Драма девяносто третьего года. Часть вторая

LVIII

Председатель трибунала высказывается за вынесение смертного приговора. — Членов семьи Ломени де Бриенн приговаривают к смерти. — Острота председателя трибунала. — К принцессе Елизавете не допускают неприсягнувшего священника. — Зал Мертвых. — Косынка, поделенная пополам. — Ореол молодости. — Двадцать третья в повозке палача. — Похвальное слово сестре короля. — Ответ г-ну де Сен-Парду. — Она следует за своим братом повсюду. — Благородные дамы, которые ее сопровождают. — Последний поцелуй. — Суждение о добродетелях принцессы Елизаветы. — Последнее злодеяние 10 мая.

После того как допрос закончился, председатель трибунала высказался за вынесение смертного приговора, и присяжные, опрошенные им, заявили, повинуясь, как было сказано, голосу совести, что принцесса заслуживает смерти.

Одновременно с ней, как мы уже отмечали, были приговорены к смерти все члены семьи Ломени де Бриенн, а также вдова и сын Монморена, бывшего министра, убитого 2 сентября, во время бойни в тюрьмах.

Молодому человеку было девятнадцать лет.

И потому, видя вокруг принцессы Елизаветы, помимо членов семьи Ломени де Бриенн, г-жи де Монморен и ее сына, еще и г-жу де Сенозан, г-жу де Монморанси, г-жу де Канизи и старого царедворца по имени граф де Сурдеваль, председатель трибунала мило сострил, обращаясь к Фукье-Тенвилю:

— Ну, право, на что ей жаловаться? Видя себя у подножия святой гильотины, в окружении всей этой преданной знати, она вполне может полагать, что все еще находится в Версале!

Председатель суда был прав: у принцессы Елизаветы не было на площади Людовика XV недостатка в благородных дамах, подобно тому как у короля Иоанна в битве при Пуатье и у Филиппа Валуа в битве при Креси не было недостатка в благородных кавалерах.

Так что принцесса Елизавета не жаловалась: она простила своих палачей и молилась за своих товарищей по несчастью.

Она выслушала свой приговор, не выказав ни удивления, ни печали, с улыбкой на губах, однако грустно опустила голову, когда ей было отказано в просьбе допустить к ней неприсягнувшего священника.

Ее намеревались препроводить обратно в Консьержери, однако она попросила впустить ее как можно раньше в тот общий зал, который полагалось называть залом Равенства, но которому люди дали более значимое название — зал Мертвых; и там, находясь среди приговоренных к смерти, сгорбившихся либо из-за того, что им было жаль расставаться с жизнью, либо из-за того, что их пугала вечная разлука, она осталась на ногах, переходя от одной жертвы к другой, подобная тем ангелам, которые спускались на арену античного цирка, чтобы ободрить и поддержать первых христиан; ее последний поступок был исполнен возвышенной целомудренности.

Одна из женщин, находившихся в зале Мертвых, искала платок, чтобы прикрыть грудь. Принцесса Елизавета разорвала свою косынку и половину ее отдала этой женщине.

Затем настала ее очередь: палач отрезал ее длинные белокурые волосы, которые упали вокруг нее, подобные ореолу молодости, уступив место ореолу вечности.

Тотчас же ее товарки бросились к ним и поделили их между собой; затем ей связали руки, но при этом никакое облачко не нарушило безмятежности ее ангельского лица, она не испустила ни единого вздоха, у нее не вырвалось ни единой жалобы.

Ее последней посадили на заднюю скамейку повозки: двадцати двум головам предстояло упасть прежде, чем упадет ее голова!

Повозки тронулись с места.

Народ, обычно склонный страшно шуметь и извергать потоки оскорблений, когда мимо него провозили приговоренных к смерти, на этот раз безмолвствовал; все показывали друг другу рукой на мученицу, а нескольких простолюдинок, еще веривших в Бога, поймали на том, что они осеняли себя крестом.

Дело в том, что, при всем расточительстве королевы, распутстве королевского двора и политической лживости короля, все это никак не замарало благородную принцессу.

Все то время, пока Людовик XVI был богат, могуществен, короче, пока он был королем, ее не было видно, и, за исключением тех, кому она тайно оказывала помощь, никто даже не подозревал о ее существовании.

И лишь при наступлении смут, лишь 5 и 6 октября, лишь 20 июня, лишь 10 августа она, всегда прекрасная и целомудренная, словно Минерва, появлялась у всех на виду, чтобы создать королю и королеве щит из своей невинности.

Двадцатого июня убийцы приняли принцессу Елизавету за ее невестку, и, когда они стали угрожать ей, г-н де Сен-Парду бросился вперед, желая защитить ее от занесенных над ней ножей, и воскликнул:

— Вы заблуждаетесь, несчастные! Это не королева, это сестра короля!

— Ах, ну зачем вы вывели их из заблуждения, сударь? — своим ангельским голосом промолвила принцесса Елизавета. — Возможно, вы уберегли бы их от еще более страшного злодеяния!

Десятого августа, когда никто и не помышлял о ней и у нее была возможность покинуть Тюильри, Париж, Францию, она об этом даже не подумала; она последовала за братом в Национальное собрание, последовала за ним в ложу газетчиков, последовала за ним в Тампль; с тем же самоотречением она последовала бы за ним и на эшафот, даже не спрашивая: «Куда вы меня ведете?», настолько естественным ей казалось разделять судьбу брата как в жизни, так и в смерти; но в тот момент ее остановили.

— Куда вы идете? — спросил ее палач.

— Умереть!

— Еще не ваш черед.

И она ждала, будучи ангелом утешения для королевы вплоть до той минуты, когда за королевой пришли, и на этот раз она снова хотела умереть, теперь уже вместе с невесткой.

Но королева сказала ей:

— Останься еще на земле, сестра, и будь матерью моим детям!

И она была их матерью вплоть до той минуты, когда пришли уже за ней. Ибо ее черед, наконец, настал.

И потому тайные угрызения совести терзали сердца людей, наблюдавших, как эту женщину везут к эшафоту; ибо каждый видел, как, забывая о себе, она призывает других к мужеству и смирению.

Женщины, которым предстояло умереть вместе с ней, гордые тем, что они служат свитой этой мученице на земле, которая должна была стать ангелом на небесах, проходили перед ней одна за другой на пути от повозки к эшафоту, кланяясь ей и получая от нее благословение и поцелуй.

И те же самые палачи, что отказали Камилю Демулену и Дантону в последней радости — обняться у подножия гильотины, — те же самые палачи, исполненные почтения и печали, позволяли женщинам это делать.

Затем настал ее черед.

Все, кто еще так недавно молился, плакал и дышал рядом с ней, сделались безмолвны, бездыханны и бесчувственны.

Поднимаясь на окровавленный помост, она насчитала двадцать два трупа.

В корзине, куда должна была скатиться ее голова, она увидела двадцать две головы.

И вот последней туда упала ее голова — самая безгрешная и, скорее всего, самая красивая.

О, то было великое злодеяние, в котором Свобода еще долго будет упрекать Революцию, свою сестру!

Мария Филиппина Елизавета Елена, сестра короля Людовика XVI, ушла из жизни 10 мая 1794 года, в возрасте тридцати лет.

Образец самоотверженности, чистоты и милосердия с пятнадцати лет, то есть с того дня, когда она могла отдавать себя людям, с того дня, когда она отдала себя Богу.

Тело принцессы Елизаветы, вместе с телами других жертв, отвезли на кладбище Мадлен.

В кладбищенских реестрах нет упоминаний даже о гробе за семь франков.

Вне всякого сомнения, ее тело, никак не отличая его, бросили в то горнило из негашеной извести, которое пожирает трупы.