Евгений, Джек, Женечка

6. Шестерка

Непонятно было, кто больше злился двадцать лет назад: зима или я, дуя на пальцы в ледяной «Шестерке». Джек уже минут пять возился с замком, и я, не выдержав, вылезла из работающей машины и протиснулась в калитку. Следы мы не заметали — до майских Сомовы на дачу не сунутся, а там и мартовский снег сойдет. Джек обернулся и махнул рукой, чтобы я уходила. Боже, этот амбарный замок, да кто ж его выдумал! Тут рванешь посильнее, вообще дверь с петель снимешь…

— Ясь, иди в машину, не мерзни! — процедил он сквозь зубы.

— На улице теплее. Хочешь анекдот? Выйдя выносить зимой мусор в шлепках, я поняла смысл фразы «зимой на летней резине…»

— Всю зиму проездили и ничего, — не оценил Джек моего газетного юмора. — Не смотри мне под руки! Уйди!

Я вернулась в машину, чтобы не нарваться на большую грубость, и захлопнула дверь, чтобы прогрелся не только двигатель, но и салон, хоть немного. Бросила на торпеду перчатки, которыми протерла припорошенное снегом лобовое стекло. Как это ведро еще ездит! Наверное, отец Джека просто ждет, чтобы кто-то забрал дедовскую машину на запчасти, если с нее еще что-то можно снять. Сколько раз мы на ней глохли, но на новый аккумулятор не было денег, да и Джек не был уверен, что сумеет его поменять, не причинив машине еще большего урона.

— Отцу летом обещали пригнать Мерс из Германии. Тогда он отдаст мне девятку, — не сомневался он.

— А права когда он тебе даст?

— Летом. Требует, чтобы я все же честно отходил в автошколу.

Ну да, честность высшей категории! Сомова знал весь город — сдать ему вождение без мзды было практически невозможно. Понятное дело, что ему приходилось делиться, но на новый замок на даче деньги явно были. Он просто не хотел сюда ездить… Из-за соседей. Все грозились после смерти деда продать участок. Мои ждали это с нетерпением. А нам с Джеком было уже плевать — скоро мы будем финансово и морально свободны от родительской междоусобицы.

— Закрыл!

Джек радостный влез за руль и проверил, что я пристегнута. На заднее сиденье он никогда не позволял мне садиться — там в Жигулях ремня не было. На мое «всю жизнь сзади ездили у мам на руках и ничего», Джек неизменно отвечал, что жизнь у нас с ним одна и родительскую дурь мы лишь чудом пережили. Еще бы избавиться от чуда советского автопрома и будет нам счастье. Но дедовский Жигуль нас спасал. Без него не было бы у нас дачи… Джек еще в шестнадцать выкрал у деда второй ключ, а дед решил, что сам потерял… Ну и сейчас после его смерти Джеку только нужно было удостовериться, что отец не сунется в гараж, пока там нет дедовского ведра: ракушка была в соседнем дворе. Из обычного гаража у Джека вряд ли получилось бы увести машину — на него бы злых собак спустили. Ну и дома бы добавили по первое число. Отец сам научил его ездить раньше времени и не ругался особо, когда Джек в пятнадцать снес нам забор. Ну, это стало еще одним камнем преткновения между соседями, но ведь на мента в ментовку не заявишь…

Нас лишь чудом ни разу не остановили за два года бесправного вождения, и мне ужасно хотелось, чтобы у Джека наконец появились документы на машину. Я не сомневалась, что отец преподнесет их сыну в коробочке на восемнадцатилетие. Увы, дядя Володя не к месту принципиальным оказался: отправил сыночка в автошколу, хотя всяким богатеньким домохозяйкам, путающим тормоз со сцеплением, права выдавал только так…

Мартовский снег и гололед на летней резине равнялись экстремальному вождению. В темноте мы ехали шагом даже там, где встретить другую машину было практически невозможно. Нормальные водители в такую погоду держат тачки под окнами и под сигнализацией. Откуда появился на проселочной одноколейке лихач на Оке, мы даже не поняли. И куда делись из моей жизни пять минут, которые я просидела не двигаясь, не знаю. Как и не знала ответ на вопрос, цела ли я… По лицу Джека текла кровь. Я даже почувствовала ее привкус на собственных губах. И только когда увидела, что все в машине засыпано битым стеклом, поняла, что тоже ранена. Поняла, но ничего не сделала, чтобы вылезти из машины — Джек вытаскивал меня силой, проклиная чертов ремень, который меня спас, а сейчас не отпускал.

Потом я рухнула в придорожный сугроб, потому что ноги меня не держали, но я не знала, по какой именно причине. Джек сказал сидеть и ринулся к Оке, но тут же вернулся — белый, несмотря на кровь на лице.

— Оба…

Он встал передо мной на колени и схватился за ноги, но я их вырвала, не дав ощупать. Вскочила самостоятельно…

— Прекрати орать!

А я и не знала, что орала.

— Здесь пара километров до трассы. Там можно поймать тачку…

— Ты решил сбежать?

— Дура! Ментов найти… Скорую, хотя поздно… Тут же никто не поедет…

— Я не останусь здесь одна! С трупами!

— Ты не добежишь!

— Добегу!

Он все же добежал первым. Ему повезло — тормознул мужика с мобилой — огромной такой, как рация. Вторую тачку он поймал для меня.

— Я не оставлю тебя! — схватилась я за его плечи.

— Дура!

Он растер ладонью пот с моего лба и щеки сделались розовыми не только от бега, но и от крови, которая все еще подтекала из носа.

— Может, ее тоже в травму? — спросил мужик.

— Она в порядке. Ей нужно домой… Вот…

Он вытащил из кармана какие-то деньги, но мужик отмахнулся. У него в иномарке сзади были привязные ремни. Ими я связала себя воедино. Свое рассыпавшееся сердце… Что будет теперь с Джеком, что?

— Что с тобой случилось? — спросила мама, и я буркнула, что свалилась и прямо лицом об лед.

Мне поверили, я же никогда не лгала. Мне не поверили, что я из-за этого реву.

— Ярослава, что случилось? — подступилась ко мне мать, когда я вышла из ванной, пряча лицо, а потом еще раз, когда я заперлась у себя в комнате.

Она стучала долго, потом я открыла дверь и попросила ее уйти. В следующий раз открыла уже только сестре: все же это была наша общая комната.

— Славка…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Катя стояла белее смерти. Она схватила меня за руку и сжала пальцы. Я вскрикнула и вырвала руку — она была в порезах.

— Слава… — на Кате не только лица не было, у ней не было и голоса. — Тебя изнасиловали, да?

— Дура! — выкрикнула я.

Вскочила с кровати, вытащила из стола листок и написала кривым почерком цифры домашнего телефона Сомовых.

— Катя, позвони. Попроси Женю к телефону.

— Почему я? А сама?

— Они могут узнать мой голос и не ответить.

— Кто они? — моргала моя четырнадцатилетняя сестренка, как какой-то лопух.

— Не будь дурой! Сомовы, кто еще!

— Так поздно ж… — не выдала сестра другого удивления.

Электронные часы зеленели одиннадцатью часами ночи.

— Иди звони!

Я схватила с пола сумку… Какое счастье, что она не осталась в Шестерке. Никто не узнает про меня. Нашему счастью помогла привычка всегда носить сумку через плечо, даже в машине.

Катя вернулась ровно через минуту.

— Его нет дома.

Я стиснула зубы, но рыдания не сдержала: рухнула на кровать и заколотила по подушке кулаками.