Егеренок

Глава XIV

Наконец и купаться, и валяться на солнце надоело. Ромка подошел к учителю.

— Сергей Иванович, пойдемте на кордон. Малышам поможем, узнаем, не сбежал ли Венька Арбузов.

— А что ж, это дело, — поднимаясь, сказал Аким Михайлович. — Мне-то некогда, а вам что не сходить.

Всю дорогу Ромка дивился красоте и мощи старого соснового бора, через который шла дорога на лесной кордон. Топор лесоруба еще не коснулся этих оранжево-серых колонн, лишь на закрайках болот лесные витязи закорявели от старости и тяжело навалились на молодых своих товарищей, найдя в них последнюю поддержку.

В стороне от дороги стали попадаться небольшие курганы, изрытые лисьими и барсучьими норами.

— Сергей Иванович, это могильники древних, да? — спросила Дуся Струева.

— Да нет, ребята, это не могильники. Тут еще при Петре Первом жгли уголь для кузниц. В кузницах отливались корабельные гвозди да якоря. Поищите хорошенько и найдете формы отливок. Попадаются иногда.

Струева первая бросилась к ближайшему холмику. За ней Саня Мизинов, потом Ромка. Но ни одной отливки не нашли.

— Да бросьте вы, ребята, времени нет! А ну, пошли за мной, я вам еще кое-что покажу.

Сергей Иванович неожиданно свернул с дороги и, продравшись сквозь чащу бересклета, вышел на полянку, окруженную высокоствольными елями. Одна ель была повалена, под опрокинутым корневищем чернела яма. Дно ее было выстлано мхом.

— Привал!

Блаженствуя, Ромка растянулся на сухом оленьем мху. Несмотря на удушливую духоту, чаща леса из края в край перехлестывалась гомоном птичьего разноголосья. Скандалили вороны, трещали сороки, как швейная машинка, стучал дятел, и, затаившись в чаще у болот, плакала кукушка.

— Прошлой осенью, — Сергей Иванович кивнул на яму, — уже снег лег, идем мы этим же лесом, тетеревишек выглядываем. Присели вот тут отдохнуть, закурили. Вдруг снег из-под корневища фонтаном, а сквозь него — морда медвежья! Рявкнул так, мы аж обмерли: какого, дескать, дьявола тут шатаетесь, уснуть не даете? Мы и очнуться не успели, как он весь перед нами на дыбах вымахнул, рыкнул через плечо и в лес.

— Так и не догнали? — ахнула Дуся Струева.

— В этот раз и не подумали, до того растерялись. А потом все же выследили. Как он ни петлял по лесу, прежде чем снова залечь, отыскали мы его с Акимом Михайлычем, уж под Новый год взяли прямо на берлоге. Бо-ольшой был, пудов на пятнадцать. Вот пойдем дальше, покажу вам его метки.

На пути к кордону Сергей Иванович подвел ребят к одной из сосен. На шероховатой красной коре чернели длинные засечки медвежьих когтей.

— А ну, дотянитесь хотя бы до нижней царапины.

Ромка, как ни жилился, вытягиваясь вверх, даже кончиками пальцев не мог дотянуться до первых засечек. Да и Сергей Иванович едва-едва дотянулся.

— Вот такие-то блины, братцы-дозоровцы! — усмехнувшись, заключил учитель и снова вышел на дорогу.

У перекрестка, на границе соснового бора и болотистой низины, был вкопан высокий столб. На нем — вывеска: «Государственный заказник Лыковщина». Вывеска была совсем новая, дожди еще не смыли с нее зеленой краски. Заказник организовался лишь год назад.

А впереди унылое было место: вспученная равнина болот, утыканная частоколом карликовой полуживой сосны. Нагретый душный воздух звенел от комариного стона.

— Вы и не поверите, ребята, — негромко, словно откликаясь своим мыслям, сказал Сергей Иванович, — не поверите, а ведь я помню, как здесь шумели дубы. Я тогда тоже в школе учился. И что случилось? Лежат теперь их пеньки на дне болота, затянуло тиной. Может, потому что вырубили самые могучие дубы, а потом, когда на Линде плотину для электростанции построили, вода всю округу залила, остальные дубы и вымокли. Кто-то ошибся в расчетах, а природа пострадала…

Он немного помолчал и, когда подошли к кордону, показал:

— Вон посмотрите, хороши?

Ромка взглянул на отвоеванную у болота большую поляну: на ней робко приподнялись на цыпочках побеги дубков.

— Одно уходит, другое приходит… Ничего, ребята, настанет время, и зашумят эти дубки вам на радость.

Давным-давно перевалило за полдень, но воздух обдавал людей и деревья сухим жаром. За кордоном взгляду открылась прогалина. И такая она была унылая, так резко отличалась чахлой растительностью от других участков леса, что все невольно остановились.

— Ой, что это? Сосенки-то какие желтые! Пожар был?

Дуся Струева ласково провела, жалея, ладонью по тоненькому стволику сосенки, попыталась выпрямить ее, но напрасно. По всей прогалине сновали полусогнутые фигурки школьников. Они копались в песчаных бороздах, а возле груды выдернутых и сваленных как попало сосенок стоял старичок с бородкой-помазком и горестно вытирал лицо синим платком.

— Лесник, — сказал Саня Мизинов, — чегой-то он велел сосенки вырывать?

Лесник будто услышал Саню и показал рукой на сосенки, мертвые, с полуосыпавшейся красной хвоей.

— Выдерни-ка одну.

Саня схватился за макушку одного деревца и с силой дернул кверху. Но оказалось, что сила тут была ни к чему. Сосенка вылетела из песчаной борозды легко, без зацепки, и тут все увидели, что у нее совсем нет корешков.

— Вот так так. Кто же их? Неужели хрущи? — спросил Сергей Иванович.

— Они самые, — подтвердил лесник. — Лет пять назад высадили, хорошо спервоначала принялись. А потом расплодилось майских жуков видимо-невидимо, ну и погибель пришла. Личинки майских жуков — истинное бедствие для лесоводов. Почва песчаная — благодать для личинок. Сотни тысяч яиц на одном гектаре жуки откладывают. Бедствие или нет? Из каждого яйца выводится личинка и…

— И живет в земле три года, пока не вылетит жуком, — перебила лесника Дуся.

— Верно, доченька, верно. Но личинке-то все эти три года чем-то питаться нужно? Вот она и пожирает корни растений, особенно корешки сосенок любит, сладкие они.

— Жалко выдергивать…

— Ничего, мы ядохимикатами почву обработаем, снова запашем и новые саженцы высадим. Мы люди упрямые, лесовики. Будет здесь сосновый бор, не горюйте!

Работать так работать. Ромка и Саня Мизинов с жаром принялись за дело. Венька Арбузов тоже повеселел, не стал прятаться в сторонке, а работал рядом и очень старательно.

Скоро огромная куча сухих сосенок вспыхнула, метнула в небо оранжевое, как лисий хвост, пламя и сгорела неприметно, почти без дыма, словно растаяла.

— Вот и отвоевались, теперь тут и делать нечего, — сказал Ромка.

Лесник Коныгин откинул голову, смешно выставив вперед бородку.

— Как это нечего? Работы в лесу край непочатый, было бы желанье да любовь к труду! А подсечку делать, а живицу собирать, а сучья сжигать да всякий мусор закапывать? Эх, если бы пионерия лесникам на помощь пришла!

Ромка подумал, что собирать живицу, сучья жечь — дело, спору нет, нужное. Но охрана озер и лесных угодий от браконьеров — это не сравнить ни с чем, это опасная, героическая служба, по плечу только самым храбрым и выносливым. Но Ромка этими мыслями даже с Саней Мизиновым не поделился: еще подумает, что выхваляет отца.

Вечерело. Лесник поблагодарил за помощь и показал короткую дорогу к речке Линде, а уж от речки путь в село любой пацан знает — каждый сто раз пробегал то за грибами, то за ягодами.

Малыши во главе с пионервожатой свернули к мостику через Линду, затопали по глубоким тесинам. Венька Арбузов с воплем кинулся к огромной корявой черемухе.

— Ягоды-то какие, у-у-у!

— Чур вместе! — Саня Мизинов с одного прыжка очутился на нижней ветке.

Ромка оказался не таким проворным, зато обошел черемуху и наткнулся на другие кусты, на которых черные ягоды свисали совсем низко. От ягоды к ягоде, от куста к кусту, и Ромка залез в такой чапыжник, что весь исцарапался об ежевику, да и ягоды на черемухах здесь были недозрелые.

Отдуваясь и почесываясь, Ромка выбрался на сырую тропку. И чуть не закричал от ужаса: из-под куста на него глядели крупные тускло-синие глаза. Закричать он не успел: заметил горбатую морду, бурую шерсть, уши… Голова лосихи!

Шагнув в кусты, Ромка понял, что это мертвая голова, она была отрезана не так давно, кровь едва запеклась.

— Сергей Иваны-ыч, Мизинчи-ик, сюда, сюда-а!

Без ребят Ромка не решался подойти к мертвой голове поближе, не то чтобы тронуть, — было почему-то неприятно… Как она здесь очутилась?

— Что у тебя тут, Хромов, что случилось?

Ромка показал на голову лосихи. Сергей Иванович свистнул протяжно и тихо.

— Н-да, браконьерская работенка… ножом голова-то отсечена, волки бы неровно обгрызли.

Мизинчик схватил голову за уши, приподнял. Кто-то из подошедших девчат взвизгнул:

— Брось, брось! Тьфу, тьфу!

— А ну, ищите вокруг, нет ли каких следов, — Сергей Иванович перешел тропу, полез в кусты.

Только теперь, когда немного успокоился, Ромка разглядел множество следов вокруг от раздвоенных лосиных копыт. Да и тропа была вся истоптана такими же следами — лоси ходили по ней на водопой. Кусты осины, черемухи и, ближе к речке, тальника были сильно обгрызаны, поломаны, трава везде помята. Неподалеку от того места, где лежала голова, Саня Мизинов нашел и ноги — они были обрублены до колена. Скоро и другие ребятишки стали криками сообщать о своих находках: сороки и вороны растащили внутренности по деревьям и поминутно взлетали с обиженным карканьем.

— Сергей Иваныч, а ведь браконьеры нарочно голову и ноги бросили, чтобы все подумали на волков. А мясо унесли!

— Пожалуй, ты прав, Роман, надо сообщить в сельсовет и участковому милиционеру. Может, совместными усилиями и разгадаем эту загадку.

Голову и ноги опять бросили под кусты — пусть уж звери пользуются. По тропе шли аккуратно, чтобы не затоптать следы. Дуся Струева склонилась к земле.

— Ой, ребята, след, след!

— Где, где?

— Сергей Иваныч, а тут сапоги шли, и следы рубчиками.

Ромка нагнулся над следом — да, рубчики и елочки отчетливо отпечатались на жирной грязи лосиной тропы. Следы выходили из кустов и тянулись по направлению к большой черемухе.

— Да тут не один человек шел, вот еще след, а вот еще и уже другие!

Ромка забегал по тропе взад и вперед, как хорошая ищейка, низко пригнувшись к земле. Вот он быстро пошел в сторону старой черемухи, закружился, замер…

— Глядите, да тут целая борьба была!

С этой стороны возле черемухи вся трава была изрыта, кое-где вырвана клоками, а в земле виднелись углубления, от каблуков или копыт — не совсем ясно. Было похоже, что здесь топталось целое стадо. И что удивительно — Ромка и Сергей Иванович пришли к одному выводу — здесь было четыре разных следа: гладкая подошва с едва заметными вмятинками от гвоздей, подошва в рубчиках и елочках, подошва с крупными вмятинами, как от шипов бутсы, и характерный след от резиновой подошвы кирзовых сапог.

— Здесь было четыре человека, но что они тут делали? С лосем боролись?

Для предположения Сергея Ивановича были основания: от черемухи в сторону Линды, в кустарник, пролегала широкая полоса сильно примятой травы и поломанных кустов, как будто тут волокли тяжелый груз. Кое-где на траве клюквой были рассыпаны капли крови.

Ребятишки разбежались по лесу. Ромка вслед за учителем полез в кусты у речки, но оттуда уже вылезал Саня Мизинов: вытаращенные глаза, щеки как мел.

— Там, там… — он показал рукой в кусты.

Сергей Иванович смело пролез в чащобу, через минуту вернулся. Лицо у него странно изменилось.

— Хромов! Беги сейчас же в село, немедленно отыщи Акима Михайловича и доложи ему, что тут произошло.

— А что там? Я хочу посмотреть…

— Хватит болтать! Получил приказ — выполняй!

Ромка припустился по тропе назад, выбрался на дорогу. Мысль о странной находке не давала покоя. Чего Мизинчик испугался? Почему так зло раскричался Сергей Иванович? Тоже испугался? Но чего, чего?

Торопился Ромка напрасно: секретарь сельсовета сказала, что Аким Михайлович уехал в район. И сразу Ромке делать стало нечего. А ребята в лесу, наверное, интересными делами занимаются, может, еще что любопытное нашли.

Ромка побрел по улице куда глаза глядят. Он вспомнил, что сегодня еще не видел Нюшку Мордовцеву. Ну да, ведь ее избил отец и не выпускает из дому. Надо бы поглядеть, может, она вся в бинтах замотана.

Дом Мордовцевых был недалеко. Ромка пробрался к нему задами, через плетень оглядел двор. Там никого не было, только в хлеве женский голос покрикивал на строптивую корову: «Да уймись ты, окаянная! Стой, тебе говорят, холера ты эдакая!»

Ромка опять вышел на главную улицу, осмелился даже пройти мимо Нюшкиных окон, но и тут никого не увидел: окна были задернуты белыми занавесками. Ему стало тоскливо. Ну зачем Нюшка дочь Мордовцева, самого главного браконьера? Пусть бы кто другой был у нее отец, тогда здорово было бы дружить… И чего она живет с ним? Бросила бы его, убежала бы и жила себе самостоятельно. Или в детдом поступила бы, живут же другие. Разве ж это настоящий отец — браконьер? Стыдиться только из-за него…

Ромка приуныл. День прошел так интересно, а заканчивается совсем погано. В ночной дозор на озера еще не скоро, времени — уйма, и не придумаешь, куда его девать. А чего же Сергей Иваныч с ребятишками не идут? Интересно, кто это лосиху у черемухи завалил?

Смеркалось, и обычные деревенские звуки становились громче, отчетливей. Из центра села, от почты, докатывался басовитый голос радиодиктора, где-то далеко-далеко, скорей всего на машинном дворе, застучал трактор.

В соседнем дворе зазвенели тоненькие голоса: малыши играли в прятки — лучше сумеречных часов для этой игры не выберешь.

Дома мать уже подоила корову, заперла в курятнике кур и села за стол в передней читать.

Ромка побродил по двору, подивился на багряно-огненное пламя в окнах дома напротив, на розовую крышу, на светлые облачка у горизонта — заря падала ясная. Во дворе сильней запахло свежим сеном и парным молоком. В странном оранжево-синем воздухе вечера призрачно колыхались тени, и с озер глухо-тоскливо доносились какие-то неземные звуки.

За книгой мать сидела недолго. Она вышла за ворота, зябко поежилась и встревоженно посмотрела вдоль улицы.

— Где это наш отец запропал? Ты его с полдня так и не видел?

Ромка не ответил. Он смотрел влево, за околицу, и дивился: от леса медленно шли люди. Сергей Иваныч, Саня, Венька и еще кто-то четвертый несли носилки из двух жердей. На жердях что-то лежало.

Ромка еще не успел сообразить, почему так тихо и осторожно идут люди, а носилки уже приблизились.

Мать не закричала, не заплакала. Она сорвала с плеч платок, швырнула его в сторону и побежала к носилкам. Ромка понял, кого несут: мать давно ждала этого.