Эрих и школьная радиостудия

Металлическая дощечка

Уроки рисования учителя Пильца пользовались всеобщей любовью. Пильц был когда-то художником и до сих пор постоянно ходил по улице в коричневой велюровой шляпе, какие носят художники, и вдобавок с такими огромными полями, что люди оборачивались ему вслед. Он втайне подсмеивался над этим, потому что любил пошутить. Только подобная шляпа, утверждал он, может снискать ему некоторую известность, которой он не смог добиться своей живописью. Пильц был во многих отношениях загадкой. Школьники, случайно побывавшие в его квартире, восхищенно рассказывали о «необыкновенных, просто сногсшибательных» картинах, висевших там на всех стенах и несомненно написанных самим Пильцем.

Пильц действительно мог рисовать и писать красками, и даже больше — он умел указать ученику всего лишь двумя словами или одним штрихом, как исправить неудачный рисунок так, чтобы из него все же кое-что получилось.

О себе самом он говорил мало и в сдержанном тоне. Только по некоторым намекам было известно, что он в молодости много странствовал по свету и что ему всегда приходилось довольно трудно. Директор школы Бруммерт был единственным человеком, знавшим Пильца более или менее близко. Работая вместе, они научились ценить друг друга, потому что хорошо-друг друга дополняли; и из взаимного уважения в конце концов возникла прочная дружба.

Они сблизились на одной из школьных загородных вылазок, когда остановились на привал у Скалистой горы. Дети разбрелись кто куда: одни пошли в лесок, а другие стали играть или бегать вперегонки под руководством энергичного и неутомимого учителя гимнастики Рейтера, а Бруммерт и Пильц уселись в стороне у обрыва, глядя вниз на широкую цветущую равнину, на город с его дымовыми трубами, башнями и уходящим ввысь собором.

Пильц достал тетрадь для эскизов — он всегда носил ее с собой — и начал рисовать. Все очарование прекрасного, тихого летнего дня, полей пшеницы, волновавшихся под теплым ветром, словно море, высокого неба с белыми облаками, большого города, который был так далек и вместе с тем так отчетливо виден, постепенно возникало на рисунке.

Вот тогда Бруммерт стал расспрашивать, очень осторожно… Продолжая класть штрих за штрихом, испытующе вглядываясь в даль слегка сощуренными глазами, учитель начал рассказывать. Какая неровная, трудная, но богатая событиями жизнь развернулась перед директором школы…

Представьте себе молодого человека, умного и одаренного, но полного беспокойства, — он берется за все и ничего не заканчивает. К тому же его обуревает жажда странствий, которая гонит его с места на место по всему свету: страстные желанья все время подсказывают ему, что его где-то ждет еще большее счастье. Вот так он и мечется: то в одну, то в другую сторону, то он здесь, то он там, то он на высоте, то скатился вниз. Пока он молод, эта игра приводит его в восхищение, она постоянно манит его чем-то новым; потом приходят великие разочарования, и вдруг появилась какая-то точка, на которой он останавливается, оглядывается назад и видит: слишком многого он хотел и слишком малого достиг. Надо начинать сначала. Удастся ли ему?

— А почему вы стали учителем? — спросил, наконец, Бруммерт после долгого молчания. — Этого я еще не могу понять.

Пильц закончил рисунок и критически разглядывал его.

— Нравится? Я вам его подарю, и память о сегодняшнем дне, — учитель бросил задумчивый взгляд на мальчиков и девочек, с веселым смехом сбегавших вниз по склону горы. — Дети! Я так люблю детей. Две жены умерли у меня, и ни одного… да… Еще раз я уже не посмел.

До большого искусства мне тоже не дотянуть. Одна живопись меня не удовлетворяет, я должен ощущать вокруг себя жизнь, — молодую радостную жизнь. И я стал педагогом, — откровенно сказал он; в его глазах играла улыбка. — Не знаю, понимаете ли вы меня…

Бруммерт задумчиво кивнул и снова посмотрел на город: там, под развалинами, лежали его жена и оба ребенка. Он тоже остался один.

____________

Под руководством Пильца выпускались и стенгазеты. Как это было всегда интересно и увлекательно!

На этот раз в стенгазете следовало отразить незаурядное событие: отряд «Молодые всходы» написал ученикам одной из школ Бремена, и недавно пришли два первых ответных письма, которые надо было поместить теперь в газету. Поэтому она должна была быть оформлена как-то по-особенному. Ребята долго ломали себе над этим голову. Бруммерт уже рассказывал им на уроке современной истории о Бремене; Пильцу тоже многое вспомнилось о прекрасном городе, где он когда-то жил и работал портовым рабочим и матросом.

Учитель говорил детям о длинных набережных, к которым раньше причаливали корабли со всех концов света, разгружая и погружая табак, хлопок, шерсть, рис, различные ткани, кофе, зерно, южные фрукты и много других товаров; о мощных плавучих кранах, которые могли поднять груз до ста тонн; но он рассказывал также и о самом прекрасном городе Бремене с его старинными домами времен Ганзы, собором, каменной статуей Роланда, и о городском гербе с серебряными ключами на красном фоне.

Пильц показывал детям открытки и фотографии, сделанные до того, как Бремен был разрушен американскими бомбардировщиками; и тут у них возникла идея оформления газеты. Ее предложил Хельмут:

— Мы нарисуем на одной стороне виды Бремена: собор, порт, Роланда, герб, — а на другой стороне наш собор, наши фабрики и наш городской герб; и, кроме того, изобразим с обеих сторон ребят. Они будут держать в руках широкую ленту, а на ней посредине поместим письма.

Таков был их план, и ребята усердно принялись за работу.

Тот, кто знал Эриха и внимательно наблюдал бы за ним сегодня, наверно, заметил бы, что лицо мальчика было сегодня еще бледнее и острее, а глаза еще краснее обычного. Но разве кто-нибудь интересовался Эрихом? Он опять сидел в стороне от остальных ребят, мрачно уставившись в пространство, и не рисовал. Время от времени он поднимал голову, поглядывая на Ищейку. Наконец он решился и подошел к Вольфгангу.

— Слушай, Ищейка, ты в этом хорошо разбираешься, — нерешительно начал Эрих. — Вот если чей-нибудь родственник, ну, скажем, отец, совершит убийство или какое-нибудь другое преступление, и сын об этом знает, — должен он донести на преступника?

Ищейка стоял, широко раскрыв рот и глаза, пока не понял вопроса. Приложив палец к носу, он еще раз мысленно перелистал множество прочитанных им детективных романов. Встречался ли там подобный случай?

— Хм, погоди… это дело мудреное. Пожалуй, не должен. И на суде надо отказываться от показаний, если они отягощают вину родственника. Нет, безусловно не надо доносить.

Эрих облегченно вздохнул.

— А зачем ты спрашиваешь? — спросил с подозрением Ищейка.

— Да так, ерунда собачья… — небрежно ответил Эрих с прежней грубоватостью. — Я что-то читал об этом!

И пошел, не спеша, на свое место, где усердно занялся газетой. Эрих рисовал чуть ли не лучше всех в школе.

____________

Урок рисования был одним из любимых уроков Юргена, но сегодня мальчик не мог дождаться конца. Мысли Юргена все время возвращались к необдуманному обещанию, данному им Эриху. Правильно ли он поступил? Он очень обрадовался, когда со звонком закончился и учебный день, — урок рисования был последним. Юрген уложил книги в портфель и выбежал из класса. Теперь скорее домой!

Но, к своему ужасу, он налетел прямо на директора, который как раз вышел из своего кабинета и знаком подозвал к себе Юргена. Мальчик невольно заколебался, однако потом вздохнул свободно, — оказалось, что директору нужно было от него совсем другое.

— Нам надо поговорить о Петере, — сказал Бруммерт. — О Петере с его бесчисленными нагрузками. Он не справляется больше с пионерской библиотекой. Мы просмотрели с Аннелизой книги. Ты, наверно, уже знаешь, что трех книг не хватает, потому что у Петера не в порядке картотека. Он утверждает, что часто бывает слишком перегружен и потому не успевает доделать то, что начал. Что же нам предпринять? Что предлагаешь ты, как председатель совета дружины? — директор испытующе поглядел на Юргена и заметил, что его лицо просветлело. «Какая неожиданность произошла с ключом?» — подумал Бруммерт.

Юрген ни на минуту не задумывался.

— Значит, Петеру незачем больше быть библиотекарем.

— Само собой разумеется. Но не думаешь ли ты, что Петера надо бы еще привлечь к ответу за то, что он так плохо берег пионерскую собственность? Ведь пионеры доверили Петеру свои книги. Понимаешь, доверили! А Петер поступает так безответственно. Мы не можем больше спокойно смотреть на это со стороны. Что бы сделал ты?

При слове «доверили», которое директор произнес так торжественно, Юрген побледнел. Он опустил голову и молчал. Бруммерт продолжал очень серьезно:

— Видишь ли, Юрген, когда кто-нибудь злоупотребляет доверием коллектива, его надо из этого коллектива исключить.

Юрген испуганно взглянул на директора, но потом взгляд его снова скользнул в сторону, блуждая по длинному пустому коридору. Рядом на стене висела большая доска. «Совет дружины сообщает», — стояло наверху, на заставке, и под всеми объявлениями его, Юргена, подпись была первой. Председатель совета дружины! У мальчика сжалось горло. Из кабинета директора вышли комиссар Бергман с комендантом и пошли вниз по лестнице. Юрген смотрел им вслед. Мысли путаным вихрем проносились в его голове.

— Исключать его нельзя, — запинаясь, пробормотал он. — Может быть, Петер не понял, насколько это ответственно. А вообще с Петером все благополучно. Просто у него всегда не хватает времени, потому что ребята вечно идут к нему, когда есть какое-нибудь дело. Надо дать ему возможность исправить свою ошибку.

— Что ж, ладно… Если ты так считаешь… Разберитесь сами. Я только хотел поговорить об этом с тобой. Вот и все.

Юрген сделал было два шага, но остановился и опустил голову. Директор тоже не двигался; подождав несколько секунд, он спросил:

— Ты хочешь еще что-то сказать мне, Юрген?

— Нет, — нерешительно ответил мальчик, продолжая стоять на месте.

— Ну, Юрген, что у тебя на сердце? Скажи!

Директор говорил необычно мягким голосом; он подошел к Юргену и положил ему на плечо руку, но Юрген стряхнул ее.

— Тогда должны исключить и меня! — выпалил он.

— Почему?

— Я не брал ключа домой, я оставил его здесь.

Мальчик, наконец, поднял голову и теперь, когда признание было сделано, посмотрел директору прямо в лицо. Тот медленно покачал головой. Он это знал.

— Вот оно что… Скверная история. Кому же ты дал ключ?

— Мне не хотелось бы говорить. Он не виноват, виноват один я.

— Не ты один, конечно, моя вина здесь тоже есть. Я не должен был давать тебе ключ. Но, ничего не поделаешь, — надо нам исправить свою ошибку и помочь полиции как можно скорее поймать вора. Поэтому ты обязан сказать нам, кому ты дал ключ, — это твой долг!

Юрген смущенно дергал застежку-«молнию» на своем кармане. Больше он ничего сказать не может, не имеет права! Как господин Бруммерт этого не понимает?

— Он, во всяком случае, не вор! Я бы не хотел называть его.

— Хорошо, не говори, — серьезно сказал директор. — Но расскажи мне хотя бы, как это у тебя получилось. — Он внимательно выслушал Юргена. — Вот видишь, наши розыски благодаря тебе уже немного продвинулись вперед. Но что ты скажешь остальным пионерам, когда они тебя об этом спросят?

Юрген глубоко вздохнул. В какую глупую историю он ввязался!

— Поразмысли обо всем хорошенько!

____________

Директор вернулся в кабинет и еще долго расхаживал там взад и вперед, в раздумье, заложив руки за спину. Тут и застал его Бергман.

— Решаете трудную проблему? — пошутил он.

Директор вздрогнул.

— Вы еще здесь?

— Да. Только что нанес краткий визит вашему коменданту. Он, видно, здорово зол на вас.

— В самом деле? — рассеянно спросил Бруммерт. — Раньше он это скрывал, но, когда его предупредили об увольнении, он перестал стесняться.

— Ах вот оно что! — присвистнул Бергман. — Теперь мне многое понятно. Я бы хотел еще осмотреть ваш кабинет; может быть, мы найдем какие-нибудь следы… Разрешите?

— Ну, разумеется, пожалуйста!

Бергман обыскал шкаф, а затем сел за письменный стол.

— А я тоже узнал кое-что интересное, — сообщил директор. — Я говорил с Юргеном. Оказывается, он дал ключ другому мальчику, вероятно, своему приятелю. Назвать его он не хочет. Этот приятель положил потом ключ на полку, в коридоре, за дверью, и он пролежал там всю ночь, пока Юрген не взял его утром и не принес мне.

— О-о, это очень важно! Тем самым расширяется круг подозреваемых лиц. Значит, через окно в подвал мог пробраться совершенно посторонний человек и случайно обнаружить ключ, тем более, что он лежал на виду… Вы не заметили ключа, когда вторично спускались вечером в подвал?

— Нет. Я не проверял ничего; ведь я считал, что Юрген взял ключ с собой.

— Хм…

И вдруг Бергман изумился. Открыв ящик стола, он бегло просматривал лежавшие там бумаги и неожиданно нашел под ними маленькую металлическую дощечку. Комиссар вынул ее и с удивлением прочел надпись.

— Что это такое? — громко спросил он.

Директор вздрогнул и быстро подошел к Бергману.

— Покажите-ка! Это же было прибито на установке!

— Та самая дощечка?

— Да.

— Как она попала к вам в стол?

— Понятия не имею…