Егеренок

Глава VII

Рассыпавшись по прибрежному лесу, ребятишки медленно пошли к северу, стараясь в чащу не углубляться, чтобы не терять из виду поблескивающую между стволов воду. Обитаемые дупла попадались чаще всего лишь на тех деревьях, которые стояли по пояс в воде или во время весеннего разлива были подтоплены паводком. Обойдя весь второй участок, зарегистрировали двадцать восемь гоголиных гнезд.

На северном берегу озера сосны встречались реже, зато потянулись непролазные заросли черемухи и ольхи. Некоторые деревья были такие высокие да толстые, что не уступили бы и дубам.

Подвигаясь низиной вдоль берега Сигачева озера, отряд постепенно стягивался к условленному месту — к огромной старой черемухе, где назначил встречу отец. Ромка приметил, что обитаемыми почти всегда оказывались те деревья, стволы которых были голые, без единого сучочка, так что добраться к дуплам без электромонтерских когтей, казалось, было почти немыслимо.

Но вот и раскидистая, выросшая не кустом, а деревом в два обхвата черемуха. Между ее ветвями тут и там видны были потемневшие от времени искусственные дуплянки. По мощным сучьям до каждой дуплянки можно было легко добраться. Кто же прибил их и с какой целью?

Отряд еще не подошел к черемухе, как над ней вдруг с паническим кряканьем взвилась одна утка, другая, третья… Утки набрали высоту, сделали круг в небе, снизились чуть не до земли и опять взмыли над лесом.

— Колька, видишь? Кто-то их спугнул!

Сигач махнул рукой, чтобы все остановились, шепнул:

— Ложись, слушай… Разговаривают… Кто-то идет сюда. Мигом в кусты и замри!

Голоса зазвучали громче, явственней, затрещали сучья. Кто-то за кустами свистнул, позвал: «Сюда, братва!»

Ромка вздрогнул: на поляну перед черемухой выскочил Левка Сафончик. В руках у него была толстая веревка. Он задрал голову, оглядел могучие сосны, черемуху, подумал, наморщив лоб, и решительно подошел к одной из сосен.

— Венька-а, давай сюда-а!

Прибежал Венька Арбузов. За ним из кустов вылезли еще трое пацанов из сафончиковой ватаги. У Веньки Арбузова была в руках корзинка, у долговязого парнишки, которого в селе прозвали Семимильным, веревка и длинная жердь.

Венька Арбузов подошел к Сафончику. Вдвоем они обмотали веревку вокруг ствола, Левка прикрутил к веревке жердь и полез на дерево.

Такого способа лазанья по деревьям Ромка в жизни не видел. Обхватив руками ствол сосны, Левка поджимал ноги, Венька Арбузов с помощью жерди передвигал веревочное кольцо выше по стволу, Сафончик босыми ногами становился на кольцо, перехватывал руками ствол над головой, подтягивался, снова поджимал ноги… Таким манером Левка скоро очутился на высоте метров в пятнадцать и добрался до дупла. Он запустил туда руку, пошарил, но вытащил лишь горсть перьев.

— Вот гадство, ничего нет!

Спустившись на землю, он отдышался, закурил. За ним закурили и его дружки. Они негромко о чем-то потолковали и, накурившись, подошли к старой черемухе.

— Теперь ты, Арбуз, и ты, Семимильный, полезайте. Здесь-то легко, чего не слазить.

Не успел Ромка и глазом моргнуть, как они очутились среди листвы. Венька отогнул ветку:

— Есть, есть! Ого-го-го-го-го, попалась птичка!

Венька вытащил из дуплянки за длинную шею бьющуюся утку.

— Давай ее сюда, на жареху пригодится! — скомандовал Сафончик. — Гляди теперь яйца, может, еще свежие.

Семимильный басом сообщил, что ему тоже попалось гнездо с уткой, только она щиплется, проклятая, чуть пальцы не отщипала.

Сафончик подхватил сброшенную Венькой утку, крикнул Семимильному:

— Отверни ей башку и вся любовь! Чего копаешься?

С черемухи сорвались еще две утки и с отчаянным кряканьем, похожим на стон, умчались к озеру.

От стыда за свою подлую трусость Ромка готов был заплакать. Но он переборол себя, бросился к Сафончику и неистово закричал:

— Гады-ы, парази-иты! Изувечу-у-у!

Ромка схватился за утку, дернул к себе. Сафончик держал добычу крепко. Рядом оказалась Нюшка.

— Попался теперь, вражина!

Венька Арбузов и Семимильный кубарем скатились с черемухи, встали возле Сафончика, как разъяренные коты. К Левке подбежали два его дружка — один конопатый, как подсолнух, рыжий, другой — выше его, с черноволосой головой и настороженным взглядом.

Подоспели Сигач и Саня Мизинов, но Ромка с отчаянием понял, что сила на стороне врага. Положение было безвыходное. Затряслись поджилки, пропала злость, и никак нельзя было сдержать дрожанье губ. Ромка готов был отступиться и убежать домой, только бы не связываться с Левкиной ватагой. Ведь сейчас скажи кто-нибудь обидное слово, и начнется драка.

— Чего гнезда разоряете, сейчас отца позову! — выкрикнул Ромка и с надеждой повертел головой.

Сафончик тоже оглянулся и сказал неожиданно мирно:

— А кто это их разоряет? Может, мы, да? Эх ты, тютя-матютя, а еще егереныш. Да у нас в селе сроду дуплянки для гоголей вешают, чтобы яиц нанесли. Потом яйца собирают, но не все, чтобы и уткам осталось. Утки опять нанесут до нормы, понял? Так и отцу своему объясни, егерь тоже, а ре петрит ни шиша.

Ромка в ответ во все горло завопил:

— Ого-го-го-го-го-го! О-оп-оп! Сюда-а, сюда-а?

Так они с отцом иногда перекликались на охоте.

Сафончик и его приятели развеселились:

— Папаню зовет, слюнявчи-ик!

— Ну и пискля-а!

— Егеренок чумародный, штанишки обмарал!

Вдали раздался собачий лай. У Ромки заколотилось сердце. На поляну, распахнув жаркую пасть, выскочил Руслан. У него так и ходили мокрые бока, аж ребра выпирали. Ромка обхватил его за шею, прижал к себе: попробуй теперь, Сафончик, тронь!

— Ого-го-го-го-го, о-оп!

На поляну поспешно вышел отец. Увидел в руках у Сафончика утку, нахмурился.

— Откуда это?

Сафончик отступил на шаг. За него ответил Венька:

— Да вот нашли… кто-то задушил… хорек, видать.

— Роман, что у вас тут вышло? Слышу, ты зовешь. Чего не поделили?

Ромка не успел еще и рта раскрыть, как Нюшка уже выложила все.

— Придется составить акт, такой разбой не прощается, — отец присел на кочку, достал из полевой сумки тетрадку и карандаш. — Ваши фамилии?

Сафончик, Венька, Семимильный и другие яйцекрады молчали в угрюмой ненависти. Нюшка тоже словно опомнилась, испугалась чего-то и замолкла. Но Дуся Струева спроста назвала всех.

Отец, недобро прищурившись, посмотрел на Сафончика — тот отвернулся, на Веньку Арбузова — тот поднял глаза к небу, завертел головой.

— Зачем утку загубили? Есть же совесть у вас? Да и мясо у нее рыбой пахнет.

Сафончик неохотно бросил утку в кусты. Отец кивнул Семимильному:

— Принеси!

Семимильный положил утку у ног отца. Руслан потянулся к ней, зафыркал. Ромка ждал: вот сейчас отец вскочит на ноги да как начнет перекидывать разбойников с кулака на кулак — от них только клочья полетят.

Но отец даже не подумал подняться с кочки. Он убрал тетрадь и карандаш в сумку, отвалился на бок и полез в брючный карман за папиросами.

— Завтра в сельсовет будут вызваны ваши родители, думаю, и вам не поздоровится.

Ромка встретил ненавидящий взгляд Сафончика и опять ощутил страх. Но сейчас же вспомнил, что рядом — отец. Разве Сафончик осмелится напасть при отце?

Ромка придвинулся к отцу вплотную, прижался к его крепкому телу. Отец, закурив, сквозь дым долго смотрел на Сафончика, потом повернулся, и Ромка увидел в его глазах вопрос: «Боишься?» Ромка тоже Взглядом честно ответил: «Боюсь».

Отец подозвал Сафончика.

— Иди сюда, да не робей.

Сафончик сперва вздрогнул, даже отшатнулся — Ромка отлично это заметил, и если бы рядом не было приятелей, он без сомнения не послушался бы, убежал. Но под взглядами своей ватаги и девочек он не мог показать слабость — засунул руки в карманы штанов, подошел на шаг и циркнул слюнями в сторону.

— А чего мне робеть-то? Ну, вот он я.

Сафончик уставился на егеря исподлобья. Ромка замер: сейчас отец даст нахалу по шее, что тот навек забудет, как приставать к другим.

Но ничего такого не произошло. Отец пытливо окинул взглядом фигуру Сафончика, Ромка тоже невольно отметил хорошо развитую грудь врага, длинные сильные руки и ноги. И вдруг отец сказал:

— А ну, поборись с Романом.

Ромка перестал дышать. Что он сказал? Сафончик вынул руки из карманов и вздернул брови.

— Чего-о-о?

— Поборитесь, говорю, с Романом.

Всего ожидал Ромка от отца, но только не предательства. Как же это? Ведь он же видит, что Сафончик сильнее и отчаянней! Опозорить хочет перед всеми? И перед девчонками… Вон как захихикали приятели Сафончика, а Дуся Струева ойкнула с испугу.

По лицу противника Ромка увидел, что тот уже понял всю выгоду предложения побороться: Сафончик радостно посмотрел на своих дружков и с готовностью крикнул:

— Хоть на одну левую, правой и не дотронусь!

Ромка с надеждой ждал, вот-вот отец засмеется и скажет: «Ну ладно, пошутил я». Но отец не засмеялся. Он холодно и строго спросил глазами: «Ну, скоро? Или струсил?»

От обиды на отца, от злости на Сафончика, от стыда перед Сигачом и Нюшкой Ромка пришел в ярость: будь что будет, пусть хоть смерть!

Подобравшись, как для прыжка в пропасть, Ромка сделал шаг вперед, развел руки, готовый обхватить Сафончика и стиснуть так, чтобы тот закричал от боли.

Но Сафончик почему-то не спешил начинать схватку. Он широко раскрыл глаза, даже немножко присел и выставил вперед руки, как бы защищаясь. На лице недруга, в его совсем черных глазах Ромка увидел испуг и с еще большей яростью ринулся вперед. Сафончик завертелся ужом, силясь вырваться, попытался подножкой свалить на траву. Но Ромке обида и злость придали столько сил, что он приподнял Сафончика и с ненавистью швырнул его на землю.

Левка Сафончик как-то чудно всхлипнул и затих. Ромка коленом уперся ему в грудь, а руками крепко прижал к траве его плечи.

Но Сафончик даже попытки к сопротивлению не сделал: как замер, он так и не шевелился больше. Ромка растерялся: что дальше делать? Он разжал руки, встал. Оглянувшись на отца, увидел, что тот с веселой ухмылкой поднялся на ноги, подобрал утку, взял Руслана на поводок и, насвистывая, пошел куда-то вдоль берега озера.

Сафончик все еще лежал на траве. Венька Арбузов и Колька Сигач словно оцепенели. Молчали и другие приятели Левки.

Ромка заметил их недоверчивые, озадаченные взгляды и только сейчас, как-то вдруг сразу, понял, что победил самого Сафончика. Са-фон-чи-ка! Значит, все эти месяцы страха перед ним копейки не стоили?

Сафончик вяло поднялся с травы и, даже не отряхнувшись, не взглянув ни на врага, ни на друзей, поплелся прочь.