Евгений, Джек, Женечка

17. Сомов. Просто Сомов

— Ты в курсе, который час? — начала я без приветствия, отойдя на безопасное расстояние от любопытных ушей.

И заодно глаз.

— Я-то в курсе, а ты похоже потеряла счет времени. Где ты шляешься? Почему ты оставила детей одних?

— Шляюсь? — малость опешила я от подобного выбора слов.

Не похоже на знакомого мне Владислава, ну совсем. Но голос не только поэтому звучал тихо, я не собиралась орать на чужом участке о проблемах личного плана, а они нарисовались довольно неожиданно и четко.

— Я вообще-то пошла друга с юбилеем поздравить. И твой сын в курсе, — понимала я, откуда ветер дует. — А ты какого хрена звонишь ему так поздно? Не наигрались в шахматы?

— Вообще-то он мне позвонил…

— Пожаловаться на мать? — перебила я уже громче и прикусила губу. — Вот ты какого хрена сейчас мне звонишь? Отчитать? Или я не имею права выйти из дома даже по такому неординарному поводу? Исчерпала кредит доверия?

— Быстро ж ты обзавелась друзьями… — буркнул Влад в ответ.

— Тридцать лет назад. Блин, Влад, в чем твоя проблема? Твой сыночек рад поиграть без меня в игрушечки. У меня на телефоне работает камера, и Женя после такого дня продрыхнет до десяти утра. И ей не годик, если ты вдруг забыл… Так в чем проблема? Ты же не по голосу моему соскучился?

— А если по голосу? Нельзя?

— Нельзя трепать мне нервы больше, чем трепет мне твой сыночек.

— Поэтому ты отправляешь его на машине с незнакомыми людьми!

Теперь я выругалась громко и не совсем цензурно, но раз пошла такая пьянка, то он выслушает от меня не меньше.

— Их я тоже знаю тридцать лет! И если ты думаешь, что я позволю твоему сыну сидеть в телефоне все лето, то ты ошибаешься. Я ему еще велосипед куплю, пусть он тут в горку и с горки научится наконец кататься…

— Не смей!

— Если тебя что-то не устраивает, забирай его в Москву, а так ты не будешь мне указывать, что мне делать с ребенком! Он не будущий хирург, я ему и лопату могу в руки дать…

— Так он ее и взял!

— Он уже взял отвертку и ключ — он тебе про это не рассказал, нет? В отличие от меня, его жене не придется самой лампочки менять…

— Ты поругаться хочешь?

— Кто кому позвонил? Вспомни свой тон? Думал, не отвечу? Я отвечу и тебе и твоей матери за свинью, которую баба Люба мне подложила…

— При чем тут моя мать, когда это твой сын?!

Наверное, его соседи по гостинице проснулись… Я тоже — протрезвела окончательно.

— Твоя мать сделала все для того, чтобы Ярослав сейчас себя вот так со мной вел. И либо ты забираешь его к себе прямо сейчас, либо затыкаешься на месяц. Понял? Я не нуждаюсь в ЦУ по телефону…

— Слушай, сколько ты там выпила?

— Недостаточно, чтобы воспринимать твои наезды спокойно!

Боже, ну почему я не могу говорить шепотом… Что с моим языком?

— Я на тебя не наезжал. Я тебе всего лишь напомнил о твоих прямых обязанностях быть матерью…

— В напоминаниях не нуждаюсь!

И я скинула звонок — перезвонит, отвечать не буду. Достал! И возвращаться за стол не хотелось, но хлопнуть калиткой не позволяло воспитание.

— Все в порядке? — обернулся Шланг на мое возвращение.

В порядке? Не стала бы я размахивать айфоном, точно бравый солдат. Лицо у меня тоже, наверное, утратило пьяную приветливость. Хмель действительно как рукой сняло. Я даже в грядки не завалилась с узкой ухабистой тропиночки.

— Да так… — я прижала телефон к бедру, стараясь не отпустить взглядом Шланга и не поймать взглядом Джека. — Хмыренок Хмырю на мать накапал. Ладно… Я пойду…

— А… Ясно… И что теперь?

— Убью его тихо. Так что не переживайте. Празднуйте дальше.

И набрала номер сына.

— Пристегивай собаку и выходи на улицу.

Ярик, конечно же, замычал в ответ, что спит, но я была на взводе.

— Я знаю, как ты хорошо спишь в обнимку с телефоном!

— Я уже в кровати.

— Да хоть в трусах выходи. Живо! Ты что совсем тупой? Собака лаять будет. Бери Берьку и пошел меня встречать. К речке спускайся. Не заблудишься.

Я снова прижала телефон к бедру и снова улыбнулась. Теперь уже всем:

— Просто я полы дома вымыла…

Тупую детскую шутку не оценили — или мое лицо больше не располагало к клоунаде.

— Я тебя провожу!

Это Джек подорвался в провожатые, как я и боялась. Для того и вытащила Ярика из постели. Чтобы не провожал, чтобы…

— Я дорогу знаю. И светло.

Только Сомов уже был рядом. Я подняла руку — нет, не чтобы ударить, а… Для защиты — мне вдруг показалось, что он сейчас меня поцелует. При всех — чтобы наверняка не оттолкнула. Боже, я перебрала с выпивкой, явно перебрала…

— Мужская солидарность? — скривила я губы наподобие улыбки.

Сердце стучало в висках, а что-то другое в это время раздирало грудь: что? Хриплое дыхание… Никогда не пейте водку на жаре, никогда… Даже ночью. Не заливайте ей пожар в груди.

— Бить не буду. Обещаю. Хотя очень хочется. Вот честно. Как мальчиков правильно воспитывать?

Зачем спросила? Зачем дала повод схватить за руку?

— Пойдем. По дороге расскажу.

С крыльца я спорхнула, не зацепившись за кривую ступеньку.

— Вы вернетесь? — услышала я спиной вопрос.

Ушами не могла. В них бил набат. Я вся горю. Мне только в речку с головой — и плевать, что в ней плавает свинячье дерьмо, как успела сообщить мне Алиска, чтобы я не повела купаться Женечку. Я сама себя только что прилюдно облила ведром помоев. Сказала же себе — не пить, не пить, не пить… Как у Гребня было? Не пей вина, Ярослава… Пьянство не красит дам. Попыталась сыграть перед друзьями дачного детства взрослую независимую дамочку — не получилось. Теперь тебя пьяную тащат от Шланга домой, как четверть века назад…

— Нет! — бросила я совсем не ответом о нашем возвращении.

Но исправляться не стала: каждый пусть думает в силу своей испорченности, а с Джеком мы дойдем только до реки, а дальше… Утопиться, как Маргарите…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дальше я пойду с сыном и вправлю ему мозги! Хорошенько так вправлю. Раз и навсегда.

— Он все, все делает мне назло, а ему еще только тринадцать! — пролепетала я за калиткой, пытаясь вырвать руку.

Куда там! Держал так, будто и правда боялся, что я дам деру. Куда я убегу? От себя, от него, от кучи проблем, которых так хотелось избежать…

— Проблемы с мужем будут, да? — заговорил Джек так же торопливо. — Раз такой ревнивый, чего отпустил тебя одну в Питер?

Хватка ослабла. Я вырвала руку и еле удержалась, чтобы не растереть покрасневшее запястье.

— А к кому тут ревновать… По себе судишь? Я вообще тут не при чем, если не понял… Это из-за сына. Ярослав не хотел со мной ехать, и я договорилась со свекровью, что та присмотрит за ним летом, а бабка взяла и свалила на лето грядки вскапывать. Типа проучить меня! Напомнить, что мать в первую очередь мать и нечего о карьере мечтать. Маразм старческий, ничего не попишешь. А Влад мозгами тронутый с безопасностью детей. Так эта сволочь маленькая, наверное, рассказала не только про озеро, но еще и про старую Алискину машину… В довершение того, что я свалила куда-то… Ведь понимал, что будет скандал. Понимал. И позвонил отцу — мне назло. Он слов не понимает, понимаешь? Можно вообще вам что-то словами в этом возрасте объяснить или нужна только грубая мужская сила? Да ответь ты мне наконец!

Теперь я уже схватила его за запястье, рванула на себя и… Почему… Грубая физическая сила… Как ребра не треснули, когда я получила пощечину в лопатки и впечаталась ему в грудь… Нет, сразу в губы. Небритый, колючий… Или это уже куст шиповника, в сторону которого меня качнуло. Нет, куда я рванула — в канаву, в окоп, спрятаться, чтобы не сдаться, не капитулировать перед желанием ответить на поцелуй…

— Полегчало? — усмехнулся Джек, переводя руку со спины снова на запястье, точно решил проверить пульс: труп, не труп.

Труп, сердце больше не билось. Дышать я тоже не дышала. За поворотом уже полянка: Джек нашел последнее укромное местечко.

— А тебе…

Хотелось сказать с вызовом, а не получилось даже с вопросительной интонацией.

— Очень…

Он уже не смеялся. Снова сжимал мне руку, точно испанским сапожком, и на глазах у меня даже навернулись слезы: это не запястье ломалось, а моя сила воли… Я же якобы замужем. Что он сейчас обо мне думает? Сказать, что я в разводе? И что он подумает тогда? Что я хочу с ним отношений?

— Думал, не дашь повод поцеловать… Дала…

Я хлопала ресницами, как дура. Как влюбленная дура… Опомнись, тебя на полянке ждет заспанный сын и собака. Тоже, кстати, заспанная.

— Меня Ярослав ждет… — напомнила я вслух скорее себе, чем ему.

Он и не забывал, наверное.

— Не ори на ребенка. Спусти пары на меня… Ударь, если хочешь. Заслужил. Украл поцелуй. Чужой. Но я никому не скажу.

— Можешь говорить, — разозлилась я на сарказм, проскользнувший вдруг в его голосе. — Мне плевать, что вы там про меня думаете… Но дальше не иди.

Я чуть не сказала «не заходи».

— Я сама с ним поговорю. Мне не нужны свидетели.

Джек выпрямился. Обиделся. Да и действительно плевать — что он думал, целуя меня, гадать не хотелось.

— А я хотел с твоим сыном познакомиться…

— Поздно… — ответила я и вспыхнула.

Одно слово. Абсолютно нейтральное. Было б таковым, если бы в памяти одна за другой не всплывали картинки из прошлого, безоблачного, счастливого, полного сладких поцелуев и семечек из разломанного шиповника, прилипших к губам. Но он ведь ничего такого не подумал? Кроме того, что на часах ленинградское время ноль часов ноль минут…

— Приходи завтра на чай.

Сказала грубо, чтобы понял — это не приглашение, а просто жест вежливости.

— Завтра мне пиво понадобится.

— У меня и пиво есть. Правда, только Крыжовицы…

— Только? — руки уже в карманах джинсов. — Хорошо, не Козел.

— Ладно, я пошла.

Дернула рукой с телефоном — пока, пока…

— Я пошла, — повторила для себя.

Для своих ног, которые стояли на месте, вросли в землю, хотели повернуть Землю вспять… Чтобы снова усесться под кустом, набрать полный подол недозрелого шиповника, и есть, есть, есть, пока язык да пальцы не станут чесаться от колких волокон. Мы тогда еще не думали о поцелуях, мы думали только о шиповнике. А сейчас — мы думаем о них? Или не было поцелуя, а был кляп: меня просто попросили не орать. Ночь, суббота, все отдыхают… А ты орешь тут, пьяная дура…

Так и есть. Так и есть. Не полезет он с поцелуями к замужней женщине. А если бы полез, не отпустил бы так скоро.

— Заходи, если что…

Я отвернулась первой и не обернулась, чтобы посмотреть, не обернулся ли он… Все песни спеты — под гитару и под бит собственного сердца. Назад в прошлое, такого не бывает даже в кино, а будущего у меня с ним нет и быть не может. Мы прожили с другими больше, чем были вместе. Питер и Москва — две разные планеты. Я другая. И он? Другой.

Это не Джек. Это Евгений Сомов. Мой Джек давно вырос. Исчез. Растворился в моей памяти, как сейчас тишина в собачьем лае. Берька, убью!