Эйфель

ГЛАВА 12

Бордо, 1859

Адриенна и Гюстав долго шли молча. Вскоре звук фортепиано заглушили голоса леса — птичий щебет, шорохи в зарослях папоротника, порывы теплого ветерка, ласково трепавшего листву деревьев. Гюстав почувствовал облегчение. Он всегда предпочитал общение с глазу на глаз. Среди людей ему было легко только на работе. Руководить стройкой, отдавать приказы, запрещать, принимать решения — все это он умел. Но попадая в атмосферу близких личных отношений, Эйфель неизменно смущался, терял дар речи.

— Вы что-то очень уж молчаливы.

— Я мог бы упрекнуть в том же и вас.

— О, я ведь женщина, мне не нужны слова, я объясняюсь с помощью вещей, — уклончиво ответила она.

— И вы считаете, что мужчины на это неспособны?

Адриенна остановилась и, прислонившись к стволу могучей сосны, подняла глаза к ее ветвям.

— Вы видели Эдмона: как вы считаете, он способен проникнуться поэзией этого места?

— Эдмон не мужчина, он идиот.

Адриенна усмехнулась, потом сдвинула брови: ей было интересно, как далеко зайдет откровенность Гюстава.

— Наконец-то вы высказались откровенно. Ну, а мой отец? Вы ведь не находите, что у него поэтичная душа, у моего отца?

— Нет, не поэтичная, — осторожно ответил Эйфель, теряя уверенность в себе. — Он… богач.

Адриенна сжалась, ее лицо на миг помрачнело, но тут же озарилось улыбкой. А Гюстав ощутил глухую тревогу, словно эта лесная прогулка готовила ему какую-то западню. Однако Адриенна тут же стала прежней, и его беспокойство улетучилось. Какая странная девушка! И какой странный день…

— Вы правы, деньги всё опошляют… Я охотно обошлась бы без них, если бы могла.

Гюстав запретил себе малейшую вольность, которая могла оказаться неуместной или ложно понятой. Он слишком мало знал Адриенну, и ему приходилось действовать вслепую. И вот они сидят у подножия сосны, плечом к плечу, на пышной траве, благоухающей весной и жизнью.

— Держите, — сказал Гюстав, вынув из внутреннего кармана пиджака пакет.

Адриенна схватила его с жадным любопытством.

— Ну да, нынче же мой день рождения!

Но обнаружив в пакете сугубо специальную книгу по инженерии, девушка не смогла скрыть разочарования.

— Вы, наверно, предпочли бы веер? Или платок?

Не спуская глаз с книги, Адриенна раскрыла ее и начала разрезать страницы острой шпилькой, вынутой из волос, машинально повторив: «Платок…»

Она долго вертела ее в руках, словно ларчик с украшениями, который страшновато открыть. Потом прочла вслух первую страницу, хмуря брови и забавно гримасничая, когда попадались особенно трудные слова и технические термины.

Гюстав был на вершине блаженства. Вот он наконец тот миг, которого он ждал с самого утра, готовясь к этому празднику, куда его никто не приглашал — кроме этой юной девушки, которую он и видел-то всего лишь раз, на обеде. Но теперь Адриенна наконец принадлежала ему, только ему. Смотреть, как она трудится над первой главой, пытаясь разобраться, — такое стоит всех вальсов в мире. Да что там вальсы — это зрелище куда более захватывающее и более редкостное, чем даже поцелуй. Ибо все вокруг принадлежит только им двоим — и этот свет, проникающий сквозь листву, и эта птица на низкой ветке, прямо у них над головами, которая поет, радуясь солнцу.

— Я в восторге от вашего подарка! — объявила наконец Адриенна, положив книгу на траву; непривычный язык книги утомил ее.

— Правда?

— Она не похожа на обычный подарок. Так же, как и вы.

— Как я?

— Да. Вы… вы другой… совсем другой…

Эти слова пронзили его, как стрела, пущенная прямо в сердце.

Вдруг Адриенна порывистым, почти детским движением придвинулась к нему и поцеловала в щеку.

Гюстав окаменел от изумления. Внезапно все вокруг преобразилось: птица запела громче, деревья ласково зашелестели, ветерок обернулся музыкой, такой же гармоничной, такой же ликующей, как галоп «Орфея». Для Эйфеля все это было открытием Адриенна увлекала его в новый неведомый мир — так рука тонущего властно тянула его на дно реки. Но сейчас ему не грозила гибель в воде. Эйфель дышал полной грудью, свободно, как никогда. Ему чудилось, что лес наполняет его легкие своими ароматами.

И он, сочтя порыв Адриенны естественным, нагнулся к ней, чтобы вернуть поцелуй.

Лицо девушки исказил внезапный испуг. Она побледнела, отшатнулась и, вскочив на ноги, принялась отряхивать платье.

— Ох, я, кажется, измяла платье!

Гюстав сидел в полной растерянности, не в силах говорить. Он судорожно подыскивал извинения, желая оправдать свой порыв, который считал вполне естественным. Но не мог вымолвить ни слова. В отчаянии от собственного бессилия, он нашел выход в бегстве. И кинулся, как безумец, в чащу леса, надеясь, что ему удастся оттуда выбраться. Главное — больше не встречаться лицом к лицу с этой девушкой. Никогда!

Адриенна была потрясена не меньше Гюстава. И начала приходить в себя лишь после того как инженер умчался прочь через заросли папоротника.

— Постойте!

Но Эйфель уже исчез в лесу, в той стороне, откуда светило солнце.

— Адриенна! — позвал чей-то голос от оранжереи.

— Я здесь! — откликнулась она, чуть помедлив.

— Именинный пирог!

— Иду!

Адриенна, глядя в лужицу, как в зеркало, поправила прическу. Потом заставила себя беззаботно улыбнуться и побежала задувать свечки.