты не получаешь сполна за потраченные деньги, поскольку она многократно использует комплименты, поэтому она сказала для тебя совершенно новый. — Он пододвинул по столу листок бумаги. — И купон на бесплатный обед в следующий визит.
— Ты сказал ей, что мы не пара?
— Нет, — ответил он. — Она не уточняла. Мы — пара. Пара людей. Коллег. Друзей. Это по — прежнему очень абстрактный комплимент, но я не слышал, чтобы она кому — нибудь говорила, что они милая пара, значит, мы можем считать, что это победа.
В этот момент с нашим заказом, расположившимся на перевернутой крышке мусорного бака, подошла та самая кассирша. Она пододвинула нам два свёртка, которые обманчиво напоминали буррито, несколько раз перевела взгляд с меня на Лео, а затем вернулась к своему месту за прилавком.
— Итак, похоже, что ты много чего знаешь о пчёлах, — сказал Лео, разворачивая фольгу достаточно для того, чтобы откусить сверху.
— Мой дядя — пчеловод, и, когда мне было двенадцать, я работала у него окуривателем.
С набитым ртом Лео спросил:
— И кто это такие?
Я попыталась попробовать кусочек обеда, но не сомневалась, что там внутри настоящий клей.
— Они отвечают за усмирение пчел. Дым нейтрализует феромоны, которые выделяют пчёлы — охранники, поэтому, пока их защита ослаблена, можно подобраться к улью.
— Похоже, это довольно интересная работа. — Я представления не имела, как ему удалось проглотить половину этой кашицы, завёрнутой в лепёшку. Но он продолжал есть, как будто это блюдо приготовили из реально существующих продуктов.
— То была прекрасная пора, но длилась она недолго. Меня уволили через три недели.
— С чего это?
— Ну, знаешь, я решила, что это так же работает с парнями. Поэтому пробралась в дом Бобби Дина на конце улицы, стащив предварительно дядину пачку сигарет, и зажгла одну сигарету, надеясь, что это сломит оборону Бобби, и я по крайней мере украду у него свой первый поцелуй.
Рот Лео резко дернулся, и я поняла, что он пытался удержаться от полноценной ухмылки.
— И чем это обернулось?
— Его дом сгорел.
Еда — клей, вылетев изо рта Лео, оказалась на моём платье.
Стремглав, очевидно, даже не успев подумать, потому что так обычно и происходит при внезапных ситуациях, Лео накинулся на мою грудь с салфеткой, зажатой в руке, отчаянно стирая пятно. Я, в свою очередь, тоже мгновенно среагировала, но при этом подумала, так что выгнула спину достаточно, чтобы чашечки В стали скорее С, и как минимум, мои холмики могли впечатлить Лео.
— О боже, Джули. Прости, — он отдёрнул руку, как ошпаренный, и его глаза чуть не вылезли из орбит.
— За меткий плевок? Или за то, что схватил за грудь?
— За всё. — Он посмотрел вниз на свои колени и так сильно сжал пальцы, что я могла видеть белые костяшки, проступающие сквозь прозрачную кожу. Как будто он выговаривал им или наказывал. Плохие, плохие ребята. — Ты же не собираешься жаловаться на сексуальное домогательство или что — нибудь в этом духе? — пошутил он, всё ещё глядя вниз.
— Поверь, ты не домогался их… эм меня. Всё хорошо. — Когда смущался, Лео выглядел невероятно мило. — Ты же не заявишь властям о поджоге, так ведь?
— Тебя не поймали?
— Нет. В конечном итоге всё оформили как несчастный случай с отопительным котлом. Поначалу я чувствовала себя виноватой, но в итоге мне удалось поцеловаться с Бобби Дином, и это, несомненно, оказалось худшим опытом в моей жизни, так что я решила, что это оправдало меня во всём этом инциденте с сожжённым домом.
— Чёрт, не подфартило Бобби. Но это довольно жестокое наказание за плохой поцелуй.
— Разве они не все такие? — Мы снова поддерживали зрительный контакт. — Я имею в виду первые поцелуи. Разве они не всегда ужасны? Даже каждый первый поцелуй с новым человеком — это почти всегда неизбежный провал.
О господи, его губы так недовольно надулись, что я могла думать только о том, чтобы прижаться к нему ртом, снеся при этом наш стол — поддон.
— Думаю, ты целовалась не с теми людьми.
Я сварилась заживо, вот как горячо стало. Ладони покрылись испариной, и я чувствовала, что подмышками тоже становится влажно. Нервы превратились в жидкость, которая сочилась из меня потом.
— Думаю, ты выбрал неудачный ресторан, — пробормотала я. — Они не только подают вместо еды школьные канцтовары, но и пытаются выдать себя за студию по горячей йоге, уверена, это нарушает все виды разрешений на экономическую деятельность.
Он понятия не имел, о чём я говорила, что вполне ожидаемо, потому что я сама едва понимала. Мне захотелось спрятаться под ведром, на котором сидела. Оно было достаточно вместительным.
— Ты права, это не лучший мой выбор. Могу я загладить вину в Тоскане?
Он хорош.
— Ну, едва ли это честно, потому что даже есть с пола на заправочной станции в Италии всё равно лучше, чем в любом ресторане, который можно найти в Штатах. — Это недалеко от истины, по крайней мере, для меня. Всё лучше, когда делается по итальянским традициям.
— Тогда, чтобы уровнять шансы и загладить вину, я приготовлю тебе настоящий итальянский ужин на нашем винограднике, как тебе?
Я рассмеялась.
— Ничего ты не уравнял. Ты просто смёл все шансы.
— Ты не пробовала мою стряпню.
Он прав. Но, проведя с ним всего лишь одно утро, я убедилась, что Лео Кардуччи не похож ни на одного мужчину, ранее мной встреченного. Может, он и говорил, что я незаурядная, но бог не пожалел сил, когда создавал Лео.
И похоже, что Лео тоже собирался использовать все имеющиеся ресурсы в виде прямого рейса в итальянскую глубинку.
— Всё или ничего! — поднял он в воздух едва целый стаканчик.
— Всё или ничего!