Поссорившись со Стефаном, Эрих в ярости выбежал вон. Видеть он их больше не хочет, раз они с ним так обращаются. Но, очутившись на школьном дворе, он передумал. Во всяком случае стоит хотя бы послушать передачу. Эрих повернул обратно и крадучись поднялся по лестнице на верхний этаж, где уселся в одном из классов за учительский столик. Передача уже началась. Эрих облокотился на стол, подпер голову кулаком и стал слушать. Нижняя губа его медленно оттопырилась. Такую ерунду можно передавать по радио, а его стихи недостаточно хороши!
Эрих пошарил в карманах, вытащил огрызок карандаша, коричневый блокнот, в который он записывал стихи, и в раздумье наморщил лоб.
Вскоре он нашел первую рифму. Это будут такие стихи, что ребята просто обалдеют! А завтра он прочтет их перед микрофоном, и все родители будут потом в удивлении спрашивать, кто сочинил это изумительное стихотворение. Вот какие это должны быть стихи!
Мальчик так увлекся сочинительством, что не заметил директора, вошедшего в класс, чтобы проверить репродуктор.
— Кто тут? Эрих? — спросил Бруммерт.
Эрих встрепенулся в испуге.
— Почему ты не в радиоузле вместе со всеми?
— Да они… — начал было, покраснев, мальчик, но остановился. Ябедничать он не будет. — Я еще должен написать стихи на завтра, — быстро добавил он и облегченно вздохнул, когда директор, удовлетворившись его ответом, снова вышел из комнаты.
Первую строчку Эриху удалось найти, но потом ему полезли в голову только такие рифмы: ушка́ — горшка́, дом — гром, рука — паука, — и ничего другого… Может быть, у Эриха и были какие-то поэтические способности, но с тех пор, как умерла его мать, никто, в сущности, толком о нем не заботился. Кто же мог сказать ему, что если в стихах все рифмуется, то это не значит, что они обязательно будут хороши?..
Покончив со стихотворением, он еще раз перечел его и пришел в восторг. Теперь остается только разучить его, лучше всего сейчас же, внизу, перед микрофоном.
Эрих поспешно сбежал по лестнице. Он увидел в широкое окно, как пионеры пересекали школьный двор. Оказывается, они уже кончили. Как жаль!
Но тут он заметил, что в подвале еще горит свет. Кто- то ходил там взад и вперед. Хоть бы это не был Стефан. A-а, это всего лишь Юрген.
— Жаль, что ты не слышал нашей передачи, — сказал Юрген, увидев появившегося в дверях Эриха.
— Слышал! — махнул тот рукой. — Нельзя сказать, чтобы она была такая уж замечательная.
— Вечно ты брюзжишь… попробуй-ка сделай лучше. Почему тебя не было, когда мы составляли программу передачи?
— Отстань!
— А твое стихотворение? Оно ведь действительно никуда не годится.
Эрих царапал ногтем дверной косяк.
— Вы все хотите делать сами. Если кто другой придумает что-нибудь хорошее, вам это никогда не нравится. Я уже давно все понял… Вы просто не хотите иметь со мной дела! — с горечью произнес он.
Юрген был одновременно удивлен и раздосадован.
— С чего ты взял? Ты всегда злишься, когда тебе говорят правду, а потом бежишь к Бруммерту и ябедничаешь ему. Почему ты никогда рта не открываешь на собраниях? Ты тоже можешь участвовать; каждый может участвовать, если он что-то предложит. Ты еще что-нибудь написал?
Эрих поднял голову и начал поспешно рыться в карманах.
— Только что сочинил стихотворение, — веселое; оно наверняка подойдет.
— Ну, давай, прочти, — покорно предложил Юрген. — Может быть, мы сумеем использовать его в нашей передаче.
— Конечно сумеете! Только его еще нельзя читать. Его надо сначала переписать и переделать кое-что. А потом мне нужно прорепетировать.
Юрген снова взялся за уборку; он вымел сор за порог и, взмахнув щеткой, развеял его по коридору.
— Тогда прочти мне его утром, пораньше. Я посмотрю, что можно будет сделать, — великодушно добавил он.
— Позволь мне репетировать тут, — осмелев, попросил Эрих.
— Сколько же я должен здесь торчать, по-твоему? Я тоже хочу пойти домой. Мне еще нужно приготовить уроки.
— Можешь идти, — живо сказал Эрих, — я сам запру дверь.
Юрген отряхнул штаны и покачал головой.
— Нет, не выйдет. Бруммерт доверил ключ мне; я отвечаю за то, что все будет как следует заперто. Аппаратура стоит слишком дорого.
— Можешь на меня положиться, — честное слово!
— Нет! — твердо произнес Юрген.
Эрих снова весь съежился.
— Видишь, — укоризненно сказал он, — я же говорил, что вы не хотите иметь со мной дела. Вот какие вы друзья! — Он повернулся и направился к двери.
— Опять ты обиделся… Можно репетировать у себя дома. Мы все так делаем.
— Отец выгонит меня вон, как только я начну.
— Ну, пойди в какой-нибудь класс.
— Нет, это нужно делать перед микрофоном. Вы все в него говорили, кроме меня. Вы же меня не пустили.
— Все равно мы не можем его включить.
— И не надо; мне бы только говорить в него, — понимаешь? Тебе это уже знакомо, а когда я в первый раз встану перед микрофоном, я обязательно начну заикаться. Но вы всегда только и думаете о себе. Никто со мной не дружит, никто не говорит со мной по-человечески. Сто́ит мне только открыть рот, все кричат: «Ах, опять Эте, ну что ему еще надо?» Я вообще больше не произнесу ни звука, все равно это бесполезно. — И он нерешительно шагнул к дверям.
Юрген вспомнил о директоре и его словах. Надо дать Эте какое-нибудь задание.
— Ну ладно, — неохотно произнес Юрген. — Только при одном условии: до аппаратуры не дотрагиваться.
Эрих обернулся. Лицо его так и расплылось в улыбке.
— Ясно!
Юрген дал ему ключ.
— Положи ключ потом на полку в коридоре, чтобы я мог сразу найти его завтра утром. Поверни ключ в замке два раза и смотри, чтобы ничего не случилось.
Эрих остался один. Он прислушивался к удалявшимся шагам Юргена, и лишь когда они стихли, почувствовал себя в безопасности. Мальчик осмотрелся вокруг, — дверцы шкафа были заперты, ему не удастся ни до чего добраться. Оставался только микрофон.
Эрих встал перед ним, откашлялся и заговорил:
— Внимание! Внимание! Говорит Среднегерманская радиовещательная станция.
Затем он замолчал и вынул из кармана записную книжку. Пробормотав разок свои стихи себе под нос, он вытянул шею и снова заговорил в микрофон:
— Говорит школьная радиостудия «Счастливое будущее». Пионер Эрих Рауэ прочтет веселое стихотворение, которое он сам сочинил:
«У моей головы есть два глаза и два ушка́,
Чтобы можно было ее отличить от горшка.
Посредине имеется рот и нос,
А сверху растет много волос…»
Но ему не удалось дочитать стихи до конца, — чей-то громкий голос спросил:
— Что ты тут делаешь?
Эрих испуганно поднял глаза. В дверях стоял его отец.
— Я… я репетирую, — запинаясь, ответил Эрих и незаметно сунул записную книжку в карман.
— А мы должны ждать тебя с завтраком целый час? Сию минуту отправляйся домой! Слышишь? И вообще, как ты сюда попал?
— Юрген оставил мне ключ, — ответил встревоженный Эрих. — Я должен положить его на полку в коридоре.
— Ах вот оно что! Господин директор запросто отдает ребятам свои ключи! А потом будет удивляться, если что-нибудь украдут. Черт знает что такое… Ну, выметайся отсюда! Тетка ждет тебя. Она еще задаст тебе на орехи!
— Но…
— Давай ключ; я сам положу его потом на полку. Я хочу спокойно рассмотреть все эти штуки, — сказал комендант и показал сыну на дверь. Эрих выскользнул из комнаты.