Егеренок

Глава XX

Левку еле удалось спасти.

Вбежав во двор, Ромка увидел, как Сафонов повалил сына на траву и стал бить ногами. На крыльце, обхватив голову руками, выла Левкина мать. Огромный кобель Рыдай обезумел от воплей Левки и давился на цепи: вот-вот сорвется и растерзает в клочья любого.

— Выручайте Левку! — крикнул Венька, а сам схватился с Рыдаем.

Сигач прыгнул на спину Сафонова, повис на нем. Ромка кинулся ему в ноги, вцепился в опорки. Сафонов упал, стал отбиваться. «Только бы не попал в лицо», — мелькнула у Ромки мысль, а Сафонов уже сбросил Сигача, освободил ноги, поднялся и стал бить всех подряд — Левку, Сигача, Ромку. Он уже не помнил себя, он мог сейчас изувечить на всю жизнь. Левка корчился на траве и не мог подняться. Сигач сморкался кровью, у Ромки ныли плечи.

Венька наконец загнал Рыдая в будку, завалил лаз поленьями и бросился на помощь Сигачу. Втроем на время сковали Сафонова. Левка поднялся на колени и пополз к воротам.

Но даже втроем справиться с разъяренным мужчиной было трудно. Зато сейчас прибегут на помощь взрослые, надо только хоть пяток минут продержать Сафонова, хоть две минутки, хоть минутку!

Первым подоспел участковый, и тут Ромка увидел, на что способен этот на первый взгляд флегматичный, не любящий лишнего беспокойства человек. Сиволобов смело рванулся к Сафонову, когда тот уже скинул с себя ребятишек, схватил его сзади за руки и в мгновенье уложил на траву лицом вниз. А тут подбежали и Аким Михайлович с учителем.

Ромка еле дотащился до завалинки, повалился на нее. От напряжения тряслись руки и ноги, тошнило. Участковый с помощью Сергея Ивановича связал Сафонову руки, но не отпускал. Сафонов бился, хрипло рыдал в истерике и закатывал глаза.

Сигач принес ведро воды. Сафонову плеснули на голову, на голую грудь, дали напиться. Он сделал два-три судорожных глотка, поперхнулся и вдруг обмяк, затих, как неживой.

Вот теперь участковый развязал ему руки, вернул Сергею Ивановичу ремень, помог подняться. Левкин отец, свесив мокрую голову, утерся обрывками рубашки и ушел в дом.

«Что же это? Отпускают и не арестуют? Пусть и других убивает?» — Ромка ничего не мог понять и растерянно вертел головой.

Аким Михайлович вынул из кармана пачку папирос и тонкую бумагу для цигарки. И хоть бы слово он сказал участковому про Сафонова, да и Сергей Иванович тоже ни слова не сказал!

Сиволобов застегнул воротник кителя, подобрал упавшую во время борьбы с Сафоновым фуражку, ударом о колено выбил из нее пыль, расправив, аккуратно надел на голову. Сергей Иванович перенес Левку на крыльцо и что-то делал над ним. Сигач и Венька принесли еще воды, напоили Левкину мать. Она поднялась, цепляясь за перила, склонилась над Левкой и тихонько заскулила.

Между тем Саня Мизинов привел врача. Тот выслушал Левку, достал из никелированной круглой коробки шприц, сделал укол.

— Немедленно в больницу. Подвода есть?

Ромка и Сигач побежали на колхозный двор к старику Мизинову. Когда они вернулись с запряженной в телегу лошадью, у ворот уже собрались старухи с голопузыми ребятишками на руках и малыши лет по пять, по шесть. Все молчали. Только Рыдай в своей будке хрипел от бессильной ярости да царапал поленья.

Левку увезли.

Ромка подошел к Акиму Михайловичу.

— А Сафонова-то забрать надо, в тюрьму.

Аким Михайлович раскурил цигарку, пригладил ус.

— Никуда не денется Сафонов. Бежать ему из села некуда. Ответит за все сразу.

— А если убежит? Ведь он на отца нападал, лосиху загубил и вот сейчас Левку чуть не до смерти избил! — не унимался Ромка.

— Кроме последнего, остальное еще доказать нужно, — сердито отрезал участковый. — И вообще ты помолчал бы лучше, Хромов, уж больно ты обозлен, всех готов арестовать да судить. Поумнее тебя найдутся.

— Ну, Романа тоже понять можно, — заступился Сергей Иванович, и Ромке стало вдруг еще обидней за отца, за себя, даже за Левку, и от этой обиды хотелось заплакать. — Но ты имей выдержку, Роман, все будет как надо.

Колька Сигач напомнил милиционеру:

— Товарищ лейтенант, а вы хотели все ружья шестнадцатого калибра проверить. Когда пойдем?

Сиволобов хлопнул ладонью по сумке.

— Точно, я и собирался это сейчас же сделать. Тут, я думаю, Сергей Иванович не будет возражать? Ребята только помогут мне побыстрее осмотреть ружья, тут уж никакого риску. А насчет засады — придется подумать еще… Ладно, после подумаем.

— Что ж, обойти дворы охотников — это можно. Эти трое — самые наблюдательные из ребят, пригодятся, — Сергей Иванович с минуту о чем-то раздумывал, потом сказал Сигачу: — Мордовцеву, пожалуй, не надо тревожить. Пусть и она, и Струева в стороне от этого будут. Понимаете, почему? Ну и хорошо. А Мизинова, когда вернется из больницы, тоже возьмите с собой. Ясно?

Сиволобов одернул китель.

— Ну что ж, айда, время не ждет! — он шагнул на крыльцо Сафоновского дома, открыл дверь в сенцы. — Ну, чего остановились?

— Там Левкин отец, — сказал Венька.

— Ну и что? А еще в ночную засаду лезете! Не бойтесь, он теперь не страшный, сломился.

На кухне Сафонова не было. Сиволобов окликнул его — никто не отозвался. Застекленная наполовину дверь в переднюю комнату была приоткрыта. Участковый открыл ее пошире.

— Сергей, ты тут? По делу я к тебе, встань-ка.

Пока участковый разговаривал с Сафоновым, Ромка оглядел кухню и под притолокой над входной дверью увидел двуствольное курковое ружье тульского завода. Оно висело на гвозде, тускло поблескивая синевой воронения. «Чистое, — отметил про себя Ромка и почувствовал, как в волнении ворохнулось сердце. — Значит, недавно чистили, значит, и в лес недавно брали. Чего там застрял милиционер».

Но разговор в передней был недолог и закончился мирно. Участковый вышел на кухню, чем-то заметно довольный.

— Вот так-то, помощнички, тут у нас осечка вышла. Не стрелял Сафонов с самой весны.

— Что-о-о? Это Сафонов-то?

— Да вот. Что участвовал в избиении егеря, твоего отца, Хромов сознался, проучить, говорит, хотели. А вот стрелять не стрелял.

— Да вы ружье-то посмотрите, чистое же, — подтянувшись, Ромка сорвал со стены двустволку.

— Хм, у хорошего хозяина оружие всегда в ажуре. Ну-ка, глянем внутрь… — Сиволобов разломил ружье, посмотрел через стволы на свет. — Смотри, егерский сын, видишь, пыли в стволах сколько? Старая смазка. Пожалуй, с самой весны не чистили, сверху только обтирали.

И Ромка, и Сигач, и Венька — все поочередно заглянули в стволы. Да, оружие не чищено давно. Может, и брал Сафонов ружье в лес, но стрелять не стрелял — факт.

Участковый повесил ружье на место.

— Пошли отсюда, времени в обрез, а нам еще двадцать дворов обойти надо.

Поначалу казалось, что обойти двадцать дворов и посмотреть десятка три ружей шестнадцатого калибра — пара пустяков. Но на деле все оказалось не так: в каждом доме надо было поздороваться с хозяевами, поговорить о том о сем, а потом уж просить, чтобы показали ружья и боеприпасы. В некоторых домах хозяев не было, и пришлось отложить их посещение до вечера.

В общем, за вторую половину дня, до позднего вечера, участковый с помощниками обошли двадцать дворов, обследовали все ружья, но ничего определенного не установили. Пожалуй, ни один владелец ружья шестнадцатого калибра с весенней охоты не стрелял. К Мордовцевым не заходили — все знали, что у него двустволка двенадцатого калибра. Колька-шофер, оказывается, тоже не притрагивался к ружью с апреля. Ромка досадовал: ничего определенного, разве только вот у механика Силыча…

— Да-а-а, у Силыча… — неторопливо закуривая у ворот Кудрявцевых, протянул участковый. — У Силыча ружье недавно вычищено, это так. Но ведь это же Силыч, механик РТС, ясно?

— Ну и что, что механик, если начальство, значит, и не виноват? — возразил Сигач.

Участковый раздраженно пыхнул папироской и раз и два.

— А то, что человек он сознательный, депутат сельсовета, и на такое дело, чтобы стрелять в егеря, ни в жизнь не пойдет. Понимать людей надо, вот что!

— У него сыновья взрослые, тоже давно на охоту ходят.

— И еще у них в охотничьем ящике кусок свинца… срез совсем свежий, — нехотя выговорил Венька Арбузов.

Участковый приостановился, словно сделал стойку.

— Свежий срез? Так чего же ты молчал, елова голова!

— Да так… Мало ли кто взял ружье да почистил, мало ли кто отрезал кусочек свинца да сделал грузило.

Сигач возмутился:

— Ты, Венька, не виляй, как Жучка! Не хочешь нам помогать, уйди!

— Погоди, Сигачев, тут что-то не лепится. К чему бы это понадобилось им свинец резать? На грузила? Так с удочками рыбачить у нас сроду не любят, а для сетей свинец — слишком дорогое удовольствие. Ну-ка, ребятишки, айда еще разок к Силычу. Может, он сам на этот раз дома. Только вы, ребятишки, не мешайтесь и никуда не лезьте, только смотрите и слушайте. Учуяли?

Семья механика Силыча сидела на кухне за ужином. Сам массивный усатый хозяин — у окна, двое его еще безусых сыновей-близнецов с кудрявыми головами — на лавке вдоль стены, и на краешке табуретки, поближе к печке, сухощавая, с суровым лицом хозяйка.

Участковый, не тратя времени на повторное приветствие, с порога начал:

— Извиняй, Силыч, что опять тревожим. Мы тут без тебя уже побывали, а теперь мысль вот одна появилась… Да ты ужинай, ужинай, я погожу, мы вот с ребятишками в передней побудем.

— И часу не прошло, а опять людям беспокойство, поесть спокойно не дадут, — заворчала хозяйка.

Силыч положил ложку, ладонью обтер усы.

— Ну, если нужно… Проходите, чего же.

Участковый, за ним Ромка, Сигач и Венька бочком прошли мимо сердитой хозяйки в переднюю. Участковый подошел к кровати, над которой висела «ижевка», снял ее, разломил в казенной части и снова стал осматривать: наставил стволы на лампочку под потолком, долго вглядывался внутрь то одного, то другого ствола, прищуривал то левый, то правый глаз. Понюхал срезы стволов, провел пальцем по эжектору.

Сидя с товарищами на диване, Ромка испытывал странное беспокойство. Сосредоточенное, тщательное обследование участковым двустволки было подозрительно, и это вызывало почему-то не радость, а тревогу.

Силыч ужинал недолго. Не прошло и пяти минут по часам на комоде, как он остановился в дверях передней, пальцами разглаживая усы и с ожиданием глядя на участкового.

— Тут вот какая заковыка получилась, Силыч, ты уж извини, — участковый повесил ружье над кроватью, повернулся к хозяину. — Мы без тебя уже посмотрели ружье… Все ружья шестнадцатого калибра в селе осматриваем. Ну вот, ребятишки углядели тут кусок свинца в охотничьем ящике. Дай-ка и мне глянуть, чего там ребятня выглядела.

Пальцы Силыча соскочили с усов, уцепились за пуговку на рубашке.

— С чего это вы вздумали все ружья шестнадцатого калибра осматривать? Их же в селе полно.

— Нет, всего тридцать. Егеря-то ранили из шестнадцатого калибра, по пуле установили.

— Ах вон что, по пуле? Тогда понятно… — Силыч говорил внешне спокойно, заинтересованно, а пальцы схватились за другую пуговичку рубашки. — Евгений, подай-ка сюда охотницкий ящик!

Один из сыновей Силыча, уже куда-то одетый в серый костюм и шляпу из соломки, принес ящик с боеприпасами. Сиволобов тотчас открыл его, пошвырялся и вынул кусок свинца с хорошую лепешку. В желтом свете электричества блеснул край свинцового диска — свежий срез еще не успел окислиться.

Участковый одобрительно взглянул на Веньку Арбузова.

— Молодец, парень, глаз у тебя востер. Недавно отрезали… Пули, что ли, катали, Силыч? На кого бы это?

— Ты что, Сиволобов, ты о чем думаешь-то? С ума сошел? Какие такие пули?

— Да я ни об чем пока не думаю, чего ты, Силыч, вскинулся? Ты сам погляди — видишь, недавно отрезали кусочек. Ну и неизвестно, для чего отрезали-то?

Силыч присел к столу, взял из милиционеровой пачки папироску.

— А черт его знает, кто и зачем. Есть мне время этим заниматься. Может, из ребят кто? Евгений, ты не отрезал от свинца?

Евгений кивнул, спокойно сказал:

— Недавно отрезали, грузила были нужны к удочкам, — и сейчас же вышел из передней.

— Ну вот, видишь, все и выяснилось, — Силыч усмехнулся из-под усов, но настроение его не улучшилось. — На кой же еще этот свинец сейчас нужен? Дробь катать рано, перед открытием охоты успеем, да и запасец с весны остался.

— Силыч, а почему ружье больно уж чистое? После стрельбы, что ли, чистили?

Силыч пожал плечом.

— Да вроде Аркашка недавно чистил.

— Зачем же он ружье в лес брал? Охота ведь закрыта.

— Лайку мы в соседней деревне купили, ну и сыны решили к выстрелам ее приучить да поднатаскать по кабанам. Недели две назад, кажись, на болота шастали. Кабаньих следов, говорят, уйма. Лайка, говорят, доброй работницей будет.

Участковый повертел в руках кусок свинца, задумчиво поиграл на стене зайчиком от среза. Ромка понимал, что механику Силычу да и самому участковому этот допрос неприятен и участковый охотно прекратил бы его, если бы Силыч не сознался, что недавно из ружья стреляли, если бы не этот кусок свинца.

— Как бы это с Аркадием поговорить, а, Силыч? Кликни-ка его сюда.

Механик поднялся из-за стола, приоткрыл дверь на кухню.

— Мать, где Аркашка? Нужен тут.

— А гулять оба отправились, чего им дома-то торчать? Ихнее сейчас время, небось наработались, так и погулять не грех.

Участковый встал, покачал на ладони свинец.

— Знаешь что, Силыч, я этот кусок возьму, потом вызову к себе Аркашку и поговорю.

Силыч нахмурился, словно хотел сказать что-то резкое, но сдержался и лишь крепко взял в кулак левый ус.

— Возьми, если нужно. Только Аркашка-то тебе к чему? Я ж тебе все сказал. Подозреваешь ты чего-то нехорошее, так уж не молчи.

— Да нет, Силыч, что ты! Только полагается так, чтобы расследовать со всех сторон. Ведь дело-то какое — чуть не убийство. Уголовное из уголовных. И поэтому должен я все досконально узнать, все обстоятельства учесть, все версии проверить. Ты не обижайся, Силыч, поговорю с твоими ребятами, может, они мне помогут чем.

— Еще бы не обижаться, кому хочется под таким подозрением ходить? Меня в селе давно знают, чего меня подозревать? Или я когда в браконьерстве уличен был?

— Ты, Силыч, зазря себе нервы не порть. Никто тебя не подозревает, однако из всех тридцати ружей шестнадцатого калибра только из твоего недавно стреляли. Как ты сам на это посмотришь, а? Ну вот. А ты обижаешься… Прощай пока и будь здоров!

На улице участковый сердито проговорил:

— И чего это взбрело мне в голову таскать вас с собой? Да еще чуть не с обыском. Обиделись люди, уж лучше бы я один…

Ромка промолчал: милиционер прав, люди действительно обиделись, а наедине с участковым стали бы, пожалуй, откровеннее. И вообще, нехорошее это дело — подвергать сомнению честность людей. Но как же быть-то? Если не найти преступника, он еще может натворить беды. Сегодня только ранил отца, а завтра и совсем убьет. Да и не в отце только дело: будет на его месте другой егерь, и на него злобный браконьер нападет из ненависти. Такова уж браконьерская природа, ради своей наживы он сына родного не пожалеет, вон как Сафонов, не то что чужого кого…

Всю дорогу от дома механика до сельсовета участковый не мог успокоиться.

— Ах, Силыч, Силыч, сам ведь сознался, что Аркашка в лес ружье брал… И зачем ты это брякнул, Силыч?

Венька Арбузов словно бы невзначай ввернул:

— Если бы про свинец я не сказал, не сознался бы Силыч…

Участковый приостановился.

— Эхма! Вы, ребятишки, небось, еще не понимаете, какую кашу заварили из этого свинца. Горька кому-то будет та каша, ой горька! Теперь что я должен с этим свинцом делать, а? Должен я его в район на экспертизу представить, его и пулю, соображаете? Эх, милиционер Сиволобов! Долюшка твоя незавидная… Ну ладно, выполню я свой долг, виновного найду, с невинного обвинения снимутся. А только ведь Аркашка с Женькой мне племянники. Эхма!

Участковый махнул рукой и резко свернул к сельсовету.