— Чёрт подери! — выкрикнул Йен, вцепившись в край матраса и содрогаясь всем телом. Он так сильно зарылся лицом в подушку, я боялась, что он задохнётся, если не будет осторожен. У меня уже имелся подобный приятный опыт.
Понизив тон, я вскипела:
— Ты можешь не дёргаться?
— Она почти закончила, — утешал Джошуа, его рука мягко лежала на обнажённом плече Йена. На спине Йена блестел пот, я взяла кинутое рядом полотенце и вытерла его.
— Он прав. Я заканчиваю. Но ты должен лежать смирно.
Когда я вновь включила иглу и вонзилась ею в его плоть, то услышала, как заскрежетали его зубы. Тело Йена напряглось, снова выступил пот, а его плечи затряслись так, словно он бился в агонии. Чтобы завершить изображение плёнки между его лопаток, было необходимо затенить небольшой участок, но, если бы он продолжил сопротивляться, мы бы закончили только к полуночи.
К счастью, Йен либо потерял сознание, либо отчаялся в попытках остановить меня, потому что замер, и я получила возможность быстро нанести финальные штрихи на его новую татуировку.
Идея достать мой набор татуировщика принадлежала мне, а Йен стал добровольцем. Не уверена, что это: желание вернуться к истокам, к тому лету, когда я рисовала на обнажённых мужчинах, или подсознательно я хотела причинить боль всему мужскому роду, но у Йена не возникло вопросов. Ну, поначалу не возникло. Но, как только в его кожу вонзилась игла, стал угрожать мне, и я поняла, что делала это не ради причинения страданий.
Потому что, когда дело дошло до этого, я испытала боль, увидев её в других людях.
Может, поэтому прошло уже три недели, а я так ничего и не слышала от Лео. Избегание — лучший способ оградиться от того факта, что ты причинил кому — то страдания. Наблюдать за тем, как Йен извивался под острием иглы, было нелегко, а это лишь дискомфорт на физическом уровне. Стать свидетелем эмоциональной боли, должно быть, ещё труднее.
Я предполагала, что именно поэтому пропал Лео, и Уокер так и не связался со мной.
Меня бросили во мраке. Наедине с вопросами, на которые никогда не смогу ответить. Оставили в одиночестве, чтобы в последующие недели, полных замешательства, я могла переживать те счастливые дни. Я оказалась наедине с собой. Только я. И мои мысли. У меня были лишь карандаш и бумага, чтобы справиться с этим. Или конкретно в этом случае — игла и кожа.
Мне не нравилось одиночество. Это полный отстой.
Я хотела возненавидеть Лео, и Йен с Джошуа даже пытались в этом помочь. Мы потратили целый вечер на то, чтобы создать список его недостатков, но он оказался настолько коротким, что даже не заслуживал названия «список». Скорее как «с», потому что обозначить его по — другому было бы неправомерно.
Он — лжец.
Это всё, что я смогла придумать.
И хоть Йен пытался убедить меня, что ложь — непростительный грех, я знала, что это не так. Люди врали по разным причинам. Иногда, чтобы защитить себя. Иногда — кого — то другого. И в глубине души я ни на секунду не поверила, что Лео солгал о своих чувствах. Бывает так, что эмоции воспринимаются лучше, чем слова, так ощущалось с Лео. Он выражал правду через поступки, прикосновения и поцелуи. Без сомнений, я знала, что он любит меня. Всё его существо говорило об этом.
Лишь не знаю, почему он остановился.
— Хорошо выглядит? — Йен повернул шею, чтобы взглянуть на произведение искусства на его теле. Взяв ручное зеркальце со стола, я подняла его, чтобы он мог увидеть татуировку. — Вау! Выглядит потрясающе, Джулс!
Так и было. У меня хорошо получалось. Может, стоило задуматься над открытием небольшого тату — салона после окончания учебы. Я определённо обладала навыком рисования по телу.
А так же умела рисовать винные этикетки.
Я впервые увидела её, когда ходила за покупками в наш местный магазинчик. Она не слишком отличалась от прототипа: немного изменили шрифт и добавили цветной градиент. Этикетка привлекла мое внимание, а значит, первоначальная цель достигнута. В тот вечер наша и без того переполненная полка с винами пополнилась еще двадцатью семью бутылками, Йен не сказал ни слова. Я выкупила всё, что имелось в магазине. Никто не смог бы побить мой рекорд. По крайней мере те, кто покупал вино на 27–ой улице. Все бутылки принадлежали мне. До новой поставки, я так полагаю.
— Джошуа, хочешь тоже татуировку? — предложила я, направляя иглу в его сторону.
— Нет, спасибо. И так неплохо.
Думаю, это правильный выбор, потому что я устала, и рука ощущала последствия тяжёлого веса инструмента. Если бы я делала татуировку Джошуа в тот момент, она была бы не самой лучшей моей работой. А в этом виде искусства не существовало ластика.
Как и в отношениях. Нельзя отмотать всё назад. Невозможно стереть произошедшее. Может, поэтому между мной и Лео ничего не произошло. Может, он знал, что пути назад нет, поэтому решил не идти вперёд.
Будь проклят этот мужчина и его воздействие на меня! Меньше чем за месяц он превратил меня в раздражительную, постоянно надевающую чёрную одежду и рисующую татуировки женщину, которой, чтобы полностью соответствовать стереотипу, осталось лишь придумать свой гимн «Я ненавижу мужчин».
Но это не так. Как сказала, я даже не ненавидела его. Поддерживать вид обиженной и израненной давалось нелегко, потому что это не в моём характере. Как — то София сказала, что недостаток Лео заключался в том, что он легко прощал. В то время я не могла принять это за слабость. Но теперь, когда сама была готова запросто простить причинённую мне боль, я видела в этом уязвимость. Теперь понимала, как другие сочли бы неправильным прощение этих проступков. Но честно, если бы Лео прямо сейчас ворвался в мою дверь, я бы приняла его обратно без вопросов. Я бы, вероятно, даже не выслушав объяснений, зацеловала его.
Возможно, я выглядела жалкой. Может быть, для независимой женщины это нелепое оправдание. Скорее всего, феминистки постучатся в дверь и потребуют вернуть моё удостоверение женщины. Меня не волновало, как я от этого выглядела. Я оставалась человеком, а это самое главное. Была реальным человеком с настоящими чувствами и эмоциями, и не боялась жить. Той, кто не страшился прислушиваться к своему сердцу.
Я часто вспоминала бабушку с дедушкой. Знала, что, когда бабушку сокрушила деменция, и воспоминания покинули её, дедушке пришлось нелегко. Он старался не подавать виду, но я видела боль в его глазах, когда она смотрела на него с отсутствующим взглядом, не проявляя ни капли узнавания на своём усталом, постаревшем лице. Уверена, что это опустошило его. Но он продолжал кормить её, вытирать ей слюни, купать и укладывать в её собственную постель, потому что они больше не могли делить одну на двоих. Он был для неё незнакомцем. Не сомневаюсь, что в такие моменты в голове дедушки появлялись мысли о том, что он не обязан делать этого. Что она не та же женщина, на которой он женился, когда они были чуть ли не детьми. Что никто не стал бы винить его, если бы он решил, будто это слишком, и он пришёл бы к тому, что лучше поместить бабушку туда, где бы о ней заботились, не испытывая страданий, с которыми он сталкивался каждую минуту своей жизни.
Но он этого не сделал. Знаете, почему? Потому что все вокруг, как и его собственное сознание, пытались вразумить его, но он не поддался этому.
Он слушал своё сердце.
Потому что вы могли отгородиться от мыслей. Могли заглушить голоса, которые взывали к разуму и оправданиям, и предоставляли вам выход, когда вы в нём нуждались. Но нельзя подавить зов сердца. Потому что, если вы делали это, оно переставало биться.
Моё сердце продолжало биться. И я собиралась следовать за его ударами.
***
Я захлопнула кассовый аппарат.
— Дастин мигом выполнит заказ. — Я улыбнулась Гарольду, кладя сдачу в его ладонь.
Он сжал монеты и нахмурился.
— Не уверен, что его кофе сравнится с твоим. Я привык к лучшему.
— На самом деле он очень хорош. — Я взглянула на Дастина, который добавлял к белому мокко солидную порцию сливок и издавал при этом типичные для себя звуковые эффекты. Ба — Бах! — Всему, что он знает, Дастин научился у меня.
— Он кто — то вроде твоего подмастерья? — спросил Гарольд с одобрительным взглядом. — Я мог бы называть тебя «профессор Торнтон».
Вскинув руки, я отмахнулась от щедрого комплимента.
— О, нет. Я не заслуживаю этого звания. Думаю, прежде чем получить право на такое, сначала мне стоит, по крайней мере, закончить обучение. Сейчас меня можно называть лишь «начинающим художником» и «бедным студентом».
— Хорошо получилось? — спросила Ева позади меня, она держала кружку с кофе в ожидании моей оценки. Она отлично поработала с парным молоком, и у неё вышел идеальный холст для рисунка.
— Ещё одна протеже? — спросил Гарольд, кивнув в сторону Евы. Она покраснела от его одобрения, и немного жидкости выплеснулось через край чашки на блюдце. Я придержала её руку и направила Еву к стойке.
— Да. На групповых занятиях и в кофейне.
Кара несколько дней назад упоминала, что требуется ещё один человек, а я знала о финансовом положении мамы Евы. Для нас двоих это показалось идеальным решением. Ева тоже согласилась и с радостью присоединилась к нашей новой команде. Забавно, как всё сложилось. Почти как с интуицией, когда складываются все кусочки головоломки.
Всё остальное время жизнь — дерьмо.
Моя всё ещё протекала не очень, хотя я позволила себе радоваться за тех, у кого она шла лучше. Уверена, однажды моя жизнь будет не такой дерьмовой. Более того, я разрешила себе достичь этого. Без Лео время не замерло на месте. Возможно, это то, как всё закончится. Думаю, я справлюсь. Должна.
Когда Гарольд направился к стойке, чтобы подождать свой напиток, я повернулась к следующему покупателю в очереди и изобразила улыбку. Посетительницей оказалась высокая брюнетка в очках на тонкой оправе, которые сидели на её вздернутом носу. Её пиджак выглядел шикарно, а подходящая серая юбка — карандаш делала похожей на бизнес — специалиста, который должен сидеть за столом и отвечать на телефонные звонки.
— Что я могу вам предложить сегодня?
Я схватила маркер и занесла руку над картонным стаканчиком, потому что, судя по её одежде, не сомневалась, что она вернётся в какой — нибудь офис.
— Американо со льдом, четверная доза.
В свойственной Джули Торнтон манере стаканчик выскользнул из руки и упал на пол.
— Простите, — извинилась я, беря другой. Нацарапала заказ, пальцы дрожали над пластиком. — Что — то ещё?
— Нет, — ответила она. — Спасибо.
Сунув руку в чёрную сумочку, она дала пятидолларовую купюру.
— Что — нибудь для вас? — немного надавила я, зная, что это не может быть заказ для неё. Нутром чуяла, что это для Лео. Не могло быть иначе.
— Нет. Это всё. — Пятерка зашелестела между нами, когда она подтолкнула её ещё ближе ко мне.
Я быстро бросила купюру в кассу и вернула ей сдачу. Кладя деньги ей в руку, я оглядела её с ног до головы. Кто она такая? Не могла припомнить, чтобы в первый день стажировки видела у него какого — нибудь помощника. Она выглядела новенькой, и то, как её одежда смотрелась — свежей и выглаженной, наводило на мысль, что, возможно, она и была новенькой, надевшей лучший наряд в первый день.
Я старалась не пялиться на неё, пока она возилась с телефоном, пытаясь казаться важнее, чем была на самом деле. Её наманикюренные ногти скользнули по сенсорному экрану, и в этот же момент мобильный в её ладони зазвонил.
От этого звука моё сердце подпрыгнуло, и я наклонилась над стойкой, чтобы лучше слышать. Ага, я вела себя очень деликатно.
— Да, — ответила она без необходимости поздороваться. — Ваша запись подтверждена на завтра. — Точно так же, как я знала, что он в Нью — Йорке, когда встретила Уокера на улице, точно так же знала, что это Лео на другом конце линии. Я почти могла слышать его голос, догадываясь, что он говорил, основываясь на её ответах. — Я здесь прямо сейчас. — Её темные глаза впились в мои, мгновенная реакция тела не заставила себя ждать: я чуть не свалилась с ног. И, чтобы удержаться, крепко вцепилась в прилавок. — Да, — кивнула она. Почему казалось, что её ответ имел отношение ко мне? — Я принесу его, как только он будет готов.
Пока я наблюдала за тем, как Дастин ставит готовый напиток на стойку, меня разбирало непреодолимое искушение. Я знала, что, если просто прослежу за ней, увижу его. Но существовала какая — то причина, по которой Лео не пришёл. И чем больше я об этом думала, тем больше склонялась к тому, что это должна быть чертовски веская причина. Ты не отсылаешь любовь всей своей жизни в другую страну, забывая упомянуть, что тоже вернулся в вышеупомянутую страну. Я не считала, что любовь работает таким образом.
Покачав головой, стряхнула с себя её взгляд, она обхватила напиток Лео и вставила трубочку в крышку. Она застала меня врасплох, сделав глоток собственными губами, а затем сморщила нос, как будто не привыкла к кофейной горечи. При мысли о том, что рот другой женщины коснулся того, чего коснутся губы Лео, меня чуть не вырвало на барную стойку. Я почувствовала тошноту.
— На сегодня ты закончила, Джули, — сказала Сара, проводя салфеткой по ближайшему столу. — Увидимся завтра вечером. Иди, отметь время ухода.
Всё ещё в оцепенении я кивнула и сняла фартук через петлю на шее. Если бы поторопилась, я бы догнала эту женщину. Я могла бы отследить Лео. Возможно, всё это время он был в офисе. Очевидно, что я думала об этом, но тот факт, что не приложила никаких усилий, чтобы узнать это наверняка, убедил меня в одной вещи.
Может быть, я не хотела вновь увидеть Лео. Потому что намёк на то, что от тебя отказались, принять легче, чем встретиться с суровой реальностью лицом к лицу. С моим чувствительным рвотным рефлексом я бы подавилась.
Но я боялась, что неизвестность разъест меня изнутри, а это хуже, чем подавиться правдой.