Женечка сидела у Джека на коленях, мешая ему поправлять Ярославу пальцы. Вполне возможно, что порой музыка и обезоруживает злейших врагов, только тут, вне всякого сомнения, гитара выступала в роли бомбы замедленного действия. Во избежании взрыва я забрала дочь — проигнорировав ее громкие протесты.
— У них урок!
Урок выживания во взрослом мире.
Сердце разрывало виски. Умывание ледяной водой не помогло. Лицо горело от стыда. Стыда за то, во что я превратила свою жизнь.
— Берька!
Я вдруг вспомнила, что у меня, ко всему прочему, есть собака. В миске оставалось немного сухого корма, который всыпала туда явно не я. Ярослав? Джек?
— Берька!
Шнауцер оказался наверху. Впервые тихо сидел в комнате. Так тихо, что я его даже не заметила. Старался остаться незамеченным, чтобы я не увела его от Джека. Женечка вот выкручивала руку, рвалась обратно.
— Да что это такое?! — тряхнула я запястьем, чтобы угомонить дочь. Получилось не выпустить ее пальцы. — Я же сказала, что ты им мешаешь. Пойдём гулять с собакой!
И я схватилась за поводок. Хотелось уйти из дома. Уже почти ненавистного. Дома, который разрушил мою жизнь. Прежнюю. Совсем не обещая, что в новой я стану наконец счастливой.
— Я хочу к дяде Жене!
Женечка по-прежнему вырывалась. Шнауцер снова лаял. Я злилась. Вновь. Все, как обычно. Ничего не поменялось, кроме… Моего семейного положения. Но разве назовёшь вот это все семьей?
— Сейчас ты гуляешь с собакой!
— Мы погуляем! Все вместе…
Джек преодолел лестницу в два прыжка и запрокинул голову:
— Ярослав, поторопись!
У него получилось — безногий почти сразу оказался на первой ступеньке, а потом и на последней. Женечка заторопилась к двери, потому что шла гулять не со мной и даже не с собакой, а со своим дядей Женей. Джек достал с полки баллончик от комаров. Если бы можно было побрызгаться так от проблем, чтобы те сами отвалились. Но пока они валились на меня со всех сторон.
Мои руки опустились — вместе с поводком, на котором болтался пустой ошейник. Кто-то снял его со шнауцера, оставив лишь антиблошиный. Я чесалась, точно у меня самой были блохи. Или меня искусали комары. Или тараканы, вырвавшиеся из моей головы.
— У тебя нога уже совсем не болит? — спросила я с неприятной для меня же самой издёвкой.
— Дядя Женя сказал, мне нужно ей подвигать.
— Мы пойдём медленно, — вставил Джек, хотя Ярослав ещё не закончил мысль.
— Чтобы я смог поехать в воскресенье в Москву.
— Ярослав, я не хочу отпускать тебя в Москву, — проговорила я, наблюдая за тем, как сын тяжело поднимает ногу, чтобы завязать шнурок. — С такой ногой.
— Мы договорились не говорить об этом на прогулке, — обернулся Джек, чтобы сурово взглянуть и на меня, и на моего сына. — Потехе время, проблемам час.
На прогулке проблем не было. Даже с собакой, хотя Берька и нашёл в кустах серого котёнка, случайно сунув в них морду. Я крепко держала собаку и за руку дочь, чтобы Женечка не влезла в заросли борщевика, обступившие тропинку, ведущую к реке.
— Я раньше убирал тут все, — сказал Джек. — Похоже, другим родителям до здоровья детей нет никакого дела.
Я промолчала. Проигнорировала сказанное. Не нужно убеждать меня в твоей бескрайней ответственности. Этот ребёнок — ответственность моя. И Влада.
Двигались мы медленно. Джек подставил Ярославу локоть, и тот за него взялся. Ну и куда он такой собрался? Может, Сомов решил наглядно доказать моему сыну, что с Москвой тот пролетает. Или мне — что мы должны поехать вместе…
— Что случилось? — спросил Серёга, с которым мы столкнулись у речки.
Тоже семейная прогулка — жена, детки, собачка. Я притянула шнауцера к ноге, но тот не прекратил злобно лаять. Но Джеку это не помешало поведать Рыкову о случившемся.
— Слушай, зря ментов не вызвали. Я видел, как этот придурок и по шоссе гоняет. Ещё и с девчонкой на багажнике.
Мы переглянулись. Все трое. Подумав, наверное, об одном и том же. Понимал ли Сомов чувства паренька? Возможно… Ну и Ярослав только хромает. К счастью! С нашей юности уже сменился век, но человеческая природа неизменна.
Жена Рыкова стояла в сторонке не у дел. Меня она не знала. Наконец Серёга догадался представить нас друг другу. И все же запнулся, назвав мое имя… У меня должна быть ещё фамилия или должность, или что? Что должно последовать за «это»… Подружка детства? Бывшая соседка?
— Моя жена, — встрял Джек.
Точно отрезал. Правда обрубил концы он ещё в ЗАГСе.
Серёга тряхнул головой.
— В плане? — выдавил из себя с трудом.
— В прямом. Мы вчера расписались.
— Как?
— Как все люди. Шариковой ручкой. Не перьевой. Без клякс.
Что-то у тебя, милый, слишком тонкий юмор. Не для ума Рыкова. И, наверное, он не тот, кому следовало сообщать о нашей свадьбе раньше всех. Уж Шланг точно был достоин первым узнать про неземное счастье друзей. Все же и тогда, и сейчас он единственный пришёл нам на помощь. А Рыков, сам того не ведая…
— А чего не сказали?
— Сейчас говорим. Ладно, мы пошли…
Поковыляли. Ярослав пытался отказаться от помощи Джека, но самостоятельно идти не мог, а поддержке матери все же предпочитал чужого мужика… Из двух зол, как говорится… Нет, Джек совсем не меньшее. Он очень большое зло для моего сына.
— Ты бы лучше Юрке сказал, а не ему…
— Я, по-твоему, хвастался, что ли?
— Мог бы промолчать…
— Так и ты могла б промолчать.
Поговорили… Семейная прогулка. Джек сильнее перехватил руку моего сына.
— Наступай на ногу. Ты не цапля.
— Мне больно.
— А ты что думал? Тебя не камазом переехало, но все же… Ты бы отцу сказал, что ходить не можешь. Пусть билет меняет, пока не поздно.
— Вот не надо только отцу говорить! — вмешалась я довольно громко для прогулки на природе.
— Вот как раз ему и надо сказать. Это не тот сюрприз, который ему нужен с ребёнком. Понял, Ярослав? Вернёмся домой, позвони. Или хотя бы напиши ему.
— Хорошо, — буркнул сын и опустил глаза.
Губы сжаты. От боли или злости, не разберёшь. Он молчал до самого дома и дома не взял телефон.
— Я не смогу утром погулять с собакой, — буркнул он, косясь на Джека, заваривавшего чай.
— Тебя и не просят гулять. Тебя просят отцу позвонить.
— Я потом…
Ну да, не при нас. Наверх не вскарабкаешься лишний раз. А чая выпить ему явно хочется.
— Когда за мопедом придут? — спросил Ярослав, увидев перед собой дымящуюся чашку.
— Какая разница? Это моя проблема, я сам с ней разберусь. Твоя проблема — нога, и с ней разбираться будешь сам.
— Я смогу сесть в поезд. Папа меня встретит.
— И смысл? — Джек уселся напротив и вперил в моего сына профессиональный взгляд. — Ты едешь с приятелями по улицам носиться? В телефоне ты и тут сидеть можешь. Мать тебя и накормит, и спать уложит.
— Я сам могу… — буркнул Ярослав.
— Да ничерта ты сам ещё не можешь!
Джек шарахнул ладонью по столу так, что задребезжали блюдца.
— Женя!
Но он так на меня глянул, что я язык проглотила.
— И прекрасно понимаешь, что отец на работе, а бабка таскать тебя не сможет. Нет же, упёрся рогом! Поедешь в свою Москву через неделю. Ничего с тобой не случится.
— Я хочу в Москву сейчас…
— Я тоже многое из того, что хотел, не получил! Хватит выёживаться. Пей чай и звони отцу, а не то я сам ему позвоню.
И он не шутил. Но пришлось ответить на другой звонок.
— Да, сейчас выйду… — Джек отключил телефон и взглянул на меня. — Вот и Юрка твой нарисовался. С папашкой нашего героя. Пригласить на рюмочку?
— Папашку?
— Шланга.
— Не хочу сейчас в доме никого постороннего.
— Понял!
И ушёл. В дверях правда попросил Женечку покормить собаку. Та радостно поскакала выполнять просьбу. Ярослав же так и остался прикованным к стулу.
— Ты же видишь, что не можешь ходить, — повернулась я к сыну.
— Попрошу папу купить мне костыль.
Это было совсем не смешно.
— Ты уже добился своего. Едешь в Москву. Тебе неделя погоду сделает? Я теперь дома. Поедем к бабушке с дедушкой…
— Можем завтра съездить, если так надо…
— Ну да, только мне это надо… Ярик, ты же не маленький… Давай вместе позвоним папе.
Пару секунд сын буравил меня взглядом.
— Ты же не хочешь с ним говорить.
— Кто тебе это сказал? Мы не живем больше вместе, но это не означает, что мы не можем общаться друг с другом. Как друзья. Ярик, взрослые расходятся, это бывает. Но мы с папой всегда будем вместе, когда вам с Женей потребуется наша помощь. А тебе она нужна. Сейчас. И я… Мне будет тяжело знать, что ты там один с больной ногой.
— Я буду с бабушкой.
— Это не одно и то же… Ты же понимаешь…
— Я еду в Москву. Не звони папе.
Ярослав поднялся и заковылял на второй этаж — по спинке дивана и потом по перилам лестницы. Мне бы тоже за что-нибудь ухватиться. Не только за руку Сомова. Хоть за тонюсенькую ниточку надежды, что я верну себе сына. Хоть когда-нибудь.