Эрих и школьная радиостудия

Господину Рауэ ничего не известно

Директор повел Бергмана в свой кабинет. Вздохнув, Бергман уселся в кресло.

— Все это куда более запутано, чем я вначале предполагал. А как обстоит дело с тем мальчиком, с Юргеном? У вас нет такого впечатления, будто он что-то скрывает?

Комиссар поглядел на директора, но тот молчал.

— Потом эта металлическая дощечка. Зачем ее взяли? Она же не представляет для воров никакой ценности. И что произошло с ключом? Тут тоже не совсем все ясно. У меня такое чувство, словно в истории с ключом — ключ ко всей истории, — усмехнулся комиссар. — Не могли бы вы воздействовать на мальчика, чтобы он заговорил?

— Я и в прошлом году вел этот класс, я прекрасно знаю Юргена. К тому же он председатель совета дружины. Это значит, что ребята ему доверяют. Учится мальчик хорошо, хороший организатор и уже может учить других… Правда, в этом есть опасность и для него: повышенная самоуверенность, в тех случаях, когда она не уравновешивается самокритикой. Так можно пойти легко по ложному пути. Но это меня не беспокоит. У нас в школе и председателю совета дружины ничего не спускают. Знаете, какие ребята придирчивые, — они не дадут маленьким слабостям Юргена вырасти в ошибки. А он принимает критику очень близко к сердцу; поэтому, мне кажется, лучше немного обождать. Этот мальчик никогда не относится равнодушно к тому, что затрагивает интересы пионерской организации, школы или его самого. Когда он все это прочувствует, переживет, он сам найдет правильный путь и сам заговорит. Я твердо полагаюсь на него. Если у Юргена действительно есть какая-то тайна, я против того, чтобы извлекать ее силой, лучше попытаться помочь ему. Быть может, нужен лишь маленький толчок, чтобы мальчик поборол себя. Вы не возражаете? Даже если это задержит ваше следствие?

— Не возражаю! У вас больше опыта в обхождении с детьми. Какой увлекательной вы можете представить людям вашу профессию! Не был бы я полицейским комиссаром, я бы стал учителем.

Они улыбнулись и поглядели друг на друга, сначала испытующе, а потом с полным единодушием, сулившим прочную дружбу.

— Хм, — откашлялся Бергман. — А теперь вернемся к этому ключу. Нет ли еще какого-нибудь другого ключа, который подходил бы к двери радиоузла?

— По-моему, нет. Но возможно, что комендант заказал себе запасной, потому что в помещении радиостудии раньше стояли его вещи. Только зачем он ему? У коменданта есть свой ключ.

— Да, да… комендант… У меня такое впечатление, что вы не ладите с вашим комендантом. Или я ошибаюсь?

Директор ответил не сразу; заложив руки за спину, он стал расхаживать по комнате, потом остановился у окна и поглядел в него.

— Мы с ним живем, как кошка с собакой, — сказал, наконец, Бруммерт с горькой усмешкой и обернулся к Бергману. — Я могу ладить со всеми, кроме моего коменданта. Мы вечно ссоримся, а когда директор и комендант не понимают друг друга, причин для ссоры бывает достаточно. Он начал сразу же, как только я поступил в эту школу учителем… Но я уклоняюсь в сторону; вряд ли это может вас интересовать.

— Напротив, это меня очень интересует. Продолжайте, пожалуйста, — попросил Бергман.

— Вы, вероятно, заметили, какой у нас чудесный сад при школе. Мы очень гордимся им. Когда я пришел сюда работать, никакого школьного сада не было. Садом просто-напросто завладел комендант; он сажал там картофель и овощи, что было, впрочем, вполне понятно, при тогдашнем положении дел с питанием. Все в школе, и бывший директор в том числе, свыклись с этим, а тут явился я и сказал, что школьный сад — это школьный сад, и существует он для школы, а не для коменданта. Дети должны сами ухаживать за садом; это, на мой взгляд, прекрасное средство воспитания, особенно здесь, в большом городе. Коменданту моя мысль, конечно, совсем не понравилась, и мне пришлось выдержать длительную и упорную борьбу, пока удалось настоять на своем. С того времени наши отношения испортились: он до сих пор зол на меня из-за сада, я знаю… Какое бы дело я ни затеял, он всегда возражает. Достаточно одного примера: вместо того, чтобы радоваться вместе с нами нашей радиоустановке, он ругает нас за то, что мы не истратили эти деньги на ремонт его квартиры.

Какое облегчение — иметь, наконец, возможность излить свою душу! Слишком долго это все лежало на сердце у директора, слишком много горьких минут оно ему принесло.

— Хм… Пожалуй, я лучше останусь в народной полиции… — задумчиво сказал Бергман; повертев в руке карандаш, он положил его на стол; на лице комиссара появилось решительное выражение.

— Нельзя ли мне поговорить с вашим комендантом?

Директор вышел из комнаты. Когда он вернулся вместе с Рауэ, Бергман стоял у открытого окна и смотрел на сад, тянувшийся вдоль здания. Зелени еще почти не было видно, только на кустах сирени стали лопаться почки. Но клумбы были аккуратно очерчены и земля на них разрыхлена. Между ними лежали прямые, как стрелы, дорожки. Кое-где в клумбы уже воткнули палочки; к ним были привязаны пакетики с цветочными семенами, в пестрой обертке.

— Вот наш комендант! — сказал директор.

— Рауэ, — поклонившись, представился комендант и недоверчиво поглядел на комиссара.

— Бергман.

— Очень приятно, — ответил Рауэ и тут же поспешно добавил: — Скажу вам сразу одно: я ничего об этой истории не знаю и не хочу иметь к ней никакого отношения. Я с самого начала говорил, что все это к добру не приведет…

Бергман прервал его:

— Одну минутку, господин…

— Рауэ, Эгон Рауэ, — комендант вторично поклонился. — Я, конечно, не хочу навязываться, но должен вам…

Бергман поднял руку и спросил довольно резко:

— У вас есть еще ключ от радиоузла?

— Разумеется, есть, но до него никому не добраться; он у меня в надежном месте. Я не хочу упрекать господина директора в его поступке; вероятно, он дал ребятам свой ключ, не подумав. Но только незачем ему теперь удивляться краже; теперь он по крайней мере видит, что получается, когда слишком доверяешь детям. Старая песня: удобный случай рождает вора… Вы сами знаете, какова наша нынешняя молодежь — дерзкая, лживая, невнимательная… Это, конечно, последствия войны… Отцов не было, дома недоставало твердой руки. И к тому же еще послевоенное время — спекуляция, черная биржа, скудные нормы угля… Все это сказывается… Я мог бы рассказать вам такие вещи, — мне как коменданту иногда приходится…

Вначале Бергман терпеливо слушал его, но теперь снова остановил этот поток красноречия.

— Ваша квартира расположена как раз около школьных ворот?

— Ну да, только…

Бергман не спускал с него глаз.

— И вы в тот вечер ничего не слыхали?

— Нет, я сплю очень крепко. И кроме того, воры безусловно перелезли через стену позади дома…

— Там вокруг поле, там остались бы следы. Нет, эти типы, видимо, совершенно нахально вошли в ворота и из них же вышли. Вы запираете ворота каждый вечер?

— Ну конечно!

Но вдруг коменданту что-то пришло в голову.

— То есть…

— В тот вечер вы забыли это сделать.

Их взгляды встретились.

— Точно я не могу сказать… — нерешительно вымолвил Рауэ. — Ребята были тут под вечер и потом… — он запнулся, нервничая.

Бергман внезапно оторвался от окна и подошел вплотную к коменданту.

— Господин Рауэ! — комиссар вдруг заговорил добродушно и даже улыбнулся. — Вы, очевидно, что-то знаете?

Рауэ испуганно попятился.

— Я ничего не знаю! Право, ничего!

Улыбка исчезла с лица Бергмана. Его голос стал резким.

— Обдумайте как следует ваши слова; может быть, и мне кое-что известно!

Рауэ широко раскрыл глаза и уставился на комиссара, словно пытаясь проникнуть в тайный смысл этой туманной, опасной фразы.

— Я никак не причастен к тому, что произошло, поверьте. Но… — он бросил взгляд на директора, севшего тем временем за свой письменный стол и читавшего какие-то бумаги, — не могу ли я поговорить с вами наедине?

Бергман выразительно похлопал директора по плечу.

— Ну? — спросил он, когда дверь закрылась за Бруммертом.

Однако Рауэ довольно долго обдумывал ответ.

— Знаете что, господин комиссар, — осторожно сказал он, — это скверная история. Пока вор не найден, можно подозревать каждого, в большей или меньшей степени, и особенно того, кто занимает общественную должность, как я или господин директор. Вы сами понимаете, это вдвойне неприятно. Люди сразу же начнут поговаривать… Я имею в виду… — он запнулся.

— Что вы имеете в виду? — пришел ему на помощь Бергман.

— Да так, хочу кое-что предложить, чтобы рассеять подозрения: надо было бы сделать обыск у всех причастных лиц…

Бергман улыбнулся.

— Это мы сделаем, — там, где окажется нужным.

— Может быть, вы тут же и начнете — у меня и у директора? — живо сказал комендант. — Чтобы не было разговоров, — понимаете?

— Ну что ж, я могу, по дружбе, поглядеть вашу квартиру. Пойдемте-ка сразу к вам.