Евгений, Джек, Женечка

20. Чужой

Джинсы, футболка, шлепки на босу ногу — я никого не жду и понятия не имею, когда у некоторых начинается утро. Ярослав, например, вставать пока не думает. Его и запахом гречневой каши не разбудишь — особенно ей. Будет дрыхнуть до вечера, чтобы получить сразу обед. Таймер не подвел — каша готова для Жени, а вот я из-за другого Жени в себя сейчас ни крупинки не засуну. До тошноты страшно встретиться с ним вновь.

Три раза расчесала волосы — не помогло. Волос долог, а ум как был короток, так и остался. Что он здесь забыл, что? Или кого? Меня? Двадцать лет назад. И сейчас бы не вспомнил, не напомни я о себе сама… И не сказав — приходи. Зачем? Познакомиться с моим сыном? Ну не смешно ли… Или решил, что мне скучно без мужа, а ему без жены? Не выйдет… Пусть даже не мечтает, что я наставлю с ним рога моему якобы мужу… Или…

Эти козлы поспорили на бутылку, что я лягу под него, как тогда? Они могут… Уж Серега способен предложить такое… Ну а что… На даче скучно, а в танчики играть надоело…

Танчики, точно! Нужно отвезти ребенка на мемориал… Все же живем в легендарном месте, в месте прорыва блокады Ленинграда… И на месте этого дома когда-то зияла воронка. Мне бы не провалиться в нее, а то погибну ни за грош, а за бутылку водки под обломками воспоминаний, ненужных, но не забытых. Наверное, зря я водку вовремя не пила… Но вчера я точно не раздавала авансы. Они просто взяли Джека на слабо. Ну что ж, милый, точно слабо будет…

— Мама, телефон!

А я просто не могла протянуть к нему руки — обе дрожали под столом и тянули на себя скатерть, чтобы промокнуть выступивший на ладонях страх.

— Мама, телефон! — повторила Женечка, насупившись.

Мама не глухая, мама просто трусиха. И нет рядом сестры, чтобы крикнуть той «Катька, ответь!» Не трехлетку же просить сказать дяде Жене привет… Но Женечка сама решилась и по-деловому громко сказала «Алло!» А потом как начнет кокетничать «Да, это я!» Нет, это точно не я, не от меня…

— Она занята и не может подойти к телефону.

Женя, ты где этому набралась?

— Хорошо, я передам ей, что ты звонил.

Уже на ты, да? Боже…

Моя дочь по-деловому положила телефон на стол экраном вниз — так папа всегда делал. И сказала:

— Это был папа.

Я схватила телефон, но перезвонить не успела — на экране высветилось сообщение от Влада: «Извини, я вчера сказал лишнее. Позвони, когда будет минутка. Я очень скучаю».

Сердце ёкнуло — что я сделала: вычеркнула из жизни мужчину, который никогда бы не поставил меня на одну чашу весов с бутылкой водки. Из-за кого? Из-за того, кто это сделал… И не только в шестнадцать, а и в тридцать восемь тоже.

— Когда папа приедет? — спросила вдруг Женька совсем как взрослая.

— Когда мы его пригласим.

— Завтра?

— Нет, завтра он будет еще на работе.

И вот Женька в тему вставила новое слово на ту же букву, на которую начинается имя нашего шнауцера, который тряс мокрой бородой, сообщая, что не отказался бы от кашки. Я бы тоже съела ее с большим куском масла, если бы была в состоянии хоть что-либо проглотить. Живот крутило от нехорошего предчувствия. И вот она пришла — эсэмэска от Джека: «Ты уже проснулась? Откроешь калитку или мне еще погулять?»

Шел бы ты лесом, чтобы тебя комары сожрали! Выпили всю кровь, как ты пил из меня столько лет своим молчанием.

«Сейчас открою», — послала я ему точно пощечину.

Жаль, я не умею больно бить. А вдруг научусь? Есть повод.

Повод появился давно. Джек не хотел прийти на мой день рождения и не пришел, потому что его так и не выписали из больницы.

— Если они тянут время, значит, не все там чисто, — заявила мама безапелляционно.

Впрочем, я бы в любом случае не спорила. Шланг меня игнорировал. Что ж, он не единственный Женькин друг. После школы я поехала в колледж, где, увы, выяснила, что Надар не стал доучиваться лишний год. Сдал, наверное, экстерном и поступил куда-то. Других городских друзей Джека я не знала. Что ж… Поеду в больницу, даже если придётся пробиваться в палату с боем. Я готова! К труду и обороне! Даже значок ГТО с прошлого года имеется.

И снова меня ждало разочарование: я чуть не разревелась перед старшей медсестрой, когда та заявила, что Сомова вчера выписали. Он дома и не позвонил? Или не дома… Он же не мог меня вот так забыть… Просто.

Я не постеснялась, попросила в регистратуре телефон позвонить. Накрутила провод на руку, точно для снятия давления — оно зашкаливало, можно не проверять… А меня проверяли. На терпение и настойчивость. И морозоустойчивость мокрых подмышек. Шланга не оказалось дома. Я перезвонила ему из метро с телефона-автомата. Короткие гудки. Сердце тоже стучало коротко и глухо. Со своей станции я снова набрала номер, который выучила наизусть, — тишина. Осталась сидеть на скамейке, сжимая заветный жетон в мокрой руке. Мама все равно уверена, что я на подготовительных курсах… У меня и есть курс молодого бойца за счастье… Набрала снова и — дозвонилась.

— Где он? — не стала тратить я время зря.

— В больнице, — опешил Юрка.

— Хватит издеваться! Его выписали.

Не стала добавлять «вчера» и «домой», а вдруг не домой? — но Шланг точно в курсе.

— Серьезно? Откуда ты знаешь?

Чуть было не сказала, от верблюда!

— Из достоверных источников. Долго он будет от меня скрываться?

Я замерла в ожидании ответа, с ужасом понимая, что хочу, чтобы Женьку все-таки арестовали. Тогда хотя бы понятно, почему не звонит. Шланг чуть замешкался с вопросом, но за это его «чуть-чуть» я вспотела хуже, чем в бане.

— Хочешь, чтобы я ему позвонил?

Мы договорились, что я перезвоню через десять минут. Минус ещё жетон и ничего нового.

— Мать сказала, что он спит и не позвала его. Думаешь, специально? Хочешь, чтобы я съездил к нему? Хочешь поехать вместе?

Нет, договорились, что завтра вечером я приеду к Шлангу домой, и он позвонит при мне Женьке. Не врет? А зачем ему врать? Что я такого сделала, чтобы вычеркнуть меня из жизни… Джек же не под дулом пистолета обещал на мне жениться…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А сейчас я шла к калитке, точно меня толкали в спину винтовкой. А то бы развернулась и убежала. Да что там — забаррикадировалась бы в доме! Который он построил не для меня!

Вытерла руки, а то боялась, что ключ утонет в моем страхе. Выдохнула и открыла калитку — та скрипнула и гавкнула. Это ей подпел Берька.

— Свои! — сказал гость, и я еле удержалась, чтобы не сказать шнауцеру «фас», а Сомову — «брысь!»

Свои все дома… А ты — чужой, и давно им стал. Двадцать лет тому назад.