Эрих и школьная радиостудия

Вечерние разговоры

При распределении оставшихся ролей Ищейке дали задание помогать «шумовой кулисе». Он так рассвирепел и был так зол на Петера, заварившего эту кашу, что с удовольствием ушел бы домой. В то время как все сообща писали текст передачи, Ищейка мрачно слонялся из угла в угол, обдумывая, как бы отплатить Петеру. Именно Петер! Воображает о себе невесть что, — он, мол, замечательный пионер, — а сам хорош! Заведует пионерской библиотечкой и оставляет ключ в замке. Можно побиться об заклад, что Петер и потом забудет его вынуть. И это не в первый раз! А если кто-нибудь вынесет все из шкафа? Будет Петер стоять и хлопать глазами. И в конце концов придется Петеру просить его, Ищейку, помочь ему разыскать воров. О, он-то их живо найдет, он хорошо знаком со всеми уловками и приемами, которыми пользуются воры. Но, к сожалению, в школе ничего похожего не случалось, и поэтому никто за Ищейкой не приходил и не посылал его по следу преступника. Может быть, ему самому надо что-нибудь украсть, чтобы другие заметили, наконец, с каким человеком они имеют дело!

В начале седьмого текст передачи был готов. Ищейка наблюдал за Петером; тот забыл о ключе от книжного шкафа и, конечно, оставил его торчать в замке, но зато тщательно запер пионерскую комнату. Ищейка подошел к Петеру, когда они еще были в коридоре.

— Дай-ка мне скорее ключ, я оставил там карандаш.

— Смотри, голову т-только не забудь, — буркнул Петер, передавая ключ Ищейке.

Ищейка побежал обратно, отпер дверь и подошел к книжному шкафу. Руки у него слегка дрожали; он вытащил наугад три книги и засунул их за шкаф. Предварительно он, разумеется, обернул руку платком — о нет, по отпечаткам пальцев и тому подобному они его не поймают. Кто прочел уже больше двадцати детективных романов, тот в таких вещах разбирается. Посмотрим теперь, найдет ли книги этот сверхумный Петер.

____________

Комендант еще не ушел из школы. Ребята передали ему ключ от пионерской комнаты.

— Эрих дома? — спросил Юрген.

— Не знаю, — проворчал комендант. У него, видимо, было очень скверное настроение.

Мальчики постучали в дверь, но им никто не открыл. Эрих, впрочем, слышал стук и мог бы выглянуть в окно, но ему было стыдно перед друзьями, что он все еще сидит взаперти. Поэтому Эрих молчал.

— Ну и не надо, — сердито сказал Стефан. — На Эте никогда нельзя положиться. Но отчего Маргот не пришла, не понимаю…

Дети посовещались и решили послать Ханну, Петера и Юргена к Маргот, узнать, почему ее не было. Они попрощались с остальными у ворот и сразу же пошли направо. Петушок, Стефан и Рената последовали за ними. Аннелиза, Бригитта и Ищейка свернули налево; на Абендштрассе распрощался с учителем и Буби. Теперь с Пильцем остались только Бимбо и Фриц. Но у Бимбо уже давно зудило в ногах, и так как разговор, который учитель вел с Фрицем, его не особенно интересовал, Бимбо тоже простился с ними, собираясь провести свою вечернюю тренировочную пробежку.

Фриц остался недоволен текстом передачи.

— Все это как-то недоделано, — как всегда серьезно, заявил он. — Вот инженер плывет с рыбаком на электростанцию и по дороге кое-что о ней рассказывает, но они даже не успевают приехать, как уже происходит переключение на следующую картину. Для чего тогда эта прогулка на лодке? Только для того, чтобы Петушок мог пошлепать ладонями по воде? Действие должно происходить на самой стройке — бетономешалки, пневматические молоты, составы с платформами, перекликающиеся рабочие… вот это будет характерная обстановка.

Разговорившись, Фриц оживился. Учителя это очень обрадовало.

— Мы ведь только начинаем, — ответил он, — нельзя сразу брать на себя так много. Понимаешь, Фриц, — написать такую сценку мы, предположим, написали бы, — предположим, повторяю! Но сумеем ли мы с нашими возможностями сразу так сыграть ее и так все изобразить, чтобы получилось, как в жизни? Вряд ли. А тогда наши слушатели будут недовольны, да и мы сами тоже, и у нас сразу пропадет вкус к этой работе. Лучше уж мы сначала ограничимся тем, что мы придумали, и постараемся, чтобы это тоже произвело хорошее впечатление. Если все пройдет благополучно, мы постепенно будем ставить перед собой все более и более серьезные задачи, — понятно?

Учитель искоса взглянул на мальчика, — Фриц задумчиво покачивал головой; он еще был не совсем убежден.

— Значит, тебя очень интересуют электростанции? — спросил Пильц.

— Нет, нет… — быстро ответил Фриц. Лицо его снова стало непроницаемым. Наступило довольно долгое молчание.

«Почему мальчик такой замкнутый? — спрашивал себя учитель. — И какую роль играют здесь электростанции? Я чувствую, что в них ключ к разгадке».

Очень осторожно он приступил к расспросам, потихоньку нащупывая пути к сердцу мальчика. Вначале Пильц наткнулся на сопротивление, Фриц уклонялся от ответов; но потом он, вероятно, понял, что учителем руководит не простое любопытство. Быть может, мальчик уже давно ожидал возможности высказаться откровенно, так как сопротивление внезапно сломилось и Фриц начал изливать душу.

Отец его был инженером и одним из владельцев большого строительного предприятия. Когда началась война, он был призван, в качестве офицера, в саперные войска. Он восстанавливал взорванные мосты, потом его послали на завоеванные территории вести сторожевое охранение промышленных предприятий. После этого он попал на Восток; началась война с Советским Союзом, которая вначале обещала быть лишь чудесной прогулкой в Москву; однако эта прогулка совершенно внезапно и непредвиденно закончилась весьма скверно. Хотя немецкие войска сопротивлялись еще некоторое время Советской Армии, но потом им пришлось снова отдавать захваченные земли, одну за другой, и в конце концов их отступление перешло в беспорядочное бегство. И все же, каким бы беспорядочным оно ни было, то, что на их пути еще можно было разрушить и уничтожить, уничтожалось. Инженер-полковник Фридрих Фишер также получил приказ полностью ликвидировать — как тогда выражались — знаменитую электростанцию с гигантской плотиной. Он это сделал, потому что был солдат и приучен повиноваться. Но он написал домой: «… сердце мое обливалось кровью. Сколько тысяч людей обдумывало это замечательное сооружение, планировало и строило его; сколько оно стоило сил, пота и стараний, трудовых дней и бессонных ночей, сколько мечтаний, желаний и надежд были заложены вместе с бетоном, — и я, именно я, который все это знает, должен был уничтожить работу многих тысяч людей. Мне кажется, что я палач…»

С тех пор что-то надорвалось в нем; инженер Фишер больше не был таким, как прежде, даже тогда, когда его отправили на родину с искалеченной ногой. Дом его был уже почти на линии фронта, потому что война преследовала бегущие немецкие войска по пятам, — она шла теперь в самой Германии. Вскоре Советская Армия стояла у ворот города. Тогда опять вспомнили об инженер-полковнике Фишере и отдали ему приказ взорвать мост через реку и большую электростанцию. Но он за это время много размышлял и отказался от задания. К нему немедленно приехали на машине эсэсовцы. Разговор с ними длился полчаса, потом офицеры уехали. Сильно встревоженная мать вздохнула с облегчением, когда отец, улыбаясь, вышел из своей комнаты целым и невредимым. Никто никогда не узнал, о чем шел разговор у него в кабинете; отец ни одним словом о нем не упомянул. Он тщательно подготовил все для эвакуации семьи, еще раз дал точные указания на всевозможные случаи и собственноручно запаковал чемодан с важными бумагами.

Он был ласков с детьми; они стали опять почти такими же веселыми, как в мирное время, и на минутку забыли о грозящей опасности. И вдруг в кабинете отца раздался выстрел. Когда семья вбежала туда, отец лежал у письменного стола, с револьвером в руке…

Они стояли уже давно — Пильц и мальчик с широко раскрытыми глазами, полными воспоминаний о пережитом ужасе.

— Почему отец застрелился?! — страстно воскликнул Фриц. — Все равно это не имело никакого смысла. Мосты взорвали и без него. Почему он не боролся, почему он не заставил взлететь на воздух всю фашистскую свору?

Фриц замолчал, тяжело дыша.

Учитель поднял руку, словно хотел положить ее на плечо Фрица, но тут же опустил ее. Отчего мы не можем сразу найти правильный ответ на важный вопрос? Учитель был так беспомощен в эту минуту!

— Да-a, мой мальчик… — с трудом сказал он, пытаясь привести в порядок сумятицу, возникшую в его голове; прошло несколько минут, пока его мысли мало-помалу прояснились.

Фриц застыл на месте, руки его висели как плети. Он плакал, но вдруг выпрямился и утер слезы.

— Я должен идти, — прошептал он. — До свидания!

— Подожди! — сказал в отчаянии учитель. — Пройдем еще немного дальше.

Фриц покачал головой.

— Мама ждет меня: она, наверно, уже беспокоится.

Он круто повернулся и убежал.

Пильц, не двигаясь, посмотрел ему вслед, потом сделал несколько шагов.

— Подожди же! — крикнул он и снова остановился. — Мы еще поговорим об этом! — еще громче крикнул он, но не понял, слышал ли его Фриц.

Пильц был очень недоволен собой. Он узнал теперь все; мальчик доверчиво рассказал ему о том, что его так подавляло и с чем он один не мог справиться, — а Пильц стоял, слушал и не нашелся, что ответить. Вот откуда шла замкнутость Фрица: мальчик стыдился своего отца. Как жестоко вторглась война в эту молодую жизнь, как ужасно!..

____________

Ханна, Петер и Юрген застали Маргот совсем несчастной; завидя их, она сразу же разрыдалась.

— Ч-что случилось? — спросил Петер, который не мог равнодушно видеть плачущих девочек; у него самого сразу же подкатывал ком к горлу.

Маргот не отвечала; дети смущенно стояли вокруг нее. Ханна обняла Маргот за плечи.

Юрген откашлялся, потом мотнул головой и сказал умышленно грубовато:

— Что это значит, Маргот? Ты же хочешь стать пионеркой… А пионеры не ревут; если им приходится бороться с трудностями, они стараются преодолеть их. Почему ты не пришла сегодня?

Этот энергичный тон возымел свое действие. Маргот перестала плакать и начала разыскивать носовой платок. Ханна сунула ей в руку свой.

— Папа не пустил меня… — прошептала Маргот, и у нее опять навернулись на глаза слезы. — Ох, если мне нельзя стать пионеркой, тогда… тогда я…

— Сп-покойней, сп-покойней, — сказал Петер, — не т-так уж все страшно. Мы объясним твоему отцу, не б-бойся.

А Юрген добавил:

— Мои родители тоже сначала были против, но Ханне один раз сел с ними на родительском вечере и рассказал им про пионеров, а потом…

Он не договорил.

Маргот высвободилась из объятий Ханны и, широко раскрыв глаза, попятилась назад. Все обернулись, — в дверях стоял владелец магазина электропринадлежностей Хаане, отец Маргот.

— О-о, сколько гостей в моем скромном доме! — насмешливо воскликнул он. — Чему я обязан столь высокой честью? Ах, так… я… хм… мне должны объяснить. Пожалуйста, я к вашим услугам. Могу я просить уважаемых посетителей пройти туда, в столовую?

И указал рукой на дверь, приглашая их. Дети застыли на месте, растерянно глядя на него. Петер первый овладел собой и подошел к господину Хаане.

— Петер Крюгер, — сказал он официальным тоном и слегка наклонил голову. — А это мои друзья: Ханна Штэкель и Юрген Претш. Можно нам переговорить с вами, господин Хаане?

— Да, я не признаю пионерской организации, — заявил господин Хаане, когда они все уселись в столовой под лампой. — Я не признаю ее, потому что это организация политическая. Я не хочу, чтобы мою дочь вовлекали в политику.

— Откуда вы знаете, что мы политическая организация? — спросил Юрген.

— Ну, голова на плечах у меня все-таки есть. Я читаю газеты, вижу вас на демонстрациях, гляжу на ваши витрины, что вы там пишете… Как раз на нашем углу висит одна…

— Это витрина Хельмута, — заметил Юрген Петеру. — Что там сейчас висит? Ах, да, — картина, изображающая американскую войну в Корее. Мы повесили ее, потому что ненавидим войну и хотим мира. Разве вы за войну?

— Нет, разумеется, нет, — ответил господин Хаане. — Кто же будет таким безумцем, чтобы желать войны! Но я стараюсь не быть пристрастным, я пытаюсь понять обе стороны, а вас приучают к односторонней политике.

— Если на одной стороне война, а на другой мир, я даже понимать не хочу поджигателей войны, я встану на сторону мира, и все, — сказал Юрген. — Мы, ребята, тоже имеем на это право: нам нужен мир, чтобы учиться и работать.

Господин Хаане отмахнулся.

— Это все только фразы, которые вам внушили.

На скулах Петера выступили два красных пятна. Его глаза снова стали метать искры.

— Вы с-совсем не беспристрастны, господин Хаане, — возразил он почти сердито. — Вы судите о нас, не з-зная о нас т-толком, а это, по-моему, оч-чень нехорошо с в-вашей стороны. Я хочу п-предложить вам вот что: мы пригласили всех родителей на вторник, на нашу первую п-передачу; приходите вы тоже. Приходите часов в д-девять, мы покажем вам нашу пионерскую комнату, наши стенгазеты и в-вообще всю н-нашу работу. А вот когда вы все это увидите, можно нам еще раз поговорить с вами?

— Ты очень самоуверен, мой мальчик, — укоризненно сказал господин Хаане. — Разве пионеров учат так мало уважать родителей?

— П-пионеров учат верить в то, что наши род-дители желают нам т-только добра, — ответил Петер, и его слова прозвучали действительно торжественно.

Десять минут спустя господин Хаане сказал, что, если он сумеет освободиться, он, возможно, придет в школу во вторник.

И ребята ушли от него успокоенные.