Егеренок

Глава X

Ромка тосковал. Вот уже две недели, как отец не отпускает его от себя и каждый день и почти каждую ночь таскает на озера и в лес. Как теперь идут дела в Пионерском дозоре? Может, он уже развалился давно?

Выспавшись после ночной работы, Ромка уселся на крыльце, обнял Руслана за шею. Кобелю тоже было невмоготу — распахнул пасть и вывалил язык: жара.

Отец, невзирая на жару, бродит по двору, как неприкаянный, с открытой солнцу головой и все бормочет, бормочет. Иногда Ромке удается разобрать несколько слов, и он догадывается, что отца не покидает забота, как все-таки поймать таинственных браконьеров, которые вот уже несколько ночей уходят безнаказанными.

— Ну, а ты-то, Ромка, неужели ничего не придумал? Не ждать же, пока они сами принесут снасти. Нашелся один какой-то… Наверно, не из этого села. Здешний разве принес бы?

Отец присел на чурбак, закурил. Сплюнув табачную крошку, поморщился.

— Да-a, задержать бы парочку браконьеров… Эх! Можно было бы устроить в клубе показательный суд. Ну да ладно, хватит играть в прятки. Нынче ночью, Ромка, костьми ляжем, а браконьерскую лодку схватим. Так?

Ромке сейчас было не до разговоров с отцом: по дороге шли Нюшка Мордовцева и Дуся Струева. Куда они пойдут?

Он отпустил Руслана, подбежал к калитке.

— Нюшка, Дуська, айда сюда!

Он распахнул калитку, но девочки остановились у палисадника.

— Подойди-ка на минутку, — подозвала Нюшка и, когда он захлопнул за собой калитку, заторопилась: — Нас Сергей Иваныч прислал. Что, говорит, с Хромовым, почему, говорит, не является на дежурства? А у нас что делается, что делается, прямо ужасти! Тебя нет, Кольки Сигача нет. Саня Мизинов увиливает. Только мы с Дуськой.

— Но ведь другие-то дежурят? Весь дозор, что ли, развалился?

— Ничего не развалился, да толку-то что? — вмешалась Дуся. — Они разве могут так браконьеров ловить, как вы с Колькой?

— Конечно, не могут, чего там говорить! Сергей Иваныч тоже так думает, я слышала. Вот он тебе записку прислал.

Нюшка протянула сложенный вдвое листок бумаги. Сергей Иванович наказывал прийти на берег Сигачева озера в лагерь Пионерского дозора.

— Это еще что за лагерь такой? Когда это вы успели?

У Нюшки заблестели глаза.

— Это все Аким Михайлович постарался. Они с Сергеем Иванычем достали в районном обществе туристов три палатки, и теперь у нас своя база. Только палаток не хватает, в дозоре уже сорок пять человек, вот как! Даже Семимильный пришел, сафончиков приятель. И еще с ним другие, тоже из сафончиковой ватаги.

— Думаешь, почему они бросили Сафончика? — спросила Дуся. — Да потому, что ты Сафончика победил, вот что!

Ромке до смерти захотелось побежать скорей к палаткам, да разве убежишь сейчас? Отец-то вон он, уселся на чурбаке, как на насесте, и все видит. А может, и слышит?

— Тише вы, а то отец… Он ничего про дозор так и не знает. Я ведь разве проговорюсь. Вы скажите Сергей Иванычу, пусть он разрешит открыть тайну дозора отцу, лады? Все равно все скоро узнают. А то я так и буду к нему, как телок, привязанный.

— Ладно, скажем, — пообещала Нюшка. — А ты пока с отцом поработай, ничего, раз уж такое дело, мы и без тебя управимся, только бы Кольку Сигача уговорить, а он Мизинчику велит и все.

Ромка поморщился: ишь ты, и без него, слышь, обойдутся. Ой ли?

— Ну ладно, там увидим. А мне потом сообщите, что Сергей Иваныч скажет, не забудьте, смотрите, дело серьезное!

Ромка вздохнул, погладил лоб и, случайно нащупав между бровями вертикальную складку, насупился еще больше. С таким солидно-озабоченным видом он проводил девочек и вернулся к отцу.

— Так просто, по делам они приходили, — ответил он на вопросительно-любопытный взгляд отца и нарочно умолк, хотя ему так и зуделось рассказать про Пионерский дозор, про лагерь на Сигачевом озере, про ночные поиски браконьеров.

Отец чему-то усмехнулся, но расспрашивать не стал.

— Айда на озера, Ромка, я тебе кой-что интересное покажу. Руслана не возьмем, в лодке какая ему прогулка.

— Ага, сейчас, только ружье возьму.

— Это зачем же? Охотничий сезон закрыт.

— Как же без ружья, в лес же идем, а там зверья полно!

— Ну и пусть себе зверье по лесу ходит, нам-то что? Ты зверя не трогай, и он тебя обойдет, вот и согласие.

Через час Ромка с отцом уже плыли вдоль зеленых берегов дальних малознакомых озер. Вода так сверкала на солнце, словно все озера были усыпаны новенькими гривенниками. Ветер приятно холодил кожу на лице и на груди, воздух над водой не утратил еще утренней свежести. Пряно пахли прибрежные травы.

— Скоро косить будем… Эх, с детства люблю сенокос, никакой работы лучше нет, — тихо сказал отец. Его медлительный, но цепкий взгляд обводил кромку берегов, кудрявую поросль на островках, глаза щурились от блеска воды, а на обветренном, с потрескавшимися губами лице дрожали и переливались светлые блики.

Ромка разнежился, привалился к корме и бросил руль. Приятно вот так полулежать в лодке и, чуть сощурившись, смотреть в озерную даль: она кажется таинственной и бесконечной, как неведомая страна. Наступает сладкая истома, чуть дремлется, и кажется, что тебя колышет в люльке кто-то неведомый, но очень, очень добрый.

— Смотри, смотри! — указал вдруг отец на берег.

Ромка выпрямился. На полянке, неподалеку от корявой ветлы, вытянув узкую чернополосую морду, на них смотрел барсук. Он сердито чихнул, хрюкнул и забрался в нору.

— Видишь, видишь, ему ровным счетом начхать на нас с тобой! У него своя жизнь, свои заботы, Роман, а ты говоришь ружье-о.

В эти прекрасные минуты Ромка чувствовал, что в нем рождается новое отношение к природе и всему живому в ней. И это чувство было совсем не похоже на то, которое возникает на охоте, когда руки крепко сжимают ружье.

По всей огромной территории заповедника Лыковщина простирается дремучее царство зверей и птиц. И если бы не тревожили это царство браконьеры, зверь и птица привыкли бы к человеку и стали искать у него защиты. А ведь будет так когда-нибудь, будет, не зря мыкается по угодьям отец, не зря не спят по ночам бойцы Пионерского дозора. А пока… Ромка слышал от отца горький рассказ о том, как во время осенней охоты на лосей по лицензиям в охотничьих угодьях, граничащих с Лыковщиной, заслыша первый выстрел, лоси и медведи идут в заповедник спасаться. Но увы, горе-охотники разгадали тактику зверей, становятся вдоль границы заповедника и встречают спасающегося зверя огнем.

— А вон там, смотри, Ромка, ондатровый заказник, — показал отец на низкий, весь заросший рогозом и вербой островок посреди озера. — Туда весной повадились браконьеры, серой ондатру выкуривали из нор. Поймал бы я их, да только с этого островка далеко вокруг видно, не подойдешь незаметно, а у браконьеров лодки с моторами, у паразитов.

Отец сейчас был Ромке очень близким и родным. Был бы он всегда таким — ласковым да спокойным…

— А теперь поплывем в одно озерко, там живут редкостные зверьки. Недаром заказник и там сделан.

— Что это за зверьки такие диковинные? — лениво спросил Ромка.

Отец засмеялся.

— Увидишь, если повезет. Во всяком случае, таких зверьков ты еще не видел.

Ромка попрямее уселся на корме и взялся за руль. Отец веслами толкнул лодку в узкую протоку и теперь греб размашисто и споро.

Пробираться через саму протоку пришлось с помощью рук, цепляясь за камыш, зато недолго: уже через несколько минут они выплыли в небольшое, заросшее высоченным рогозом, осокой и кувшинками озерцо. По всей его площади белыми кострами на солнце вспыхивали красивые купавы — водяные лилии.

— Теперь замри, — отец осторожно сложил весла. — Смотри внимательно в воду у берега.

Вода в этом озере была совсем прозрачной, может быть, потому, что озеро было со всех сторон закрыто от ветров и буря никогда не взмучивала его воды, а может быть, от бесчисленных донных родников. Ромка догадался, что надо смотреть прямо в глубь воды, тогда дно и его таинственные обитатели становились видными как через сильную лупу — до мельчайших подробностей. У берега солнце не дробилось на воде, не слепило глаза, но достаточно хорошо освещало глубину до самого дна.

Ждать пришлось долго. Нельзя было разговаривать, шевелиться, резко взмахивать руками, а, как назло, на этом озере даже днем комары лютовали без стеснения.

В воде, над самым дном, мелькнула тень. Она, показалось, мелькнула так близко от глаз, что Ромка отшатнулся.

— Что это?

— Смотри лучше. Да не дергайся ты!

Тень опять промчалась в глубину озера, длинная, быстрая, как маленькая торпеда. Вот она побежала по дну, остановилась, припала к большой ракушке, на миг замерла, и Ромка успел разглядеть неведомого зверька с удлиненным подвижным носом и голым хвостом.

— Вот он! Вижу, вижу!

Зверек метнулся к берегу.

— Эх ты, спугнул. Ну, все равно жди.

Отец переменил положение, согнал со щеки комара. Но глядел он теперь не в воду, а на прибрежные заросли. И вот через довольно долгий промежуток времени в зарослях рогоза, у самых корней, что-то зашевелилось, раздался писк и затем негромкое: «Ткрр-рр-ткррр!»

Весь зверек оказался на виду: длиной сантиметров двадцать, серовато-бурый, с блестящей шерстью и длинным, плоским с боков хвостом в чешуйках. Он с первого взгляда напоминал крысу, и Ромку передернуло от омерзения.

— Тьфу, какой противный!

Легкое движение воздуха донесло до Ромки необычайно приятный запах:

— Чуешь? — еле слышно прошептал отец. — Это от зверька.

— От этой крысы? Еще чего!

— Да не крыса это, а выхухоль. Понял? У нее внизу, у начала хвоста, железки есть, они и выделяют запах мускуса. Принюхайся-ка.

Это несколько примирило Ромку со зверьком. Пока выхухоль что-то смешно жевала у корней рогоза, он заметил, что голова у нее, по сравнению с телом, большая и круглая, но сплюснутая сверху вниз, а вот глазки совсем крохотные, подслеповатые — видать, не очень-то зоркий это зверек, потому и не боится наблюдателей в лодке, если они сидят тихо.

Съев что-то для нее очень аппетитное, выхухоль поднялась на задних лапках, вытянулась вверх, чуть изогнувшись назад, и смешно повела носом-хоботком влево-вправо. Лапы у нее оказались перепончатыми — вот отчего она так быстро плавает.

— Смотри, пап, она же гимнастику делает!

Забывшись, Ромка произнес это слишком громко. Выхухоль мгновенно припала к траве, и вот уже ее как будто и не было перед глазами, только в воде, у самого берега, опять мелькнула и тут же исчезла стремительная тень.

Отец засмеялся и в полный голос сказал:

— Теперь уж все, больше не покажется. Редкостный зверек, а знаешь, ему ведь тридцать миллионов лет жизни на земле. Он только в России водится, да и то не везде. К нам сюда завезли из Хоперского заповедника лет десять назад, и вот расплодился, гляди. Шкурка ее на международных аукционах — на вес золота, прямо из рук рвут.

Не трогая весел, отец закурил. Синие струйки дыма потянулись от его рта к стене рогоза, в протоку и там закручивались вокруг стеблей.

— А чем она питается? — спросил Ромка. — Я видел, она на дне к ракушке подходила.

— А так и есть, это ее любимая еда. На такой случай у нее и нос хоботком вытянут, чтобы моллюсков высасывать. А вообще она ест все и не брезгует. Прудовиков, улиток-катушек, пиявок, водяных насекомых и их личинки. Растения тоже. Рыбкой балуется, но редко. Зато самое лакомство для нее — это головастики да лягушачья икра. Страсть как уважает.

— Ну, лягушачью икру не жалко, пусть ест, а вот рыбу зря. Самим людям надо.

— Во-первых, выхухоль дороже всякой рыбы, а во-вторых, рыбоводству она никак не вредит. Наоборот, рыбаки для нее — прямая гибель. От человека выхухоль страдает больше всего. Она попадается в сети, крылены, в жаки и другие снасти и запутывается в них. А ведь ей надо каждые пять-десять минут воздухом подышать. Ну и задыхается. А тут еще находятся браконьеры проклятые… Нет, Ромка, нельзя давать им спуску, никак нельзя!

Как и всегда, упоминание о браконьерах испортило у отца настроение. Он схватил весла и резко погрузил их в воду. Лодка пошла вразрез мелким барашкам на волнах: поднялся ветерок.

— А знаешь, Ромка, — вдруг опять повеселел отец, — в царское время богатые купчихи и всякие там барыньки специально сушеные хвосты выхухолей клали в комоды с бельем и в сундуки. А ты говоришь, противные они. Ха, надо будет пару хвостов матери нашей притащить, как будут вылавливать выхухолей на шкурки. Может, хвосты-то получше духов будут, а?

Посмеявшись, отец с грустинкой добавил:

— Мало теперь у нас в России выхухолей, только три-четыре заповедника всего. Вот пройдет годик-другой, и наша Лыковщина сможет давать в год штук пятьсот зверьков, если, конечно, браконьеры отвяжутся. Они ведь понимают, что выхухоль — чистое золото.

Выбравшись из протоки в большое озеро, отец решил объехать еще несколько участков и через Сигачево озеро вернуться в село. Это устраивало Ромку: он надеялся побывать в лагере Пионерского дозора и повидать Сергея Ивановича.

За два часа они обследовали намеченные участки, и скоро лодка поплыла вдоль зеленых всхолмленных берегов Сигачева озера. Справа открылась луговина и на ней — три большие палатки защитного цвета, высокий шест с зелено-голубым флажком и у тальниковых кустов на воде — три лодки.

Отец насторожился.

— Это еще что?

Возле палаток копошились мальчишки и девчонки с красными галстуками на голых шеях.

— Этих еще не хватало! Тоже будут утят гонять или рыбу губить. Нашкодят тут, а что с них возьмешь? Даже не оштрафуешь.

— Ничего не нашкодят, нужно больно. Вечно ты к нам придираешься.

— К кому это к вам?

— Ну к нам… к пионерам, значит. Что они, не имеют права отдыхать здесь? А тебе бы все штрафовать.

— Но-но! Научился разговаривать! Поглядим вот сейчас, что за народ тут околачивается. Работай веслами веселей!

Отец повернул руль. Лодка проскрипела днищем по песчаной отмели.

— Ты сиди тут, а я погляжу.

Он выскочил на берег и пошел к палаткам.

Ромка оглядел берег, луговину: нигде ничего похожего на сети, крылены или другие запретные снасти. Нет, тут живут ребята не из тех, что браконьерствуют.

Из палатки, к которой подошел отец, выбрались двое — мальчишка в синих трусиках и девочка в панаме. Ромка видел их в школе, но фамилий не знал, они, видно, в дозоре недавно. У обоих на левых руках были повязаны красные лоскутки — дежурные.

Мальчишка, черноглазый и черноволосый, вежливо спросил отца, кого ему нужно видеть.

— Видеть? Хм, многое надо бы мне увидеть. Лагерь у вас тут, что ли?

— Ага, лагерь. Гербарии собираем, всякие другие биологические экспонаты. В общем, научная экспедиция.

Отец придирчиво осмотрел палатки, берег озера.

— Экспонаты, экспедиция, значит… А случаем, ваши экспонаты утят или икряную рыбу не предусматривают?

— Ну-у-у, что вы-ы, дядя, — девочка в панамке обиженно оттопырила губы. — Мы такими делами не занимаемся, мы сами ловим…

Мальчишка тычком в бок отодвинул ее в сторону.

— Мы тут с учителем, позвать его?

— Хм, позовите, пожалуй.

— Сергей Иваны-ыч, идите сюда-а!

Из средней палатки, перед которой в землю был врыт шест с вымпелом, вылез, пригнувшись, учитель. Ромка встретился с ним взглядом: «Как бы поговорить?»

Сергей Иванович поздоровался с отцом.

— Вы к нам в гости или по делу, Владимир Васильевич?

Отец вяло пожал протянутую учителем руку.

— Какие уж с вашими питомцами дела? Боюсь, как бы они не набедокурили на озерах, вот и заехал.

Ребятишки, подошедшие вслед за учителем, враз смолкли. Черноволосый мальчишка уставился на отца с обидой. Сергей Иванович смутился.

— Вы напрасно так о наших ребятах думаете, Владимир Васильевич. Плоховато вы их знаете.

— Да ладно уж, чего там — плоховато. Отдыхайте себе, а мне недосуг.

Ребята от палаток неласково провожали взглядами отца, и Ромке было обидно за них. Но и отец не виноват: он же ничего не знает про дозор. Чего Сергей Иванович стоит и не скажет?

Отец шагнул в лодку, схватился за борт. Ромка напоследок взглянул на берег. Сергей Иванович прищурился улыбаясь и кивнул, дескать, все в порядке, Роман, живем и действуем.